Мои любимые истории.

Персонажи: Тверской, Пруссия, Германия. Примечание: Время действия - 1941-ый год. Тот, кто не сломлен, всегда вызывает гордость, как и тот, кто продолжает улыбаться, несмотря ни на что. Даже когда было больно и все казалось настолько плохим, что хуже только в Аду, он старался улыбаться. Растягивать губы в веселой улыбке и смеяться вместе с братьями, чтобы одному было не страшно. Но теперь он был один. И теперь ему правда было страшно. В комнате пусто, тихо и одиноко. Он пытался петь первое время, чтобы как-то разбавить это одиночество, но к нему пришли и избили, разбив губу, и теперь было больно открывать рот. Но он тихо мычал себе под нос какие-то мелодии, хлопая себя по коленкам, чтобы отстучать ритм. Это было весело. Первые часа два. На третий день даже стены, казалось, зловеще хохотали и пытались его придушить. Поэтому по ночам он не спал, а внимательно следил, чтобы его не убили. Потому что страшно, а улыбаться больно. Да и не с кем тут, в сыром и холодном подвале одного из домов, улыбаться. Раздался железный лязг, а потом скрип открываемой двери. Вышколенные солдаты, как всегда двое, тут же подхватили за руки, сажая на единственный стул и связывая кисти рук железной проволокой за спинкой. И ноги привязывая к ножкам стула, зная, что от него можно ожидать всего. И только после этого в комнату заходят два мучителя, в немного потрепанной зимней форме, с красивыми сияющими крестами на груди, высокие и статные, как на подбор. Не то что худой мальчишка с растрепанной копной темных, колючих волос, привязанный к стулу в одной лишь рубашке и штанах. - Живой,- констатировал весьма очевидный факт Пруссия, задумчиво потирая подбородок и глядя на пленного, который выглядел, конечно, плохо, но еще было куда стремиться. - Живой,- подтвердил Германия, покачав головой и кладя руку на плечо брату.- Он на тебе,- дверь скрипнула и закрылась за немцем. На замок ее не запирали, но за ней остались дежурить двое военных с оружием. В пленного был приказ стрелять, если он будет пытаться вырваться. - Как там Псковский?- тихо хихикнул привязанный к стулу парень, любопытно поднимая голову и исподлобья глядя на Пруссию своими большими изумрудными глазами, которые наталкивали на мысли о том, что он ведьма. Только при этом парень. Звонкая оплеуха пришлась ровно на синяк, оставшийся после избиения. Голова мотнулась, будто тряпичная, но на губах парня засияла улыбка, складывающаяся из бледных, избитых губ. - Значит живой... Молодец, братишка,- хмыкнул он, сплевывая кровь на пол и облизывая губы, на которых открылись только-только зажившие ранки. Прусс недовольно нахмурился, доставая тонкую плетку, которой обычно бил пленных. Всех, кроме одного, которому, по старой памяти, доставалось сильнее и больнее за малейшую провинность. - Он умрет, как и ты, Тверщина. Как и все вы,- уверенно сказал он, глядя на привязанного к стулу пленника. Оккупация продолжалась уже полмесяца, но парень не показывал слабости или каких-то признаков нормальной реакции. Он смеялся, шутил, спрашивал как дела у его братьев и сестер, передавал им приветы и всячески развлекал сам себя и всех, кто его охранял в этом подвале дома на самом отшибе города. - Да ладно тебе, тевтонец,- весело прижмурил Тверской изумрудные и сверкающие глаза.- Ты же боишься нас. Боишься Пскова? Ну, скажи. Обещаю, я никому не расскажу!.. - Заткнись!- плетка наотмашь ударила по лицу, оставляя яркий багровый след на скуле парня, вовремя успевшего немного отвернуть лицо, чтобы удар не пришелся на глаза. Все-таки хотелось оставаться зрячим. - Ну прости...- Тверской тяжело выдохнул, морщась от боли в рассеченной и набухающей коже.- Тут пусто и не с кем поболтать. Грустно, знаешь ли... - Поболтаешь со Смертью,- недовольно прошипел немец, снова ударяя плеткой, на этот раз уже с другой стороны. Кожа рвалась, кровь текла по лицу, но Тверской продолжал улыбаться и тихо смеялся сквозь хлещущие звуки ударов. Через несколько мучительных минут Пруссия успокоился, тяжело дыша. Избитый пленный парень откинул голову назад, хрипло пытаясь вдохнуть носом, сплевывая кровь, наполнившую рот. Выглядел он ужасно, но все равно глаза продолжали гореть неубиваемым огнем оптимизма. - Сегодня мы нашли партизанов. Слышал выстрелы на рассвете? Это они попрощались с жизнями,- немец хмыкнул, брезгливо вытирая кровь с плетки.- Где засели остальные? Отвечай. Тебе же скучно тут. Вот и поговорим с тобой. - Не-е... Ты мне разонравился,- Тверской сдавленно хихикнул, хотя больше этот звук походил на бульканье. Еще один удар пришелся ровно на свежую рану, заставив вскрикнуть от боли, крупно содрогаясь. - Говори. А то будет больнее, ты же знаешь,- уверенно кивнул Пруссия, который выплескивал свою злость на пленных, зная, что те все равно не ответят. Это было гораздо веселее, чем бить бойцовскую грушу. Больше реализма. - Не-а,- Тверской аккуратно мотнул головой, убирая волосы с лица. Разбитые в кровь губы дрогнули в попытке улыбки, а зеленые глаза откровенно издевались, дразня пленителя. Тот отвесил пленному пощечину, заставив его голову мотнуться из стороны в сторону, а потом позвал солдата, говоря что-то на немецком. Тверщина, тихо шипя от боли, любопытно наклонился, чтобы увидеть, куда пойдет солдат. Однако его резким толчком усадили ровно, крепче затягивая проволоку на руках и заставляя ее резать кожу на запястьях. - Раз ты не хочешь говорить со мной, то я сделаю так, что ты замолчишь навсегда,- Пруссия усмехнулся, скрещивая руки на груди и глядя на Тверщину. Тот вопросительно выгнул бровь, все еще сохранив природное любопытство ко всему на свете. - Как же мы тогда с братишками обсудим твой проигрыш, а?- возмущенно и даже осуждающе поинтересовался Тверской, глядя на Пруссию так, будто тот хотел поставить его в угол. На этот раз удар пришелся на плечо, разрывая тонкую ткань рубашки и заставляя капли крови выступить на бледной коже. Конструктивный диалог был прерван со стороны солдатом, который принес что-то Пруссии. Тот кивнул на пленного, а потом снова что-то сказал. Вышколенный немец отдал честь и, подойдя к пленному, грубо рванул на нем рубашку. Ткань затрещала и порвалась, лоскутьями опускаясь на пол. А потом стул и сидящего на нем Тверского поволокли ближе к середине комнаты. Парень тихо что-то бурчал себе под нос о том, что он вагончик и злой немецкий паровозик тащит его куда-то. - Ну и что ты придумал?..- заинтересованно спросил Тверской, раны которого постепенно заживали и начинали покрываться легкой корочкой. В связи с войной и оккупацией его регенерация проходила в разы медленнее, но все же позволяла ему выживать после всех побоев, которые настигали его за его непослушание. - Сейчас увидишь, Тверщина,- почти что ласково сказал немец, доставая из свертка длинную полосу колючей проволоки. Острые и отточенные металлические концы торчали в разные стороны, зловеще отблескивая в белом свете, льющемся из окошка под потолком. Резкий толчок прямо под дых заставил Тверского согнуться, задыхаясь, но его насильно выпрямили, толкая на спинку стула так, что деревянные планки стали давить на острые лопатки. Поставив ногу в высоком сапоге прямо между худых мальчишеских ног, Пруссия усмехнулся, хватая Тверщину за волосы и оттягивая его голову назад. Парень зашипел, скашивая глаза, чтобы видеть, что делает немец. Проволока, согнутая в одном месте, больно врезалась металлическими кольями в кожу, когда Пруссия одел это "ожерелье" на парня. По бледной коже потекли красные бусины крови. Однако на этом прус останавливаться не захотел. Раз за разом он сгибал неподдающуюся проволоку, оборачивая ее вокруг худой шеи, вроде не сильно, но делая так, чтобы металл легко впивался в кожу. Тверской большими глазами смотрел на него. - Видишь, теперь ты на поводке, маленькая северная сучка,- немец усмехнулся, держа в руках концы проволоки.- Скажешь, где движение сопротивления? - Не скажу...- едва слышно шепнул парень, все нервы которого были так напряжены, что он даже не мог шевелиться. Но губы все равно легко изогнулись в улыбке. Пруссия пожал плечами и резко дернул концы проволоки в разные стороны. Металл затянулся на шее долговязого зеленоглазого паренька, разрывая кожу и мышцы, впиваясь в мясо и застревая там, раня связки и превращая крики боли в неразборчивое сипение и бульканье. Горькие слезы бессилия потекли по щекам, скапливаясь на ресницах и стекая по щекам, мешаясь с кровью. - Теперь ты никогда не сможешь смеяться, Тверщина.