Гермес и Терпсихора

Николай себя корил. За честность. Он, в принципе, был склонен задним умом высказывать себе, что стоило лишний раз промолчать. Но никогда не молчал. Это ведь тоже дар - молчать. Был Молчалиным - дар. Цискаридзе довелось родиться Чацким. Ничем хорошим, правду говоря, для него это, кажется, не заканчивалось. Но в 50 странно думать, что станешь другим. Сегодня хотелось стать. Нет, Этери была вежлива, внимательна. Они даже шутили, а все же, вероятно, не стоило ей навязывать свои взгляды на воспитания ее учеников. Показалось, наверное, небезосновательно, что в какой-то момент Тутберидзе будто отстранилась. Замерла, забеспокоилась внутри или стала не согласна с происходящим. И прощание оказалось поспешным, хоть и уместным. Рабочий день. Ну и что что у Нико есть полезный личный опыт? У нее вот, как оказалось, тоже есть. Сам себя укорил, что не удосужился поинтересоваться биографией женщины, которая так нравилась. Сам себя извинил: у него очень много работы, а то, что было в далеком прошлом интересно разве что журналистам. Вы ведь не общаетесь “по мотивам прожитой жизни” с людьми, которых выбираете в друзья или, что страшнее, любимые. В некотором смысле такое “исследование” в интернете - даже немного сталкинг. Может, Этери и не хочется, чтобы читали прессу о ней. Николаю вот далеко не всю прессу о себе хотелось бы показывать людям, для которых важно остаться, ну, пусть не приятным, хотя бы не стать отвратительным. Речь, конечно, не шла о глупостях и мерзостях постельного плана. Там не было ни слова правды, строго говоря. В основном как раз это больше про смешное, хоть и противное, чем про противное и страшное. Кошмар с обвинениями в подстрекательстве на членовредительство, который так сладострастно жевали десять лет назад скрыть, увы, просто нельзя. Об этом говорили все. Без остановки. И что толку, что потом трагедия вылилась в фарс? Фарс ровненькой подписи “Филин” на бланке допроса. Слепой подписывал клевету о бывшем друге Нико четче зрячего. Эхо фарса осталось. В эхе была трагедия. И с этим эхом, конечно, все было сложно. Знаете, это немного про Елену Троянскую, может быть. Вот берет маститый человек от балета себе протеже. Пестует. Вывозит девушку из деревни, пусть условной, но все же, в надежде, что деревня потом съедет от девушки. Хотя, с какой бы радости Сереже Филину так уж рваться вывозить деревню? Он всю жизнь во многих вопросах был плебеем, им и останется. С его легкой руки и Большой теперь плебейское место. С Филиным у них были вполне приятельские отношения. Если роли и делили, то в меру. А в остальном слишком непохожие, чтобы друг друга злить. Приятельствовали, хотя Колю и морщила простота тех же отношений с прекрасным полом, которые позволял себе Сережа. Как истинный грузин Цискаридзе считал крайне неприличным выносить на рассмотрения женщин, с которыми… Ну, скажем так, отдыхал душой. Пока это не жена, зачем портить девушке репутацию? Все равно останется след. Неважно какой, но не чистота. Та самая - “девушка с прошлым”. И об этом “прошлом” каждая собака будет знать. Сергея не смущало ни создавать своими отношениями женщинам “прошлое”, ни докладывать об этом направо и налево. Да и в целом, не смущало постоянно интересоваться, есть ли новые интересные кандидатуры, желающие с ним обрасти “прошлым”? Его даже брак не смущал в этом поиске новых кандидаток. И второй брак, хоть и нерегистрированный, потом тоже не смущал. И любил-то ведь не кухарок. Выбирал потоньше душой. Видимо, всякая чернь тянется к свету. Такой, как Сергей, правда, тем, чем способен постигать… Николай остерегал Машу, дочь поэта, когда та подалась к Сергею в любовницы при живой-то жене, но Прорвич решила, что ей так надо. Дело, конечно, хозяйское. Если готова терпеть поток любовниц, проходящих через постель благоверного, хоть и неверного, твоя печаль. Цискаридзе глаза закрыл поплотнее и работал, где работал. И кем работал. Ему хватало. Когда в 2009 по протекции Сережи в Московском хореографическом образовалась тоненькая девочка из провинции со светлыми локонами и глазами мало чего понимающего щенка, пропустил. Не до того было. В театре хватало глупостей и гадостей. Не до шестнадцатилетних провинциалок, будь они хоть сто раз прелестницы. А потом прелестница попала в Большой. И была, вправду, чудо как хороша. А главное - беззащитна. Даже не раздумывал, как первый раз увидел, пошел и буквально указал, чтобы за ним записали ученицу. Все-таки он преподаватель Большого, а она прима. Ей положено лучшее. Николай - лучшее. Взял единственную девчонку под свое крыло, закрыл от настойчивого похотливца. Он же все-таки грузин. Как можно не защищать честь женщины, если она с той честью расстаться не готова? А тут было видно, что не готова. Поскандалили на этой почве с художественным руководителем Сергеем, а более на почве, конечно, перестройки театра, и буквальной, и ментальной, и творческой. Филин - сын шофера и медсестры. Вкусы - соответствующие. Сложно сломать то, что с детства воспитано, особенно, когда желания ломать не имеешь. В общем, большой превращался в бордель. Внутри-то ладно. Там и раньше святостью не пахло, но снаружи! И светленькой девочке весьма явно намекали, что ее в этот бордель звали штатной дамой, ну, не сердца, конечно, но орган имелся, который был готов к благодарности со стороны юной балерины. Закончились намеки прямым указанием: - Сегодня ночью жду репетировать. Девочка к Николаю Максимовичу. Коля - на “репетицию”. Отказать-то худруку нельзя, загонит пятым лебедем в восьмом ряду кордебалета. Сидел в съемной квартирке подопечной, покачивал лениво ногой с оттянутым носком и только отмахивался от нарядов, которые та выбирала для “репетиции”. - Котенька!- не выдержал наконец.- Хватит дрожать! Надень что-нибудь, чтобы он окосел от счастья! Пусть хоть со стороны облизнется! Ты из балета или из института благородных девиц?! В гостиницу, снятую Филиным для ночной “репетиции”, приехали вместе. Вел юную балеринку под руку, чувствовал, как на предплечье остаются синяки, так она тискала его от страха. Легонько похлопал по ладони: - Малыш, ну, хватит! Еще бы трястись от каждого дерьма, мимо которого едет лимузин твоей большой жизни. Нашла, кого бояться! У дверей помог снять пальто. Сам чуть не окосел от счастья, глядя на телесный костюм обнимающий плотнее собственной кожи стройное тело и газовую юбочку, скорее обозначающую, что тут она есть, чем имеющуюся. Сережу тоже перекосило, правда не от наряда, а от небритой грузинской морды. Нет, утром, конечно, Коля побрился, но к ночи выглядел пиратом: черные глаза, черная грива волос, сине-черные от пробившейся растительности щеки. - Вас я не ждал, Николай… Максимович,- выдавил из себя художественный руководитель Большого театра. - Хочу понять, какие нарекания на мою работу… исправить,- отодвинул плечом хозяина номера и втянул за руку свою подопечную.- Я крайне внимательный подчиненный. Сел в кресло с самым невинным видом, учтиво не обращая внимание на то, как сверкал очами бывший приятель. Все всё, естественно, понимали, мужчины уж точно. А как вывернуться, Сергей не нашел. Пришлось действительно говорить о балете и “недостатках” нового приобретения труппы. А между прочим, они с Филиным в тот ночер составили не такую уж безыснтересную беседу о балете. Только топчущуюся растерянно девочку было жалко. - Иди сюда, лапушка,- поманил к себе пальцем балерину Цискаридзе. Когда подошла, потянул за кисть и усадил на колено. Обхватил обеими руками за талию, положил подбородок на голое девичье плечо. Стало так приятно, что на мгновение зажмурился, подобно коту, получившему плошку сметаны. В общем, наверное, так было нельзя. Когда кто-то другой хочет складывать свой щетинистый подбородок на нежное плечико, а делаешь это ты, к добру подобное не приведет. Все понимал. Пошел за защитой к своем. Сергей, видать, тоже к своим ходил. Не надо было подбородок класть. И обнимать не стоило. Тогда… А еще больше не стоило потом убирать подбородок и отпускать объятия. Пока сам обнимал, знал, что оберегает. Не отпустил бы, может, у хорошего человека, который был нежен с его девочкой и любил до самозабвения, которому и она благоволила, не было бы всех бед, что упали на его голову. У девочки все сложилось. Хорошего парня тоже поддержали, когда время пришло. А ощущение совершенной ошибки осталось. Сейчас, естественно, ошибка была меньше. Хотя, тогда ведь тоже казалось, просто говорю правду, защищаю слабого, отстаиваю доброе и вечное. А вышло, как вышло. Не хотелось верить в мстительность Этери. В обидчивость ее неразумную. Но, знаете, женщины - это тайна. И не всегда на дне этой тайны то же, что на поверхности. Поверхность осталась незамутненной. Она даже смеялась. И от его предложений не отказывалась. А придет сейчас на работу. Все двери запрет. Да и наберет какой-нибудь заветный номерок, чтобы не было ни шоу, ни их встреч больше. У взрослых сложных женщин и реакции часто сложные… и не всегда взрослые. Стоит позвонить. Если ответит, значит - все в порядке. А если нет… В этой жизни лучше быть Молчалиным. А Николай уродился Чацким. Возьмет карету и умчится на свои болота, залечивать тоску по несбывшейся радости.