Мои любимые истории.

Персонажи: Смоленский, Тверской. Примечание: Время действия - современность. Тверской не плакал на людях. Даже если ему очень хотелось, даже если большой ком перекрывал горло, мешая дышать, в носу неприятно свербело, а глаза предательски краснели, он находил в себе силы улыбнуться во весь рот. И все проходило, отступало и не возвращалось, до поры до времени. Но наедине, иногда, он беззвучно плакал, давясь слезами и зажимая себе рот. Такое было в детстве, когда он не понимал, что делать и как жить, когда все, казалось, ополчились против него. Такое было в страшные времена войны, когда смерть и ранения дышали в спину так близко, что было страшно оборачиваться. Такое было в плену в последнюю войну, когда слезы ужаса сами катились из глаз, и он ничего не мог с этим поделать. Такое иногда случается и сейчас, когда накапливается много всякого дерьма и деть его просто некуда. Он же солнышко, маленький лучик, зеленоглазое чудо для всех, кто его знает. Он подбадривает, веселит, отвлекает тогда, когда все плохо или еще ужаснее. Он всегда запрещал себе плакать при братьях и сестрах, да и вообще при людях, чтобы их вера в его постоянный яркий свет не разрушалась. Это было бы слишком жестоко по отношению к ним. Но один человек в доме все же знал его тайну. Узнал он ее случайно, просто не вовремя зайдя не в ту дверь. В общем, как всегда узнаются все тайны. - Э-э, Тверщина, ты че... Эй... Братан?..- отдавая Смоленскому должное, он практически не испугался и не впал в ступор, увидев на полу беззвучно рыдающую фигуру, свернувшуюся в маленький беззащитный комок. Слезы текли по чужому лицу ручьями, капая на пол и оставляя темные лужицы на деревянных досках, хриплое дыхание слышалось через раз, а рот был зажат ладонями, чтобы из него не вырвалось ни единого всхлипа. - Брати-иш... Ну... Ну чего ты...- рассеянно пробормотал блондин, ногой захлопывая дверь и садясь на пол рядом, поднимая обессиленного друга и заключая в объятия. Неловко поглаживая по волосам и прижимая к себе так крепко, как только можно было, Смоленский бормотал какие-то глупые слова насчет того, что все хорошо и просто отлично, что не стоит плакать и что вообще не надо было убегать. В общем, занимался тем, что обычно делал сам Тверской. - Ну все, харэ... Вся футболка уже мокрая из-за тебя,- добродушно проворчал Смоленщина, растрепывая брату волосы и легко приглаживая их обратно. Редкое и глубокое дыхание стало более частым и размеренным, а на спине скрестились чужие руки, царапая ногтями спину. Тверской уткнулся лбом в чужое плечо, тяжело выдыхая и шмыгая носом. - Прости,- смущенно буркнул он спустя какое-то время,- Я... Так вышло. Я больше не буду. - Харэ заливать-то!..- хмыкнул Смоленский, который знал, как тяжело жить вечно, особенно когда некуда выплеснуть эмоции. У него для этого были стена и кулаки. Тоже действенно, хоть и болезненно. Тверской стыдливо смолчал, понимая, что обещание и правда из разряда несбыточных и не плакать за сотни лет жизни немного странно. Все они плакали. Это нормально. - Уж мне-то можешь плакаться. Друг, брат, как-никак,- немного обидчиво фыркнул Смоленский, снова растрепывая чужие жесткие волосы.- Солнце наше тверское... - Ахах, сам такой,- раздался тихий смешок, а Тверской отстранился, вытирая щеки ладонями и улыбаясь сквозь слезы, как первые лучи солнца проглядывают сквозь тучи после бурного, но короткого летнего дождя.