Поздно плакать

На улице был прекрасный июльский вечер 1919 года. Солнце золотистым светом озаряло улицы окраин Москвы. Листья деревьев на свету становились кристально изумрудными. Легкий ветерок лениво пошевеливал облачка на небе и волосы прохожих. Глядя на эту красоту все радовалось, и люди, и природа. Всем было более или менее хорошо, и никому не было дело до Юровского, который шагал по тротуару, положив руки в карманы и опустив голову. И кто бы мог его выслушать? Не лезть с непрошенными советами, не ругать за все сделанное. А просто послушать. Молча. Ведь чтобы понять, необязательно что-то говорить. Именно такого общения Якову хронически не хватало. Не так давно Яков все же вышел из комы, пробыв там 6 дней. Все это время он находился в ужасном состоянии тела и души в квартире (или доме, Яков особо не осматривался) Николая Романова. Все-таки Юровский не переставал любить Николая, хотя тот максимально подло надсмеялся над ним. На уже 2 день восстановления Яков чувствовал свои мысли вполне рабочими. Однако телу потребовалось гораздо больше времени, и до сих пор у него болело что-то в груди. Если бы не какой-то неизвестный бальзам от Григория, друга Николая, то Яков пролежал бы еще немало дней в коме. Хотя лучше бы оставался в коме. Не было ни малейшего желания жить и понимания, как это делать. Он убил Романовых, точнее выстрелил первый в Николая 2. И что ему за это? Почти ничего. Теперь Юровский время от времени погружался в задумчивость, которая очищала все его мысли, оставляя лишь пустоту. Солнце светило Якову в спину, но вдруг в его глаза сверкнул луч. Это свет отразился от позолоченного купола храма с крестом на макушке. «Храм, точно!» —появилась в голове у Якова мысль. Так-то он был крещенным, но церковь в последний раз ходил лет 7 назад, и то для того, чтобы жениться. В Господа не особо верил, всем всегда говорил, что это остатки от ужасного капитализма. Но в этой ситуации, возможно, вера— лучший вариант. Ну не колхозу же какому ни будь изливать душу? Юровский перекрестился перед деревянной тяжелой дверью. Ему не хотелось бы драматизировать этот момент, но внутри что-то екнуло. «Скрип» —и Яков зашел внутрь. Там царила приятная прохлада и еле уловимый аромат свеч, благовоний, и почему-то бумаги с корицей. Где-то тихонько пел хор. Или Юровскому это лишь казалось. Он встал у большой иконы Богородицы и начал молиться. Яков знал только парочку самых основных молитв, и ими Яков пытался передать все свои чувства. «Я не хотел. Точнее, хотел, но… Похоже, я ошибался. Какое же я чудовище. Никакая новая власть не стоит того, чтобы вот так, в упор расстреливать людей. Тем более, таких… Таких… Хороших. Я раскаиваюсь. Слышишь, Господи?! Я раскаиваюсь…» — Юровский почувствовал, как по его лицу катятся слезы. «Сотый раз, нет, тысячный, пожалел…» Но Романовы спокойно лежали и продолжали лежать под землей. Поздно плакать.