──────── ※ ────────
Рай — состояние души. Надежда в каждом рассвете. Каждый рассвет приносит надежду на то, что мир станет хоть немного лучше. На Меридиане рассветов не было. Все, что было связано с надеждой, здесь умерло. Затянулось фиолетовой воронкой над замком, грозовыми черными тучами, пожравшими небо. Оплелось ядовитым терновником, заглушилось злобным насмешливым шепотом. В темном холодном замке Корнелии опостыло, мрачно и сыро. За резными витражами окон никогда не появляется солнце, и она чувствует, как с каждым днем чахнет, точно изнеженный цветок в совершенно непригодном для него климате. Даже радужная подделка для Элион не спасает. Корнелия сердцем чует: все золотые декорации — фальшь. Живые цветы — хуже искусственных: кровожадные, следящие бездонными черными глазами за каждым промахом и скалящие острые, как лезвия бритвы, зубы фэйри. Ее душе нигде нет отдыха: ни рядом с инфантильной Элион, ни у себя в спальне, ни во снах. Ее сковывают в баснословно дорогие одежды и дергают за ниточки, как хорошенькую, но глупую, куклу. Абсолютно пустую. Внутри. — Корнелия? Нежное касание ушатом ледяной воды вырывает из собственных мыслей — Элион заглядывает в ее лицо с немым вопросом. — Извини, задумалась, — Корнелия притворно-беззаботно улыбается и прячет глаза от давящего колючего взгляда. Самое тяжелое в новом подобии жизни — вот это. Как ни в чем не бывало сидеть за одним столом с насмехающимися Паучихой и Змеем. Терпеть рядом хладнокровного безжалостного изувера, строящего из себя святого. Шрамы на лопатках ноют фантомной болью от одного только его присутствия. — Говорю, завтра должны прийти портнихи, чтобы сшить мне платье на коронацию. Корнелия внутренне дергается, искоса поглядывая на остальных. Но никто не ведет даже бровью. Лишь Миранда незаметно закатывает глаза. — Ты тоже должна что-нибудь заказать! — Не знаю, можно ли мне… — отшучивается она, наполняя трапезную переливом мелодичной трели. До ужаса неестественной. Но кто разберет. — Конечно, ты тоже должна подобрать себе платье, — Фобос сладко улыбается, и Корнелии становится не по себе от этой улыбки. Настолько лживо-добродушной, что камень встает в горле. — В конце концов, коронация моей сестры всего раз в жизни. — «Недолгой» — читается между строк. — Этот памятный момент войдет в историю Меридиана. Элион радостно благодарит брата, даже не думая заглядывать в двойные смыслы. А Корнелия ловит предупреждающий тяжелый взгляд, скрытый за отменным радушием. «Играй свою роль лучше!» Есть больше не хочется.──────── ※ ────────
На Земле Корнелия была образцом красоты, которым все восхищались. Кожа светилась здоровьем, длинные прямые волосы ласкали плечи, фигура манила взгляды, ровная осанка говорила о достоинстве, походка была грациозной, жесты — элегантными, а манеры — безупречными. Она воплощала ту самую «блондинку с голубыми глазами», которую все желали иметь подле. Но вот актрисой Корнелия была никудышной. Меридиан научил ее азам этого мастерства. Всем тонкостям, некогда считавшимся прекрасным, лживого искусства обмана. Ничто так не стимулирует процесс обучения и рост навыков, как реальная угроза сдохнуть. Кто-то посчитал бы, что она окончательно пала (и был бы прав). Ну… Она могла бы попытаться сбежать, но каковы шансы на успех? В мире, полностью подконтрольном тирану с мощью Сердца, связующего вселенную? Смелости у Корнелии всегда было не отнять, гордости тоже. Она была прирожденным борцом за справедливость, терпеть не могла, когда с ней игрались, тыкали носом в ошибки и диктовали, что нужно делать. Она желает восстать и надавать обидчику по заслугам. Вернуть всю ту боль, что ей причинили в трехкратном размере. За закрытыми дверьми богато обставленной спальни — своей «бронзовой» клетки — она этим грезит. Но. Корнелия не глупа. Чего бы она добилась, взбрыкнув против всесильного безжалостного безумца, только-только получившего еще большую мощь? Ничего, кроме очередной неудачи. Кроме очередных смертей — в следующий раз, возможно, уже ее близких. Этого она себе не может позволить. Корнелия уже получила сполна и не хочет с садистским наслаждением обещанного повторения. Ее реальность: идти против Фобоса — равносильно самоубийству. А Корнелия — не самоубийца. Она в отчаянии, скованная цепями боли и унижения от собственного падения. Как независимая личность. Как стражница Завесы. Как подруга. Их провал (его победа) — только ее вина. Это будет мучить и изъедать до скончания дней. И это же будет придавать силы. Корнелия должна найти способ выжить. Обязана. Она может задвинуть свою гордость и самооценку, наплевать на исчезнувшую свободу выбора и мышления. Она может показывать Фобосу послушание и сотрудничество, чтобы избежать насилия и наказания, но… это никогда не будет идти от сердца. Он никогда не получит ее сердца. Злая ирония в том, что оно ему не нужно. Фобос порочный и аморальный. Жадный до власти и тотального контроля. Единственное, что он ценит, — сила и беспрекословное рабское подчинение. Он может быть до боли очаровательным и убедительным, когда хочет, но его истинная природа проявляется в безжалостной манипуляции окружающими — злой игре с чувствами и умами. В его словаре жизни отсутствует понятие «искренности». Фобос не знает, что это. И от других он этого тоже не ждет. Он желает, чтобы она покорно сидела на цепи его милостивого решения сделать из нее военный трофей. Чтобы она следовала всем его приказам: делала, что хочет он; вела себя, как хочет он; говорила, что хочет он, думала, как хочет он; одевалась в то, что нравится ему. Ну. Корнелия с неохотой готова признать: вкусы у них совпадали. Несмотря на реальный статус «игрушки», по приказу Фобоса с ней обращаются, как со знатной особой — фавориткой «будущей королевы». Для поддержания придуманной лжи, естественно. Из светло-голубого «счастливо-миражного» платья служанки переодевают ее в мрачное темно-синее, хорошо сочетающееся с цветом потухших и потемневших глаз. Затягивают потуже корсет, крепят на каркас длинные нити жемчуга, почти сливающиеся с бледной прозрачной кожей. Черная лента, затянутая на шее, кажется собачьим ошейником, увесистое колье — поводком. — Извините… — молодая служанка с густым румянцем протягивает ей шкатулку с крупными сапфировыми серьгами. Впервые за дни вынужденной «службы» ей дают серьги. Вычурные, длинные, голубой дорожкой камней спадающие на открытые плечи. Корнелия кивает, механически беря украшение, и вставляет первую серьгу в ухо. Ей уже все равно, во что ее одевают. Какое новое платье натягивают на красивую фарфоровую куклу, какую новую драгоценность вешают сверху, чтобы повысить мнимую ценность. Все, что ей необходимо, — успешно покинуть покои Фобоса. Корнелия ждет, пока стражник, получеловек-полумонстр, доложит повелителю о ее приходе. Прикрывает глаза, делает глубокий вдох и выдох. Ей нужно собраться. Закалить все струны души, которые будут нещадно рвать на злую потеху — каким новым способом в этот раз? Вдох-выдох. Раз-два. Не стоит бояться ничего, кроме самого страха. Проблема в том, что Фобос — и есть страх. Столкновение с Седриком у дверей покоев не входит в сегодняшние планы. Корнелия отступает на шаг: от змеиного лютого спокойствия и въедливого взгляда ползут мурашки. От скользнувшей по тонким губам загадочной полуулыбки бросает в дрожь. Если Фобос не скрывает своей жестокой натуры, то у Седрика она замаскирована галантными манерами и показной любезностью. Спрятана за человеческой притягательной личиной, чтобы в нужный момент выйти наружу и сделать его монстром по-настоящему. — Добрый вечер, Корнелия. — Добрый, — сухо отвечает она. Завуалированное «чтоб ты сдох». Глубоко внутри все горит и дымится. Он тот, кто зверски убил ее подруг. И он этим гордится. — Тебе очень идут эти серьги, — чересчур нарочито подчеркнутый «комплимент». Корнелия напрягается. — Мне их дала служанка, — безразлично отвечает она. — Это что-то особенное? Почему не подумала об этом раньше? Она не видела серьги ни на одной женщине на Меридиане. Даже на Элион. Ни разу. — Можно и так сказать, — Седрик отвечает уклончиво, и от этого Корнелии лишь пуще хочется содрать с себя привлекающее повышенное внимание украшение — она обязательно спрячет их за волосами позже. — Не смею более отвлекать тебя, проходи. Наш повелитель не любит ждать. Дверь за ней захлопывается звериной пастью. Комнаты Фобоса погружены во мрак и пышную роскошь. Под стать дворцу наводят зловещую безнадегу, царапающую Корнелию острыми когтями демонов, скрывающихся в густых тенях. Они лезут скользкими лапами по ее ногам, пока не смыкают пальцы в удушающем кольце на шее. Корнелия решительно не понимает, как можно жить в такой гнетущей обстановке. Почти полное отсутствие света и тепла превращает каменные пол и стены в могильные плиты. Тяжелый и пронизывающий запах роз — сухой и пресный — мутит сознание. Как будто ее привели не в покои принца Меридиана, а в склеп. Ее независимости, мечт и надежд. Корнелия с тяжелым вздохом входит в кабинет — прямо на ее глазах Фобос превращает служанку в шепчущего. Черный туман, струящийся с жилистых рук, окутывает кричащую в агонии женщину. Ломает ее, полностью искажая как тело, так и сознание. Заменяет тощую галготку на сгусток черной слякоти, быстро формирующейся в кроваво-красный цветок с живыми усиками вместо стебеля и корней. С фейри внутри бутона, распахивающей черные глазницы и скалящей острые зубы в приветствии своего родителя. От этого дикого зрелища Корнелию прошибает холодный пот. Относительное спокойствие Фобоса и размеренность одинаково мерзких будней усыпили в ней бдительность. Притупили чувство опасности. Заставили позабыть, что для правителя Меридиана, выскоблившего на ее теле свое имя продолговатыми ранами, ничего не стоит сломать чужие судьбы, чужие жизни. Калечить и уничтожать. Как ее. Кажется, прямо здесь и сейчас от нахлынувшей цунами паники она рухнет в обморок. Но ей насмешливо приказывают: — Дыши. И она послушно загоняет отравленный розами воздух в горящие легкие. Мир перестанет шататься перед глазами — Корнелия берет себя в руки, с силой смаргивая наваждение. Не. Сейчас. — Странная реакция для бывшей стражницы земли, — хмыкает Фобос, левитируя монстроподобный цветок с пола и подзывая ее жестом точеных пальцев. Пальцев, что секунды назад превратили живого галгота в чудовище. — Разве цветы не должны приносить тебе удовольствие? — белесая бровь взлетает вверх. — Я люблю цветы, — честно отвечает Корнелия с такой перекошенной от отвращения миной, что неозвученное «не твои садистские эксперименты» становится ясно без слов. Его не сулящая ничего хорошего острая улыбка заставляет насторожиться. — Тогда у меня для тебя подарок, — тон голоса звучит, точно объявляет способ казни. Казнь это и есть. Сердце болезненно колет. «Он же не серьезно?..» Корнелии хочется заскулить. Оттолкнуть его руку. Яростно взорваться и накричать. Убежать подальше, скрыться… Но она покорно принимает выворачивающее наизнанку приторно-ласковое прикосновение кончиков пальцев, убирающих волосы за ухо и вплетающих шептуна. Корнелия зажмуривается и давит рвущийся стон, когда чужеродное копошение на голове собирается в подобие короны. Бывшая стражница земли, венчанная цветком-монстром. Так иронично. Так отвратительно. Фобос читает это в напряженном до предела теле, опущенном подбородке, сжатых губах и заломанных пальцах. В позе смирившейся со своей участью добычи. Но даже так… По сравнению с трясущимся диким зверьком месячной давности, нынешняя Корнелия потихоньку показывает свои когти. А сегодняшняя выходка и вовсе тянет на отпетую дерзость. Он с хищной улыбкой впивается голодными глазами в длинную сапфировую нить, открывшуюся благодаря его спонтанной потехе. Замершая за ухом кисть спускается ниже, поддевая серьгу, — реакция великолепная. Корнелия пугливо вздрагивает, бросает быстрый взгляд вбок — на его ладонь — и нерешительно поднимает вверх. Фобос дарит ей нехорошую усмешку. Понимает ли его привлекательная кукла, как расцениваются ее действия? Как она, уяснившая свое место и принявшая его доминацию, с ног до головы закутанная в его одежды, его волю, затравленно смотрящая на него снизу вверх из-под пушистых ресниц, стоящая в этом сапфировом пламенном призыве в его покоях, смотрится со стороны? Конечно же, нет. Он мог бы прямо сейчас забрать всю милость, которую дал ей, оставив полностью голой. Лишь в этих треклятых серьгах и его приютившимся в золотых волосах детище. Он смаковал бы каждый оттенок безумного ужаса на красивом лице, пока пробовал молодое тело на ощупь. Вкушал все прелести паники, пока шептуны связывали ее руки, распуская на молочной коже цветы совершенно иного рода. Она выглядела бы блестяще, прикованная к стене острыми стеблями, в окружении диких кровавых роз. На своем правильном, абсолютно идеальном месте. В своей стихии. Он испил бы ее горькие слезы, сжал горло, чтобы заставить распахнуть рот, и грубо вгрызся в дрожащие в истерике губы. Он взял бы ее прямо здесь, не заботясь о комфорте, только по наитию одного бьющего в висках животного желания обладать. Подчинить полностью. Он сломал бы ее в пух и прах без возможности на восстановление, и это было бы досадной, но приятной потерей. Фобос неимоверным усилием воли загоняет взбунтовавшееся возбуждение подальше. Не время. Он давно уяснил кое-что: тот, кто умеет ждать, может достичь многого. — Где ты это достала? — спрашивает он с хрипотцой. Корнелия в нерешительности открывает рот и тут же захлопывает. Атмосфера разительно поменялась. С его перепадами настроения и так сложно, а такого Фобоса Корнелия видит впервые. Как она должна ответить, чтобы не погубить еще чью-то жизнь? Он не зол, даже как-то подозрительно азартен, но… От этого еще страшнее. — Ну? — Мне их дала служанка… — тихо отвечает она, скрепя сердце. Мысленно уже прося у прислуги прощения. «Значит, Седрик», — делает вывод он. — Понятно. Корнелия закусывает губу. Должна ли она знать? Может ли она спросить? — Это все-таки что-то… — Приглашение, — намеренно безлико бросает Фобос, получая нахмуренное непонимание и ожидаемо последовавший осторожный вопрос: — К чему? — К соитию, — ехидно скалится он. И, о! Это восторг! Ее глаза округляются в шоке, незамедлительно становится красным лицо. Спустя секунду принимающее смертельную бледность. — И обычно, чем больше и длиннее серьги, тем раскрепощеннее приглашение, — он невольно смачивает пересохшие губы. — Признаться, с таким энтузиазмом мне себя еще не предлагали. Корнелия шугается от Фобоса, как от огня. Зловещая сапфировая нить с издевкой скользит меж его пальцев и весом безжалостной подлости бьет ключицу. Выворачивает лишь от одной только мысли, что кто-то по своей воле вообще лег под него. Но чтобы она..! сама..! Корнелия задыхается в ярости и возмущении: перед глазами возникает скользкая змеиная ухмылка. Седрик. Он заплатит за то, что так подло подставил ее. Но сейчас!.. Она должна, просто обязана разрешить эту убийственную ситуацию. — Я не!.. — Ты будешь принадлежать мне, — обещает Фобос. И это выбивает у нее из-под ног почву. Оставляет в голове только один хаотично бьющийся об остатки истерзанного разума вопрос: «Что..?» — Но не сегодня. Его живой трофей все еще слишком хрупок, чтобы победно им перед всеми размахивать. Седрик. Фобос не скажет ему «спасибо». Но было бы слишком расточительно не воспользоваться грубой шуткой над этой загнанной в тупик девочкой. Это действительно весело. — Но я!.. — Корнелия чувствует, как ее затягивает в бездну отчаяния, из которой нет выхода. Фобос раздраженно морщит лицо. Что за день сегодня такой, что все пешки ему перечат… — Я твой хозяин, и твое мнение не важно! — Бьет наотмашь, точно злачной пощечиной. Так, что даже проступившие слезы на ее глазах высыхают. — А теперь прояви ко мне немного уважения. Корнелия забито опускает голову, кусая губы до крови, чтобы в голос не разрыдаться. Она не хочет ничего говорить. Ничего видеть (его — особенно). Ничего чувствовать. Вообще. Она хочет только забыться и исчезнуть. Но Корнелия сглатывает ком из омерзения к самой себе и послушно раскрывает дрожащие губы. Ей все еще нужно предоставить ему доклад. Поделиться очередным вздором его сестрицы. Проявить к своему хозяину уважение.