Ночь. Окделл и седун. Вараста.

— Ваше сиятельство! Господин прымпердор! Ваше сиятельство! Из походно-полевой палатки герцога Алва навстречу Шеманталю вышел Курт Вейзель: — Ты чего тут шумишь? Ночь на дворе! Господин командующий только что лёг спать и велел его до утра не беспокоить по пустякам. Утром всё доложишь. — Так я это… — Адуан запустил большую пятерню в свою густую шевелюру. –Тут до утра никак нельзя! Парнишка евоный один в степь ускакал! Чего с ним там седуны до утра сделают-то… Подумать страшно! Они ведь в плен-то наших не берут… А если и берут, так это ещё хуже… –Ричард?!.. — Старый артиллерист быстро сделал шаг навстречу Шеманталю. — Так возьми своих, езжай и верни его! И весь разговор! Скорее! Разведчик тут же растворился в темноте, свистом подзывая верного волкодава Лово. Вейзель оглянулся на палатку Алвы и прислушался. Всё было тихо. «Вот и хорошо. Пусть спит. Это не дело — после нескольких суток на ногах, да выпив снотворное по ночной степи скакать… А Шеманталь справится сам, помоги ему Создатель!»

***

Под огромными звёздами чёрного степного неба оруженосец первого маршала Талига и проэмперадора опалённой войной Варасты Ричард Окделл гнал лошадь всё вперёд и вперёд. Всё равно куда. Лишь бы подальше. От людей. Ото всех. От него… От монсеньора… Глотая на лету слёзы, задыхаясь от встречного ветра, то и дело погоняя уже устающую скакать во весь опор Сону, Ричард не услышал позади себя звуков погони. Вдруг его грудь и плечи что-то крепко сдавило, с обжигающей силой выбивая дыхание прочь. А в следующий миг Ричард уже вылетел из седла и больно ударился со всего размаха о землю. Дальше была только темнота.

***

— Ну шыто, ощнулыся? Пара ударов по щекам вернула Ричарду сознание. Он хотел было осмотреться, но тут же понял, что глаза крепко завязаны. Во рту кляп. Дик попытался пошевелиться. Нет. Руки и ноги связаны, а что-то широкое удерживает его стоя и притягивает к дереву. Да, точно — дерево. Дик чувствовал его грубую кору всей кожей спины и ног… «Что?! Кожей? Я что — без одежды?!..» Ричард забился в своих путах как муха в паутине. — Ощинулся. Кырасывый… Тыпер моя дыбыча. Совысем моя будыш. Нэ дыргайся. Нэ пымошет. Тыпер ты за высех мэнэ отывэтыш. А тывои пытом сымотрыт на тыба быдыт. Дика охватила паника, когда он почувствовал на своей коже холодное прикосновение острой стали. А захвативший его в плен снова хрипло зашептал: — Жалыко, шыто тывои былызыко совысэм… Рот нэлызя разывезат. Шум мынога будэт… А я бы посылушал како кырышать будэш… Мыныога кырышать… Гырыомка кырышать… Дик почувствовал, как острое лезвие впивается в его плечо и содрогнулся всем телом. Но уже через секунду выпрямился, поднял голову навстречу своему мучителю и так замер. Жгучая боль как будто прочистила его мысли и смыла весь страх. «Если уж мне суждено умереть здесь и сейчас, я умру достойно!..»