Гроза всегда ассоциировалась у него с чем-то плохим. Вспышки молнии били в самое сердце, пусть и были на огромном расстоянии от него, а громовые раскаты напоминали взорвавшую чью-то машину бомбу. Кричали, пытались достучаться о том, что он не человек. Только он так думал.
Гром и взрывы, как он помнит, были с того момента, как его выкрали из лаборатории. До этого — сплошная пустота. И всё это до сих пор. Взрывы, вспышки, грохот, боль.
Накахара Чуя ненавидит грозу. Если, конечно, ненавистью можно назвать то, как он всегда сворачивается калачиком у Дазая на коленях, прячась и зарываясь носом в собственную рыжую чёлку и домашнюю майку шатена.
А Дазай привык. Он всё понимает. Он не собирается осуждать. В такие моменты он просто гладит Чую по голове и успокаивает почти без слов. Только иногда он тихо шепчет что-то и прикрывает глаза. Он называет это моментами душевного единения.
Далеко не каждый такой момент они запоминают. Они никогда не говорят об этом. Они никогда не будут использовать такие моменты в ссорах, пытаясь что-то доказать. Они спрячут это в глубине своих душ.
— Всё хорошо, Чуя. Всё в порядке.
Всё хорошо, пока ты рядом. В такие моменты, да и вообще. Всё в порядке, пока ты здесь.
Говорить этого в ответ не нужно. Дазай и так всё знает. Этот засранец всегда всё знает. От мысли об этом Чуя тепло улыбается.
Гроза всё ещё бушует. Гром гремит, молния резко вспыхивает на чёрном небе.
Это была не совсем ненависть. Это был страх.
Страх, который Чуя поборол. И от этого он не начнёт любить грозу, но всё ещё будет приходить к Дазаю и сворачиваться калачиком на его коленях.