Пепельный след забытой наёмницы

Солнце, безжалостное и неумолимое, превращало пустыню в гигантскую печь. Воздух, раскаленный до предела, дрожал, искажая контуры мира и превращая далекие холмы в миражи, которые так и манили, но только для того, чтобы обмануть и оставить в еще большей тоске. Песок, раскаленный до состояния, когда касание к нему вызывало боль, тянулся до самого горизонта, без единого признака растительности и без единого намека на тень. Каждая песчинка, словно маленький обжигающий осколок, жаждала впиться в кожу, оставляя на ней красные болезненные отметины. Вся земля дышала жаром, словно извергала из себя раскаленную лаву, готовую поглотить все живое. Небо, без единого облачка, было таким же безжалостным, как и солнце, которое палило с неимоверной силой, словно желая сжечь все, до чего только могло дотянуться. Тишина царила вокруг, нарушаемая лишь шелестом раскаленного песка под ногами и мерным биением сердца, которое отчаянно боролось за жизнь в этом аду. Казалось, что сама пустыня, вечная и безмолвная, следила за жертвой, словно хищник, готовый в любой момент броситься на свою добычу. В этом огненном океане, без единого ориентира, кроме знойных миражей, шагал парень. Лицо его, запыленное и изможденное, скрывало за собой историю боли и страха, историю побега от цепей рабства. Он брел, с каждым шагом погружаясь в пыль, оставляя за собой легкий след на раскаленном песке. В глазах, полных усталости и решимости, отражалось бесконечное небо, такое же безграничное, как и его стремление к свободе. Каждая острая и болезненная песчинка под его босыми ногами будто кричала: «Стой! Вернись!». Но он шел, не обращая внимания на боль, не замечая жгучих лучей солнца, направляясь к горизонту, где свобода, как оазис в бескрайнем море песка, обещала спасение. В его сердце, сжатом тисками страха, звучал тихий шепот: «Не сдаваться. Идти до конца. Стать свободным!». Три года. Три года он был рабом, три года его жизнью владели другие, три года он был лишь тенью человека, лишенного воли, выбора и мечты. Три года он носил на себе груз унижения, страха, отчаяния. Три года его душа была скована цепями, невидимыми, но не менее жестокими, чем те, которые сковывали его тощие руки и ноги. Теперь, когда он шел по этой бесконечной пустыне, где каждый шаг давался с невероятным усилием и болью, он чувствовал, как эти цепи наконец-то падают с него, как его душа вздыхает горячей свободой. Он был свободен не только от цепей, но и от страха, который грыз его изнутри, напоминая о тех ужасных моментах, которые преследовали его во сне и наяву. В пустыне, где царила пустота и жажда, он ощущал невероятную полноту жизни, судьба позволила ему снова быть самим собой — парень снова мог дышать полной грудью без страха за свою жизнь, мог думать и мечтать. Каждый вдох, каждый шаг — это было напоминание о том, что он вырвался из лап тирании и обрел свободу, за которую боролся так долго и так отчаянно. Пустыня, раньше казавшаяся бесконечным наказанием, теперь была символом его освобождения. Она стала его раскаленной дорогой к свободе, его испытанием и шансом на новую жизнь, где он сам будет хозяином своей судьбы. Лицо, когда-то молодое и полное жизни, теперь напоминало потрескавшуюся глиняную посуду, источенную временем и лишениями. Густая и неухоженная борода, как спутанная паутина, закрывала половину лица, скрывая за собой усталые глаза, которые, казалось, прошли через ад и обратно. Глубокие морщины прорезали кожу, говоря о перенесенных страданиях и бессонных ночах. В уголках губ застыли следы боли, а глаза, глубоко посаженные, были полны усталости, но и упрямой решимости, как у воина, который пережил слишком много. Худые руки, когда-то сильные и ловкие, теперь были изборождены рубцами и шрамами. Запекшаяся кровь на ранах, полученных во время побега, придавала его внешности жуткий вид солдата, который прошел войну. Он был как живой памятник пережитому аду, символом свободы, выкованным в огне нечеловеческих страданий. Парень брел куда угодно, но не обратно. Голод терзал его, как когти безжалостного зверя, разрывая плоть изнутри. Прошла почти неделя с тех пор, как он в последний раз пробовал пищу. Его желудок превратился в пустую гулкую пещеру, заполненную только гложущими приступами голода. Губы потрескались и пересохли, язык был как наждачная бумага. Его тело, когда-то сильное и упругое, теперь было слабым и дрожащим, всего лишь оболочкой от своего прежнего «я». Жестокость окраинного мира вынудила его пить собственную мочу, отчаянный акт выживания, который заставлял чувствовать себя еще более истощенным, еще более опустошенным. Вкус собственного отчаяния остался у него на языке, постоянно напоминая о безнадежности своего жалкого существования. Пустыня была жестокой хозяйкой, неумолимой и требовательной. Каждый дюйм ее был потенциальной ловушкой, каждый звук — возможной угрозой. Он слышал шелест песка, крики птиц, отдаленный вой койота, и от каждого звука по спине пробегали мурашки. Он знал, что если хищник, существо, рожденное на этой неумолимой земле, нападет на него сейчас — это будет конец. У него не было сил сопротивляться, не было энергии бежать. Он был всего лишь обрывком человека, легкой мишенью для любого существа, которое скрывалось в тени этого бесконечного пространства песка и камня. Его жизнь висела на волоске, хрупкой нити, привязанной к прихотям судьбы и милосердию пустыни. Он споткнулся, как будто земля под ногами внезапно провалилась, и упал лицом в раскаленный песок. Горячие песчинки, словно осколки стекла, больно ударили по изможденному лицу, заставляя зажмуриться. Парень поднялся и оглянулся. На глаза попалась торчащая из песка конечность. Ладонь с тонкими и аккуратными пальчиками, как будто вылепленная из фарфора. Рука была необычайно бледной, как у мертвеца, покрытая тонким слоем сухой земли. Это был неестественный контраст с раскаленным песком, который окружал ее. Не веря своим глазам, он начал раскапывать песок, и вскоре перед ним предстал ужасающий вид. Это было женское тело, лежащее в позе спящего. Оно не сгнило, не было обглодано падальщиками, только покрыто тонким слоем пыли. В сердце парня зародился холодный ужас. Он не понимал, как в этом бескрайнем море песка могло оказаться это тело, тело, которое еще пахло жизнью, тело, которое не было съедено временем и пустыней. Лицо ее не было искажено смертью, напротив — оно было невероятно привлекательным. Лицо, очерченное тонкой линией губ, было как высеченное из белого мрамора. Черты были идеально правильные, но не холодные, а полные нежности и тайны. Ресницы, длинные и пыльные от песка, легли на бледные щеки, словно бархатные лепестки цветка. Нос, тонкий и изящный, слегка загибался кверху, придавая ее образу некую невинность и хрупкость. А глаза, которые были едва закрыты, но все равно казались живыми, были цвета глубокой синевы, как летний вечерний небосвод. Волосы, темные и шелковистые, были рассыпаны по песку, словно черный бархат, и даже в смерти излучали красоту и нежность. Всё в ней было гармонично и совершенно, как будто она была создана из самого прекрасного материала, которого только могла дотронуться рука Творца. И даже смерть не смогла уничтожить её красоту, она лишь придала ей некую загадочность, удивительную атмосферу неземной красоты и непостижимой тайны — смерть была ей к лицу. Худой и обессиленный парень глядел на нее, на ее неземную красоту, и в его голове кружились мысли. Мысли о голоде, о том, что он не ел уже слишком долго. Мысли о том, что он готов переступить через любые моральные границы, лишь бы утолить жгучую боль в животе. Измученного парня отделяла от каннибализма всего пара урчащих звуков в желудке. Он видел ее бледную кожу, он чувствовал ее слабый аромат, он представлял вкус ее плоти. Мысли были темными и ужасными, им невозможно противиться. Голод охватил разум и сделал несчастного хищным волком, готовым разорвать любую добычу. Но в тот момент, когда он потянулся к ней, внезапно увидел вздымающуюся грудь, что слабо дышала. Мысли о голоде и каннибализме исчезли вмиг. На их место пришли сочувствие и жалость. Незнакомка живая, хоть и очень слабая. Он чувствовал ее тепло и дыхание, видел блеск ее глаз. Она нуждалась в помощи, и он не мог ее оставить. Бывший раб поднял девушку на руки, она была легкая, как птица, и понес к пещере, которую заприметил вдали. Пещера была небольшой, но уютной, с небольшим входом, который защищал от солнца и ветра. Парень понятия не имел, чем помочь незнакомке, ведь ему самому не помешала бы рука помощи. Пещера, как темная матка, окутала их мраком. Прохладный воздух, пропитанный сыростью и запахом земли, принес девушке ощущение спокойствия. Темнота пещеры словно наполнила девушку жизненной силой. Ее конечности приходили в себя и судорожно дергались. Она слабо двинула головой, откинувшись на камни, а глаза, яркие и синие, словно две искры в темноте, встретились с глазами своего спасителя. В них было столько жизни, что тот на время забыл о своем голоде и своих страхах. Он почувствовал, как его сердце наполняется теплотой и надеждой. Но эта теплота была обманчивой, как мираж в пустыне. Внезапно девушка вскочила, ее движения были быстрыми и ловкими, как у дикого зверя. Ее зубы, острые, как клинки, впились в шею собственного спасителя. В эту секунду парень почувствовал жгучую боль, но не закричал. Он не удивился и не испугался. Он просто понял, что она не человек — девушка была вампиром. Где-то в глубинах сознания он помнил разговоры работорговцев о неких «гемофагах», но не придавал никогда значения этому слову, ровно как и те, кто упоминал об этих тварях. Бывший раб чувствовал, как его «свободная» жизнь утекает из него, как кровь течет из его раны, а тело покидают все оставшиеся силы, но он не сопротивлялся. Он не молил о пощаде. Парень был слишком усталым, усталым от пустыни, голода и страха. В глубине души он был готов к смерти в этой мрачной пустоши и никогда не ждал чуда, не верил в спасение. Бедолага просто принимал свой удел как нечто неизбежное. Его сонные глаза смотрели на нее: на ее бледное лицо, на эти обманчивые синие глаза, и думали лишь о том, как жесток и несправедлив оказался этот окраинный мир, в котором ему когда-то не посчастливилось потерпеть крушение. Невзирая на страшный голод, он пытался спасти ее, а она убила его. Он пытался найти свободу, а она лишила его этого. Он был готов к смерти, но не к такой. «Где же она сейчас? Я так по ней скучаю». Перед собственной кончиной образ некой девушки из его далёких воспоминаний всплыл в памяти ясный и живой, как будто она стояла рядом. Ее смех и глаза, полные жизни и тепла, ее прикосновение, которое ощущалось даже сейчас, пока сам он был на грани смерти. В его воспоминаниях мелькнула ее лучезарная улыбка, то, как она говорила и как смотрела на него. Он помнил каждую их встречу, каждый разговор и ее мечты. Его сознание все еще помнило ту нежную и хрупкую нить, которая связывала их души. Парень скучал по ней безумно. Ему хотелось бы увидеть ее в последний раз, вновь услышать ее голос. Он продолжал верить и надеяться, что с ней всё в порядке. Молился, чтобы она сейчас была счастлива. Молился, чтобы она никогда не забыла его. Закрыв глаза, прямо перед ним предстало ее лицо. Он наконец увидел ее улыбку и услышал этот нежный голос. Почувствовал щекотливое прикосновение ее кудрей к своей густой бороде. Он был готов умереть и отпустить всё навсегда. Но ему так и не удалось отпустить и забыть её даже спустя три года. Она была его последней надеждой, последней мечтой. Будучи при смерти, парню хотелось одного: чтобы её никогда не постигла та же участь, что и его. В эту секунду вампирша пила его кровь медленно и вдумчиво, как будто наслаждалась каждой клеточкой гемогена. Жертва не могла сопротивляться, и парень был слишком слаб. Девушка-гемофаг не убила его, она выпила достаточно, чтобы утолить свой голод. Она отстранилась, ее губы, еще влажные от крови, были неудовлетворены, а, скорее, пусты. Гемофаг отступила, оставив жертву на камнях в полубессознательном состоянии. Она смотрела на это тело как на пустой сосуд. В ее синих глазах не было ни злобы, ни радости, ни сожаления. Была только пустота. Она не чувствовала ни удовольствия, ни угрызений совести. Она была вампиром. Ее природа была такой, и не в ее силах изменить это. Столько лет она бродила по земле, питаясь страхом и жаждой крови. Бледная кожа вампирши, некогда сияющая белизной, теперь была подобна трупным очертаниям. Глаза, когда-то полные страсти, теперь потухли, отражая пустоту души, за которой больше ничего нет. Она осознавала свою собственную бессмысленность — бесконечное повторение одного и того же цикла: охота, пиршество, одиночество. Словно призрак, вампирша скользила по миру, но не принадлежала ему. Девушка помнила, как ее жизнь была полна страсти, как она мечтала о любви и путешествиях по утопическим мирам. Но вечная жизнь, подаренная проклятием, отобрала всё. Теперь она была заложницей собственного бессмертия, скитаясь по миру, где ее существование было лишь тенью, которую не замечал никто, кроме других вампиров, таких же одиноких, как она. Именно поэтому много лет назад внутри нее зародился холодный расчет. Она устала. Ей больше не хотелось продолжать это бессмысленное существование. Она решила закончить свой путь. Но генетика гемофага не позволяла так просто покончить с собой. Не факт, что даже выстрел в голову сломит такое существо. К тому же страх боли и случайный шанс выжить при таком раскладе был намного сильнее. Также она понимала, что только передача ксеносемени до своего восстановления сможет умертвить ее навсегда. Но девушка никогда не хотела обременять подобным кого-то. И тогда она отправилась в пустыню, в самое сердце бескрайнего песка, где ее лежащее под раскаленным солнцем тело, истощенное и безжизненное, могло бы стать легкой добычей для хищников. Она знала, что ее ждет: небытие, полное тьмы. Но в тот момент это казалось ей единственным утешением. В тот миг она легла на раскаленный песок, и ее сознание начало тускнеть. Она закрыла глаза, представляя, как ее тело станет пищей для шакалов, как ее кости станут частью пустыни, а ее дух наконец растворится в пустоте. Тогда она уходила, но не с горечью, а с тихой грустью, оставляя позади весь мир и одиночество, которое было ее единственным спутником в течение долгих лет. Но даже в пустыне нашелся незнакомец, который не пожелал оставить ее в покое, за что и поплатится. Он не оставляет ей выбора и станет ее настоящим спасением, когда она передаст парню свое ксеносемя, навсегда освободив себя от оков бессмертной жизни и навсегда прокляв бедолагу. К счастью, генетический материал девушки еще не успел восстановиться после предыдущей попытки покончить с собой. В тот момент она поддалась эгоизму и сделала вампиром дикого человека, которого обнаружила в тропиках. Вампирша знала, что ей необходимо за пару лет создать последнего гемофага в своей жизни, а после умереть со спокойной душой. Увы, совесть некогда беззаботной девушки не позволила снова подкрасться к невинному человеку со спины и передать заветную иглу гемофага. Но сейчас она была готова и знала, что до восстановления ее генетического материала оставалось не меньше полугода. Она медленно подползла к парню, взяв в руки его худую ладонь. Место между ключицами, откуда гемофаги стреляли костными шипами, начало судорожно вздыматься. — Я не справилась с этим, моя жизнь навсегда была разрушена этим проклятием. Я ненавижу каждую клетку своего тела. Нет, каждую клетку этой хищной плоти, бессознательного мяса, которому суждено только убивать. Мне и не вспомнить, когда я в последний раз ощущала себя человеком по-настоящему. Моя карма никогда не будет очищена после стольких трупов, кровь которых я поглотила. А значит, и терять мне уже давным-давно нечего, — девушка аккуратно поднесла палец парня к ямке в своей ключице. Образовавшаяся игла вонзилась в подушечку пальца несчастного незнакомца, пока сознание вампирши становилось все туманнее. Девушка положила ладони на обгоревшие щеки парня. «Когда очнешься, наешься досыта моим трупом и высоси всю кровь», — после недолгой паузы, которая возникла из-за нахлынувшей на девушку слабости, ее губы спросили: «Как тебя зовут?» Парень услышал этот вопрос где-то отдаленно, как будто с ним говорил призрак. Безвольное тело медленно повернуло голову и, не открывая глаз, произнесло: «Герман». «Герман? Спасибо тебе, ты и правда спас меня…» Ладони незнакомки опустились, а ее бездыханное тело, которое только в танце со смертью снова обрело человечность, приземлилось на каменную поверхность пещеры. В тот момент, когда последние проблески жизни покинули ее, парня, некогда бессознательную жертву, полностью захватила тьма. Герман распахнул глаза, а лицо, лишенное следов жизни, стало абсолютно бледным, как холст, на котором еще не началась картина. Глубокие черные глаза смотрели на тело девушки, которое спустя двое суток уже начало гнить. Вдруг, как будто от удара молнии, губы Германа раскрылись в широкой улыбке, и в огромных зрачках загорелся яркий огонь. Это был прорыв из темного туннеля в ослепительный мир бессмертия. В первую минуту не было ни страха, ни паники. Лишь чудо и изумление перед новой реальностью. В жилах бурлила необычайная сила, гораздо более мощная, чем все, что он когда-либо испытывал. Тело, которое недавно было слабым и беззащитным, сейчас было наполнено невероятной энергией, каждая мышца трепетала от могущества. И вместе с этой силой пришла жажда. Не просто жажда воды или еды, а неумолимая и дикая жажда крови. Она пробирала до костей, заставляя сердце стучать в груди с утроенной силой. Он почувствовал, как холодные пальцы тянутся к трупу девушки, и во всем его существе зазвучала единая мелодия: «кровь, кровь, кровь». Парень не сумел уловить тот момент, когда набросился на мертвую тушку. Тело девушки в некоторых местах было украшено темными пятнами, говоря о разложении. Но голодному вампиру далеко не до этого. В этот момент он уже с чавканьем срывал мясо с обглоданных ног своей еды. Хрящи он проглатывал так же, как и само сырое мясо. Но даже ноги не утолили его голод, а впереди его ждёт целая ночь, во мраке которой вампир будет дожирать еще не тронутые части тела гниющей девушки. Мир вокруг стал не таким, как раньше. Он видел треснувшие стены пещеры более ярко и четко, слух стал острее, а запахи сильнее. Это была новая реальность, реальность бессмертия, реальность гемофага, с которой пришла жажда крови, которая никогда уже не сможет утолиться.