Размышления у зеркала

Нежно коснувшись поцелуем метки, Чэн Цянь отстранился, прекращая нависать над Янь Чжэнмином. Легче поймать мотылька в ладони, чем уличить Монетку за редкой нежностью. Во всём виноват подходящий момент и слабое, весеннее солнце, протягивающее яркие лучи в комнату, заливая и раскрывая двух бесстыдников на кровати, лежащих в клубке из взаимных объятий. — Сяо Цянь, подожди, — раздается недовольное гудение в груди, на которой лежит Чэн Цянь, — Ты собрался сделать это сейчас? Имей совесть! — Монетка улыбнулся, заставая врасплох Янь Чжэнмина, не ожидавшего такой подножки, от которой его сердце болезненно затрепетало. Что бы Чэн Цянь не попросил, ему разрешат и принесут на блюдечке. Его старший брат занял почетное первое место среди влюбленных дураков. Чэн Цянь не уступал. — В последний раз они ворвались посреди ночи. Им нет никакого дела до приватности, — Чэн Цянь помедлил с продолжением, — Хотя я сказал Ли Юно, что собираюсь разобраться с проблемами нашей императрицы, — — Ты что?.. — Забудьте про блюдце с сердцем: этот маленький негодяй заслужил убраться из его комнаты прямо сейчас и не возвращаться ближайший месяц…неделю… «Глава клана, разве это наказание не для этого засранца? Дай ему позволение и он убежит в припрыжку. Страдать придется тебе.» — тоскливо подумал Янь Чжэнмин, вздыхая от бессилия. Он покосился на Чэн Цяня с немым вопросом: «Ты действительно запретил им врываться и не мешать развратным утехам?». Уловив на себе недоверчивый взгляд, Чэн Цянь измученно улыбнулся: «Ты стал настолько невыносим, что Ли Юнь сам попросил меня об этом». Кто вообще вздумал бы решать душевные проблемы весенними делами? Маленький воробей приземлился на ветку у окна. Он стал случайным свидетелем сокровенной любви, но его мозг размером с горох больше интересовался ползущей по коре гусеницей. Вдруг другой заинтересованный той же добычей воробей также сел на эту ветку. Завязалась птичья драка, сопровождающаяся чириканьем. Два охотника улетели выяснять отношения, а толстая гусеница продолжила ползти вверх, ничего не заметив. Чэн Цянь знал, что его брат охотнее сдастся под натиском действий, нежели расспросов. Безмолвно он продолжал целовать человека напротив. От того по-прежнему пахло орхидеями. Множество слоев шелковых одежд обнимали стройное тело. Губы — приглашающие лепестки бархатного цветка, глаза — бездонная тьма желания. С момента открытия горы прошли годы, полные слез и радости; они давно притерлись к телам друг друга, но душа никогда не чувствовала окончательного насыщения. Как замечательно, что никто из них до сих пор не стал бессмертным. Тихо скользнула ткань, приоткрывая голую кожу поверх подтянутых мышц торса. Тупые клыки зацепились за выступающие ключицы, оставляя след. Нервный вдох и винные цветы внезапно растворились, не оставляя и послевкусия. На задворках мыслей у Чэн Цяня появилось темное, неприятное разочарование. Конечно, ци заклинателя легко убрала незначительные повреждения. Напротив их кровати стояло медное зеркало в человеческий рост. Нетрудно догадаться, кто использовал его чаще всего. И в этот раз привычка любоваться собой прекрасной орхидеи сыграла не в ее пользу. Чэн Цянь уловил движение чужих глаз, удивленно проследив за ним: было действительно неловко смотреть за собой со стороны в такой момент. Однако, помимо легкого смущения, заставившего его шею гореть, возникшее недавно тёмное грязное чувство внезапно усилилось. — Старший брат, ты любуешься собой даже в такой момент? — недовольство в голосе Чэн Цяня смешалось с его отстраненным лицом. — Чему ты тут возмущаешься? — Янь Чжэнмин знал, как это выглядит со стороны, но он не был в этом виноват, — Или Сяо Цянь хотел бы, чтобы взгляд старого лиса принадлежал ему одному? — Его самодовольная улыбка действительно обворожила бедного ученого. — Нет, моя императрица имеет полное право наслаждаться своим телом, — Янь Чжэнмин почувствовал неладное, когда стало уже слишком поздно: его толкнули и ладонь ударилась о гладкую, отражающую поверхность. Последнии слои одежды спали к ногам. Он просто свалился с кровати. Искусственная обертка красива, но без нее голое тело имело свое природное очарование. Черные волосы спустились шелком по округлым плечам и прямой спине, ничуть не прикрывая талию и бедра. По крайней мере, Чэн Цянь не испытывал никакого сожаления, наступив на хвост тигра. Прежде, чем всё закончилось шумной руганью, нахальная монетка спустилась следом, перекрывая возмущения очередным поцелуем. …. «Я…не совсем человек». Тело Чэн Цяня из кровавой плоти давно умерло на том злосчастном острове, смешавшись с бесчисленными частичками песка. Он создал себе новое из куска нефрита, шагнув через пропасть между живыми созданиями и мертвой стихией. Отринуть низменные желания людей для него должно быть гораздо легче, чем большинству совершенствующихся. В конце концов, ему не надо противостоять удовольствиям тела, если их нет. Но смотря на старшего брата, его жалкая, человеческая душонка бунтовала, умоляя усладить себя любыми пятью способами. Чэн Цянь покорно соглашался. — Брат, это красиво? — — Убирайся! — Чэн Цянь прижался своей щекой к щеке Янь Чжэнмина, обхватив того руками со спины и взглянув через чужое плечо на отражение раздраженного лица главы. С близкого ракурса было видно, как краснеют уголки его персиковых глаз, скрытые под вуалью дрожащих ресниц. При людях они ограничивались легкими касаниями, ведь окружающих бы просто стошнило, увидь они жмущихся друг к другу птах за закрытыми дверьми. Медное зеркало пускало кривую рябь по силуэту людей перед ним. — Разве ты никогда не смотрел на себя так?.. Неужели есть то, чем ты не успел полюбоваться? — «Я прихорашивался, кретин, а не занимался самоудовлетворением на своё же лицо!» — отчаянно плевался в мыслях Янь Чжэнмин. — Какая собака укусила твой зад??! Прекрати нести чу- ай! — Задушное шипение осело на губах. — Хватит отвлекаться, старший брат, прошу, наслаждайся, — Янь Чжэнмин едва посмотрел на себя в зеркале, как у него тут же закружилась голова: его тело, в одних открытых верхних одеждах, более похожих на прозрачный туман, сидело на полу с раскинутыми ногами, пока чужая, бледная рука вдавливала в него свои пальцы, отдающие холодным ци. Как бесчеловечно по отношению к нежным…частям. Больше он не смел опускать глаза, но и наверху его не ждало ничего пристойного. Белая грудь вздымалась, растягивая мышцы с костями, а его лицо…о, его чудное лицо пребывало в состоянии между растерянностью и злостью, что придавало образу некоторое очарование… Нет, Янь Чжэнмин отдавал себе отчет в своих наклонностях, но он никогда не думал смотреть на до боли знакомые черты в подобном образе. Было ли это более отвратительно или же завораживающе притягательно? Монетка, на что ты толкаешь своего брата? Он же не сможет смотреть на зеркала ближайший месяц, не вспоминая обжигающе холодное тело позади себя!.. Никто не помешал ему закрыть себе рукой глаза. Однако, от чего-то это сделало еще хуже. Влажные звуки и ощущения усилились, поймав в свою липкую ловушку наслаждения. Костяшки и мягкие подушечки пальцев вырывали ноты из его горла, гладя кожу словно лепестки цветка. — Сяо Цянь, ха, Сяо Цянь, мелкий вредитель! — «Прекрати этот цирк и позволь поцеловать тебя». Сгорать от вожделения удел живого. Мальчик, выросший без внимания, цеплялся за крохи любви, словно тонущий в бурной реке за соломинку. Окружавший холод стал частью его нутра. Какого же подобному ребенку встретить человека, готового отдать ему свою жизнь? Сто лет ожидания звучит так грустно… и приятно. Это неправильно, но старая змея на дне души извивалась кольцами, мерцая глянцевой чешуей: «люби меня, желай меня, смотри на меня». Бедному, старшему брату не повезло бросить мимолетный взгляд на зеркало в их комнате во время весенней ночи. Нефритовое тело не избавило человеческую душу от её хода мыслей. Бабочки в поле хотели есть, греться под солнцем, танцевать парами и прожить свой краткий миг, длинною в пару недель. Заклинатели отличны от простых людей — они забыли, кем были в самом начале своего пути в этом мире. А ведь нет ничего слаще, чем момент для существа, рожденного смертным.