Вороний гул

      Гридмар вырвал вторую часть листка из рук Асбьорна, тщетно пытаясь сложить кусочки воедино, словно надеясь, что они магическим образом срастутся. Но когда этого не произошло, он внезапно потянулся к лучнику, стиснул его руку и дёрнул за собой, как маленького. Асу ничего не оставалось, кроме как подчиниться эмоциональному порыву альвы.       Дрожащие пальцы, обтянутые белой перчаткой, нервно расталкивали кусочки стихотворения по карманам. То, как он торопился, то, как двигался… По вине Аса гридмар стал пленником собственного беспокойства, выхода которому не находил. Обида и злоба разрывали его, разве не было это ясно, как безоблачное небо? Но, может, та смута, которую испытывал Масочник, была совершенно чужда альве? Выдёргивала из душевного равновесия? Тяготила? Понимал ли он или нет, что испытывает? И опять Ас не знал ответа.       Стыд обжёг щёки и заставил Асбьорна говорить, пока он, как тряпичная кукла, безвольно волочился за Масочником.       — Постой! Правда, прости, я не хотел…       — Замолчи, — скрипящий голос перебил Абсьорна, лишая и шанса на прощение.       Наблюдавший за сценкой Дружок разразился громким возмущённым карканьем, напоминая лишний раз, что готов защищать хозяина до последнего.       Масочник остановился, ещё крепче стискивая чужую кисть, и Ас поморщился.       — Ам… Масочник, — Асбьорн положил вторую ладонь на крепкую хватку, похлопав по ткани перчатки, — мне больно. — С небольшим запозданием гридмар разжал пальцы и отошёл на пару шагов от лучника, давая тому передохнуть. — Ещё раз извини меня. Но ты же сможешь это переписать, правда? Очень… красивые стихи. Наверное, человек, которому они посвящены, обрадуется, когда их прочтёт.       Само собой, они были кому-то посвящены. Но кому? И, что самое интересное, как гридмар пришёл к тому, чтобы начать исписывать листки мыслями и чувствами, объединяя предложения в складные четверостишья? Даже не потоком слов, не простым изливанием всего накопившегося, а с рифмой и с чётким ритмом…       — Ты не должен был их читать, — Масочник вздёрнул подбородок, добавляя словам веса, а затем развернулся на носках спиной к Асбьорну, — люди слишком любопытны.       Не должен был, это верно. Асбьорн виновато улыбнулся, опуская взгляд в землю.       — Ты из-за этого отходил?       — Захотелось записать, — и как бы между делом вновь добавил: — Люди слишком любопытны…       «Значит, его одолело вдохновение? Удивительно.»       Масочник недовольно хмыкнул, зашагав в сторону их лагерной остановки.       И Асбьорн  поспешил следом за ним, восхищаясь той творческой жилке, которую нашёл. Раньше ведь и слова не получалось вытащить из этого молчаливого воина, который сопоставлялся в голове лишь с вешалкой, а никак не с живым существом. Но теперь альва с ним разговаривал, отвечал, и даже вслух упрекал, это ли не прогресс? Может, вскоре он научится, как Ирис, говорить так, чтобы не было больно, и тогда они обсудят всё то, что так хотелось Асбьорну. При согласии гридмара, конечно же.       Поговорить с таким альвой было бы… занятно.       Взволнованные мысли оттянули невидимую тетиву, заставляя Асбьорна поочерёдно вспоминать всё, что беспокоило его последние дни. Включая ситуацию, от которой его бестактно отстранили. Плотный ком вяжущей дурноты запершил в горле. Масочник, пожалуй, был единственным собеседником, кто сможет его выслушать, не перебивая.       — Стейн хочет рассказать человеку об Ирис. И я не думаю, что это хорошая идея, — почувствовав нужду высказаться, Асбьорн постарался говорить так, чтобы Масочнику не требовалось отвечать, — Стейн точно понимает последствия такого решения, и всё же не поддаётся уговорам…       Гридмар повернул маску в его сторону и всё-таки ответил:       — Для Стейнбьорна это личное. Важное. Пойми.       Неожиданно мягкий тон, шёлком обнеживший уши, мгновенно унял вихрь внутри, заставляя совсем по-другому взглянуть на ситуацию. Гридмар знал Стейна, как никто другой, и Ас этим суждениям… доверял.       Асбьорн замолчал, переваривая слова Масочника. Так, в полной тишине, они и дошли до их маленького лагеря.       Стейн  увидел их ещё издали и затоптал ногой в нетерпении, словно не был инициатором этого долгого отсутствия. Без промедлений он сократил расстояние, повышая голос ещё на подходе:       — Могли бы не торопиться, у нас же совершенно точно нет никаких неотложных дел! — синие глаза стрельнули холодом в серебряную маску.  — А что с тобой в последнее время? Уходишь без предупреждения, не выполняешь требования, оставляешь меня… — он запнулся и скосил тёмные брови к переносице.       Хотел сказать «одного», но подумал, это слишком откровенно? Постеснялся окружения?       Масочник склонил голову, словно пристыженный.       Со стороны всё казалось таким, каким и должно было быть. Отингир и его преданный гридмар. Но что же скрывалось за ширмой? Как вели они себя наедине, и какие же отношения их связывали?       Мог ли Стейн назвать Масочника другом, и был бы альва рад этому статусу?       — Ладно, не важно. Асбьорн, — отингир махнул ладонью, — вас нужно кое-кому представить.       Стейн поджал губы и недвусмысленно кивнул на птицу, которая продолжала мирно сидеть на плече Асбьорна. Дружку не нужно было намекать дважды:  он ловко прыгнул в капюшон лучнику, без особой радости устраиваясь там. А затем Ас натянул капюшон на голову.       Убедившись,  что Дружка не видно, Асбьорн перевёл взгляд Стейну за спину. За ним стоял очнувшийся деревенский юноша, который потирал затылок и осматривал экстравагантную компанию мельтешащими зрачками. Он выглядел неприметно и совсем растерянно, как тот, кто хотел поскорее унести отсюда ноги.       Взгляд задержался на Асе, юноша отвесил кивок, и Асбьорн машинально кивнул в ответ.       — А, з-здрасте! Я Йон, — он выставил ладонь вперёд и крепко сжал встречную, закачав ими в воздухе. — П-приятно познакомиться.       Заикаясь от нервов, Йон искоса  разглядывал то Кьелла, то улыбающуюся Ирис. Бледный, словно поганка, он понуро вжал голову в плечи.       — Это вы Асбьорн? Мне сказали, это вы меня с-спасли. Спасибо большое, — радости в голосе, однако, не слышалось.       — Значит, вам всё рассказали? — Асбьорн неспроста задал этот вопрос, выделяя голосом.       Он очень хотел узнать, сколько Стейн успел Йону поведать.       — Всё, — после небольшой паузы ответил Йон и тут же поджал дрожащие губы, — д-до сих пор не могу в это поверить и…       — Всё в порядке, парень, пока есть минутка, перевари, что услышал, — Кьелл широко улыбнулся, но стоило ему поднять руку, чтобы дружелюбно хлопнуть юношу по плечу, как Йон задрожал и отступил.       Лицо моряка вытянулось, затем в догадке помрачнело. Асбьорна укололо в самое сердце, будто это его только что обидели.       В их компании иногда забывалось, что рыжих принято ненавидеть. Даже Стейн, вполне себе использовавший этот яркий цвет волос для новых поводов к ссорам, во время разговора не отводил взгляд от Кьелла, не спал возле другого костра и даже плавал рядом, не боясь заразиться смертельной болячкой.       — Не бойтесь моего хускарла, — Стейн замял неловкость, однако это не очень помогло: Йон продолжал выглядеть так, будто его сейчас стошнит. — Так что, позволите нам проводить вас? Вы плохо выглядите.       Йон с головы до пят осмотрел Ирис и заострил внимание на её открытом лбу, там, где за слоем пудры горела яркая звезда.       — П-позволю, только… Можно мы оставим его за воротами? — и ежу понятно, разговор был о Кьелле.       Прежде, чем отингир успел что-либо ответить, Асбьорн закрыл собой Кьелла. Внезапный прилив сильной злобы выбил из колеи, помутил сознание и напитал смелостью.       — Исключено! Он член нашей команды! — выпалил Ас, заведясь сильнее, чем следовало. — И вообще, не грубо ли говорить такое своему спасителю? Вы топили меня в воде до отключки, думаете, это я вас достал из неё? Скажите спасибо ему.       Вырвавшееся возмущение оказалось неожиданно действенным: Йон щёлкнул зубами и выпятил нижнюю губу, а Кьелл округлил глаза, сделавшись похожим на приласканного щенка. Если бы у него был хвост, он точно им завилял от радости.       — Ладно, я… Хорошо! – Йон растерянно потёр лицо ладонями.       После всех потрясений ноги Йона ослабли – он напоминал колосок на ветру, настолько неустойчивым и слабым казался. Ирис подхватила его, чтобы придержать, и Йон тут же добрал остатки сил и отскочил, словно наступил на раскалённый гвоздь.       Признать себе, что слишком вспылил, у Асбьорна получилось, но падать ниц и извиняться – нет. Ас не просто не хотел этого, он впервые за всю жизнь был полон уверенности в своей правоте. Никто, даже сам Хоглокен, не мог бы его в этом переубедить.  Набрав воздуха в грудь, Асбьорн задрал подбородок так, чтобы каждый мог заглянуть в его глаза и осознать степень всей серьёзности сказанных слов.       Кьелл – полноправный член их команды. И Ас был готов повторить это столько раз, сколько нужно.       Пока каждый в мире этого не признает.       — Если все всё высказали, то поторопимся? — Стейн повёл головой, и Масочник приблизился к Йону, как единственный, кого деревенский юноша готов был подпускать к себе без рвотных позывов и падения в обморок.       После того, как плечи Йона перестали дрожать, он неуверенно двинулся, и вся дружная компания последовала прямиком за ним.       — И всё же, зря сказали… — тихий голос принадлежал Кьеллу, который хвостиком шёл за Асом.       Он наклонился совсем близко к уху, чтобы никто не смог их услышать. Во взгляде зелёных глаз пропали и обида, и недовольство, вместо них в глубине изумрудов трепетала трогательная преданность. Асбьорну почудилось, что Кьелл сократил расстояние намеренно, чтобы что-то доказать то ли Йону, то ли самому себе.       — Я тоже так думаю, — согласился Асбьорн.       Шевеление в капюшоне защекотало затылок. Дружок вытащил клюв на свободу, и Кьелл звучно фыркнул:       — Прости, чёрное пёрышко, кажется, тебе опять придётся остаться в лесу.       Асбьорн отчётливее ощутил тоску птицы от вечных разлук с хозяином. И разделял её. Но так будет лучше. Безопаснее для ворона. Кто знает, что могут сделать люди, чьи мысли так увязли в предрассудках?       — Как ты это делаешь?       — Делаю что? — Кьелл похлопал глазами, не улавливая суть вопроса.       Не удержавшись, Асбьорн прыснул в кулак:       — Придумываешь прозвища. У тебя хорошо выходит.       — А… А-а, — Кьелл пожал плечами, и вместе с улыбкой на его лице расцвёл довольный румянец. — Если скажу, что я просто плохо запоминаю имена, поверишь мне? Как тебя там… Большой и грозный медведь, да?       Искренний смех Асбьорна привлёк внимание Стейна. Лучник моментально осёкся, но было уже слишком поздно. Сократив расстояние с говорившими, Стейн смерил недовольным взглядом Кьелла, и Ас сразу понял, в чём дело. Когда голова в смятении, всё воспринимается слишком остро. Чужое веселье раздражало, оно рождало серую печаль в самом сердце. Сродни зависти, оно разрывало изнутри, сродни злобе вспенивало кровь.       — Хускарл должен быть холодным, внимательным и слушаться командира. Без хихиканья за спиной и глупых шуток.       Всё веселье мигом испарилось, оставляя горький осадок.       — Спасибо за напоминание, хозяин, — через силу выплюнул Кьелл, — у тебя уже есть гридмар, зачем тебе ещё один? Дай подурачиться, не тебя же достаю.       Его гордость была в высшей степени уязвлена. Ас и раньше замечал, что при всём пережитом Кьелл тем не менее держал подбородок задранным и умел подать себя. В нём не было ни капли рабского.       Иногда это мешало ему жить. Например, в те моменты, когда нужно извиняться. Кьелл не считал это ничем иным, кроме как втаптыванием собственного лица в грязь.       Как бы показать ему, что это совершенно не так?..       — Если не хочешь, чтобы деревенские тебе отрубили голову и скормили её воро́нам, придётся потерпеть. Чем ближе к столице, тем тебе будет сложнее. Не знал?       Послышался скрип зубов, но Кьелл не ответил. Не глядя на Асбьорна, он поплёлся вслед за Масочником, оставляя лучника наедине с медленно нарастающим беспокойством.       Они с Дружком остались позади всех, и Асбьорн снял капюшон. Чёрная птица с лоснящимся блеском на пёрышках вспорхнула вверх и осела на ветке. Большие умные глаза смотрели на хозяина с пониманием, и всё же Ас не мог избавиться от щемящей тяжести в груди.       — Обещаю, однажды я перестану скрывать тебя от мира… — слова сорвались с губ, и Асбьорн почувствовал их вес.       Это было не просто обещание, это была клятва, которую Ас во что бы то ни стало постарается исполнить.       Будь осторожнее, — переживание птицы обволокло мёдом, подсластило горечь расставания.       — Буду. И ты… ты тоже будь, хорошо?       Это были владения ворона – бескрайние леса. Территория природы, не людская.       «Он с рождения охотится сам. Он всё умеет. Не стоит переживать.»       Потратив ещё пару минут, чтобы как следует поразглядывать Дружка, Асбьорн на прощание кивнул ворону и побежал вслед за остальными. Их небольшая процессия медленно пробиралась через лес, Асу не потребовалось много времени, чтобы нагнать вяло плетущуюся компанию.       Масочник продолжал придерживаться Йона, на лице которого так и не проявились краски. Он выглядел, словно никак не мог проснуться от кошмара. И Ас прекрасно понимал, почему.       Кьелл шёл рядом со Стейном, через силу начав свыкаться с ролью хускарла. Его выражение лица было таким же потухшим и безрадостным, как у спасённого деревенского. И лишь одна Ирис продолжала улыбаться, заведя руки за спину.       Асу стало дурно. Что за настрой?       — А как… — Йон первым прервал молчание. Он перевёл дыхание, будто пробежал несколько кругов вдоль озера, и обратился к Ирис: — А ты помнишь что-то из жизни Ясы?       — Нет, — не выдержав даже минимальной паузы, ответила Ирис своим привычно мелодичным голосом разной тональности, — мы берём только внешность. Связь с асом является нашей единственной на момент рождения. И остаётся такой до конца дней.       — Асы, да?.. — Йону стало немного поспокойнее. — Значит, ты связана с Хоглокеном?       — Нет, не с ним. Моя богиня совсем молодая. Люди про неё ничего не знают.       Больше вопросов Йон не задавал. Было видно, с каким трудом он слышал этот голос и всматривался в это лицо, возвращаясь к воспоминаниям об утрате.       Остаток пути прошёл в тягостном молчании. Асу впервые за всё путешествие стало неуютно рядом с этими людьми. Но ведь так было всегда – каждый из них неизменно оставался себе на уме. Просто раньше это не выпячивалось столь явно.       Ас покачал головой, мысленно поправляя себя. Нельзя было не признать, что Стейн изменился до неузнаваемости, продолжая хмурить чёрные брови и действовать вопреки всем обоснованным доводам. Его логику и собранность словно сдуло ветром. В отличие от отингира, Масочник и Ирис всегда были не от мира сего, а Кьелл… Наверное, сейчас он был единственным, кого Асбьорн понимал и на кого мог положиться.       Когда на горизонте замаячили соломенные крыши деревенских домов и покосившийся забор, Йон выпрямился. Он ещё раз оглядел всех стеклянным взором, задерживаясь на Кьелле.       — Спасибо большое. Я дальше сам дойду, — Йон неловко повёл плечом.       — Мы были бы благодарны за сытный обед, — всё не унимался Стейн, заставляя Аса вскидывать брови на середину лба.       Чего добивался отингир, он не мог понять, но это «что-то» явно не сулило ничего хорошего.       — Послушай, бело… Стейн, — прочистив горло, начал Кьелл, но отингир дёрнул рукой.       — Хускарл должен молчать, пока я говорю! — его голос сорвался на крик, но он тут же смирил гнев и тяжело задышал, раздувая ноздри. — Йон, проводите нас в дом.       Они прошли через ворота, в бедный садик. Неровная дорожка была покрыта вдавленными в грязь следами от подошвы. Одна пара ног гуляла в этом саду. Один человек огибал сад день за днём и шёл домой. Гостей тут не было уже очень давно.       Среди разросшейся травы и кустарников выделялись две горки. Две неухоженные могилы людей, которые поклонялись богу-оленю. Их тела должны были стать удобрением для роста растений, они должны были стать цепочкой нечто большего, нечто важного.       В его родной деревне тела сжигали, а пепел рассеивали. В столице самые богатые люди могли позволить расчленить себя и скормить по кускам во́ронам в Золотом Овраге. Прямо рядом с Хелиг Равнхусом, Священным деревом шире любой крепости, выше любого замка… Так ты гарантировал себе прощение во многих грехах и помощь в преодолении Молочных рек.       Но воронов больше нет. Их дерево пустует, из их оврага больше не доносится ни звука.       И не перед кем больше так выслуживаться.       Внутри небольшой домик оказался так же беден на вид, как и снаружи. Ни за что взгляд не цеплялся: стол, стулья, несколько полочек да навешенная на чугунную жердочку кастрюля.       Отингир прошёл в дом первым, не особо внимательно вглядываясь в детали:       — Ты живёшь один?       Йон с недоверием уставился на Кьелла, который прошагал вслед за отингиром, и задрожал:       — Пожалуйста, н-не мог бы ты…       — Извини, парень. Хускарл идёт следом за своим господином, — настроение Стейна перенял и моряк, откровенно язвя.       Напряжение достигло той опасной точки, когда кипящий волнениями чан может взорваться от переизбытка невысказанных обид. Асбьорн поборол в себе желание замахать кулаками и пригрозить всем помолчать. Вместо этого он вспомнил о тактичности перед хозяином дома. Спрашивать про причину ненависти к рыжим не имело смысла. Ас был уверен, что мало кто способен переварить тысячелетнюю неприязнь и на это ответить. Это просто было. Какая нужда размышлять, когда и почему это началось, и в чём виноваты те, кто такими родились. Но даже для глубоко зарытой ненависти было тут что-то ещё. Паническая реакция на Кьелла точно чем-то подкреплялась.       — Что-то… уже происходило раньше?       Он попал в точку, хозяин дома ответил:       — Б-был у нас один паренёк. Рыжий. Деревня однажды сгорела дотла по его вине, много погибло, а он сам после этого пропал, — промычал Йон, заставив Аса насупиться.       — Деревянные дома часто горят, — еле слышно возразил он, но его слова не возымели успеха: Йон как дрожал от страха, так и продолжил содрогаться.       — Оставь это, Одуванчик, — натужная улыбка Кьелла совсем не успокоила, она выглядела до раздражения смиренной.       За спинами послышался звон чашек, а затем с полки на стол сиганул полосатый рыжий кот. Он уставился на незваных гостей своими болотными глазами с узким зрачком и спрыгнул на пол.       У виска забилась жила, и Асбьорн опечаленно опустил глаза. Несчастья приносят только чёрные коты и рыжие люди, как он мог забыть. От лицемерия стало душно, захотелось выйти на улицу и упасть лицом в холодную землю. Но Кьелл не расстраивался. Он смотрел на кота с довольной улыбкой, а когда тот подкрался поближе, присел на корточки и дал животному обнюхать руку.       — Моя ты радость! Как зовут эту красавицу? — ласково залепетал моряк, почёсывая чистую шёрстку. Кот довольно замурчал, обтираясь о ладонь пушистой щекой.       Хозяин дома как-то пришибленно скривился.       — Варежка, — смирившись с незваными гостями и с тем, что домашний питомец облюбовал ненавистное дитя Скальдиса, Йон направился к очагу, разводить огонь и благодарить за спасение вкусной едой.       Стейн указал на стол со скамьёй, куда они поместятся, только если сильно потеснятся, и уселся первым. Масочник остался стоять на месте, Кьелл играл с котом и не особо горел желанием пачкать собой мебель в доме, где его так брезгуют. Ирис почти сразу присела рядом со Стейном, одарив его улыбкой, и Ас вдруг почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Отингир терял самообладание.       Стиснутую до чудовищного зубного скрипа челюсть не заметил никто, кроме Асбьорна. Левую руку затрясло в приступе обжигающей боли, и в голову назойливо полезло то, что он так старался позабыть.       Корни разрастаются.       Кьелл продолжал играть с котом, не замечая ничего вокруг. Полосатый лёг и открыл пузо, методично постукивая хвостом по доскам пола.       — Асбьорн, присядете? — Стейн нервно барабанил пальцами по столу.       Зачем они вообще здесь? Чего добивается отингир?       — Я пока постою…       Не споря, Стейн отвесил Асу кивок и принялся придирчиво вглядываться в интерьер небольшого дома.       — Вы давно построили этот дом, Йон?       — Ещё мой прапрадед возвёл фундамент. Мне дом достался по наследству, — помешивая что-то в котле, неохотно отозвался хозяин.       — Ого, какой он старый! Наверное, так здорово объединяться с семьёй чем-то общим. Ваши родители, должно быть, очень бережно относятся к истории своих предков, — ахнула Ирис, и Асбьорн загорелся желанием попросить её вести себя аккуратнее.       Потому что чувствовал, что дело в ней. Потому что он наконец начал понимать, почему Стейн так трясся от бессильной злобы. Обычное поведение альвы, которого она придерживалась с первого дня их знакомства, стало катализатором для взрыва.       — Ты можешь следить за тем,  что говоришь? — шипение уподобилось змеиному.       Стейн сжал кулаки с такой силой, что костяшки побелели.       — …Его родители мертвы. Ты не видела могилы в саду?       И доли секунды не прошло, как зрачки в глазах альвы расширились настолько, что морской бриз уступил непроглядной тьме.       — Как я могла забыть. Верующие в оленя не сжигают трупы, а закапывают их в милость земле, чтобы на их месте выросли деревья. Но там ничего не проросло, кроме травы, и я спутала могилы с обычными горками. Ты очень наблюдательный, Стейн. Прошу меня простить, Йон, это было очень грубо с моей стороны, — её улыбка выглядела издевательством на фоне выпавшей из рук Йона ложки.       Йон трясся, как осиновый лист, его пальцы не смыкались.       Кьелл продолжал делать вид, что не имеет ушей. Асбьорн продолжал сливаться со стенами вместе с Масочником.       — Ты говоришь с ним, ты выслуживаешься перед ним, не понимая, что он чувствует, глядя на тебя, слушая тебя? — отингир приподнялся на руках.       Длинные тёмные волосы мазнули стол. Ирис выдержала мрачный взгляд Стейна, наклоняя голову вбок.       — Ты хочешь, чтобы я сыграла Ясу? — её голос перешёл в шёпот. — О, я не знаю этого персонажа, боюсь, у меня не получится. Поэтому выбрала вежливость. Это же самый верный способ успокоить человека.       Нет, только не в этом случае. Асбьорн ощутил, как нестерпимым адским пламенем загорелись корневые наросты, как впиваются они в кожу, готовые разорвать руку изнутри. Он схватился за плечо и согнулся пополам, но никто, кроме Кьелла, не заметил этого. Моряк напоследок похлопал кота по пузу и с беспокойством повернулся к Асу, хватая его за здоровое плечо.       — Эй, Одуванчик. Что такое? Опять болит?       — Играть! — Стейн всплеснул руками, перебивая Ирис громким горьким хохотом. — Ты находишься в доме того, кто видит в тебе свою любовь. Кто видел тебя мёртвой. И ты продолжаешь улыбаться? Ты продолжаешь говорить с ним? У тебя не ёкает в сердце каждый раз, когда он вздрагивает от твоего голоса?       Казалось, что сам воздух пропитался въедливым холодом. Стейн не шутил и не кривил душой. Всё, что было у него на душе, он несдержанно изливал.       Вообще, что касалось исконно человеческого, Стейн не имел привычку держать в себе. Все его мысли, вся его боль – они всегда находили место для выхода наружу. Это было интересным наблюдением. Воспитанный и статный отингир любил откровенность и честность.       За всем своим образом он всегда был очень чутким и ранимым человеком.       Ирис захлопала глазами. Она прислонила костяшку пальца к губам, начиная обдумывать сказанное Стейном:       — Полагаю, мне нужно было держаться более напряжённой, ты прав.       Актриса была заинтересована в поисках нужного образа, но никаких уколов вины не ощущала. Это и сыграло решающую роль.       Стейн продолжал приближаться, заглядывая в лицо Ирис, но никак не мог найти в нём то, что так настойчиво искал.       Боль поутихла, и Ас смог нормально дышать. Опершись на Кьелла, он приподнялся. Больше интонации не морозили кожу и не кололи холодом. Атмосфера в доме накалилась настолько, что, казалось, вспыхнет ярким пламенем, стоит кому-то сделать резкое движение.       Йон осел на пол возле чана с закипающей едой, хватаясь за волосы.       — Ты не чувствуешь, верно? Ты можешь представить, что должна делать в той или иной ситуации, но не чувствуешь, — Стейн продолжал разгоняться.       Взгляд цеплялся за выбеленное лицо Ирис. Что-то было в нём неправильное, что-то, что Ас не сразу понял. И дело было не в отсутствии туши, кружков румян или яркой помады.       На губах актрисы медленно гасла извечная улыбка.  Её зрачки забегали, как бегают у человека, который нервничает.       — Просто поразительно, как я обманывался всё это время! — Стейн вскочил, задирая подбородок. — Твоими речами, поддержкой, тем образом, который ты на себя примерила. Каждое слово — игра. Лишь просчёт, за которым ничего нет! Ты же не понимаешь нас, ты просто знаешь о нас! А я… А я в свою очередь знал о тебе, с самого начала знал, и всё равно я… не мог этого принять!       — …Что мне делать?       Стейн осёкся. Детская растерянность заиграла в голубых глазах, из которых выветрилась привычная уверенность. Вихрь смятения окутал Ирис, словно густой туман, а вместе с ней остудился и отингир. Он уселся на скамью и плотно придавил губы ладонью, давая понять, что глубоко шокирован поведением Ирис.       Таким пугающе-живым и полностью потерянным.       — Что мне делать, чтобы ты успокоился? Никакие… слова не помогают, — длинные тонкие пальцы сжали запястье и потёрли его: сейчас актриса походила на ребёнка, ищущего объяснения у взрослого за ругань, — я не знаю, что сказать, чтобы тебе стало лучше, я даже не знаю, что с тобой…       Морщинка на лбу Стейна разгладилась, и вместо злобы лицо озарило живейшее удивление. Он добился, чего желал больше всего на свете, но цена, которую за это пришлось заплатить, была высока. Стейн разрушил картину мира альвы, сломал что-то внутри и раскрошил в пыль. Ирис не была Масочником. Она не привыкла к тому, что у неё была собственная воля, свои мысли.       Ища помощи, Стейн повернулся к Асбьорну, и только теперь увидел, как замученно выглядел лучник. Ас всё ещё держался за плечо, и лоб поблёскивал от капелек пота.       — Асбьорн!..       Момент прервал хозяин дома. Он вскочил, бледный как сама смерть. Расслабленный кот шуганно подорвался и забился под скамью.       — Убирайтесь, — его голос надломился, но Йон собрался с духом и громко повторил, — все, вон!       Щёки обдало жгучим стыдом. Они поступили очень некрасиво, вламываясь в дом убитого горем человека и начиная личные разбирательства. Кьелл поравнялся с Асбьорном, взметнув брови, и лучник почти услышал его согласие – им тут делать нечего.       — Я… — определённо точно испытывая вину, Стейн щёлкнул пальцами, и Масочник принялся рыться в сумке, — как отингир Стейнбьорн Ванландсон, я обязуюсь…       Что бы он ни хотел совершить, скольким золотом наградить, этому не суждено было случиться.       Тук. Тук. Тук.       Мерный стук по двери гипнотизировал, заполняя всё пространство маленького домика до краёв. Звук эхом отскочил от деревянных балок, отразился от стен и разошёлся по телу ощутимым гудением.       Варежка зашипел.       Снаружи их поджидал незваный гость. Кто-то, кто точно знал, что хозяин дома. Кто-то, кто волочил за собой тяжёлый хвост из тени хаоса и разрушения. Его настойчивость граничила с безразличием, это было требовательное, но спокойное ожидание.       Пульсация усилилась, жжение вен стало почти невыносимым.       Йон неуклюже выпрямился и деревянной походкой направился к двери. Стоило ему потянуться к  ручке, как дверь тут же растворилась и с грохотом ударилась о стенку.       И все звуки в одночасье исчезли, погружая с головой в мрачный полусон. Стало так тихо, что Ас слышал только своё сбившееся дыхание.       В проёме вырос силуэт, облитый по контуру закатным солнцем, словно золотом. И в этом силуэте без труда узнавался он.       — Прошу меня извинить за бестактность, — сильные руки человека были перевязаны цепями, которые звенели при каждом движении громоздкой фигуры.       Сталь в голосе резонировала с внешним видом гостя.       Сердце остановилось на мгновение, а в глазах потемнело. Мир стал искажённым и непонятным. А затем в непроглядной пелене перед взором зажглась свеча и озарила своим сиянием тяжёлые мысли. Разве не было Асбьорну так же плохо при прошлом появлении Теогельфа? Разве не болела его рука от приближения к Брокксгельму? Значит, вот как это работало. Асбьорн обязательно как следует запомнит, что боль не приходит без причины. Отголоски сверхъестественного впитывают в  себя связи альвы, проросшие в теле человека.  И предупреждают о приближающейся опасности.       Сверху вниз на помертвелое лицо Йона холодно смотрел разящий. Теогельф поднял мощную ладонь, положил на макушку хозяина дома и нежно погладил его туго завязанные волосы.       — Верный сын Ворона,  — подобно вязкому мёду, голос лип к ушам. Его хотелось слушать, ему хотелось внимать. Он обволакивал и успокаивал, как материнские объятия, и всё же Ас не давал себя обмануть. — В твоём доме засели неверные. Те, кто потакает Змее. Те, кто сбились с верного пути, — при каждом слове глаза Йона становились всё больше и больше. — Ты напуган, мой мальчик. Но я спасу твою душу.       Йон упал на колени. Его лоб коснулся голых пальцев на ногах разящего, и Асбьорна прошибло холодным потом. Он вскочил почти одновременно со Стейном: отингир схватил вялую потерянную Ирис за плечо и рывком поднял на ноги.       — Мас… — Стейн осёкся, прикусив губу. Синие глаза впились в серебряную маску. Гридмар, склонившись, ожидал приказа. — Будь осторожнее. Больше не смей калечиться почём зря.       Слова Стейна отозвались в Масочнике, это было видно. Сначала он задрал подбородок, будто в неверии, а затем низко его опустил, словно смутился. Ас мог только догадываться об истинных эмоциях, спрятанных за покорёженной маской, но почему-то был уверен, что гридмару было приятно получить признание господина.       Асбьорн вертел головой в попытках быстро сообразить, куда им деться, но в маленьком доме был только один выход, и сейчас его загородила неприступная преграда.       В радужках Теогельфа блестели недобрые огоньки, хотя на лице отпечаталась лишь непоколебимая твёрдость характера. Спокойствие на грани равнодушия было обманом. Маской, подобно гридмаровой. А за ней пряталось то самое безумие, от которого кровь застывала в жилах. Теогельф поочерёдно осмотрел присутствующих и остановился на лице Кьелла. Уголки губ разящего поползли вверх, образуя кривую ухмылку.       — И что мы будем делать?.. — хрипота в голосе Кьелла выдавала безумный страх, завладевший его сознанием.       — Справляться, — быстро ответил Асбьорн, желая, чтобы его уверенность стала заразительной.       Плечи Теогельфа вспыхнули языками пламени. Огонь лизнул шею, захватил челюсть. Он струился по мощным икрам, обдавая жаром сидящего подле Йона. Фрагменты и так куцей одежды оплавились и обуглились, оставаясь лишь там, куда жаркое пламя не успело добраться – до бёдер и торса.       Теогельф оставался стоять за порогом, выставив висящий на цепи крюк. По металлу заскользил огонь, словно живой, и остриё ослепляюще загорелось.       Йон отполз к стене, обхватив руками коленки.        А Теогельф раскрыл рот, задвигал языком и елейно зашептал:       — Искупительное пламя очистит вас. Дарует смиренный покой и направит души через Молочные реки на перерождение. Я милостив. Примите моё великодушие без сопротивления.