Die, die my dear

— Боже, — удивленно воскликнула Эмма, — когда ты успел все подготовить? В камине уютно потрескивали дрова, а в вазах повсюду стояли красные розы, наполняя воздух одуряющим ароматом. И где только он умудрился раздобыть столько посреди зимы? — Я приезжал днем, — Клаус прошел к столику и открыл бутылку шампанского. Эмма рассеянно посмотрела в окно, откуда виднелся занесенный снегом причал. Сколько же бесконечно долгих летних вечеров они провели здесь, наслаждаясь друг другом. — Клаус… — она легонько шлепнула его по руке, — что ты делаешь? — А что такого? — он настойчиво стянул лямки ее купальника. — Мы здесь одни, кроме меня тебя никто не увидит. — Сюда может забрести лесник, — она покраснела, почувствовав как легкий ветерок коснулся ее обнаженной груди. — Ну хорошо, Schatz, раз ты так стесняешься, у меня есть идея получше, — он хитро улыбнулся. — Клаус! — от легкого толчка она упала в воду и тут же почувствовала как сильные руки обвили ее талию, а горячие губы прильнули к губам. — Ты помнишь? — тихо спросил он. — Что именно? — нарочито удивленно ответила Эмма. Клаус усмехнулся, не сводя с нее глаз. — Обещания любить меня, что бы ни случилось. — А ты? — не отводя взгляда, ответила она. — Я делаю для тебя больше чем ты думаешь, милая, — серьезно ответил он и привлек ее к себе, накрывая ее губы своими. Сердце Эммы защемило от тоски — так он целовал ее в той, другой жизни, где она была ему небезразлична. Возможно ли что перед ней прежний Клаус, а не циничный, переломанный войной полковник? Вряд ли. Он такой же, как всегда. Суровый взгляд с легким прищуром и абсолютно нечитаемое выражение лица, под которым легко можно спрятать любые эмоции. Или их полное отсутствие. — Я хочу выпить за тебя, дорогая, — то ли ей почудилось, то ли действительно в его улыбке мелькнуло что-то хищное. — Все эти годы ты была для меня замечательной женой — любящей, преданной, верной. Шампанское ледяным шаром прокатись по ее горлу и она нервно сглотнула. Мог он узнать про Хайна? Нет, это исключено. Она слишком хорошо его знает. Разве он улыбался бы как ни в чем ни бывало любовнику своей жены? А что бы он сделал с ней? Уж явно не устраивал такой романтический вечер. — Ты сегодня такая серьезная, — шутливо упрекнул он и взял с каминной полочки старую фотографию в рамке. — Эта девчонка любила смеяться без повода. — Жизнь идет, мы взрослеем, меняемся, — отвернулась Эмма. Легкий флер романтики словно улетучился. Ей захотелось напомнить ему, что он своими руками убил в ней ту смеющуюся девушку. Обида, гнев, боль и смирение на грани усталого равнодушия — вот к чему она сейчас пришла. — О чем ты думала тогда? — Клаус аккуратно поставил фотографию обратно. Мечтала о том, что скоро мы поженимся и у нас будет самая крепкая, счастливая семья. — Уже не помню, — холодно ответила она и допила шампанское. Клаус отвел взгляд, уголок его губ чуть дернулся. Неужели ее слова задели его? Вряд ли. Скорее он чувствует, что теряет контроль. Его мало заботили ее чувства, но все же он привык к тому что она словно открытая книга. Ну что же, пусть привыкает и к тому, что отныне ее сердце для него закрыто. — Держи, — Клаус снова наполнил ее бокал. — Шампанское нужно пить холодным. — Пожалуй мне хватит, — покачала головой она. Клаус вопросительно выгнул бровь. — Я хочу запомнить эту ночь. — Поверь, ты точно ее не забудешь. Под его пристальным взглядом Эмма допила шампанское. Клаус отошел к тумбочке и повозился с патефоном. — Потанцуем? Она медленно кивнула. Забытая уже мелодия их любимой песни… Почувствовав как на ее талию легли теплые ладони, Эмма прикрыла глаза, позволяя обнимать себя и двигаясь в такт. Она вдруг вспомнила как волновалась, когда Клаус первый раз пригласил ее на танцы. Отец не позволял держать дома никаких пластинок, кроме классической музыки и танцевать ее тайком учила подруга. Клаус был первым, кто поцеловал ее, с кем она лишилась невинности и с кем она впервые проснулась. Значило ли это что-то для нее — определенно, а для него? — Чему ты улыбаешься? — руки Клауса настойчиво поглаживали ее через ткань платья, спускаясь ниже на бедра. — Вспомнила как переживала что оттопчу тебе ноги, когда ты пригласил меня в «Розеншталь». — Не думаю что я заметил бы это, — усмехнулся Клаус. — Я тогда ломал голову как поладить с твоим отцом. — То есть ты уже тогда решил, что у нас все серьезно? — недоверчиво рассмеялась Эмма. — Глядя на женщину, мужчина всегда знает сколько она будет ему принадлежать — неделю, час или всю жизнь, — снисходительно улыбнулся Клаус. Эмма медленно отвела взгляд. Ее прекрасная сказка уже давно обернулась разочарованием. Нет, и оказывается не было никакой любви — она всегда была для него трофеем. Этот мужчина никогда не будет смотреть на нее с таким восхищением как Хайн, искренне интересоваться ее мнением и разделять интересы. Клаус прижал ее ближе, резко, почти до боли. Прикосновение чересчур агрессивное и по нервам проносится сигнал что-то не так, но это ощущение быстро испаряется под напором его языка. Поцелуи его тяжелые и горячие, кружат голову и парализуют тело. Они подчиняют себе ее волю и душу, неторопливо стирают ее воспоминания о другом. — Давай поднимемся наверх, — сбивчиво прошептала Эмма, когда он нетерпеливо подтолкнул ее к дивану. — Хочу сейчас, — хриплый голос Клауса доносится до нее сквозь тяжелое дыхание. Он расстегивает ремень, нетерпеливо возится с пуговицами и спускает брюки. Его член, качнувшись, прижимается к животу. Одной рукой он обхватывает его, другой тянет ее затылок. Эмма почувствовала себя оглушенной — такие ласки были между ними не впервые, но никогда он не вел себя так требовательно, властно. Она подняла глаза — взгляд Клауса был затуманен похотью. Словно загипнотизированная она медленно подается вперед и обхватывает губами головку, дразняще ласкает языком. Клаус не может сдержать хриплого стона больше похожего на рык, когда она сжимает плотнее губы и осторожно двигается вперед, принимая его глубже. По тому, как его член подрагивает с каждым новым движением, понимает что ему нравится. Эмма потянулась, чтобы обхватить его рукой, но он не позволяет, давая понять, что она должна все делать ртом. Горячие пальцы сжимаются на ее подбородке и тянут голову вверх. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? — его голос звучит низко, опасно, пробуждая похоть и покрывая ее тело ознобом. Вопреки всему она почувствовала возбуждение — непривычно тяжелое, густое, словно патока. Рука Клауса требовательно сжала ее волосы, надавливая, погружая член глубже. Он ударяется в заднюю стенку горла, заставляя вонзить ногти в обшивку дивана. Эмма чувствует себя потерянной, задыхаясь от эмоций и остроты ощущений, поэтому он начинает двигаться сам. Трахает ее рот, входя в нее максимально резко и глубоко. Никогда еще он не овладевал ей так… по-животному, словно желая полностью поглотить. Клаус резко выходит, и сдавив член рукой, быстро водит по нему. Сперма сочится у него между пальцев, капая на пол, частично остается на ее губах. Твердая ладонь ложится на ее шею, словно хочет погладить. На одном дыхании, он шипит «Глотай», после чего его пальцы сдавливают горло. В глазах Клауса по-прежнему бушует похоть и что-то еще темное, властное, заставляющее беспрекословно подчиниться. Эмма послушно сглатывает, ощущая терпкий вкус в горле. — Никогда не забывай что ты — моя, — его язык уверенно раздвинул ее губы, двигаясь такими же властными и яростными движениями, какими только что вколачивался своим членом.

***

Душный запах роз преследует ее и в спальне. — Расстегни платье… Крошечные пуговицы на удивление легко поддаются ее дрожащим пальцам. Клаус неторопливо подходит к ней, проводит ладонями по плечам, сбрасывая платье к ее ногам невесомым облаком. — Ляг на кровать, — спокойно произносит он, но тем не менее это звучит как приказ. Ее сердце стягивает острым неприятным чувством. Хочется разрыдаться, но слез нет. Она покорно опускается на белоснежные простыни. В конце концов она сама ведь так решила, разве нет? Ей уже нечего терять — гордость, наивность, ее любовь — он растоптал все. Клаус неторопливо стянул рубашку, повесил ее на стул, затем расстегнул брюки. Внезапный проблеск животной страсти бесследно прошел и он снова стал собой. Будет ли он снова с ней груб? Или ограничится торопливым соитием, как это было в последние месяцы? Эмма невольно вспомнила полные любви касания Хайна, ласковые слова что он шептал ей. Ее пальцы нервно смяли край одеяла. Это надо просто перетерпеть. — Что с тобой? — Клаус мягко коснулся ее подбородка, приподнимая лицо. — Ты весь вечер сама не своя. — Тебе показалось, — тихо ответила Эмма, и чтобы избежать ненужных вопросов, обвила рукой его шею. Вопреки ее опасениям Клаус касался бережно и даже нежно, но с каждым мгновением все явственней сквозь эту осторожность прорывался хищный голод и желание, сдерживать которое у него, судя по всему, уже едва хватало самообладания. Он гладил, трогал все более откровенно и жадно, целовал напористей и жестче, прикусывая губы, глубоко проникая языком в рот, прижимался плотнее — и все это странным образом не было неприятно Эмме. Она поймала себя на том, что не испытывает желания прекратить, что принимает каждую ласку с настороженным ожиданием следующей, без восторга, но и без отторжения. Он неторопливо стянул бретельки ее лифчика, оголяя грудь. — Как же ты красива, — он захватил сосок губами, чуть кусая его. Эиип почувствовала как ее бросает в жар — только он так смотрел на нее, задерживая жадный и собственнический взгляд на каждом сантиметре тела. В следующее мгновение он опрокидывает ее на спину, перехватывает ладони резко и грубо. Сильные пальцы смыкаются вокруг тонких запястий и разводят их в стороны, прижимая к кровати. Его губы касаются ее шеи, груди, плеч, оставляют поцелуи нежные и настойчивые, пламенем опускающиеся на кожу. Он кусает и посасывает соски, играет с ними языком, облизывает и целует. Впивается, вгрызается в нее с таким упоением, что ей хочется кричать. Она как всегда беспомощна перед ним. Открыта. Уязвима. Чувства обостряются до предела, терзают и изматывают, приносят удовольствие, которое растекается по телу словно жидкий яд. Хочется освободить руки, чтобы ощутить колючие волосы под своими пальцами, прижать его голову еще ближе к груди, ноющей и набухшей от долгих ласк. Хочется перестать получать такое безумное наслаждение от одной лишь мысли, что она целиком в его власти. Сейчас его глаза не голубого оттенка, а будто черные, как смола, заставляющие тонуть. Клаус склоняется ниже, упирается лбом в живот, щекочет и согревает чувствительную кожу над пупком своим дыханием. Ее трясет от его прикосновений. От того, как его пальцы издевательски-дразняще поглаживают чувствительную плоть прямо через белье, словно не замечая, как она выгибается им навстречу. Клаус переместился ниже, устроился между разведенных ног и принялся целовать ее живот, внутреннюю поверхность бедер, нежно покусывать кожу. Опираясь на одну руку, другой скользнул под тонкую ткань трусиков. Эмма не смогла сдержать прерывистого стона, когда он медленно провел пальцами по влажному лону, задевая клитор. Колени дрожали от его дыхания, заставляя ее шире раскрывать ноги. Череда нежности и грубости, невесомые отпечатки языка и укусы. Клаус рывком стянул трусики, отбрасывая их куда-то в сторону. Наслаждаясь ее тихими вздохами, он развел ее ноги шире. Не прекращая ласкать языком и губами, проник внутрь двумя пальцами, и неторопливо начал двигать ими, прокладывая путь с каждым разом все глубже. — Так значит этого тебе не хватало? — глухо спрашивает он, проводя пальцами между ее бедер и размазывая влагу. — Чтобы с тобой обращались как со шлюхой? Эмма протестующе дергается, но тяжелая рука опускается на ее живот удерживая на месте. — Пожалуйста… — простонала она, зарываясь пальцами в его волосы, когда он медленно проводит по складкам языком, целует неспешно и чувственно. Но он будто специально дразнит еще больше — то замедляется, плавно проводя расслабленным языком по входу, то касается клитора, пальцами помогает себе, массируя разгоряченную плоть, заставляя балансировать ее на грани. Вожделение перемешалось со стыдом. Это было так унизительно и одновременно восхитительно. Эмма не хотела, чтобы он останавливался, но и сказать этого не могла — остатки гордости не позволяли. Снова хочется запустить ему в волосы ладони — прижаться ближе к губам. Но он надавливает на живот свободной рукой, так что не пошевелиться. Такой беспомощной рядом с ним она еще никогда не чувствовала. И когда его ласки сменяются на безжалостные, это захватывает так сильно, что становится на все плевать. — Не останавливайся…— срывается с ее искусанных губ и громким эхом отдается в висках. Его губы сильнее сдавливают клитор, слегка оттягивая, пальцы проникают глубже и ее словно сметает вихрем острого наслаждения. — Schatz, … — прошептал он на ухо, до боли сжав ее в своих объятиях. — Кажется у меня получилось заставить тебя забыть обо всем… Почувствовав что его возбужденный член упирается ей в бедро, Эмма снова ощутила как низ живота стянуло приятным спазмом. Она потянулась, чтобы обнять, прижаться ближе и Клаус припал к ее губам долгим медленным поцелуем. Эмма несмело обхватывает ладонью его каменный от желания член и сжимает пальцы, лаская, но он мягко отстраняет ее. Проводит ладонью по ее телу от груди до живота, едва касается пальцами и усмехается когда из ее губ срывается нетерпеливый стон. — Мне так нравятся твои стоны, — горячо шепчет на ухо Клаус, проводя влажной головкой между влажных складочек. Словно издеваясь, он входит мучительно медленно, а затем подается вперед, поднимая ее и усаживая на колени. Эмма покорно приподнимает бедра, медленно опускаясь на его член. Обхватив ее талию, он не позволяет ей вести — насаживает на себя, задавая ритм. Его движения резкие, сильные, они подчиняют с первых секунд, заставляя терять разум. Рука Клауса сильнее сжимает ее бедро, вторая скользит по груди, сминает, больно тянет сосок. Эмма чувствует предательский жар внизу живота, пугаясь своей реакции на эту грубость. И перестает понимать, кто из них движется навстречу друг другу. По губам Клауса скользит удовлетворенная усмешка и он поднимает ее ягодицы, опуская на себя, ускоряя темп и входя глубже. Его рука обхватывает ее горло. — Тебе ведь хорошо со мной? Глядя в его невероятные глаза, которые сейчас кажутся бездной, Эмма осторожно кивает, не в силах отрицать очевидное. — Только потому, что не с кем было сравнить? — глаза Клауса сужаются, смотрят изучающе, оценивают ее реакцию. — Я никогда об этом не думала. Он приподнимается и вонзается в нее глубже, жестче, сильнее, затем резким движением опрокидывает, подминая под себя. А потом снова начинает двигаться, все быстрее и исступленней, сильнее и глубже, словно желая взять сполна, и Эмма со смятением поняла, что не может сдерживать новые стоны, которые он выбивает из нее каждым яростным толчком. Ее ресницы намокли от непроизвольно выступивших слез. Наслаждение накрывает волна за волной, остро, огненно, не оставляя ни единого шанса — и она обессиленно обмякла в его руках, подчиненная, придавленная к смятой постели. Клаус кончает несколькими секундами позже, продолжая быстро и жестко двигать бедрами. Эмма прижалась губами к его шее, вдыхая запах кожи и стискивая его член внутри себя в такт выстреливающим струйкам спермы. Долгое время Клаус лежал неподвижно, не выпуская из железной хватки, едва заметно перебирая ее волосы, и жарко дышал в висок. Эмма медленно провела ладонью по его влажной спине между лопаток. Он едва заметно вздохнул, приподнялся, опираясь на локти, и посмотрел на нее долгим пристальным взглядом. Она расслабленно улыбнулась — приятная усталость погружала в полусонное состояние. — Спи, — он ласково коснулся ее щеки. Эмма прижимается к его груди, все еще не веря что он ведет себя так словно и не было этих месяцев безразличия и отчужденности. Она поймала себя на мысли что ей отчаянно хочется поверить ему снова. Что есть шанс вернуть их любовь. Ведь когда-то они были так счастливы.

***

Она проснулась от холода и сонно потянулась в поисках одеяла. Руку сдавило неприятной тяжестью и она услышала металлический звон. Эмма испуганно распахнула глаза и медленно повернула голову. Безумие… он не будет, не станет! Эмма зажала рот ладонью, прерывисто всхлипнув от нарастающей паники. Ее бросило в холодный пот, как если бы она оказалась на тонком льду. Осознание собственного положения накатило всей сокрушающей мощью. — Клаус?!