all summer long

Поле было огромным. От блестящей травы поднимался тяжелый, влажный запах земли и пашни, тёмный лес вдалеке прятался в тумане. Осторожные лучи солнца только начинали прогревать землю, жидким золотом разливаясь по долине. Всё это было безусловно красиво, но Тэхён, задыхаясь от зевков, никак не мог понять, зачем надо было тащиться сюда в такую рань. Заторможенным взглядом он наблюдал, как скачут солнечные зайчики по бледному лицу Чонгука, и поправлял перепутанные лямки рюкзака. День едва рождался у них на щеках, а плечи уже готовы были отвалиться. Чонгук, как ни в чём ни бывало, продолжал широко шагать и, взглянув на недовольное, покрасневшее лицо Тэхёна, усмехнулся и сказал: — Скоро мы будем на месте. Ту же самую ложь Тэхён уже выслушивал пятнадцать минут назад, поэтому только ещё больше нахмурился и показал спине Чонгука язык. Термос в его рюкзаке при каждом шаге булькал и тихонько звенел о стенки; этот звук уже встал Тэхёну поперёк горла, так что хотелось сорвать рюкзак и зашвырнуть далеко в поле. Не дай бог, хоть ещё раз повестись на очередную авантюру Чон Чонгука. Виновник этого ужасного путешествия в пять утра наконец замедлил шаг и находу развернулся к Тэхёну лицом. — У тебя все лямки перепутались, — как-то слишком радостно сообщил он и, остановившись, подождал, пока Тэхён к нему доплетётся. С видом родителя, одевающегося ребёнка в детский сад, он снял с Кима рюкзак и, расправив лямки, надел обратно. Язык так и чесался сказать что-то колкое, но Тэхён слишком устал, чтобы спорить. Вот дойдут они до «этого места», и тогда Чон Чонгук получит своё. К огромному удивлению Тэхёна Чонгук не соврал, и через пять минут пейзаж сменился: из блестящей зеленой долины они попали в маленький лесок. Лучи с трудом пробивались сквозь плотно сплетенные ветви, и, несмотря на то что солнце уже вовсю вставало над полем, здесь воздух всё ещё был млечен, и прохлада касалась кожи. Идти сразу стало легче; Тэхён и сам не заметил, как успел взмокнуть. В лесу стоял приятный запах хвои и сырой земли, и наконец дышалось полной грудью. Они шли по узкой, едва различимой среди деревьев тропинке; в возбуждённый мозг Тэхёна тут же закрался вопрос: «а не кабаны ли её протоптали?», и пару минут он настороженно оглядывался по сторонам и прислушивался к шорохам, пока рука Чонгука резко не легла ему на плечо и он не перебудил весь лес своим вскриком. — Идиот! — выпалил он, злобно сверкая глазами. Жаль, Тэхён не мог выжечь ими в груди Чонгука дыру, но зато мог треснуть его по плечу, что он с величайшем удовольствием и сделал. — Ай, — притворно вскрикнул Чонгук, даже не поморщившись. — Очень больно, — спокойно сказал он и жалостливо заломил брови. Тэхён чуть не взвыл. — Прекращай издеваться, пока я не врезал тебе по-настоящему, — процедил он и тут же двинулся дальше, не обращая на Чонгука внимания. Потому что «врезать по-настоящему» у него, разумеется, не хватило бы сил, и Чонгук это прекрасно знал. Через пару секунд за спиной послышались его догоняющие шаги. — Эй, постой. Тэхён не обернулся и продолжил идти, раздвигая руками ветки и в тайне надеясь, что одна из них прилетит Чонгуку в лицо. — Ну, Тэ, — голос Чона приобрёл умоляющую интонацию, которую Тэхён просто ненавидел, потому что никак не мог перед ней устоять, — я не хотел тебя пугать. Ты какой-то дёрганый сегодня. — Долго ещё? — холодно поинтересовался Тэхён. — Ладно, ладно. Я понял: ты не дёрганый, это я дурак. Прости. Ради приличия Тэхён помолчал ещё несколько секунд, а потом, искоса глянув на Чонгука, громко вздохнул и пробормотал: — Что же мне с тобой делать. Даже краем глаза он видел, как загорелось лицо Чонгука. Тэхёну нравилось видеть, как Чон улыбается. Ему он, конечно, этого никогда не скажет, но у Чонгука самая милая улыбка на свете. И зубы его кроличьи тоже милые, аж бесит. Оставшийся путь они прошли в мирной тишине. Дорога всё петляла, огибая массивные стволы и извилистые корни, так что Тэхён начал бояться, что они заблудятся, но потом и эта мысль затерялась на фоне главной: его ноги вот-вот отвалятся. Когда он уже решил, что сейчас сядет на ближайшее бревно и больше не сдвинется с места, Чонгук воскликнул: «Вот и оно!», а Ким удивленно подумал, как же тому удаётся постоянно ходить по невероятно тонкой грани его терпения и каждый раз оставаться в живых. «Оно» находилось в низине: тропинка резко уходила вниз и деревья в подножье образовывали арку, через которую струился золотой свет, так что казалось, они вот-вот войдут в сказочный мир. На лице Чонгука расплылась загадочная ухмылка, и он, обогнав Тэхёна, остановился в конце тропинки. Раздвинул ветви под аркой и, отвесив шутливый поклон, махнул рукой, приглашая Кима войти первым. Тэхён бросил тихое: «Позёр», но послушно пригнулся и прошёл под аркой. Открывшийся вид заставил его распахнуть рот и на мгновение забыть об окостенелосте в ногах и надрывающихся плечах. «Это место» Чонгука действительно напоминало сказку и мультфильмы про фей, которые они вместе смотрели в детстве. Лес расступился и освободил место для маленькой полянки, залитой солнцем; трава была молодого, ярко-зеленого цвета, и в самой середине распустился островок нежно-розовых цветов. Если честно, Тэхён никогда бы не подумал, что в их лесу может найтись такое место, словно специально созданное для пикников. — Вау, — тихо выдохнул он и обернулся к Чонгуку. Глаза того сверкали, как капли росы, на щеках расцвёл румянец; такое выражение Тэхён наблюдал каждый раз, когда Чон показывал ему своё новое открытие. Признаться, это стоило того, чтобы вставать в пять утра и тащиться не пойми куда с рюкзаком на плечах. — Нравится? — взволновано спросил Чонгук. Тысяча слов, вертевшихся в голове с самого подъёма, готовы были сорваться с языка, но Тэхён только устало выдохнул: — Нравится. Кроличьи зубы Чонгука показались из-за губ, и Тэхён почувствовал, как его собственные дёргаются в улыбке. Возбуждённый Чонгук схватил его ладонь и потащил за собой на середину поляны, прямо к цветам. — Не хватай меня так, — как-то слишком вяло засопротивлялся Тэхён, даже не предпринимая попытку выдернуть руку. От цветов исходил нежный, еле уловимый запах. Ким устало опустился на траву рядом с ними, напрочь забыв об одеяле в рюкзаке, и сорвав один, зарылся в него носом. Это чем-то напоминало детство, хотя Тэхён был уверен, что никогда не видел эти цветы раньше. Об этом он и сообщил Чонгуку и тут же пожалел, потому что в ответ раздалось: — Конечно, не видел. Ты же не выходишь из своей комнаты. Тэхён закатил глаза, но Чонгук этого не видел, копошась в рюкзаке где-то за его спиной. — Давай поднимайся, принцесса, — внезапно заявил он и потянул Тэхёна вверх за плечи. — Как ты меня только что назвал? — Принцессой. От подобной наглости язык Тэхёна прирос к нёбу. Он извернулся в руках Чонгука и воспользовался своим единственным оружием — грозным взглядом. Уж это у него прекрасно получалось, когда ничего другого не оставалось. Только если Чонгук не решал воспользоваться в ответ своим щенячьим: в такой ситуации не помогало уже ничего. На этот раз Тэхёну повезло: Чонгук прикусил губу и неловко пожал плечами. — Нет, так нет, — он примирительно развёл руками, — Подвинься, пожалуйста, мне нужно постелить покрывало. — Да, конечно, — в смятении пробормотал Тэхён; почему-то его расстроило, что Чонгук не стал спорить дальше. Захотелось дать самому себе по лбу: в голове сегодня было слишком много перепутанных, неясных мыслей, природу которых Тэхёну знать совсем не нужно. Чонгук расстелил на земле клечатое покрывало. До ужаса знакомое клечатое покрывало. — Ты спёр покрывало с дивана? — в шоке спросил Тэхён. — Ага, — Чонгук, как ни в чём не бывало, пожал плечами и, разгладив последнюю складку, встал и окинул взглядом проделанную работу. — Чон Чонгук, ты не перестаёшь меня поражать. — Стараюсь, — Чонгук подмигнул ему и улыбнулся своей самой раздражающей улыбкой. — Ты знаешь, что с тобой будет, когда твоя мать это увидит? Тэхён уже не знал, как ему на всё это реагировать; вскинув голову, он пару секунд смотрел на небо — уже голубое, с разбежавшимся стадом пушистых облаков, — пытаясь успокоиться. Думать совсем не хотелось, только упасть на траву и, как в детстве, бесконечно долго искать животных на небе. «Пошло всё к чёрту», решил Тэхён и, усевшись на покрывало, укрывавшее диван в гостиной Чонгука, сколько он себя помнил, принялся разбирать рюкзак. Хотя бы взять нормальную еду Чону хватило ума, и вскоре на крупных коричневых клетках одеяла появилась клубника в пластиковом контейнере (даже помытая!), яйца вкрутую, бутерброды и термос с чаем. Тэхён наконец почувствовал покой: мышцы расслаблялись и большое ничего не болело, ветерок нежно целовал щёки и приносил аромат странных цветов — успокаивающий и давно забытый. Солнце ещё не начало печь слишком сильно и только осторожно путалось в волосах. Он прикрыл глаза и пару минут вслушивался в движения леса: шорох потревоженных листьев, крики птиц и легкое жужжание насекомых. — Ты улыбаешься, — голос Чонгука звучал непривычно тихо. Тэхён лениво открыл глаза, борясь с лучами, усыпавшими лицо, и перевёл на него взгляд. Волосы Чонгука в свете утра из чёрных превратились в каштановые, осколок солнца полумесяцем устроился на щеке и карие глаза зажглись по краям. День начинался у него за спиной, и во всём этом золоте он сам будто стал частью этого сказочного места. Тэхён отвёл глаза. — Да, — шёпотом сказал он, — здесь неплохо. Желудок уже начинало сводить от голода, и у Тэхёна появилась прекрасная возможность отвлечься на еду и больше не плавать в мыслях, воображая всякую ерунду. Он развернул один из бутербродов, принесенных Чонгуком, и впился в мясо зубами. Несколько минут они ели в тишине, и Тэхёну уже начало казаться, что всё это было неплохой затеей, пока любопытная оса тоже не решила залететь на трапезу. И интересовала её исключительно еда Тэхёна. Она зажужжала прямо у него под носом, в миллиметрах от кожи, и чуть не довела Кима до припадка. Вот поэтому он ненавидит природу: никогда не знаешь, что прилетит тебе в рожу следующим. Но Чонгук, разумеется, счёл всю эту ситуацию безумно забавной. Он легко отмахнулся от осы, безуспешно пытаясь сдержать смех при виде надутых красных щёк Тэхёна. — Это… — Не смешно. Я знаю, прости. И он рассмеялся уже в открытую, ударяя кулаком по земле. — Ты… бы видел…— задыхаясь, выдавил Чонгук, — своё… лицо. Впрочем, ничего нового. Недовольное лицо Тэхёна — его любимая причина для смеха. Ещё с минуту пришлось выслушивать задушенные всхлипы Чонгука, пока он наконец не успокоился и, глубоко вздохнув, не принялся рыться в рюкзаке. — Ты, наверное, думаешь, зачем я тебя сюда привёл, — он снова посмотрел на Тэхёна, продолжая что-то искать руками. — Как ты догадался? — притворно ахнул Тэхён, приложив ладонь ко рту. Чонгук усмехнулся. — Вообще-то ты сам меня попросил. — Попросил сделать что? — брови Тэхёна недоуменно сошлись на переносице. — Привести тебя сюда. Итак бардак в мыслях, а Чонгук решил ещё добавит провалы в памяти и сомнения в собственном здравом уме. Может быть новое хобби Чона — это галлюнациногенные вещества? Потому что Тэхён никогда не попросил бы разбудить его, когда все нормальные люди мирно спят в своих кроватях, и потащить в двухчасовой путь на пикник. — Послушай, — начал он, — ты всегда увлекался странной хернёй, но на этот раз… — У меня есть доказательства, — перебил Чонгук, наконец что-то выуживая из рюкзака, — ты сказал, что это твоя мечта. Тэхён с опаской посмотрел на лист бумаги в его руке. Всех вещей, которые откапывает Чонгук, стоит бояться, а этой особенно, но он всё равно протянул руку, осторожно беря листок. Это была явно старая, измятая бумажка, сложенная вчетверо. Начав её разворачивать, Тэхён сразу заметил свой детский неровный почерк и почувствовал облегчение. Всё таки это не он выжил из ума, а Чонгук просто откопал какое-то старьё, где он сдуру написал в планах на лето «сходить на пикник». Но спокойствие его длилось ровно до того момента, когда он развернул бумажку полностью. Тэхён буквально почувствовал, как вспыхивает изнутри: жар из желудка побежал по его венам и взметнулся к щекам. Чонгук точно не должен был это видеть. Потому что на листке был совсем не план на лето. В левой части Тэхён нарисовал карандашами и чем-то, смутно напоминающим любимую помаду его мамы, Чонгука и сердечки. Грёбанные сердечки. И вся правая часть тоже была посвящена ему. Если это и планы, то точно не на лето, а на Чонгука. Рисунок вышел кривым, но в нём уже угадывался стиль Тэхёна: причудливо переплетенные линии и яркие неестественные цвета, благодаря которым волосы у Чонгука на голове стали красного цвета. Его любимого цвета. С правой стороной листа дела обстояли куда хуже и не только из-за грамматических ошибок, заставляющих дёргаться глаз Тэхёна. Одиннадцатилетний Тэ писал про своего «лучшего друга» Гуки, и с каждой строчкой повзрослевшему Тэхёну всё больше хотелось провалиться под землю. Кто вообще пишет такие вещи про своего друга? Рассказывает, какой он красивый, прекрасный, сильный и вообще лучший мальчик на свете и описывает каждую родинку на его лице? Самооценка Чонгука и так уже скоро пробьёт потолок, а после прочтения этого его совсем нельзя будет выносить. Далее Тэхён перечислил все вещи, которые он хотел сделать вместе с Чонгуком, включая злосчастный поход на пикник. И в самом конце листка с восторгом рассказал о подарке, сделанном ему Чоном. Тот тогда увлекался камнями и окаменелыми остатками динозавров, заставлял Тэхёна лазить с ним по ручьям и гротам в поисках интересных экземпляров для своей коллекции, и в один прекрасный день с лопающимися от гордости щеками вручил ему собственноручно сделанное ожерелье — тонкую цепочку с нанизанным на неё окаменелым позвонком какого-то древнего ящера. Тэхён прямо сейчас мог почувствовать холод этой самой цепочки у себя под кофтой. Слава богу, Чонгук её не видит. Это письмо повергло Тэ в ужас, но с другой стороны, кто не писал всякий бред в одиннадцать лет? И ничего особо компроментирующего, кроме дурацких сердечек, на которые ушла несчастная мамина помада, здесь нет. Тэхён глубоко вздохнул, пытаясь убедить себя, что ему только кажется, что его щёки сейчас краснее, принесённой Чонгуком клубники, и со стороны это не так заметно. — То, что я написал в одиннадцать лет, вряд ли можно считать доказательством, — как можно спокойнее произнёс он. — Ты не помнишь? — удивлённо спросил Чонгук, — Ты не только здесь это написал, ты говорил мне это тогда на крыше. Тэхён нахмурился, пытаясь вспомнить. Ту ночь на крыше, распахнутое, изрезанное звёздами небо, их разговоры до утра и карманы, полные краденных яблок, он никогда не забудет, но, кажется, за те часы они успели обсудить всё на свете и его собственное желание затерялось где-то в щелях памяти. — Ты помнишь, — Тэхён в смятении нашёл глаза Чонгука своими, — даже я уже не помню. — Конечно, помню, — Чонгук улыбнулся и поднял вверх руку, встряхнув запястьем. На нём болтался почти полностью выцветший браслет, который Тэхён сплёл для него много лет назад (ну да, у него тоже бывали странные фазы). Он так привык видеть его на Чонгуке, что, кажется, уже забыл, что это его подарок, а не часть тела друга. — Я помню всё, что касается тебя. Сердце Тэхёна вдруг подпрыгнуло к горлу, мешая дышать; внутри что-то дёргалось и рвалось наружу, словно птица, запертая в клетке. Он открыл рот, хотя сам ещё не знал, что собирается сказать, но Чонгук его опередил. — Секрет за секрет, так? — спросил он, и Тэхён хмыкнул, вспоминая их детские перешёптывания под одеялом. Давненько он не слышал эту фразу. Чонгук снова принялся рыться в рюкзаке и вынырнул оттуда с новой бумажкой, такой же смятой и старой, как первая. Тэхён покосился на неё с опаской. Какие ещё секреты Чонгук смог откапать? Но развернуть бумажку всё равно пришлось, и к огромному облегчению Тэхёна исписана она была совсем не его почерком. Чонгук отдал свой секрет в обмен на его. В отличие от рисунка Тэхёна здесь были одни ноги и руки-палочки и кривой круг вместо головы. Чонгук никогда не отличался особой усидчивостью, особенно в детстве, и рисунок явно тоже был им заброшен. Зато все родинки были на месте и прорисованы с огромной тщательностью; они выглядели даже как-то нелепо на этом хаотичном рисунке, и Тэхён, разглядывая их, ощутил, как что-то тёплое колет сердце. Правую сторону, как и у Тэ, занимал текст, но написал Чонгук гораздо больше: его описание Тэхёна не ограничивалось словами «красивый, сильный», он, как и ожидалось, растёкся мыслью по древу и выдумал немного нелепые метафоры, вроде «золотые, как зрелая пшеница» про тогда в первый раз высветленные волосы Тэхёна и «глаза цвета кофейных зерён». Так глупо и так… влюблённо? С каждым словом, с каждой корявой фразой в Тэхёне пробуждались воспоминания: о в тайне покрашенных волосах и лице Чонгука в тот момент, об адреналине, ударяющем в голову, когда они перелезали через забор в соседский сад, о том, как они бежали рука в руке и Тэхён уже не могу думать ни о чём другом, кроме их переплетённых пальцев, о разговорах на крыше и звёздах, которые бывают такими яркими только рядом с одним человеком. Видел ли Чонгук всё это также? Это нелепое, детское письмо говорит, что да. И Тэхён почувствовал, будто всё это прекрасное место прорастает внутри него: розовые цветы распускаются в лёгких и их запах не даёт дышать. Он никогда такого не испытывал — чтобы внутри всё было таким солнечным и ярким. — Только не плачь, — с непонятной нежностью сказал Чонгук. — Идиот, — пробурчал Тэхён, чувствуя, как слёзы собираются в уголках глаз. — Это не я рыдал вчера над «Титаником» в третий раз. — Можно… — неуверенно начал Чонгук и, чуть помедлив, осторожно придвинулся к Тэхёну ближе и наклонился, так что его нос чуть не упёрся Тэхёну в щёку и дыхание защекотало шею, — можно я поцелую тебя? Тэхён мог видеть каждую родинку на его лице (если честно, даже с закрытыми глазами) и что-то в глазах Чонгука, что пряталось до сих пор — что-то нежное, хрупкое, неумолимо проросшее под скорлупкой кожи, как ромашка пробивается через асфальт. — Да, — тихо ответил он, касаясь своим дыханием губ Чонгука, — поцелуй меня уже, идиот. Их губы неловко столкнулись в воздухе, как две охмелевшие пчелы, и Тэхён чуть не прыснул в поцелуй. — Даже целоваться ты нормально не умеешь… Но Чонгук не дал ему закончить, цепляя пальцами подбородок и целуя уже по-настоящему. Его язык осторожно проскользнул между открытых губ, будто исследуя новую территорию; дрожь пробежала у Тэхёна по позвоночнику, когда он соприкоснулся с его собственным, и они затанцевали по кругу, сплетаясь вместе. Мир под закрытии веками качался, и с каждой секундой Тэхёну всё больше казалось, что он куда-то падает. Летит в бесконечности. Движения Чонгука становились напористей, и Тэхён старался отвечать ему так же, но зубы во рту постоянно мешали, и в конец концов он чуть не откусил Чонгуку язык. Они оба засмеялись в поцелуй, но никто не хотел останавливаться, несмотря на слюну стекающую по подбородкам и их не ловкие попытки сплести свои языки в одно целое. — С тобой опасно целоваться, — задыхаясь прошептал Чонгук, — или ты это специально, чтобы я больше не шутил тупые шутки? — Это была ещё одна тупая шутка. Они наконец оторвались друг от друга, и Тэхён глубоко дышал, пытаясь прийти в себя. Кажется, Чонгук забрал часть его воздуха во время поцелуя и так и не вернул. Но рядом с ним Тэхён не против задыхаться каждый день. — Только не говори, — начал Чонгук, и Тэ уже знал, что дальше не последует ничего хорошего, — что это был твой первый поцелуй. — Ещё чего, — от возмещения и крови, мгновенно прилившей к щекам, воздух в лёгких совсем закончился. Тэхён глубоко вдохнул и решил, что уже устал играть в эти игры. Поэтому тихо ответил: — Да. Чонгук удивленно на него посмотрел и как-то очень глупо и счастливо улыбнулся. — У меня тоже. — Серьёзно? — Тэхён не верил своим ушам. — Конечно, — спокойно сказал Чонгук, — мы же всё друг другу рассказываем, ты бы первый узнал, если бы я с кем-то целовался. Они всё друг другу рассказывают, но Тэхён никогда не говорил Чонгуку о том скребущем, разъедающем чувстве, которое просыпалось внутри каждый раз, когда он видел Чонгука с незнакомой девушкой. И думал о том, как они целовались. — Я не знал, — только тихо сказал он, но Чонгук так понимающе улыбнулся, словно смог расслышать в его голосе облегчение. — Я тоже думал о них. — О ком? — О других. Тэхён наконец нашёл в себе силы посмотреть на него. Солнечные зайчики разбежались по лицу Чонгука, и он выглядел как никогда красиво, когда смотрел на Тэхёна так — обнажённо, не пряча нежности и любви. — Гуки, — позвал он. Губы Чонгука дёрнулись в этой его радражающе-милой манере, так, что появились ямочки на щеках. — Наконец-то не Чон Чонгук. — Гуки, давай…— кажется, слёзы опять собираются вырваться наружу, — Давай больше не думать о других. — Конечно, — Чонгук осторожно взял его за руку и переплёл их пальцы. Солнце уже вовсю разгоралось над их головами, и новый день обещал быть прекраснее всех остальных. — Никогда.