Отблеск прошлого

Серебряный Ворон Полуночи сидел на крыше дома, укрытый от посторонних глаз ночной темнотой, и ужинал тем, что удалось раздобыть его спутнику. Курица, завернутая в тонкую лепешку, была теплая и остро пахла приправами. Для Ворона так слишком остро, но выбирать не приходилось: Рамир любил хорошо просоленную и проперченную еду, а когда торопился, брал сразу на двоих. Запах курицы привлек местного дворового кота, который сел неподалеку от Ворона, обвив хвостом лапы. Его не смущал аромат сушеных трав и чеснока. Кот поглядывал на Ворона вопросительно, но подачку не выпрашивал, ждал, пока дадут. Ворон уважал чужую гордость, к тому же сам он в боевой форме обращался в большую кошку и чувствовал к мелким собратьям искреннюю симпатию. Он оторвал кусочек мяса и кинул коту. В этот момент скрипнула предпоследняя ступенька деревянной лестницы, ведущей из коридора дома на крышу. Ворон настороженно прислушался. Кот тоже повернул голову в сторону закрытой крышки люка, но, не почуяв никакой опасности, снова принялся за еду. – Это я, – глухо прозвучал снизу голос Рамира. – А почему по лестнице? – спросил Ворон, открывая люк. Кот, уже доевший перепавший ему кусок, проскочил мимо них и скрылся в темноте дома, коротко мяукнув напоследок. – Потому что даже коты предпочитают ходить по земле, а не сигать по крышам, – заметил Рамир. – А люди – тем более. Ворон пожал плечами. Ему казалось естественным и правильным передвигаться так, чтобы быть незаметным для чужих глаз. Но Рамир придерживался иной тактики, считая скрытность уделом трусов, и Ворон никогда не спорил с ним, просто следуя за соларом по дорогам, которые тот выбирал. Он и сейчас ждал, пока Рамир скажет, нападут ли они этой ночью, пока Луна скрыта за облаками и город погружен во тьму, или дождутся дня, когда взойдет Непокоренное Солнце. Решение зависело от того, насколько опасным противником Рамир считал абиссала, за которым они сейчас охотились. – Утром, на рассвете, – ответил Рамир на незаданный вопрос, и Ворон, кивнув, вернулся к недоеденному ужину. Облака ходили низко, но Ворон не чувствовал дождя. Можно было спокойно ночевать под открытым небом, не опасаясь вымокнуть. – Он, скорее всего из Лунной Тени, – рассуждал Рамир, раскатывая одеяло по плоской каменной крыше. – Кого же еще делать послом, если не одного из них? Ворон сам никогда не сталкивался с абиссалами этой касты. Они редко выходили на поле боя, предоставляя сражаться другим сокруговцам. Но Рамир рассказывал, правда, неохотно, что до их с Вороном встречи ему довелось столкнуться с одним из них, и он, тогда еще молодой Возвышенный, едва унес ноги, попав под сильнейшие ментальные чармы. – В лоб его брать нельзя, – сделал вывод Рамир и замолчал. Ворон понял, что он спрашивает совета. Когда-то давно, в своем воплощении в Первую Эпоху, Ворон был партнером солара Ночной касты, и иногда Рамир обращался к его опыту. Вспоминать о жизни, которую вел его предшественник, было одновременно мучительно и сладко. Ворон притянул колени к груди и положил на них подбородок, устремив взгляд на большой и ярко освещенный дом через квартал от них. Если напрячь слух, можно было услышать музыку и громкий хохот, доносящийся оттуда. Жители Конфедерации Рек развлекались скучно и дешево по сравнению с тем, что видел Ворон в памяти своего предшественника – лунара по имени Сантьяго. Сантьяго родился, когда Непокоренное Солнце стоял в зените своей славы и величия, и его сияние отражалось в глазах его избранников. Не было на земле никого могущественнее соларов. Но у Сантьяго было только одно солнце. Единственный свет он почитал истинным и был готов идти за ним во тьму и к границам хаоса Вильда. Последний Сокол уничтожал врагов Творения, как бы далеко те не забирались, в какой бы глубокой норе не пытались укрыться. Он находил их и обрывал жизни раньше, чем враги успевали обнажить оружие. Сантьяго был рядом с Последним Соколом, спутником и верной тенью следуя по пятам. Воспоминания о тех временах были отрывочными, в них мешались картины сражения с акума и фейри; запутанные лабиринты гигантских городов, забытые давным-давно лица: смеющиеся, плачущие, искаженные гневом или страхом; потоки сияющих огней и золота. Но самыми яркими и короткими вспышками приходили ощущения тела, которого касались чужие руки. Иногда они были ласковыми и нежными, мягко, но уверенно заставляя подчиняться. Иногда причиняли боль, ранящую душу сильнее, чем тело, и все равно были самыми желанными. Сантьяго всегда целовал их с благодарностью, неважно, что они несли ему: удовольствие или страдание. Каждое из этих воспоминаний для Ворона было дороже всех утерянных богатств и власти. Он все глубже уходил в себя, пытаясь выхватить в закружившем его потоке образов то, что подскажет, какую тактику избрал бы Последний Сокол против абиссала Лунной Тени. Скрытность, точный расчет и один меткий удар – вот что было его оружием. Так не похоже на то, как сражался Рамир, полагавшийся больше на свое воинское мастерство. Ворон вздрогнул и обернулся, уловив движение за спиной. Рамир, не дождавшийся ответа, подошел и сел рядом, со скрытой тревогой глядя на него. За много лет, проведенных вместе, Ворон научился неплохо читать его эмоции, даже те, которые Рамир пытался прятать. Сейчас он был обеспокоен, что Ворон снова слишком глубоко погрузился в чужие воспоминания. Рамир давно с упорством и настойчивостью Рассветного пытался научить Ворона разделять себя и того, кому принадлежало его Возвышение. И теперь в плотно сжатых губах, в тревожной складке между бровей Ворон видел его сожаление и вину за то, что заставил обратиться к знаниям предшественника. – Я в порядке, – сказал Ворон, поймав его запястье, и коснулся губами ладони. Рамир странно дернулся, словно хотел отнять руку, но в последний момент удержался. Ворон тихо перевел дыхание. Рамир ненавидел этот жест. – Извини, я забыл, – сказал Ворон и без паузы перешел к обсуждению плана убийства абиссала. Рамир слушал молча, сосредоточенно обдумывая сказанное. Ему не слишком нравилась мысль нападать исподтишка, но Ворон знал, что оказаться снова побежденным Лунной Тенью ему бы понравилось еще меньше. – Хорошо, так и делаем, – согласился Рамир, и лицо его прояснилось, как бывало, когда он принимал трудное, но необходимое решение. Ворон потянулся к нему, обхватил руками шею. Их лица были совсем близко, так, что можно было почувствовать дыхание на коже и увидеть золотистые искры в глазах Рамира. Но в них не было того света, который Ворон ждал и искал едва ли не с момента Возвышения. Он торопливо прижался губами к губам Рамира, и тут же почувствовал, как жесткие ладони легли на талию, смяли ткань рубашки. Без лунного света серебряные татуировки на теле Ворона были не так заметны, да и кто бы стал в такой час разглядывать, что происходит на крыше одного из домов. Занимался тусклый, серый рассвет, но теплый ветер уже начал разгонять облака, и не позже полудня Непокоренное Солнце мог бы взглянуть на город. Ворон лежал на крыше одной из лавок с побрякушками для путешественников, спрятавшись за установленную на ней вывеску, и сжимал в руках короткое копье. С его места просматривалась вся улица и часть площади перед храмом бога, имя которого Ворон не знал. Рамир дожидался абиссала в противоположной стороне. Ворон видел напарника, одетого в старый дорожный плащ, который надежно скрывал от посторонних глаз доспех и меч. Рамир стоял, опустив голову и ссутулив плечи, чтобы казаться не таким высоким и скрыть военную выправку, полученную во время службы в легионах Лукши. Если повезет, то они покончат с абиссалом в два удара. Постепенно начали появляться случайные прохожие. Ворон беспокоился, что абиссал выбрал другую дорогу, или хозяева, которым он служит, предупредили его о засаде. Или же он придет слишком поздно, когда откроются все лавки и улица заполнится людьми. Ворон почти решил отказаться от нападения здесь и сейчас, но абиссал появился неожиданно, словно вынырнул из утренних теней. Он шел быстрым шагом, ничуть не скрываясь. Ворон не мог разглядеть его лица, но длинная темная одежда, уложенная идеальными складками, словно специально подчеркивала широкие плечи, узкую талию, и под ней было удобно прятать оружие. Рамир тут же двинулся ему навстречу, согнувшись еще больше и стараясь держаться подальше, как и положено простому человеку. Для него не составляло труда одним броском преодолеть короткое расстояние, когда он будет проходить мимо. Ворон затаил дыхание, готовый прыгнуть и нанести второй, смертельный удар, если понадобится. Ему казалось, что все вокруг замерло в том же напряжении, что и он сам. Оно было почти ощутимым. И абиссал, словно тоже почувствовав его, замедлил шаг, но Рамир уже поравнялся с ним. Ворон видел, как он неуловимым движением оказался рядом с абиссалом, выкинул руку с зажатым в ней коротким мечом – но пронзил воздух. Абиссал очутился в двух шагах от него. Ворон выпрыгнул из своего убежища, перекрывая ему путь для отступления. И выпад копья тоже не достиг цели. Абиссал словно на мгновение растворился в воздухе и появился сбоку от Ворона. Он казался совсем юным. Красивым, испуганным, почти человеком – ни следа мертвенной бледности не было в его лице. Но знак Дня на его лбу говорил, что они с Рамиром ошиблись только в касте. Абиссал не был дипломатом – Лунной Тенью, он был убийцей. Но он не успел ударить ни чармом, ни кинжалом в руке. Черную ткань на его груди пропорол клинок Рамира, вонзившего меч в спину. Абиссал взглянул на Ворона распахнутыми от боли и страха глазами, и тот закричал. Он узнал Возвышение Последнего Сокола. Сантьяго погиб в день, когда могущество соларов рухнуло. Один за другим они умирали под клинками предавших их союзников. Рассыпались в прах твердыни, огни городов сменились заревом пожарищ, и земля пропиталась кровью всех Возвышенных. Сантьяго убивал без разбора любого, кто пытался приблизиться к Последнему Соколу, неважно, были ли они друзьями или соратниками в прошлом. Его зубы и когти с одинаковой легкостью рвали плоть и металл. Никогда прежде он не испытывал большей ненависти и ярости – и большего отчаяния, когда Последний Сокол упал, сраженный десятками клинков. Ворон не смог восстановить память Сантьяго о том дне и днях, последовавших за ним, когда он находил и разрывал на куски каждого, пришедшего в дом Последнего Сокола, чтобы его убить. Пока его самого не загнали, как бешеного зверя. Непокоренное Солнце властвовал над Творением, Луна наделила Ворона силой, но единственным истинным светом для него оставался один, пусть даже обращенный тьмой. Любой, кто поворачивал оружие против Последнего Сокола, должен был умереть. Последователь торопился. Он боялся не успеть к Тифону до того, как до него доберутся солар с лунаром, уже убившие Проклятье Холодной Стали. О том, что в Конфедерации Рек открыли охоту на абиссалов, Последователь узнал, когда напарница, посланная к нему Зимней Маской, не явилась на встречу. А кто в этих землях не слышал о Тифоне и не знал, где находится его мэнс? Шторы в комнатах Тифона были задернуты, давая отдых глазам Последователя, уставшим от яркого света Непокоренного Солнца. Белье с кровати было комом сброшено на пол, рядом валялась одежда. Резко пахло свежей кровью и застарело – благовониями. Не такая уж редкость в спальне Тифона, но вот такую тишину, тяжелую, гнетущую Последователь ощущал у него впервые. Тифон, не шевелясь, сидел у стены, спрятав лицо в ладонях. Кровью пахло от него. Она пропитала ковер, обрывки простыни, валяющиеся рядом с ним. Последователь понял, что все же опоздал. Кинулся к нему, на короткий миг подумав, что тот уже мертв, но Тифон поднял голову. – Почему мне так плохо? – спросил он, едва шевеля синеющими губами. – Потому что надо было позвать врача, придурок! – воскликнул Последователь и повернулся, чтобы крикнуть кого-нибудь из слуг, но Тифон схватил его за руку, до синяков сжав запястье холодными, дрожащими пальцами, и потянул к себе. – Я не умру, – четко сказал он. – За меня умер лунар. Почему я не могу перестать об этом думать? Почему мне больно? – закончил он тихим шепотом. Тифон смотрел на Последователя, словно тот должен был знать ответ, который успокоит его сердце. – Не понимаю тебя, – растерянно покачал головой Последователь и обхватил Тифона за плечи, чтобы поднять его с пола. – Я говорю, что он напал на солара, ранившего меня, – со злостью прошипел Тифон, цепляясь за Последователя, чтобы удержаться на ногах. – Я должен быть счастлив. Что со мной происходит? – теперь в его голосе слышался страх. – А то, что в тебе дыра насквозь, тебя не беспокоит? – спросил Последователь, раздраженный пустыми вопросами, и осекся, поняв, наконец, о чем тот твердил ему. Тифон по неизвестной причине отвергал все, что касалось его предшественника. То ли для памяти солара Первой Эпохи было невыносимо находиться в сознании абиссала, то ли даже сознание абиссала не могло справиться с тем, что делал солар при жизни, но Тифон никогда не метался, как сам Последователь, между светом и тьмой, сразу же и безоговорочно признав над собой власть Лорда Смерти. Несмотря на это, даже Нерожденным было не под силу оборвать связи между Возвышениями. Откуда-то изнутри поднялась волна злости на Тифона, так легко и беззаботно идущего по дороге смерти и разрушения, не хранящего в сердце ни единой искры своего солнечного Возвышения, но за которого его лунар снова был готов умереть. В то время, как от Последователя отворачивались все, кого он любил. И даже партнер-лунар, защищавшая его предшественника, с отвращением отказалась от него. Последователь отпустил Тифона, позволив упасть ему на кровать, отвернулся к стене, прижал ладонь ко рту, чтобы удержаться от слов, о которых он потом пожалеет. «Ты потерял своего лунара, – хотел сказать Последователь – Ты, скотина, даже не хочешь вспоминать того, кто все еще и тебе такому оставался предан». – Ничего с тобой не происходит, – наконец сказал он, не оборачиваясь. – Скоро пройдет. Соларские чармы. Тифон за его спиной судорожно вздохнул, то ли с облегчением, то ли сдерживая рыдания. – Тебе нужен врач, – продолжил Последователь и вышел из комнаты, оставив Тифона наедине с его горем, которого тот не понимал, но чувствовал в полной мере.