***
Для начала надо просто извиниться. Вопрос, конечно, за что именно — косяков себе мнительный Антон навыдумывал уже с Эверест, и велика вероятность, что он уже и сам себя не простит. На мысли «я его заставил всё это делать, и теперь он сам себя ненавидит» Антон решает остановить поезд самоуничижения, пока не дошёл до причин глобального потепления (которые, при должном старании, тоже можно подписать под себя). Антон сердится. Им надо поговорить. Всего один вопрос «тебе всё ещё принципиально найти соула?» и всё. Но губы немеют каждый раз, когда Арсений оказывается рядом, задумчиво смотрит Антону в душу и отворачивается к Нурлану или Ире. Ещё немного, и Антон даже рабочие вопросы будет обсуждать посредством служебных записок. Работа вообще давно потеряла свою актуальность. Антон стоит на кухне, терзая кофемашину (и где снова все капсулы?), а в голове пытается подогнать под рамки адекватности хлипкий план с романтическим уклоном. Самому себе хочется в очередной раз задать вопрос: а зачем вообще эти фотографии? Это такой акт принятия, что кроме них у него больше от Арсения ничего не осталось? Или, наоборот, попытка показать — доказать — Арсению, насколько он ценен и важен, даже если судьба распорядилась так, что они не родственные друг для друга души? Потому что на судьбу Антону покласть уже. Потому что если раньше Арсений существовал в его голове, как вымышленный персонаж, утопающий в чрезмерной сексуализации, то теперь этот Арсений категорически отказывается раздвигать ноги, соблазнять прогибами или вставать на колени, облачаясь в различные костюмы. Арсений ложится рядом, обвивает руками и гладит по спине, мурлыкая попсовые мотивчики с радио. Арсений хихикает над глупыми котами с Ютуба. Арсений сжигает его единственную сковородку, пытаясь пожарить сырники. Арсений довольно щурится от комплиментов, сцеловывает непроизнесённые слова любви и шепчет их сам. Антон в Арсении окончательно потерялся. И, может, этого будет достаточно, чтобы просто быть рядом? Ведь соулмейтство — не панацея?..***
Вообще изначально мысль с фотографиями пришла скорее как моральное успокоение, но практически сразу переросла в робкие фантазии о том, как Антон с их помощью покажет всё — наболевшее, созревшее, рвущееся изнутри. Потому что Антон окончательно перестаёт отрицать, что чувства к Арсению уже давно вышли за рамки «мы тут трахаемся порой». А если быть честным с собой до конца — никогда в этих рамках и не находились. Ведь это Арсений. Сводящий с ума одним своим присутствием, порождающий собой ворох сценариев, а по итогу окончательно зацикливший на себе некоего Антона Шастуна. И если сначала казалось, что выплеснув на Арсения все свои накопившиеся фантазии, можно от них освободиться, то сейчас понятно на все сто: Арсений — его грёбаный соулмейт, пусть даже сама судьба по непонятной причине решила иначе. Антон собирает все сделанные за месяц фотографии — Арсений даже в этом ему не отказывал, как можно было быть таким слепым? До утра работает в фотошопе: не умеешь говорить — покажи. Арсений поймёт. Всегда понимал. Даже в самом начале, ещё не зная, кто шлёт извращенские фотки. Как можно было быть таким тупым. Наутро на флешке папка с файлами, внутри Антона — решимость и вера, а в сердце слепая убеждённость — если судьба не сделала их соулами, они сделают это за неё.***
Бессонные ночи всегда окрыляют безумными идеями, не выдерживающими критики при свете дня. И если ещё в темноте казалось, что романтический трогательный шаг будет прорывом, как в глупой комедии, то сейчас, глядя в спины удаляющейся на обед вместе парочке, энтузиазм гасится, как пионерский костёр под струёй мочи — своё «свидание» упорный Нурлан всё же заполучил. И руку Арсению на талию положил, сука! Антону касаться Арсения хочется постоянно, но вместо этого можно только облизывать взглядом. И почему это вообще казалось ему хорошей идеей? Это всё в топе самых долбоёбских поступков за всю Антонову жизнь — и это при том, что он год анонимно отправлял коллеге дик-пики, — но он словно мантру повторяет себе под нос: «Это всё ради Арсения. Нет ничего стыдного в том, чтобы проявлять свои чувства». И свидание с Нурланом — не нелепость, заставляющая сжимать кулаки, а подкинутый судьбой удобный момент времени, чтобы распечатать фотографии. Антон не может ответить себе на вопрос, почему не распечатал их в типографии: с утра этот вариант даже не пришёл ему в голову. Возможно, Антон подсознательно не хотел, чтобы ещё хоть кто-то видел Арсовы нюдсы, а, может, просто ссыковал, что его неправильно поймут. Хотя правильно понять даже у Антона не получается. Он наконец решается, когда бóльшая часть коллег уходит на обед, и короткими перебежками идёт к огромному цветному принтеру, надеясь, что по пути никто не зацепит его ни с одним вопросом. Во время всего процесса печати Антону кажется, что его сердце вот-вот остановится. Фотографий целая прорва, и это занимает уйму времени. Антон потеет под рубашкой так, будто в офисе нет кондиционеров, и нервно расстёгивает пуговицу на воротнике, чтобы хотя бы так избавиться от подступающей тошноты. Когда всё наконец закончено, Антон быстро собирает фотографии в объёмную стопочку и едва не бежит к своему столу, чтобы быстро избавиться от доказательств того, что он окончательно сошёл с ума. Карточки прячутся под папку с документами рядом с монитором, а сам Антон быстрым шагом идёт в сторону туалетов. Он ополаскивает вспотевшие ладошки, проходится холодной водой по шее, чтобы прийти в чувства. Для Антона, чья зона комфорта заканчивается за порогом его квартиры, то, что происходит сейчас — за гранью добра и зла. И всё это дело рук (и жопы, и члена, и глаз, и пушистых ресниц, и приплюснутого носа, и родинок по всему телу) Арсения. Антон выдыхает, собирается с силами и смотрит на часы: у него ещё минут двадцать на то, чтобы поесть, делая вид, что под рёбрами всё переворачивается именно от голода, и продумать свой «план». Пиздец, он просто хочет показать Арсению распечатанные фотки? Чтобы что? Пирог на вкус, как подошва, кофе — как разбавленная кипятком земля (пришлось клянчить дешманский Нескафе у саппорта: кажется, они способны пить даже гудрон). Антон ещё раз перебирает в голове все свои мысли, качаясь как маятник: признаться — оставить Арсения судьбе. Уставший мозг окончательно подводит черту — будь, что будет. Если Арсений плюнет ему в лицо и категорически не захочет иметь с ним дел, у Антона хотя бы останется уверенность в том, что Арсений больше не ждёт от него ничего хорошего. И вообще ничего не ждёт. Обед кончается, а Антона мучает только мысль, как проходит свидание с дурацким Нурланом. А Антону вообще-то сегодня ещё формы обратной связи прифигачивать ко всему разработанному функционалу. Антон раздражённо касается лба тыльной стороной ладони: ему опять слишком жарко, и он потеет как псина, как будто только язык осталось высунуть, чтобы окончательно упасть на дно в собственном рейтинге адекватных людей. Антон замечает Арсения с Нурланом, входящими в опенспейс, и набирает в лёгкие побольше воздуха. Нужно просто подойти и сказать, что им нужно поговорить. Одно маленькое действие после всего того, что он сегодня уже сделал — это не так и сложно, правда? Он делает несколько шагов навстречу, едва передвигая деревянными ногами, когда со стороны его стола доносится грохот. Антон тут же поворачивает голову и понимает, что с фотками он всё же зря это задумал. Идея, что раз с них началось, то ими же можно результат закрепить, теперь окончательно и бесповоротно кажется не только наивной, но и опрометчивой. — Антон, прости, пожалуйста! Я случайно провод задела, я сейчас соберу! — шепчет Надя, одним неловким движением опрокинувшая клавиатуру, потянувшую за собой и папку, и все фотографии. Вместо обещанного действия она лишь стоит, прижимая руки к груди, и во все глаза пялится на калейдоскоп карточек на полу. Антон знает, что фотографии можно собрать; вот бы ещё собрать у присутствующих воспоминания, которые теперь веером валяются прямо в центре сформировавшегося из любопытных коллег круга. Скрепа «Мой дом — моя крепость» в рамках рабочего стола перестаёт существовать. — Ой, Арс, это ты, что ль? — Ира поднимает с пола одну из фоток — кажется, из мейд-кафе, — пока Антон заставляет ноги согнуться и неловкими руками начинает шарить по полу, внутренне ощущая, что летит в бездну. Потому что краем глаза видит, как рядом изваянием замирает Арсений. Сюрприз, хуле. — Да, Арсений, ты мне о таких своих увлечениях не рассказывал, — слышно за спиной, и Антон чуть не выворачивает шею, чтобы увидеть Нурлана с карточкой в руке. — Это моё. Он мне проспорил, пришлось ему одеться так, — не своим голосом говорит Антон, выхватывая фотографию сначала из рук Нурлана, а потом из Иркиных, и падает обратно на пол коленями. Весь спектр их сексуального опыта сейчас демонстративно выпячивает себя, пока Антон сгребает фотографии вместе с пылью в единую кучу. — Как же много он проспорил, — продолжает иронизировать Нурлан, намекая на количество фотографий. — Ничего я никому не проспорил, — вдруг спокойно говорит Арсений и садится на корточки рядом с Антоном. — А тебе такое нравится, да? — Антон слышит голос Бебура — кстати, тоже того ещё гондона, Антон, например, уверен, что тот мужиков ебёт, хотя женат. — Не, ну в принципе, по тебе всегда было понятно, что ты тот ещё извращуга, пиздец. Фу, Арсюх, — теперь и до него доебался, — тебе не мерзко? Он же прям дрочит на это. Вон припёр аж в офис. В туалете, небось, оприходовать планировал? Антон планирует разве что Андрея игнорировать, но все вокруг гогочут, будто это какая-то смешная шутка, и Антон переводит взгляд на Арсения: тот пытается оставаться спокойным, но по выступившей испарине на лбу Антон понимает, что тот на грани взрыва. Сердце заполошно сжимается: хочется взять Арсения за руку и увести отсюда, успокоить, обнять покрепче и долго-долго извиняться. Антон чувствует себя как в меме: «Я буду рядом, пока этот кошмар не закончится» — «Да из-за тебя вся эта хуйня и происходит!» Ещё, конечно, хочется набить Андрею морду. Андрею и Нурлану, который мерзко хихикает, даже не думая переживать за Арсения. Ну, ахуеть, кандидат в соулмейты хоть куда! Антон наконец собирает все фотографии, поднимается на ноги и тянет к себе злого, взбудораженного Арсения. Как же хочется защитить его от этих ехидных, осуждающих взглядов. Антону безумно стыдно за свою тупость, но он заталкивает и стыд, и сожаления куда-то поглубже, потому что прямо сейчас важно только одно: не показать своей слабости, уберечь Арсения от публичного унижения, если это ещё возможно. Антон берёт его руку в свою и тянет к выходу; нужно дать им обоим возможность выдохнуть. — Нет, стой, — тихо говорит Арсений, когда они уже на полпути к лифтам. — Я знаю, вам интересны подробности! — повернувшись к коллегам, громко начинает он. — У вас сейчас даже темы другой для разговора не будет, я понимаю! — Антон многое готов отдать, чтобы узнать, чего стоят Арсению его издевательско-ироничные интонации. — Пожалуйста, получайте: да, это не фотошоп, я реально надевал все эти костюмы. Да, мы реально в них трахались. — Арсений сжимает Антоновы пальцы в своих с такой силой, что Антон едва сдерживает болезненный стон. — Да, это не прикол. Всё, тема закрыта? А на месте желающих поржать над Шастуном, я бы воздержался — он трахается лучше, чем вы все вместе взятые. Я проверял, — ставит точку Арсений и уже сам тянет Антона вперёд. У Антона в душе целая буря эмоций, но в первую очередь он испытывает смущение и бесконечную гордость за Арсения. Его бесстрашный мышонок. — А, ой, как я мог забыть, — останавливается Арсений уже в дверном проёме. — Я же «проверил» не всех. Тебе, Нурлан, даже не перепало!***
Антон сжимает тонкие пальцы всё то время, пока они идут по коридору и зависают в ожидании лифта. Почему-то сейчас ещё сильнее ощущается, как Антон скучал по банальным касаниям и возможности хотя бы незаметно гладить эти самые пальцы в пустом кабинете на обеденном перерыве. Слова комком забивают горло, но сейчас точно не та ситуация, когда можно промолчать. — Арс, прости меня. Я… Я не хотел тебя так подставлять. И с Нурланом ещё, — Антон сам не понимает, зачем он сейчас говорит о Нурлане, но кажется важным донести, что он будет уважать любое решение Арсения, и что, если тот всё же хочет найти именно соулмейта, Антон и это примет тоже. — В смысле, он же всё ещё может оказаться твоим соулмейтом, а из-за меня… Арсений тянется к запястью Антона другой рукой и с силой щипает: — Заткнись! Заткнись немедленно, чёрт возьми! Мне нужны твои объяснения, но прямо сейчас, Господи, какой, блять, Нурлан?! Антон открывает рот, пытаясь вставить хоть слово, но лифт останавливается, и Арсений силком тащит его к диванам, спрятавшимся в зелёном облаке огромных фикусов в кадках. — Хочешь поговорить про Нурлана? Ладно! — шипит Арсений, но даже это не вызывает в Антоне ничего, кроме прилива нежности. Арсений таким искренним позволяет себе быть только с ним, а с остальным они разберутся. Наверное. Только если Арсений не хочет сказать, что Антон испортил ему лучшее свидание в его жизни. — Мы сходили в ресторан. В потрясающий, мать его, ресторан, пафосный такой, пиздец; одна проблема — меня под кондиционер посадили и меня за полчаса едва не продуло! Но это ладно, это вообще херня, потому что я даже против не был, ведь если бы кондиционера не было, я бы сдох от духоты! Нурлан скучный, нудный, весь погрязший в стереотипах. От него даже пахнет неинтересно, и я всё блядское свидание думал о тебе, ясно?! У Антона сердце в груди делает смертельно опасный кульбит с двумя переворотами, и он так и замирает, вытаращившись на Арсения. — А теперь, — уже спокойнее продолжает Арсений, — скажи мне, нахуй ты припёр фотки в офис?! — кажется, воспоминания об этом акте «публичного обнажения» снова заставляют его нервничать, и Антон осторожно пытается забрать у Арсения свою ладошку, в которой, по ощущениям, не осталось целых костей. — Я… — вот, вроде как пора уже начать говорить, а не путать буквы в словах, пыхтя над алфавитом. — Я хотел извиниться и… — Моими нюдсами? — Не… Не совсем, — обречённо выдыхает Антон. Да что ж так сложно-то! — Антон, я клянусь твоим членом, если ты сейчас не объяснишься, я больше в жизни не дам тебе запихать язык в мою жопу, потому что у тебя, блять, уже очевидно профдеформация! — Это настоящее, — шепчет Антон, вполне всерьёз проникаясь угрозой. — Настоящее? — Арсений вскидывает бровь и щурится подозрительно, видимо не в силах поверить, что Антон реально пытается сказать что-то важное, даже если со скоростью одного слова в минуту. Арсений всё ещё сжимает в их сцепленных руках пыльные фотографии — Антон нежно раскрывает сжатые пальцы и, немного забывшись, залипает на фотографии Арсения в красном корсете и пышной юбке в стиле кабаре. Арс даже тогда с макияжем и причёской заморочился, и они устроили настоящую фотосессию, закончившуюся абсолютно непристойным сексом на столе под тематическую музыку. Антон сглатывает воспоминание, комом упавшее в живот. — Это всё на фотографиях — наше настоящее. Такой ты открытый. Замечательный. Сексуальный, — Арсений тянется пальцами к фотографиям, и теперь они разглядывают вместе: фартук, Лютик, шёлковая рубашка и клёш в стиле шестидесятых, драные джинсы и цепи — Арсений словно был рождён для каждого из этих образов. Оторваться почти невозможно, пусть эти фото выжжены на обратной стороне век многочасовым рассматриванием, но внизу стопки лежат фотографии, которых Арсений ещё не видел, и Антону гораздо важнее показать именно их. — А это будущее, — Антон неловко перебирает карточки и наконец вкладывает свои ночные труды Арсению в руки, забирая «настоящее». — Которое бы я очень хотел тебе подарить. Если ты захочешь, — эти слова Антон уже шепчет, потому что и голос просаживается, и последние капли уверенности покидают взлётную полосу Антонового разгона. На этих фотографиях тоже в основном Арсений. Единственная разница состоит в том, что их Антон не снимал на камеру своего телефона. …Арсений в белых шортах и голубой майке. Антон одной рукой держит его за руку, второй — указывает на облако в форме жопы …Арсений в вязаном свитере у зимнего костра, Антон накрывает его со спины пледом …Арсений прижимается к нему плечом и кокетливо жмурится, пока они скользят на гондоле по каналам Венеции …Арсений на диване, в одной растянутой футболке и трусах, вымазан соусом, ловит падающий слайс пиццы …Арсений прячет лицо в цветы …Арсений с интересом рассматривает что-то на своих пальцах Арсений Арсений Арсений Арсений сжимает пальцы на картинках так сильно, что появляются заломы. Антон пугливо кладет свои руки поверх, и шепчет на грани слышимости. — Арс, мне всё равно, что мы не соулмейты. Я готов посоревноваться с судьбой за первенство, если это для тебя всё ещё важно. Может… Может, я окажусь лучше твоего соула… Арсений забирает фотографии себе и прижимает к груди, вместе с ладонями Антона. — Мне плевать, будешь ты лучше или хуже, — наконец говорит он строгим голосом: то ли от растерянности, то ли всё ещё пребывая в истерике. — Потому что я ещё несколько недель назад понял, что он мне не нужен, если это не ты. И Антон врезается в его подрагивающие губы своими.***
Вроде бы прозвучала фраза «поехали ко мне?» — им необходимо прямо сейчас просто остаться наедине друг с другом и своими эмоциями. Но вместо водительской двери Арсений открывает заднюю, Антон оглядывает пустую подземную парковку, прежде чем забраться туда же и вжать Арсения лопатками в сиденье. Губы уже саднит от резких поцелуев — Антону кажется, что он не целовал Арсения уже вечность, а не паршивые несколько дней. Он жадно врывается в рот, руками поддерживая челюсть, пока Арс тонко постанывает и пытается удобнее улечься. — Антон… Антон… Ты меня с ума сводишь!.. — слышит Антон через подушку отрицания реальности мира. У него под языком уже солоноватая кожа шеи, это он сходит с ума, поэтому слова до абонента не доходят. — Хочу тебя прямо сейчас, — обозначается Антон, будто по тому, как он трётся членом об Арсово бедро, этого можно не понять. Когда у него вообще успело встать? Только что целовались за фикусами, спустились на парковку, Антон даже любимую жопу ещё не помацал. Но Арсений издаёт очередной — один из своих великолепнейших звуков! — стон, и Антон чувствует, что если секунду назад он бы ещё был в состоянии остановиться, чмокнуть в нос, позволить Арсению пересесть за руль и отвезти их да-хоть-куда, то сейчас этот шанс сгорает в пламени такого возбуждения, будто Антона держали в лесу и никаких Арсениев в жизни не показывали. А тут вдруг показали, и мир поделился на до и после. Чёрт возьми. Антон лижет грудь, ему и рубашка не помеха — она мгновенно намокает от обилия слюны, облепляет торчащий сосок, определённо жаждущий его внимания. Точно-точно, Антон в этом разбирается. Арсений подтверждает его догадки, впутывая пальцы в его волосы и вжимая голову себе в грудь ещё сильнее. Руки выдирают рубашку из-под ремня и мнут голые бока, Арсений прогибается в пояснице и гортанно стонет. — Шастик, я грязный и пахну, мне… — Плевать. Я тебя всякого хочу и по-всякому. И грязно в том числе, — Антона и впрямь переёбывает от запаха пота в подмышках, понимания, что вот так спонтанно у них ещё не начиналось. Арсений немного жмётся, словно ждёт, что Антон всё же сменит гнев на милость и выпустит его, но с таким же успехом он может ожидать, что у Антона не встанет на его графский образ в атласной рубашке с жабо. Пальцы путаются в ремне — дурацкая новомодная пряжка со скрытым замком — Арсений приподнимает бёдра, чтобы помочь стащить брюки до щиколоток. — Такой горячий, такой страстный, уже завёлся… — заполошно шепчет Антон, прижимаясь щекой к привставшему члену. Здесь концентрация запаха ещё больше, Арс нервно ёрзает, не в силах остановить это наваждение. Антон слюнявит трусы, наслаждаясь видом просвечивающей член ткани. Ещё больше его ведёт от того, что Арсений словно борется сам с собой: Антон уже столько раз переводил его через границы стыда, заставляя растворяться в интимности и разврате момента, и это невероятно — знать, что ещё какие-то границы остались. И Арсений в очередной раз позволяет себя за них вести. Трусы мешают почти до психа, если бы ткань не тянулась, Антон бы точно варварски её растерзал. А так только спускает к брюкам, немного тормозя на ботинках, которые нервно скидывает сам Арсений. — Арс, антисептик есть? — Антону хочется прикоснуться к откровенному виду больше чем жить, но он только двадцать минут назад собирал офисную пыль руками, и вот страсть в машине уже не кажется такой хорошей идеей. Правда, эта мысль тоже испаряется, когда Арсений изгибается, достаёт упаковку влажных салфеток из заднего кармана водительского кресла и со стоном обхватывает антоновские бёдра освободившимися от пут ногами. — Хочу, чтобы ты в меня вошёл, — хныкает Арсений, лапая вздыбленную ширинку, пока Антон скидывает кольца прямо на коврики и тщательно протирает руки до самого запястья, будто тут планируется что пожёстче. — Я тороплюсь, — оправдывается Антон, но по длинным жадным пальцам в его паху заметно, что внутри тела ждут точно не его отмытые салфетками фаланги. — Ты уверен? — Если тебе противно… — Мне не противно, — спешно отвечает Антон. — Я имею в виду… Я почти не ел на стрессе последний день, так что… Должно быть чисто… Бля-я, не верю, что произношу это вслух, у меня есть презики, если что, — Арсений стыдливо отводит глаза. Антон чувствует, что даже слюны во рту прибавилось. Пиздец, он за собой такой любви к грязным совокуплениям не замечал, а сейчас, кажется, вышибает последние разумные мысли; потому что презики он точно не хочет. Ведь это Арсений. Исключение из всех существующих на планете правил. Как приходишь в универ и говорят «забудьте всё, что учили в школе». Так и здесь — забудьте всё, что думали о жизни до Арсения. Когда он ещё и выворачивается, чтобы вытащить из собственной сумки знакомый тюбик и тройку презервативов, Антон растворяется окончательно — за эту привычку таскать всё нужное с собой он обожает Арсения ещё больше. Тот факт, что они были на паузе, а смазка всё равно осталась ждать своего часа, бьёт в самое сердечко. Арсений впрочем истолковывает его внимательный взгляд иначе и немного тушуется. — Я всё же надеялся, что у нас не в последний раз… — Конечно, не в последний, мышонок, — шепчет Антон, откидывая презервативы на пол и забирая смазку, и тут же шлёпает смачный сгусток на ладонь, млея от зардевшегося от обращения Арсения. От прохладного прикосновения к промежности бёдра слегка подпрыгивают, но уже мгновение спустя трутся в поисках плотного контакта. Арсений явно изголодался по тактильному теплу. К хорошему быстро привыкаешь — Антон это и по себе чувствует. Ему без постоянного ощущения Арсения под ладонями почти физически больно. Первый палец проникает практически без сопротивления. Собственно в рамках физиологии и довольно активного использования арсеньевской задницы в этом нет ничего удивительного, но Антон всё равно представляет, как Арсений ночью, дрожа под одеялом, вводит в себя свои длинные аристократичные пальцы и скулит от недостаточной стимуляции. — Скучал по мне, Арс? Я по тебе очень скучал, а ты? Засовывал в себя пальцы, представляя, что это мои? — продолжает томно шептать он не для того, чтобы уличить Арсения, но для того, чтобы насладиться резко алеющими щеками и вновь отведённым взглядом. Ебануться, бинго. — Чтобы тебя заменить, никаких пальцев не хватало, дурак, — старательно выговаривая каждое слово и не прекращая прикрывать глаза ресницами, отвечает Арсений. — Я не против в следующий раз посмотреть, как ты играешь с собой… — ну всё, финальная станция «Кринж», но у Антона только что последняя мозговая клетка точно отмерла, предоставив инстинктам самим разбираться с возникшими потребностями тела и души. — Я умру на месте, если ты будешь смотреть, — Арсений смотрит прямо на Антона; его губы аж подрагивают от возмущения, и то, насколько он стесняется одной лишь фантазии, восхищает. — Я уверен, это неподражаемое зрелище… Как ты гладишь себя там, где хочется, как прикасаешься к себе в тех самых местах, как вводишь в себя пальцы и хнычешь, что тебе не хватает, раздвигаешь ноги всё шире, насаживаешься всё глубже… — Антон старается повторять всё озвученное собственными пальцами, тем более что ноги у Арсения действительно уже разъезжаются: одна лежит на спинке сиденья, вторая стоит на полу. Арсений впрямь хнычет, уткнувшись в собственную ладонь лицом: — Я шептал твоё имя и умолял брать сильнее, — признаётся Арсений. — И сейчас уже готов умолять, Антон, Господи, не мучай меня, я так хочу… — Арс, в тебя второй палец с трудом входит, не спеши… — Антон разводит пальцы ножницами, чувствуя, как сопротивляются отвыкшие мышцы. Арсений раздражённо хмыкает и снова нетерпеливо скребёт Антонову ширинку. — Хочу тебя чувствовать, хочу ощущать всем телом, пусть будет больно, я… — Антон не даёт ему договорить, накрывая губы своими. Неподходящий для ситуации нежный и томительный поцелуй немного сбивает Арсеньев запал. — Я ни за что не сделаю тебе больно. И я буду всегда предельно нежен и осторожен с тобой… — Антон даже не шепчет, скорее шевелит губами в доверчиво распахнутый рот, невесомо касаясь чужих губ и языка, замерших со своим хозяином в моменте. Но уже спустя мгновение рот Арсения кривится, глаза начинают нездорово блестеть, и он прячет лицо обратно в ладонь. — Бо-о-оже-е… — в его голосе проскальзывают и слёзы, и улыбка, и это самое умилительное, что Антон видел в спектре эмоций Арсения за все три года их знакомства. — Какой ты… Как ты… Антон выпрямляется, добавляет смазки, понимая, что машину ожидает минимум химчистка. Зато Арсений любит, когда хлюпает. Третий палец втискивается совсем с трудом, но Арсений так сладко стонет и подмахивает бёдрами, что хочется только углубить ласку и ни за что не останавливаться. И ещё надо левой рукой помочь Арсению расчехлить член, болезненно натягивающий молнию антоновских брюк. Антон перехватывает свой член ладонью, сдвигает крайнюю плоть на головку и с оттяжкой сгоняет её обратно, пытаясь облегчить напряжение; он скорее чувствует, чем видит, как жадно загораются у Арсения глаза. — Как ты хочешь, Антон? — Арсений вдруг резко переключается со смущенной ситуацией лапочки на коварного совратителя. — Давай поиграем. О чём ты ещё думал? Кем мне быть? Антон нагибается и снова касается губ в нетерпеливом поцелуе. — Есть у меня в последнее время одна фантазия… — он скользит по щеке на скулу, а оттуда — к уху, цепляет мочку. — О том, что мы с тобой два офисных работника. Я — разработчик, ты — аналитик, и нас непреодолимо друг к другу тянет, так сильно, что нет возможности сопротивляться. И вот мы работаем вместе над одним проектом… Пальцы наконец достигают своей скрытой цели и аккуратно царапают уплотнение внутри. Арсения подбрасывает под Антоном на сиденье, а изо рта вырывается совсем непристойный звук. — Мне… нравится, — горячо выдыхает Арсений, не поясняя, что именно. Антон предполагает, что всё. Тяжёлый член мажет влажной головкой между их животов, и последние крохи терпения кончаются и у Антона. — Ох-х-х, Арс-с-с, ты невероятный просто, я сгорю, если ты ещё раз так постонешь. — Не выводи меня, Шастун, ещё пара минут, и в меня можно будет два твоих хуя вогнать. Переходи к делу, — Арсений цепляется за плечи и царапает спину, вжимая Антона в себя и кусая в шею. — Понял, — у Антона в принципе уже вся выдержка на пределе. Он осторожно вынимает мокрые пальцы и направляет член им на смену, не отрываясь от вылизывания красного уха. Дыхание Арсения совсем теряет ритм, он скулит и хнычет не прекращая — всё же растяжку прервали рановато; но покинуть горячее тело уже не представляется возможным — Арсений всеми конечностями вцепляется ему в спину и бёдра, упёрто насаживаясь на долгожданный член, игнорируя сопротивление мышц. — Огромный… какой же он огромный, Шастик, обожаю… Тщ-щ-щ… — вопреки словам шипит он болезненно. — Тихо, тихо, мышонок, не торопись, он почти весь вошёл… — Да блин… Да что ж это такое… — почти отчаянно начинает причитать Арсений, будто тот факт, что он не смог принять в себя с разлёту хер делает его хоть на наночастицу хуже. — Ты такой молодец, Арс, такой выносливый… Он никуда не денется, он и так уже весь твой, и я весь твой, Арс, слышишь? Тш-ш, не спеши, расслабься, посмотри на меня, — Антон с трудом отрывается от уха, прислоняется кончиком носа к арсеньевскому, и горячо шепчет. Внутри бьются слова, которые невозможно больше удерживать в себе. Слова, которые именно сейчас хочется донести — глаза в глаза, нос к носу. — Арс, остановись, посмотри на меня, я тебя так люблю, мышонок. Арсений замирает, забыв про попытки порвать себе всё, что только можно. Пальцы впиваются в ткань рубашки — Антон чувствует тупую боль от ногтей. — Я… Мне казалось… Антон… — каждый раз начинает Арсений, но словно меняет вектор мысли и задыхается. В конце концов он набирает воздуха и вцеловывает свои слова Антону в рот. — Я тоже тебя люблю. Антон ещё никого так долго не целовал; Арсений тонко стонет ему в рот и снова медленно двигает бёдрами. Антон впервые ощущает их настолько частями одного целого, частями наконец-то нашедшими друг друга в огромном мире и вцепившимися так отчаянно, словно кому-то может прийти в голову их разлучить. Антон вообще не уверен, что захочет выпускать Арсения из объятий теперь хоть когда-нибудь, пусть даже им точно (вот чёрт!) придется покинуть эту машину рано или поздно. — Люблю, люблю, люблю, — шевелит он губами, начиная медленно двигаться в тесноте, пока Арсений дублирует его слова, мелко целуя и сверкая глазами. — Сильнее… Хочу сильнее… — слышит Антон, чувствуя, как бурлит магмой в теле глубоко вся внутрянка, готовясь выплеснуться наружу. Потому что сейчас они с Арсом одна планета, и у них целая жизнь, чтобы изучить её вдвоём. …Антон чувствует такой прилив любви и нежности, чувствует облегчение, словно всё плохое оставлено в прошлой жизни, потому что в его руках сейчас новая — счастливая. Ощущается жаром, ощущается уютом, он словно в коконе заботы и ласки, потому что он спрятан от мира широкой спиной нависающего человека, чувствует его язык, его руки, его член в себе — и это переполняет его как сосуд через край, потому что кажется, что лучше уже быть не может, но он знает — лучше будет. Потому что он смотрит в свои шалые глаза и видит в них то же самое.(´♡‿♡`)
Арсений осознает, что происходит, только когда видит испуг в собственных синих глазах. И сразу становится понятно, откуда появились те взволнованные, будоражащие чувства взамен его окутывающего тепла в душе. Это всё — Антон к нему чувствует? Внизу живота расползается клубок нежности, окрашенный всполохами возбуждения, трепета, беспокойства и, кажется, даже ревности?.. А в голове только и вертится мысль: «Целовать, целовать, целовать», — и Арсений понятия не имеет, кому она принадлежит. В следующую секунду вместе с эмоциональной волной накрывает и физическими ощущениями. Арсений открывает рот и стонет голосом Антона, когда чувствует, как не его член сжимает тугая задница. Как же это всё… слишком. Арсений судорожно толкается бёдрами вперёд, пользуясь возможностями позаимствованного тела и загоняя так, как ему бы самому понравилось, до упора. Он едва не задыхается от восторга и наложенных друг на друга ощущений и тут же кончает, начиная в теле Антона и очухиваясь со спермой в заднице уже в своём. — Что всё это значит? — ошалело хлопает он ресницами и не сдвигается ни на миллиметр, снова смотря в уже зелёные глаза напротив. — Мы соулмейты, — Антон усмехается уголком губ, но Арсению кажется, что это уже истерическое. Антон однако наваливается на него, целует в щёки, уголки губ, закрытые веки. — Что и требовалось доказать, Арс, — счастливо смеётся он и снова пришпиливает его бёдрами, забив на то, что вообще-то он кончил. Или это кончил всё-таки Арсений, а возбуждение Антона в его теле не нашло выхода, и тот снова готов?.. Арсений открывает глаза и снова смотрит на Антона, только сейчас осознавая: — Мы соулмейты, — трепеща от восторга произносит он, а затем визжит так, что вся парковка в курсе его счастья. Антон смеётся, наклоняется снова и целует-целует-целует. Минуту спустя, он снова начинает двигаться в нём, теперь уже мягко и плавно, будто никто из них не собирается кончать; они просто хотят замереть в этом моменте навечно, занимаясь неспешным влюблённым сексом и доставляя друг другу удовольствие. — Я люблю тебя, — шепчет Антон и утыкается ему в висок, наконец останавливаясь, но всё ещё оставаясь внутри. — Хотел закрепить этот факт, — мурлычет. — И я тебя. Кажется, уже целый месяц, — тихо признаётся Арсений в ответ, чувствуя острое желание уснуть, измученный переполняющими эмоциями — своими и чужими. Антон задумчиво смотрит в ответ, будто хочет что-то спросить, но в итоге только снова легко двигает бёдрами, вырывая из Арсения очередной стон. Кажется, его задница никогда больше не будет прежней: Антон решил там поселиться. — Кончишь? — спрашивает он, поглаживая Антона по скуле, понимая, что иначе они в жизни не сдвинутся с места. — Я тысячу лет назад кончил, — фыркает Антон влюблённо. — Просто возбуждение не спадает. В тебе… слишком хорошо. А ещё я охуел, когда, ну… мы поменялись телами, душами… и я это почувствовал… Как ты это ощущаешь… Будто ты… Короче… — Антон смущается, хотя казалось бы, чего ещё им друг перед другом стесняться, — Я понял, как тебе это нравится. Когда я в тебе, — и снова вжимается всем телом и все их пазы встают по местам, словно его член — необходимая деталь в механизме стыковки их космических кораблей. Арсений снова зарывается в чужие волосы и не сдерживается, наконец: плачет. Он ведь, кажется, уже и надеяться перестал, что такой человек действительно существует, который полюбит его со всеми его трещинами и комплексами. А Антон лежит на нём на заднем сиденье тачки, которая явно ему мала, и целует во влажные щёки, нашептывая что-то потрясающе хорошее.***
Арсений неловко пытается поправить на себе заляпанную своей спермой рубашку — он даже не понял, как это произошло, но, с другой стороны, там вся тачка испачкана, так что не удивительно; Антон застёгивает штаны и выбирается из машины первым, чтобы дать Арсению хоть какое-то пространство для манёвра. — О, поздравляю, — слышит Арсений голос Усовича и любопытно выглядывает, опуская стекло. — Наконец работать начнёте, — говорит Ваня, будто ему вообще когда-либо было интересно, кто работает и где. — Мы соулмейты, — одурело повторяет Антон, видимо, спеша поделиться новостью со всем миром и немедленно. Арсений чувствует, как лицо трескается от этого антоновского желания. — Я знаю, — просто отвечает Ваня и жмёт плечами. Лицо его не меняется ни на йоту, даже становится ещё более скучающим — хотя казалось бы. — В смысле, ты знаешь, — прыскает Антон. — Мы сами только что узнали. — Я ещё в курилке понял, когда вы цапались там. Так только пенсионеры, тысячу лет живущие друг с другом, цапаются, — равнодушно говорит он. — Я и Димку спросил, он сказал, что скорее всего так и есть. Типа, очевидно. На этом откровении он поправляет свою сумку и движется в сторону своего «Пыжика». Антон переводит задумчивый взгляд с его спины на Арсения, после чего машет рукой и садится на пассажирское сиденье. Арсений в душе ликует: даже со стороны было видно, что они созданы друг для друга! — Слушай, я чёт так и не понял, — тянет Антон, когда Арсений наконец садится за руль, и они выезжают с парковки. — Я сначала подумал, что дело в любви, но ты сказал, что уже месяц как… Да и я, ну, не вчера, — Антон прочищает горло и добавляет уже тише: — Прости, что не сказал раньше… Арсений качает головой: — Я тоже мог сказать. Оба хороши. Главное, что разобрались! Антон ласково улыбается и продолжает мысль: — Так вот, если мы оба уже были влюблены, то почему соуловость определилась только сейчас? Не могло же это произойти просто из-за того, что мы признались? Это же, ну, физиологический процесс, а не заклинание. Арсений задумывается на минуту, но в итоге кивает, соглашаясь: он ещё может поверить, что соуловость в случае Антона могла быть завязана на чувствах, но на слова, произнесённые вслух? Бред какой-то. — Не знаю, Шастик, — пожимает плечами он, когда они уже паркуются у дома Антона. — Может, мы вообще не должны были быть соулмейтами, но выторговали это у судьбы… Я не знаю, но мне всё равно. Я просто счастлив. И Антон согласно целует его в губы.