"Мечтатель – если нужно его подробное определение – не человек, а, знаете, какое-то существо среднего рода."
Фёдор Михайлович Достоевский
Степан Трофимович Верховенский. С него-то всё и началось. Он-то и закрутил всю эту воронку, создал благие намерения, ведущие в ад. Он начал сочинять сказки ещё тогда, когда народ был всем доволен. Просто сел и начал писать. О том, что мир вокруг прогнил, стал некрасивым, вовсе и не идеальным, не таким, как в век античности, эллинского просвещения, когда люди служили ещё возвышенным идеалам, не видели никакой грязи. Верховенский и теперь не хотел ничего замечать. Он любил бездушное искусство, с безликими фразами о прекрасном, с абстрактными словами... Это хорошо в теории, в наслаждении поэтическими строками, если подобное хранить в себе, но не нести в массы. Но Степан Трофимович жизнь положил на свою идею. Так сказал,чтобы быть значимым. Кто же знал, что эта самая идея погубит другие жизни, если сможет все-таки проникнуть в массы? Он злодей поневоле. Он вовсе не хотел... Добрый по нраву, Верховенский желал просто создать рай на земле. Правдой могло бы оказаться , что он верил в сказки, считал, что если каждый возжелает хорошего, то и будет происходить каждый день. Но как раз именно из таких надежд и происходит самый лютый хаос. Просто потому, что мягким и неразборчивым "пророкам" не хватает силы, внимания, вдумчивости, чтобы разобраться. Степан Трофимович-то был инфантильным. Во многом наивным, даже слишком. Именно поэтому Варвара Петровна, сильная женщина старого порядка, и прибрала его к своим рукам. Один он бы не выжил... Это было сразу понятно. Но госпожа Ставрогина и сама совершила ошибку. Она слишком , даже чересчур, была влюблена в идеи своего старого друга, видела в них что-то сладкое, а оттого приятное и безобидное. Она не верила в его антиутопии, но считала Верховенского гениальным. Она восхищалась им, барин развлекал её, скрашивал скучные дни. Варвара Петровна во многом потакала ленивому и, пожалуй, не особо старательному Степану Трофимовичу, позволяла ему проводить дни и ночи за бессмысленной, никогда не кончающейся писаниной, так как действительно считала, что он когда-нибудь создаст что-то талантливое. Но за десятилетия Верховенский так ничего и не сделал... Кем их посчитали в Петербурге? Клоунами, провинциальными идиотами, фриками? Они ничего не вознесли, лишь раззадорили воздух. Над ними посмеялись, посчитав наивными детьми... Холодное, высокомерное столичное общество, которое точно не захотело бы хорошей жизни для всех, чего требовал Степан Трофимович. Но суть в том, что он и изложил это дело неправильно, в свойственной ему сладкой и неясной манере. Нужно ли было это, актуально? Нет... То, как он описывал проблему, не смогло бы зацепить людей вокруг, даже если немного Верховенский был прав. Барин говорил, что любит свою страну и её благодатный воздух, верит в её святость и одновременно не согласен с системой. Тогда это было сложно истолковать, сложно понять, легче просто отнести к еще одной изощрённой прихоти "содержанца" Ставрогиной. Но тем не менее нужным людям основа, созданная Степаном Трофимовичем, потом и пригодилась. Как же так – спросите вы? Серьёзный, добродушный, безобидный господин. И нанёс своему сыну величайшую обиду, боль от предательства. Как он смог так его упустить, как не заметил разгорающегося прямо возле себя пламени? Всё дело в его невнимательности? Или в том, что Верховенскому-старшему вообще не стоит верить? Какой парадокс... Степан Трофимович вовсе не своими идеями, не писаниями, не деятельностью вовсе, повлиял на ход истории. А только тем, что своим отношением к сыну, даже отсутствием всяких отношений, смог породить семена злости и разочарования в душе Петруши. И тот, отторгая в себе всё, что было связано с его отцом, решил пойти против всего, во что верил. Степан Трофимович хотел построить сладкую утопию? Хорошо, Петруша покажет ему его же идею, воплощенную в жизнь, только в более изощрённой форме... Медленно, не на виду у такого слабодушного и инфантильного отца, чревоточина , пришедшая из холодного и высокомерного Петрограда, покрыла полностью собой "золотое яблоко революции", прогрызло в нём зияющие до самого основания сомнительные дыры. А Верховенский-старший пребывал в неведении. Ему казалось более полезным сидеть дома и именно так что-то нужное изобрести, чем попытаться разобраться в реальной жизни. О чем болтает молва? Наверное , это и неважно... Степан Трофимович в белых одеяниях... Он называл себя историком, блюстителем русской свободы и возможным её просветителем. Это легко, если все хозяйственные дела быстро решит Варвара Петровна. А Верховенский-старший не хотел опошляться, говорить о примитивных темах, о том, что каждый день происходит, что на слуху, чего нужно бояться и собирать сплетни. Он мог признаться даже вслух, перед толпой, что старинные, уже давно произошедшие события интересуют его куда больше прежде всего тем, что их можно рассматривать со стороны, долго рассуждать о величии тех или иных сторон. Древние войны, античность и даже тот же Наполеон – всё звучало красиво, все было явлением хоть и спорным , но отдалённым от жизни настолько, насколько и уже неактуально. Зато значимо и вовсе не так грязно, чем те события, что происходят на данный момент. Степан Трофимович не хотел задумываться о том, почему в городе начинаются скандалы и люди то и дело начинают задумываться о разделе имущества... Его Шекспир и идеи просвещения не имеют ничего общего с этими неприятными, злободневными разборками. Верховенский их презирал. И не скрывал этого. Он не любил род людской в подобной ипостаси. И не думал, что в жизнь их маленького городка все-таки вмешаются. И, когда на легендарном губернаторском Балу его все осмеяли, не поняв красивую и затейливую речь, записав в один ряд с самодовольным писателем-эгоистом, некрасиво и режуще хохотали... Верховенский наконец понял, что не желает этим людям никакого добра. Он любил тех, кто был плодом его воображения, а вовсе не эту похотливую толпу. Другой нервный, красный господин, начинающий свой призыв о панике с быстрого, обрубающего взмаха рукой, был более понятен. Степан Трофимович же так ни о чем и не догадался. О страшном замысле собственного сына он узнал самым последним... ...Барин прогуливался в белом пальто посреди городской площади. Идеальная,ослепительно-светлая ткань одеяния грязи не знала. В таком пальто и ощущаешь себя особенно. Вне бешеной толпы, оборванных и злых простолюдинов, в смешанном крике высказывающих свои претензии. Толпа бесновала, возмущалась, что-то орала. Верховенский смотрел на происходящее расширенными глазами. Где-то на заднем ряду раздавили страшного старика. Что это за неприглядная реальность? Зачем люди его идею рушат, пачкают? Увидел – и ужаснулся. А останавливаться уже поздно... Революция уже несётся вперёд на всех парах. Несётся сюда. И не имеет ничего общего с тем, что Степан Трофимович пытался создать... Последний акт перед катастрофой. Перед смертью Верховенский странствовал. Убежав от "давнего друга " Варвары Петровны, проявив вместе с ней очередные детские обиды пожилых людей, он еле нашёл дорогу. Забрел в деревушку и блаженно там умер. Жил блаженно и так же закончил. Мечтатель в белом пальто, завершивший свою историю так бесславно. Он в ответе за то, что получилось со всей страной, но разве случайность ли это? Или, может, изначальная порочность этого "чистого" господина и не могла вывести к чему хорошему...