и даже слова здесь излишни.

Аояги блуждает по холодным осенним улицам. состояние буквально отображается в его глазах — такие же серые, потухшие, потемневшие, будто бы беспросветно затянутые тучами. леденящий ветер сбивал с ног, гоняя желтые листья по улицам. они бились об окна, падали на землю, отрывались от пустевших деревьев и улетали в неизведанное далёко. очередной конфликт. очередная ссора. пора, когда отец Тойи будто бы молотком бьет по его мечтам и надеждам, разбивая на мелкие осколки своими словами о том, что такой сын ему не нужен. такой.. это какой? неужели не найдется человека, что примет синеволосого со всеми его странностями и предпочтениями? с кем он может побыть собой, не притворяясь кем-либо еще..? Аояги, подавляя беззвучные всхлипы, стучится в дверь дома Акито. к отцу он возвращаться точно не собирался, по крайней мере, какое-то время. может, хоть в этом месте его не отвергнут?

***

наконец, единственный человек, который принимает Тойю таким, какой он есть, стоит перед ним в дверном проёме у порога. Акито понимает. понимает без слов все, что происходит на душе у сероглазого. понимает то, как порой ему важно, но сложно выплеснуть все эмоции, что накопились за долгое время. принимает, приглашая в тёплую гостиную, отдавая тому свою кофту, чтобы Аояги совсем не замерз. кладет руку на содрогающееся плечо, просит высказать все, что тот чувствует. Шинономе позволяет Тойе отчаянно прижиматься к нему, что есть силы. позволяет его редким слезам капать на плечи. позволяет хрупким бледным рукам сжимать ткань его рубашки в крепкой хватке. гладит по двухцветным волосам, говоря о том, что пока зеленоглазый рядом, с ним ничего не случится. его губы замирают в еле заметной, заботливой улыбке. и даже слова здесь излишни. рассвет они застают в обнимку.