Форт из сахарных кубиков

      Рем прошла сквозь кровать и расположилась так, чтобы сидеть позади Эл, положив свои ноги по обе стороны от него. Тёплое, пушистое одеяло надёжно защищало детектива от ледяного холода её тела, и в её объятиях он казался совсем крошечным. Склонившись над Эл так, чтобы хорошо видеть лицо — что оказалось не трудно, поскольку она была гораздо выше ростом, — Рем крепко прижала его ноги к кровати своими собственными, чтобы удержать его на месте, когда он начнёт брыкаться и извиваться.              Эл был уже полностью возбуждён, его набухшая, изнемогающая эрекция стояла колом, дыхание было частым, жарким. Выдавив на ладонь шоколадный лубрикант, Эл потянулся к себе, крепко обхватил обеими руками и начал неспешно, размеренно ласкать. С его губ сорвался тихий стон, а через несколько минут Эл попросил:       — Рем, погладь меня своими ледяными руками, заставь меня задрожать.              «Он говорит о своих сосках? Но как погладить соски?» — растерялась Рем, однако почти сразу вспомнила, что Эл иногда легонько проводил ногтями по торсу, заставляя кожу покрываться мурашками. Протянув обе руки вниз, она самыми кончиками пальцев лениво прошлась по его бокам и животу, оставляя после себя целые поля крупных мурашек.              — Да, Рем, именно так… — простонал Эл, дрожа от её прикосновений.              Его собственные движения по-прежнему оставались медленными и неторопливыми, что означало, что Эл хочет растянуть удовольствие, позволить ему нарастать постепенно. Его член, покрытый большим количеством лубриканта, напоминал шоколадное эскимо, и потому, пока Рем продолжала гладить его по торсу, заставляя покрываться гусиной кожей, Эл решил поступить со своим членом так же, как обычно поступают с эскимо. Тяжело дыша, он приоткрыл рот и постарался наклониться как можно ниже. Рем почувствовала, как сильно напряглось его тело. Должно быть, ему было по-настоящему трудно так нагибаться.              Однако своей цели Эл достиг: обхватив головку языком, он втянул её в рот и начал жадно посасывать. Звуки, которые он при этом издавал, были чем-то средним между чмоканьем и бормотанием, словно он пытался заговорить, но не мог внятно произнести ни одного слова.              Какое-то время рот Эл ожесточённо трудился над той небольшой частичкой члена, до которой сумел достать, в то время как руки ласкали всё остальное. Он лизал и посасывал, снова и снова обводил головку круговыми движениями языка, обхватывал чувствительную, набухшую плоть губами, втягивая её в рот и выпуская обратно.              А потом вдруг резко выпрямился, с громким, влажным звуком выпуская член изо рта, и откинулся спиной на Рем, продолжая работать руками, постепенно ускоряясь и всё сильнее начиная выгибаться и вскидывать бёдра. Рем, не сводящая глаз с его лица, видела, насколько глубоко он ушёл в процесс. Похоже, что оральные ласки всегда приводили его в состояние острейшего возбуждения. В тёмных глазах почти не осталось мыслей — Эл полностью отдался инстинкту, требованиям своего тела. И его взгляд, и выражение лица открыто демонстрировали удовольствие; тело вздрагивало и изгибалось; с губ срывались негромкие, хриплые английские ругательства. Эл выглядел до невозможности соблазнительно, когда смотрел на Рем без какого-либо стыда, и его лицо сияло возбуждением и похотью.              Рем медленно повела пальцы выше, к его груди, и начала обводить каждый сосок. Маленькие бугорки уже были отвердевшими и вызывающе торчали, но теперь напряглись ещё больше. Тогда Рем зажала каждый сосок между большим и указательным пальцами и легонько ущипнула. Эл издал очень красивый стон и выгнулся, отчего его плечи с силой вдавились в Рем. Можно было не сомневаться — если бы Рем не прижимала его ноги к кровати, его бёдра вскинулись бы очень высоко.              Возбуждение Эл начало достигать предела. Рем продолжала ласкать его соски и наблюдала, как он проходит все стадии, которые она постепенно училась узнавать, и каждая из которых так прекрасна: движения становятся всё более сильными; он начинает выгибать спину, запрокидывать голову; всё его тело беспорядочно подёргивается; жаркие, срывающиеся стоны обретают всё более глубокий тон и всё чаще перемежаются такими словами, как «чёрт» и «да», а иногда, к огромному удовольствию Рем, звучит её имя.              Рем ухмыльнулась: ей вдруг пришло на ум попробовать нечто новое. В человеческом теле существует очень много структур, связанных с половыми органами. Продолжая играть с одним из сосков, Рем неторопливо погрузила вторую руку в тело детектива и начала с интересом ощупывать. Пока её рука оставалась бесплотной, Эл не мог этого чувствовать, зато сама Рем могла. На этот раз ей хотелось попробовать приласкать что-нибудь другое, кроме простаты. Она пробегала пальцами по различным тканям и системам, ощущая, насколько сложно устроены части человеческого тела, и как сильно многие из них сейчас налиты кровью — очевидно, что именно эти структуры участвовали в процессе возбуждения. Член детектива не заканчивался там, где примыкал своим основанием к паху. На самом деле его ствол уходил чуть дальше вглубь тела — это была та его часть, которую Эл никогда не смог бы потрогать. Но Рем могла.              Она незаметно ощупала ствол пениса. Его внутреннее строение было невероятно сложным, со множеством небольших полостей, заполненных жидкостью. Эл продолжал с силой ласкать себя, проходя своей рукой прямо сквозь руку Рем. Она чуть согнула пальцы, помещая каждый из них внутрь отдельной полости, а потом, уплотнив кончики, осторожно ими пошевелила, перемешивая жидкость.              В ту же секунду Эл распахнул глаза, крупно содрогнулся. «О, нннхх, нхх…» — попытался он что-то сказать, но сорвался на низкий, хриплый стон, слегка качнувшись в руках Рем. Она перестала шевелить пальцами.              — Нн-нхх, так хорошо, не останавливайся… — простонал Эл.              Рем послушно возобновила движения, ускорила их и была вознаграждена: по лицу Эл прошла вспышка острейшего наслаждения. Это было такое прекрасное зрелище: его задыхающееся от страсти лицо, балансирующее на самой грани оргазма; тело, дрожащее, извивающееся в её руках. Его горящие румянцем щёки, запрокинутая голова, глаза, такие красивые за тёмными, мокрыми ресницами, завитки чёрных волос, прилипшие к влажному лбу. Эл продолжал водить по себе рукой, а Рем безостановочно ласкала его соски и играла с пенисом, на пробу то ускоряя, то замедляя движение пальцев, снова и снова доводя его до грани оргазма. Рем казалось, что она — кукловод, и Эл танцует перед ней на ниточках. Она могла потянуть за любую из них, заставляя его реагировать самым восхитительным образом; могла сделать его счастливым, возбудить его, разжечь в нём обжигающее желание. Рем с радостным волнением думала о том, сколько захватывающих впечатлений ожидает Эл в будущем, ведь она с каждым разом всё лучше изучала его тело, развивая в себе всё большее мастерство и играя с ним так, как никогда не смог бы ни один человек.              Детективу это нравилось. Он любил длительные сеансы, когда удовольствие постепенно нарастало, достигая своей наивысшей точки, а потом продлевалось. Он позволял Рем раз за разом доводить себя до грани оргазма и сдерживать его. Его лицо всё больше наполнялось сиянием, в искрящихся удовольствием глазах видна была каждая частичка души, а мимика становилась полностью открытой и искренней, насыщенной бездумными эмоциями. Эл позволял своему телу вести себя туда, куда оно хотело; его движениями, ритмичными и беспорядочными одновременно, руководил инстинкт.              — О, боже… — бормотал Эл. — Боже…              Его голос был напряжённым, в нём звучала необычная глубина и что-то похожее на боль, на отчаянную, умоляющую потребность в разрядке. Эл всё ещё неустанно ласкал себя.              — Ннххх, Рем, — простонал он, задыхаясь, — заставь… заставь меня кончить…              При этих словах Рем затрепетала. Было так приятно слышать, как он в минуты возбуждения произносит её имя, просит доставить ему удовольствие. Сегодня Эл очень часто называл её по имени. Хотя, теперь у него была причина добиваться её расположения, и возможно, это была лишь уловка, способ гарантировать, что Рем никогда больше не послушает Лайта. Но Рем было всё равно. Эл, наверно, этого не знал, но он уже покорил её полностью и без остатка. Он был… таким великолепным… таким удивительным человеком, особенно в сравнении с Мисой. И его маленькие попытки манипулирования — если это были они — нисколько не раздражали. Рем видела настоящего манипулятора. Эл не сделал ей ничего даже отдалённо похожего на то, что делал этот ублюдок Лайт. И чтобы теперь Рем изменила о нём своё мнение, Эл должен был совершить что-нибудь очень серьёзное, например, отказаться от своего слова и убить Мису.              Рем взяла одну из грелок, помяла в руке, нанесла лубрикант. Эл, увидев, что она готова, убрал от себя руки и крепко вцепился ими в одеяло. Рем обернула вокруг члена тёплую, скользкую грелку, и ответом ей стал протяжный стон. Сжав пальцы, она начала с силой водить рукой вверх-вниз, потом, не останавливаясь, проникла внутрь тела Эл другой рукой, нащупала простату, уже набухшую и очень чувствительную. Рем совсем легонько, едва заметно дотронулась до неё самыми кончиками пальцев, и Эл содрогнулся всем телом. Тогда Рем начала стимулировать её тончайшими нажатиями, очень-очень нежно. С губ детектива сорвалась серия вскриков: «А, а, а!..» — нарастающих по частоте и громкости. Эл начал метаться, каждая мышца в его теле конвульсивно сокращалась, а потом, даже через грелку Рем ощутила, как член напрягся, становясь намного твёрже, и яйца плотно поджались к телу.              С последним громким, коротким вскриком Эл напружинился, всё его тело на мгновение стало очень жёстким, а потом, издав громкий, протяжный стон, Эл выгнулся дугой, содрогнулся и кончил. Его лицо в эту минуту было напряжённым и очень красивым. Особенно Рем нравился его рот с покрасневшими, припухшими губами. На несколько мгновений Эл закрыл глаза, но Рем не нужно было смотреть в них, чтобы видеть его удовольствие — оно было написано на его лице. Рем потерялась, растворилась в пьянящем восторге от созерцания безмерно счастливого человека, от этого чуда сексуального блаженства, недоступного ни одному богу смерти. Эл продолжал вздрагивать и извергать огромное количество спермы — возможно, потому что со времени последнего раза прошла почти неделя, — а потом, в какой-то момент выкрикнул имя Рем. И это было так приятно — слышать, как он зовёт её по имени в момент наивысшего экстаза.              Тогда-то всё и случилось, совершенно неожиданно. Рем смотрела на лицо Эл, видела, как над его головой колышутся имя и срок жизни, и тут через первую букву его имени прошла трещина. Рем изумлённо уставилась на неё. Буквы и цифры продолжали лениво, плавно покачиваться из стороны в сторону, словно водоросли, подхваченные течением. Трещина была совсем небольшой, но постоянно извивалась и меняла форму. Эл продолжал что-то бормотать и дрожать, но теперь всё внимание Рем было сосредоточено на трещине. Что она означает?              Трещина, плавно изгибаясь, прошла по первой букве и пропала, однако уже через секунду появилась на второй, медленно, неторопливо прошла через неё и перетекла на третью.              Рем баюкала в своих объятиях счастливого, расслабленного после оргазма Эл, и хотя обычно это поглощало всё её внимание, теперь она не могла думать ни о чём, кроме этой трещины. Та поочерёдно прошла по всем буквам имени и цифрам срока жизни, после чего всё началось сначала. Неужели это останется навсегда?              Рем глубоко задумалась. Она никогда не видела таких трещин и даже не слышала про них. И у людей, и у богов смерти над головами находились имена и сроки жизни, которые парили и чуть колыхались в воздухе, но на этом всё. Ни трещин, ни чего-то хотя бы отдалённо похожего ни у людей, ни у богов смерти не бывало.              Однако у Эл она вдруг появилась, причём появилась в момент оргазма. Очевидно, что на него каким-то неизвестным образом влияло нарушение правила о запрете на секс между шинигами и человеком.              Рем поплотнее укутала детектива в одеяло, крепко прижала к себе, и он удовлетворённо вздохнул в её объятиях. Что с ним происходит? Рем ему как-то навредила? Стоит ли рассказать ему про трещину? Нет, богам смерти запрещалось говорить про то, что они видели своими глазами шинигами, и хотя обычно это относилось только к именам и срокам жизни, но могло относиться и к трещине. Если Рем расскажет про неё, то вполне может умереть. Нет, это слишком большой риск. Лучше разгадать эту тайну самостоятельно.              Рем опустила взгляд на маленького, худощавого мужчину в своих объятиях. Он лежал, прислонившись головой к её груди; его волосы разметались, лицо дышало умиротворением. Эл казался невероятно хрупким, и Рем хотелось защищать его.              Эл смотрел на неё своими тёмными глазами, похожими на два зеркальных омута, такими блестящими, сияющими от эмоций. Была ли в этих глазах любовь? Рем подумала, что, пожалуй, да, хотя и совсем чуть-чуть. Лайт говорил правду. Эл не влюблён в неё, пока нет. Возможно, он чувствует вожделение; возможно, его манят такого рода переживания; возможно, он очарован Рем и действительно испытывает к ней некую привязанность, но он не влюблён. Впрочем, Рем это не волновало. Ей просто нравилось видеть его счастливым. За тот короткий промежуток времени, что они знали друг друга, Эл уже проявил по отношению к Рем в сотню раз больше симпатии, чем Миса. Это было приятно. Это было безумно, безумно хорошо.              Но это, возможно, был последний раз, когда Рем помогала ему достичь оргазмического блаженства. Если это вредит ему, Рем никогда больше на такое не решится. Эл просто будет мастурбировать, а Рем — наблюдать за ним, не пытаясь как-то помогать процессу, так же, как это было с Мисой. У Мисы никогда не появлялось трещин, и значит, простое наблюдение не было серьёзным нарушением правила. Рем необходимо было выяснить, безопасно ли то, что происходит с Эл, и пока она этого не сделает, все их сексуальные отношения придётся прекратить. Это было бы смешно, если бы не было так грустно: им нужно беспокоиться о «безопасном» сексе невзирая на то, что ни один из них не может забеременеть или подхватить болезнь.              Спустя некоторое время Эл стряхнул с себя ленивую, посторгазменную негу, и в глубине его глаз снова закрутились расчётливые, деловитые мысли. Пристально всмотревшись в Рем, он спросил:       — Что-то случилось?              Рем не могла сказать ему правду, но Эл был слишком проницателен, чтобы позволить ей промолчать. И тогда она заговорила о другом — о проблеме, которую давно собиралась озвучить.              — Рьюзаки, мои сородичи вымирают, а мир гибнет. Меня не оставляет ощущение, что боги смерти не должны вести себя так, как ведёт большинство из нас. Словно у нас когда-то была некая цель или функция, но мы давным-давно её утратили. Но я так и не смогла выяснить ничего об этом. Мне интересно, мог бы ты взяться за это дело, как детектив? Я отнесла бы тебя в наш мир, чтобы ты сам всё увидел.              Глаза Эл вспыхнули любопытством и азартом.              — Это самое захватывающее предложение, что я получал за последнее время. Да, Эл возьмётся за это дело.              — Рьюзаки, ты знаешь, что я не смогу тебе заплатить.              — Может, ты не знала, но Эл всегда работает бесплатно. Именно поэтому он всегда берётся только за интересные дела. У меня есть другие детективные псевдонимы, и один из них известен тем, что падок на крупные суммы денег. Именно он берёт на себя все расходы Эл.              Они проговорили почти целый час, до мелочей обсуждая то, как именно Эл отправится в королевство шинигами и какие исследования планирует там проводить. Рем очень удивило то, что у детектива уже нашлось множество дельных идей. Впрочем, это путешествие всё равно не могло состояться до тех пор, пока Рем остаётся привязана к Лайту. Она не хотела брать Лайта в королевство шинигами, к тому же сомневалась, что сумеет нести сразу двоих.              В конечном итоге их разговор затих, и Эл заснул в своей характерной скрюченной позе, лишь немного склонившись на одну сторону. Рем воспользовалась этим, чтобы незаметно улизнуть и поискать в здании Рюка.              Рюк нашёлся на одном из нежилых этажей, где бесцельно бродил по коридору.              — Рюк, мне надо с тобой поговорить там, где люди не смогут подслушать, — выпалила Рем.              Превратив шипы на плечах в длинные узкие крылья из кожи и костей, она метнулась в сторону, пролетела сквозь несколько стен, и вскоре её уже овевал свежий, прохладный воздух ночной улицы, освещаемой редкими фонарями. Обернувшись, Рем увидела, что Рюк как раз выныривает из боковой стены штаб-квартиры. Убедившись, что он летит следом, Рем пропала внутри соседнего здания, где располагались только офисы. Свет в большинстве помещений был приглушён: в столь поздний час офисы были почти пусты, лишь несколько засыпающих на ходу служащих работали над чем-то, устроившись за длинным рядом столов. Рем уже знала, что в этом здании видеокамеры были установлены только при входе. Никто из тех, кто мог видеть её и Рюка, не сумеет подслушать их разговор.              — Этой ночью у Лоулайта появилась трещина, которая медленно проходит через каждую букву его имени, потом через срок жизни, после чего всё начинается сначала. Ты хоть раз слышал о чём-нибудь подобном? Знаешь, что это значит?              Глаза Рюка, и без того выпученные, полезли на лоб.              — Я должен это видеть! — воскликнул он и повернулся, собираясь улететь.              — Стой! — Рем успела поймать его за руку. — Ты что-нибудь знаешь? Пожалуйста! Мне нужно понять, причиняю я ему вред или нет.              Теперь Рюк выглядел ещё более потрясённым.              — Ты сделала это с ним? Это из-за… того, что между вами? Тогда, это, наверно, побочный эффект от нарушения правила. Хотя, кто знает. Я о треснутом имени впервые слышу, — он расправил крылья и взлетел. — Может, теперь всё станет ещё интересней?              Рем последовала за ним обратно в штаб-квартиру, на четырнадцатый этаж. Эл продолжал спать, свернувшись калачиком на прежнем месте. Рюк, зависнув над ним, какое-то время таращился на то, как по его имени змеится трещина, повторяя свой путь снова и снова.              — Да, с этим парнем события точно становятся интереснее. Я бы очень хотел, чтобы эти двое годами гонялись друг за другом. Ладно, свистни, если случится что-нибудь новое. Сейчас самое время съесть парочку яблок.              С этими словами Рюк умчался, оставив Рем смотреть на спящего мужчину, к которому она так сильно привязалась, и на его в высшей степени необычную, зловеще выглядящую трещину, которая безостановочно змеилась по витающим над его головой буквам, незаметная для него.              В шесть утра Эл проснулся и спустился вниз. На дежурстве был Моги.              — У Лайта есть кое-какие просьбы, — сказал он, стоило детективу войти в двери. — Но я не уверен, стоит ли ему разрешить.              Эл тут же нажал кнопку микрофона, соединённого с камерой Лайта.              — Чего ты хочешь, Лайт? Мы слышим всё, что ты говоришь.              Парень посмотрел в объектив:       — В конце этого дня я умру. Возможно, я всё же решу стереть воспоминания и навестить семью. Ты обещал моему отцу, что будешь на связи со мной до самого конца на случай, если я так решу, верно?              — Да, — ответил Эл. — Но если до времени твоей смерти останется час или меньше, я могу не успеть воссоединить тебя с родными даже на короткое время. Лучше не затягивай с решением, потому что я не могу сказать точно, когда Рюк тебя убьёт.              — Значит, если ты отключишь аудиосвязь в моей камере и перестанешь меня слушать, ты нарушишь волю отца относительно его умирающего сына, тем самым причинив ему немалые страдания?              — Да, но то время, когда ты разговорами мог избавить себя от проблем, давно прошло. Я не боюсь твоих слов, какими бы оскорбительными они ни были.              Лайт усмехнулся. Его взгляд был расчётливым, на лице — ни намёка на беспокойство. Больше того, он выглядел таким довольным, каким Рем очень давно его не видела. Лайт явно разработал какой-то план и обрёл уверенность в себе.              — Мне нужно зеркало, — начал перечислять он, — расчёска, какие-нибудь средства по уходу за кожей и волосами, и костюм, в точности такой же, как самый лучший из оставшихся у меня дома. Я понимаю, что мой костюм ты мне не дашь из опасений, что я мог спрятать за подкладкой или ещё где-нибудь обрывок тетради смерти, а если решишь обыскать его, то неминуемо испортишь.              — Я могу разрешить тебе всё, кроме зеркала, потому что ты можешь его разбить и использовать осколки для чего-нибудь опасного, — сказал Эл. — Зеркало будет установлено за решёткой напротив твоей камеры, чтобы ты не смог до него дотянуться или опрокинуть. Могу я узнать, почему внешний вид заботит тебя сильнее, чем возможность увидеться с семьёй?              Глаза Лайта полыхнули неприкрытой злобой.              — Кто сказал, что я не захочу увидеться с семьёй? И в любом случае, если мне предстоит умереть, я должен хорошо выглядеть.              Эл распорядился, чтобы Ватари принёс все запрошенные вещи, и ещё до того, как целевая группа начала прибывать в штаб-квартиру, Лайт успел безукоризненно одеться и уложить волосы. Теперь он в красивой позе сидел на койке, его осанка была идеальной, из причёски не выбивался ни один волосок — он выглядел, как самый лучший сын, какой только может быть у отца. Всем своим видом он излучал уверенность и обаяние, но ничего не говорил.              К восьми утра вся команда была в сборе. Эл, который всё это время поглощал пончики, тщательно облизал липкие от глазури пальцы, вытер их о джинсы и, сделав глубокий вдох, развернул своё кресло так, чтобы оказаться лицом к команде.              — Я должен сделать объявление, — сказал он. — Мои отношения с Рем вышли на новый уровень. Теперь она в некотором роде моя девушка.              Рюк захихикал, но смех почти сразу перерос в полноценный гогот, заставив его буквально кататься по полу. Полицейские явно были потрясены, но уже не так сильно, как после признания Эл в том, что он имел секс с Рем. Худшее было позади, и теперь они ожидали от детектива подобных чудачеств.              Эл помолчал, ожидая, пока Рюк перестанет хохотать, но быстро понял, что это бесполезно.              — Я понимаю, что никто из вас не водит на работу своих жён и любимых девушек, и хочу, чтобы на рабочем месте мы все вели себя профессионально. Тема наших с Рем отношений не должна подниматься, если только того не потребуют интересы расследования. И я бы предпочёл, чтобы вы называли Рем по имени, избегая таких слов, как «это существо» и подобных унизительных эпитетов.              — А можно называть Рем шинигами? — уточнил Мацуда.              — Конечно. Хотя теперь, когда у нас два шинигами, люди могут решить, что ты говоришь о Рюке. Думаю, будет лучше называть по имени каждого из них.              — Глупый человек, — проворчал Рюк, отсмеявшись. Впрочем, смотрел он при этом не на Мацуду, а на Эл. Точнее, на трещину, плывущую над его головой.              «До жути иронично, — подумала Рем, — что он объявил о переходе к «отношениям» как раз тогда, когда наши сексуальные игры прекращаются, и, возможно, навсегда. Неужели он почувствовал себя обязанным назвать меня своей «в некотором роде девушкой» потому, что я сказала ему о своей влюблённости?»              Эл прочистил горло и продолжил:       — Итак, нам пора вернуться к более насущным вопросам сегодняшнего дня. Если Лайт откажется от воспоминаний, мы отправим его с отцом домой. Однако я полагаю, что он разработал новый план, и пока этот план не провалится, Лайт не станет стирать себе память. Нам нужно продолжать следить за ним и за Мисой, а также довести до ума идею того, как поместить Мису в сумасшедший дом. Другой работы на сегодня нет, но я прошу вас не расслабляться. Мы не знаем, что Лайт задумал.              — А что потом? — спросил Аизава.              Эл взял покрытый глазурью пончик, облизал его и ответил:       — Теоретически члены этой целевой группы засекречены, но заместитель директора Китамура знает всех, кто входил в неё изначально, за исключением Лайта, Айбера и Веди. Однако он уверен, что мы с Ватари общаемся с вами только посредством компьютеров, а не лично. Поскольку нам нужно создавать видимость того, что Кира до сих пор не пойман, расследование должно продолжаться ещё как минимум два-три месяца. По завершении этого срока мы должны официально прекратить расследование и сказать заместителю директора, что, по нашему мнению, неизвестный второй Кира, начавший серию убийств вскоре после смерти Хигути, покончил с собой. Нам придётся составить отчёт и убедиться, что он звучит удовлетворительно и охватывает все возможные вопросы, фактически не отвечая ни на один из них. Это не должно занять у нас больше двух-трёх дней.              — Но чем мы будем заниматься все эти месяцы? — спросил Моги.              — Чтобы наш план удался, необходимо скрыть от всех факт того, что вы не работаете, — сказал Эл. — Поэтому я рекомендовал бы тем из вас, кто имеет семьи, не проводить всё своё время дома. В остальном, мне всё равно, чем вы будете заниматься, главное, чтобы никто ничего не заподозрил. Можете приходить сюда и делать всё, что хотите. Я не против, если вы будете приходить поздно и уходить рано — это можно будет объяснить тем, что в связи с прекращением убийств и отсутствием новых данных расследование забуксовало.              — Значит, можно будет просто приходить сюда и играть в видеоигры или вроде того? — воскликнул Мацуда.              Эл пожал плечами.              — То есть, нам будут платить за то, что мы ничего не делаем? — возмутился Моги. — В то время, когда другие полицейские будут выбиваться из сил, ловя преступников? Как по мне, это очень несправедливо.              — Сокрытие правды о Кире — это важная задача, которую мы должны выполнить ради защиты мира. Если хотите, можете пока что помогать мне расследовать другие дела. После смерти Хигути НПА снова платит вам жалование, но с моей стороны будет нечестно пользоваться вашими услугами бесплатно, поэтому, если вы решите помогать мне, я тоже выплачу вам гонорар.              Мацуда подпрыгнул и ударил пятками воздух:       — Ура! Двойная зарплата! И я по-прежнему смогу бесплатно здесь жить!              Следующие несколько часов Эл периодически разговаривал с Лайтом, пытаясь убедить его отказаться от воспоминаний, но Лайт всякий раз говорил, что всё ещё думает над этим. Полицейские слонялись по залу, не занимаясь почти ничем, кроме наблюдения за Лайтом и Мисой. Они вяло переговаривались, испытывая одновременно и скуку, и тревогу.              Когда часы показали одиннадцать утра, Лайт вдруг заговорил:       — Рем, я хочу, чтобы ты пришла ко мне. Я должен сказать тебе кое-что важное.              Эл покосился на Рем, но она покачала головой:       — Я не пойду.              — Рем говорит, что не пойдёт, — повторил Эл, нажимая кнопку микрофона.              — Значит, она вместе с вами, — улыбнулся Лайт. — Рем, я скажу тебе прямо так. У тебя есть время до полудня, один час, чтобы принести мне тетрадь смерти. Если ты откажешься, я вынужден буду прибегнуть к другому плану, который увенчается успехом, но для Мисы будет не так приятен, как первый. Всё закончится тем, что мы с Мисой освободимся, а в здании будут мертвы все, кроме Ватари и ещё одного человека. Мне потребуется помощь Рюка, но такая незначительная, что он, я уверен, согласится помочь только затем, чтобы посмотреть, как я убью стольких людей без каких-либо тетрадей смерти или их обрывков.              — Ха! Звучит впечатляюще, — встрепенулся Рюк. — Если это ему действительно удастся, я, так и быть, помогу.              С этими словами он провалился сквозь пол и вскоре стал виден на мониторе видеонаблюдения.              — Ты меня заинтриговал, — сказал Рюк Лайту. — Как ты собираешься это проделать?              — Эл уже дал мне ключ к моему замыслу. Я его знаю. Он мягкосердечен и очень беспокоится о моём отце. Эл твёрдо намерен заставить меня отказаться от воспоминаний и повидаться с семьёй, поэтому не сдастся до тех пор, пока будет оставаться шанс меня переубедить. Эл не станет отключать аудиосвязь, и я смогу освободиться, используя свою внешность, обаяние и ум. Всё получится, даже невзирая на то, что они теперь предупреждены. Это просто такой план.              Эл нажал кнопку микрофона, и в подвале зазвучал его голос:       — Рюк, очень похоже на то, что Лайт лжёт, чтобы надавить на Рем. В пользу этого говорит выдвинутый им ультиматум. Но если Лайт не блефует, тогда он, по всей видимости, безумен. Я имею в виду, безумней, чем обычно.              Рюк склонил голову к плечу:       — Не знаю, Лайт. Рьюзаки дело говорит. Думаю, ты блефуешь. К тому же ты знаешь, я не люблю занимать чью-либо сторону.              Лайт улыбнулся:       — Но если я действительно смогу убить почти всю целевую группу, не выходя из этой камеры и не используя силу тетради смерти, разве это не станет для тебя достаточным развлечением, чтобы оказать мне одну-две незначительные услуги?              — Несомненно!              — Во-первых, мне нужно, чтобы ты заглянул во все вентиляционные отверстия в стенах моей камеры и сказал мне, есть ли там дротики.              Рюк частично сунул голову в стену.              — Полно.              — Подозреваю, что это дротики с транквилизатором, а не с ядом, но в любом случае, приятного мало. Мне нужно, чтобы ты обезвредил механизмы, чтобы они не смогли сработать.              Рюк почесал в затылке:       — Но это же прорва работы. Ты уверен, что не можешь сделать этого сам?              — А ты хочешь увидеть величайшее развлечение в своей жизни, Рюк?              — Ладно, ладно… — проворчал шинигами и принялся поочерёдно просовывать руку в отверстия, громко что-то ломая.              — Далее, — продолжил Лайт. — Если Рем не поддастся, мне придётся прибегнуть к запасному плану, но я не смогу добраться до Ватари. Мне нужно, чтобы ты вывел его из строя. Но не сейчас, а только в тот момент, когда люди начнут умирать.              — Лайт, я не стану никого убивать ради тебя.              — Я не говорил убивать Ватари, — возразил Лайт. — Сделай с ним то же, что делала Рем или запри его в шкафу, забрав перед этим мобильник, мне всё равно. Главное, чтобы у меня было достаточно времени на то, чтобы вместе с Мисой выбраться из здания.              — Рем слишком много рискует, — проворчал Рюк. — Этот трюк с шеей вполне мог нарушить правило и убить её. Хотя сунуть старика в шкаф и забрать мобильник я могу. Но тебе лучше оправдать мои ожидания.              — Как только увидишь, что люди начали умирать, действуй, — сказал Лайт. — Я бы не советовал тебе приступать раньше, это будет бессмысленно.              Рем ждала. Она была полна решимости предать Лайта. Если бы она сейчас принесла ему тетрадь смерти, то этим навлекла бы всевозможные неприятности как на Эл и Мису, так и на себя саму. Подобная сверхсамоуверенность Лайта — это наверняка не более чем притворство, чтобы оказать на неё давление, верно? Не может же он в самом деле верить в то, что сумеет убить большую часть целевой группы, не выходя из камеры? Это просто нелепо.              К тому же, даже если по какой-то безумной случайности его план сработает, как он собирается сбежать, если в живых останутся Ватари, пусть и запертый в шкафу, и ещё один из следователей? И кем будет этот следователь?              И всё же, непоколебимая уверенность Лайта заставляла Рем слегка нервничать. Неужели он сможет выкрутиться? Или это всего лишь безумие, последний отчаянный шаг человека, который всегда отказывался признавать поражение?              И вот наступил полдень.              — Что ж, по всей видимости, Эл-таки трахнул Рем до полного подчинения, — вздохнул Лайт. — Значит, пора переходить к запасному плану. Точнее сказать, к целой серии запасных планов, связанных между собой. Это также будет своего рода признание, и я уверен, вам всем очень интересно узнать, в чём же оно заключается. Просто слушайте, и я всё расскажу.              Лайт поднялся на ноги и принял элегантную позу, словно собирался выступать с трибуны перед огромной аудиторией. Его костюм и причёска были безупречны, и он выглядел, как красивый молодой человек, стремящийся к светлому будущему, а не как заключённый в тюрьму массовый убийца.              А затем Лайт разразился страстной, сложной речью. Его слова были адресованы Эл. Он говорил об их дружбе, подробно останавливаясь на том, как хорошо они ладили друг с другом, и как много у них нашлось общего. Он говорил о том, как идеально совпали их детективные стили во время выслеживания Киры из Йоцубы; о том, что он всегда планировал стать детективом; о том, что Эл, по его мнению, и сам знает, что из Лайта получился бы отличный детектив. Он обыгрывал идею того, что для Эл он — единственный друг; описывал фантазию, в которой они оба в будущем стали бы одной командой: лучшие друзья, путешествующие по миру и раскрывающие преступления.              Тетрадь смерти тоже была частью этого будущего. Лайт описывал, как с помощью тетради смерти можно было бы выслеживать преступников и уничтожать целые группировки. Причём, в отличие от Киры, который нацеливался в основном на известных преступников, уже сидящих за решёткой, они могли бы наказывать тех, кто безусловно виновен, но до сих пор находится на свободе, а значит, представляет угрозу обществу. Лайт рассказывал о том, как, убивая этих непойманных преступников, можно было бы управлять их действиями, раскрывая целые преступные сети, делая их уязвимыми для правоохранительных органов. Он предлагал конкретные схемы, многие из которых были по-настоящему изобретательны. Используя тетрадь смерти для уничтожения преступников, сбора информации и выхода из затруднительных ситуаций, Эл стал бы намного продуктивней, чем раньше, раскрывая в десятки раз больше дел, быстро и невероятно эффективно. Имея рядом с собой верного друга, Эл максимально воплотил бы в жизнь свою мечту.              Лайт упирал на то, что не представлял бы для детектива опасности, потому что Эл хранил бы тетрадь смерти у себя, пряча её от Лайта, тем более что Лайт всё равно не знал его настоящего имени. Но Эл нуждался бы в нём, потому что Лайт знал о тетради смерти то, чего не знали даже шинигами, а если и знали, то всё равно не могли рассказать, не нарушив правил. Лайт в целях эксперимента убил тысячи людей, выяснив таким образом множество деталей, которые могли бы пригодиться Эл. Больше того, Лайт мог быть тем, кто писал бы имена — конечно же, под присмотром, — чтобы все неизвестные побочные эффекты от использования тетради доставались ему, а не Эл, и чтобы Эл был избавлен от чувства вины.              — Всё, что тебе нужно сделать — это убить целевую группу и отпустить нас с Мисой на свободу, — подвёл итог Лайт.              Рем всё это время не отрывала взгляда от Эл. На протяжении речи с лица детектива не сходило недоверчивое выражение, словно он не мог поверить в то, что зрелищный план Лайта заключается именно в этом. Пару раз, когда речь заходила о дружбе, Эл явно начинал чувствовать себя неловко, но в целом, кажется, не испытывал ничего, кроме искреннего потрясения.              Но тут Лайт заговорил снова. На этот раз он обращался к Мацуде, приведя свою речь в полное соответствие с его мечтами и желаниями. Здесь тоже присутствовала тетрадь смерти, но на этот раз Лайт и Мацуда были полицейскими, которые строили бы карьеру в НПА и, продвигаясь по служебной лестнице, завоёвывали бы всё больший авторитет и уважение.              Все мечты Мацуды могли стать явью, все препятствия бы исчезли. Лайт, играя на склонности Мацуды к созданию кумиров, представлял себя в роли его старшего брата, который, не жалея времени, обучал бы Мацуду тому, как быть популярным, знакомил бы его с нужными людьми и вскоре сделал бы из него человека, которого никто не назвал бы идиотом. Мацуда тоже нуждался бы в Лайте, чтобы правильно использовать тетрадь смерти и не пачкать в крови собственные руки, но он тоже был бы в полной безопасности, потому что Лайт доверил бы ему спрятать тетрадь смерти там, где тот бы захотел. Мацуда мог бы получить эту идеальную мечту, если бы достал пистолет и прикончил всех остальных. Это же так просто.              Дальше речь перешла на Аизаву. Во многом она напоминала предыдущую, но на место поклонения старшему брату пришло желание Аизавы чувствовать себя мужчиной и перестать бояться. Лайт знал, что Аизаве не повезло в браке, и дома над ним издевались. Жена била его, но он винил себя, потому что был плохим мужем и отцом, потому что никогда не бывал дома, потому что не возражал против жестокого обращения. Он не пытался защищаться и лишь стыдливо терпел, когда жена разбивала ему голову и ставила синяки. Казалось, что Аизава был ничтожеством, не способным сделать ничего, что удовлетворило бы его жену.              Но с силой тетради смерти он мог бы получить всё, что хотел. Он наконец-то сделал бы жену счастливой, смог бы получить высокостатусную должность с хорошим доходом, которая не требовала бы от него постоянного нахождения на рабочем месте, и потому он мог бы больше времени проводить дома и быть хорошим отцом. Лайт показал бы ему, как этого достичь, и, как и в случае с Мацудой, Аизава мог бы спрятать от него тетрадь смерти и жить в полной безопасности. Но ему нужно было убить всех остальных, потому что это был единственный путь к осуществлению мечты.              Потом настала очередь Моги, хотя на этот раз речь Лайта содержала в себе гораздо меньше личных подробностей, поскольку Моги почти ничего о себе не рассказывал. И всё же Рем была поражена тем, как мастерски Лайт сумел проникнуть в психику Моги, сумев всё же каким-то образом разузнать о нём некоторые подробности.              После этого Лайт поочерёдно обратился ещё к трём участникам расследования: Соитиро, Веди и Айберу. Он не мог видеть оперативный зал и не слышал того, что там происходило, пока Эл не нажимал на кнопку микрофона, поэтому не мог знать, что эти трое в зале отсутствовали. Впрочем, поскольку воровку и афериста Эл привлекал в очень редких и конкретных обстоятельствах, Лайт, скорее всего, догадывался, что их здесь нет. Рем предположила, что он просто хотел предусмотреть все возможные варианты и ничего не упустить.              Обращаясь к отцу, Лайт подчёркивал любовь к семье, приводил случаи из своего детства, звучащие как дорогие сердцу воспоминания о семейном единстве. Лайт просил отца поверить в то, что он не злой и всего лишь делает то, чему Соитиро сам его учил. Далее шло две фантазии. Первая — печальная и трагическая. В ней семья Ягами была опустошена смертью своего талантливого сына, в котором было столько потенциала и добра; отец ужасно страдал от бремени тайны, которую вынужден был носить в себе; его брак бы распался, а Саю, печальная и подавленная, вынуждена была бы взрослеть одна, без чуткого руководства брата. Другая фантазия была полна счастья и надежды. Семья вновь была едина, будущее Лайта шло по плану, и жизнь становилась бы всё лучше и лучше. Если Соитиро хотел получить эту, хорошую фантазию, ему нужно было перестрелять своих коллег.              Речи, адресованные Веди и Айберу, содержали в себе мало личных подробностей, но и в одной, и в другой описывалось множество детальных и весьма изобретательных способов использования тетради смерти для того, чтобы стать лучшими в своём деле. Чего бы Веди и Айбер ни хотели, Лайт мог им это дать. Цена невелика — всего лишь жизни членов целевой группы.              Когда Лайт замолчал, Рем сообразила, что он так и не обратился к Ватари. Почему он пропустил старика? Возможно потому, что знал, что Эл и Ватари составляли единое целое, и в их связке Эл был тем, кто принимает решения. Если бы Лайт смог переманить Эл на свою сторону, детектив так или иначе позаботился бы о Ватари, но если бы получилось убедить Ватари предать Эл, этому сразу был бы положен конец. Словом, Ватари здесь просто не имел значения.              Эл, заметив, что выступление Лайта подошло к концу, включил микрофон и сказал:       — Если ты хотел, чтобы твой план сработал, тебе следовало выбрать одну наиболее вероятную жертву и сосредоточиться на ней. То, что ты сделал, нивелирует твою цель, потому что ты начинаешь выглядеть смешным и неискренним. Ты проиграл и должен провести свои последние часы с семьёй. Подумай о своём отце.              Лайт вызывающе уставился в объектив:       — Но, Эл, это ведь лишь первый раунд. Второй и третий ещё впереди.              Лайт выждал полчаса, чтобы посмотреть, не примет ли кто-нибудь его предложение, после чего облизнул губы и сказал:       — Полагаю, пора подсластить сделку.              Собравшись, он незаметно изменил позу и выражение лица так, что от него начала исходить почти чувственность.              — Эл, — заговорил он. — Я не уверен, в какую сторону ты склоняешься, возможно, в обе, но мы с тобой знаем — когда я держал тебя во время твоего оргазма, это ты был тем, кто решил обнять меня, хотя и думал, что я пытаюсь тебя убить. По-моему, это говорит об очень сильном влечении. Давай перейдём к сути. Вдобавок ко всему вышеперечисленному я предлагаю тебе себя в сексуальном плане. Брось шинигами и возьми меня, или оставь её, и мы чудесно сможем заниматься этим втроём. Меня устроят оба варианта.              Все в зале выглядели шокированными, а Эл ещё и рассерженным. Рем это впечатлило. Эл всегда держался так невозмутимо, так непоколебимо спокойно. Но шок на его лице быстро сменился чем-то вроде тихого, мрачного гнева. Остальным повезло меньше. Они выглядели так, словно их отпавшие челюсти полностью вывихнулись и теперь никогда уже не встанут на место.              — Эл, тебе нравится Миса? — продолжал тем временем Лайт. — Она полностью послушна мне. Если я скажу ей переспать с тобой, неважно, с моим участием или нет, она подчинится. Миса — красивая молодая модель, так что не говори мне, что она тебя не привлекает. Ты даже лапал её за задницу, когда крал мобильник, и похоже, тебе понравилось, когда она тебя поцеловала. Я мог бы приказать Мисе сделать с тобой всё, что ты захочешь. Ты мог бы иметь её снова и снова, или меня, или нас обоих сразу, с шинигами или без неё. Я ни в коем случае не стал бы ограничивать твою фантазию.              Ублюдок! Вот что он имел в виду, говоря, что второй план будет для Мисы не таким приятным. Он пытался выставить шлюхой и себя, и Мису, чтобы повысить свои шансы на побег. Рем посмотрела на Эл, очень надеясь, что предложенный групповой секс в какой бы то ни было комбинации его не привлекает, но сразу же успокоилась. Эл нисколько не выглядел возбуждённым. Нет, он никогда не сделал бы такого с Мисой и был достаточно умён, чтобы понимать, насколько Лайт опасен.              Далее с аналогичным предложением Лайт обратился ко всем членам целевой группы, кроме отца и Ватари. Каждая его речь была мастерски адаптирована под конкретного человека, с упоминанием случавшихся мелких инцидентов, которые Лайт интерпретировал, как возможное сексуальное влечение определённого следователя к себе или к Мисе.              Если бы ситуация не была настолько неправильной и пугающей, то было бы даже забавно наблюдать, как Лайт недвусмысленно предлагает себя Аизаве и Моги. Обращаясь к Аизаве, Лайт привёл особенно убедительные аргументы, доказывающие влечение полицейского к Мисе, и развил фантазию о том, что Миса для него — идеальная любовница, симпатичная куколка для снятия стресса, с которой он мог бы тайно трахаться, когда начнёт уставать от жены. А если Аизава захочет, Лайт охотно включит в эту сделку себя, и у них будет прелестный тройничок, или же он сам станет идеальным любовником, без всякого участия Мисы.              В каждом случае Лайт в самых бесстыдных, откровенных подробностях живописал то, что они могли бы делать, включая точные перечисления техник анального и орального секса, которыми они с Мисой якобы владели. Обращаясь к Веди, которой даже не было в комнате, Лайт сначала описал то, что мог бы сделать с нею сам, после чего перешёл к подробной эротической фантазии, в которой фигурировала Миса со страпоном. Рем знала, что по крайней мере в том, что касалось Мисы, Лайт всё придумал. Девушка знала о сексе очень мало, и до Лайта спала всего с двумя мужчинами, причём оба раза эти отношения были недолгими. Самые продолжительные длились всего два месяца.              В каждой своей речи Лайт изображал себя идеальным и чрезвычайно желанным партнёром мужского пола, а Мису — своим женским аналогом. Тот, кто примет его предложение и убьёт остальных, получит не только невероятную силу и возможность воплотить в жизнь все свои мечты, но при желании сможет добавить к этому одного или двух превосходных любовников. Рем немного удивило то, что Лайт в каждом случае включает в предложения как себя, так и Мису. Разве он не имеет хоть какого-то представления о сексуальной ориентации каждого из следователей? Впрочем, это мог быть ещё один пример того, когда Лайт перемудрил с планированием, пытаясь предусмотреть все варианты. А может быть, он знал, что каждый человек в глубине души пусть немного, но бисексуален, и потому хотел снабдить свою ловушку как можно большим количеством приманки.              Эл снова нажал на кнопку микрофона:       — Лайт, ты осознаёшь, что только что пытался лечь под каждого из нас? Это что, и в самом деле твой план? Ты больной, и это не сработает. Всем известно, что ты предашь их при первой же возможности.              И тогда Лайт вытащил свой последний козырь. Пришло время для третьего раунда.              Злобно усмехнувшись в объектив видеокамеры, он сказал:       — Все вы узнали о моих планах. Каждый план подразумевает, что один из вас убьёт всех остальных. Я хочу, чтобы ты посмотрел на своих коллег и подумал. Ты уверен, что никто из них не примет моего предложения? Если хоть кто-то из них сейчас думает о том, чтобы предать и убить тебя, то не лучше ли тебе будет прийти ко мне? Ты же не хочешь умереть только потому, что слишком долго раздумывал над моими словами? Если сегодня ты умрёшь, это случится не ради победы над Кирой, а ради того, чтобы предатель мог объединиться с Кирой и помочь ему заново установить правление. Зачем тебе напрасно умирать, если вместо этого ты можешь обрести власть и величие? Если кто-то сейчас собирается тебя убить, то нанеся удар первым, ты всего лишь осуществишь превентивную самооборону. Ты спасёшь свою жизнь, вместо того, чтобы выбросить её на ветер. Подумай об этом. У меня нет времени. У тебя — есть.              Все члены целевой группы обменялись встревоженными взглядами, и только Эл, перестав на секунду расставлять кубики сахара по краю своей кофейной чашки, произнёс: «Вот же высокомерный ублюдок».              И тут Рем поняла всю гениальность плана Лайта. Если он сумеет убедить хотя бы одного из следователей согласиться на предложение, он победит. Больше того, даже если никто из них не захочет перейти на сторону Лайта, у кого-то может разыграться паранойя по поводу всех остальных, и это вынудит его принять предложение. Достаточно будет одного человека. План Лайта мог сработать ещё и в третьем случае. Тот, у кого первым не выдержат нервы, вполне способен устроить кровавую баню, в результате чего в живых не останется никого, кроме Ватари. Тогда Лайту не придётся потом разбираться со своим «союзником».              В воздухе повисло густое, почти осязаемое напряжение. Эл больше ничего не говорил, зато все остальные пытались разрядить обстановку непринуждённой беседой. Однако разговоры не клеились, раз за разом начинаясь и снова угасая. Лайт по большей части молчал, но время от времени вновь начинал разглагольствовать, повторяя свои предложения и напоминая следователям, что в беде сейчас они, а не он. Лайт был богом нового мира, а боги не попадают в руки полиции и не умирают в тюремных камерах. Кто-то захочет встать на сторону Киры, и каждый из присутствующих должен надеяться, что этим кем-то станет он, а не другой.              Внезапно неловкое молчание нарушил Рюк.              — Знаете, что в этой истории самое смешное? Если бы не Рьюзаки, никакого дела Киры вообще бы не было.              — Что ты имеешь в виду? — оглянулся на него Эл.              — Видишь ли, когда Лайт подобрал мою тетрадь смерти, я был в предвкушении, потому что умирал со скуки и хотел немного поразвлечься. И как ты думаешь, что он сделал? Он каждый день по нескольку часов кряду писал в ней имена. Всё, что он делал, это ходил в школу, ел, спал и убивал людей. Словно какой-то больной на голову трудоголик-шинигами. Лайт много говорил о новом мире, который он когда-нибудь создаст, но я в это не верил и считал, что это будет ужасно скучно. Если бы мне пришлось терпеть всё это ещё несколько месяцев, я бы, скорее всего, убил его и вернулся в свой мир, — Рюк подлетел ближе к Эл и наклонился, чтобы посмотреть ему в глаза. — Но ты бросил ему вызов и превратил всё это в увлекательное шоу. Полиция не могла тягаться с Лайтом. Они никогда не подобрались бы к нему так близко, как смог ты. Мне всегда было интересно смотреть, что ты будешь делать дальше, и что он предпримет в ответ. Эта дуэль между вами подарила мне такое обилие впечатлений, какое я никогда ещё не испытывал. Сам по себе Кира не стоит того, чтобы оставлять его в живых. Только когда он борется за выживание, обманывая всех вокруг, только тогда он интересен. А без тебя у него никогда не было бы трудностей, которые необходимо преодолевать.              — Значит, — подытожил Эл, — если бы я отказался браться за это дело или бросил его в самом начале, Лайт был бы уже мёртв?              — Вот именно, — захихикал Рюк.              Эл заглянул в свою чашку с кофе, сделал глоток.              — Это очень тревожная мысль. Я буду иметь это в виду, если когда-нибудь появится ещё один Кира. Рюк, если бы в прошлый раз Лайт сумел успешно от меня избавиться, ты потом убил бы его от скуки?              Рюк немного поразмыслил.              — Трудно сказать. Без тебя Лайт был бы уже не так интересен. Но теперь я знаю, какие шоу он умеет устраивать, к тому же мне известно, что благодаря проделанной тобой работе позже могли бы найтись кое-какие улики. Если бы он тебя убил, я бы, пожалуй, подождал несколько лет, чтобы посмотреть, не появится ли у него, благодаря твоим подсказкам, ещё один преследователь. И уж точно не тронул бы его, если бы он сумел убить тебя, оставшись при этом в рядах целевой группы. Забавно было бы наблюдать за тем, как он притворяется, что ловит Киру, при этом продолжая убивать преступников прямо под носом у своих коллег.              При этой мысли Рюк зашёлся в приступе гомерического хохота, а отсмеявшись, добавил:       — Но если бы Лайт избавился от своих преследователей и убил всех, кто хоть что-то о нём знал, а потом просто вернулся бы к написанию имён, то да, я, пожалуй, заскучал бы и убил его максимум через пять лет. Если бы Лайт перестал периодически претворять в жизнь свои безумные планы и одурачивать людей, он ни за что не дожил бы до старости.              Эл не выглядел довольным. Всё это дело оказалось лишь спектаклем для скучающего шинигами, и если бы Эл не сыграл Рюку на руку, то все бесчисленные жертвы Киры были бы живы, а сам он давно бы исчез. Винил ли Эл себя? Он ведь никак не мог этого предвидеть. Даже Эл не способен просчитать события на столько шагов вперёд.              Возможно из чувства вины, а может потому, что время Лайта уходило, но Эл теперь пристально смотрел только на один монитор — тот, где отображалась камера Соитиро. Он сидел, сгорбившись сильнее обычного, взгляд его тёмных глаз был, по обыкновению, нечитаем, но в нём угадывались следы грусти и сожаления. Никто не сказал Соитиро о тех предложениях, что выдвигал его сын, и Рем надеялась, что мужчина никогда об этом не узнает. Мысль о том, что Лайт готов был лечь под всех подряд, уже вызывала тошноту, но ещё хуже было то, что в качестве сексуальной приманки он хотел использовать послушание Мисы.              Внезапно Рем увидела, как Эл изумлённо распахивает глаза, резко поворачивает куда-то голову, и в ту же секунду послышался вскрик Мацуды: «Нет!»              Рем тоже повернулась и увидела ужасную картину: Мацуда и Аизава застыли в противоположных концах комнаты, целясь друг в друга из пистолетов. Моги с растерянным видом стоял в стороне, но его рука зависла над кобурой.              — Это не то, что вы подумали, — попытался объяснить Мацуда. — Аизава полез за пистолетом. Мне пришлось!              — Нет, Мацуда первым потянулся к оружию, — возразил Аизава. — Если вы посмотрите запись, то сами убедитесь.              — Сейчас вы оба на счёт три опустите оружие, — сказал Эл. — Раз. Два. Три.              Ни один из полицейских не пошевелился, зато каждый сразу же начал лепетать о том, что это другой отказался бросать оружие и поэтому, конечно же, не оставил ему выбора, ведь что он должен был делать, когда это увидел, и вообще, он здесь не единственный, кто явно что-то задумал.              Эл слез с кресла, но не своим обычным кошачьим прыжком, а очень медленно и осторожно, и зашагал к тому месту, что располагалось прямо между двумя мужчинами. Он держался чуть прямее, чем всегда, и выглядел очень настороженным, но в то же время совершенно спокойным.              — Когда я собирал эту целевую группу, — сказал он, продолжая идти, — я говорил, что доверяю вам свою жизнь. И это по-прежнему правда. Как только я достигну точки, в которой окажусь на линии огня, вы оба без споров и суеты уберёте пистолеты.              Рем почувствовала сильную тревогу. Что Эл делает?              — Мацуда, я люблю тебя! — сказала она вдруг.              — Чего? — обалдел Мацуда, невольно опуская руку с пистолетом. Аизава, увидев это, сразу же последовал его примеру.              — Но только не так, как Рьюзаки, — поспешила уточнить Рем.              — А-а. Спасибо, Рем. Наверное.              Оба полицейских, пристыженно пряча глаза, убрали оружие.              — Это происки Лайта, — сказал Эл, — так что не нужно никого винить. Я полностью убеждён в том, что вы оба одновременно решили вынуть пистолеты. Давайте простим друг друга и вернёмся к работе. Мы больше не станем обсуждать этот инцидент, и никогда не будем просматривать запись.              Так они и поступили. Никто даже не пытался заговаривать о том, что случилось, а Эл и вовсе повернулся ко всем спиной, словно полностью им доверял. Теперь он почти не смотрел на Соитиро, занявшись вместо этого тем, что увлечённо перекладывал с места на место мятные леденцы. Атмосфера в зале всё ещё была напряжённой, но, как ни странно, недавний инцидент несколько разрядил обстановку.              Наконец, спустя пару минут после наступления девяти часов вечера, Рюк потянулся и вздохнул:       — Думаю, дальше ждать бессмысленно. Пойду, напишу его имя. Хочу, чтобы он это увидел. Это будет забавно.              — О, боже! — пробормотал Эл, со всех ног бросаясь прочь из комнаты.              Рюк с ленцой начал проваливаться сквозь этажи, тогда как Эл понесся к лифту, будто сумасшедший. Рем посмотрела сперва на одного, потом на другого, пытаясь решить, за кем следовать, и в конце концов полетела за Эл. Когда она прошла сквозь двери лифта, то оказалась в пустой шахте — сам лифт был уже далеко внизу. Долетев до него и просочившись через потолок, Рем лишь мельком успела увидеть спину детектива, выбегающего в коридор. Что он задумал? Хочет остановить Рюка? Или просто подумал, что его другу грустно будет умирать в одиночестве?              И Эл, и Рем одновременно оказались в коридоре, где располагалась камера Лайта, в тот самый момент, когда Рюк остановился перед решёткой и начал доставать свою тетрадь смерти. Лайт кричал, пытаясь втолковать Рюку, что нужно ещё немного времени, чтобы его гениальный план сработал, однако тот, не поведя и ухом, с ухмылкой открыл тетрадь и достал ручку.              Едва стержень коснулся бумаги, как Эл закричал:       — Если вы оба сделаете то, что я скажу, я куплю Рюку несколько бушелей самых лучших, самых сочных яблок!