Неудавшееся счастье

— Лизонька, я ведь желаю тебе только самого лучшего, — он приторно улыбается, следя за слезящимися тёмными бегающими глазами напротив. Гладит большим пальцем руки‌ скулы и щеки, продолжая наблюдать за трясущимися губами. — Отцепись от меня, мудак! — вскрикивает, когда её за подбородок тянут ближе к себе. Девушка бьёт по руке, озлобленно глядя на лицо перед собой, не перестающее пугающе улыбаться. Из кабинета напротив сидящих на больничной лавке выходит женщина в белом халате с не менее тошнотворным выражением лица. — Андрющенко, тебе разве не помогают назначенные таблетки? С прошлой нашей беседы, на мой взгляд, ты стала только хуже вести себя, — в стенах её головного мозга отдаётся едва ли слышно, звеняще, ненависть. "Я давно не пью никаких таблеток, тварь ты.." — больше всего хотелось сказать в ответ. Но она молчит, пока доктор продолжает донимать: — Может быть, вместо таблеток, тебе стоит вводить лекарства, к примеру, внутривенно? так, видимо, ничего не усваивается, — мерзко усмехается, поправляя белоснежный халат. — Заходите в кабинет, — говорит, удаляясь. Лизе страшно. Девушка понимает, что сейчас они всё узнают, и дома ей будет очень нехорошо. Но она также осознает, что терпеть это больше не может. И потому, когда Хиккан первый входит в комнату, оборачиваясь, он видит лишь пустоту. Он матерится громко, злостно, начиная хамить персоналу и бегая из стороны в сторону. А Андрющенко тем временем бежит так быстро, что даже самые маленькие дети разбегаются невпопад. Она вылетает из здания больницы, поскальзываясь на тонком льду и падая. В голове вновь ничего хорошего, а ноющие и без того колени начинают болеть ещё сильнее, несмотря на что она встаёт и бежит дальше. Отталкивает деда у калитки, отчаянно дёргая за ручку двери. Когда она наконец открывается, Лиза выбегает за пределы больничного двора. Бежит, куда глаза глядят, бежит так, чтобы никто не увидел и не нашёл. Лиза выбегает на трассу, выбегает в одном свитере без горла, свитере моем, и вельветовых брюках на низкой посадке. Ей холодно и страшно. Тревожно. Она постоянно оборачивается. Лиза перед собой держит трясущуюся руку, по крайней мере, старается, пытаясь привлечь внимание. В борьбе с холодом параллельно пытается и прыгать вверх, но тщетно. Долго ждать не приходится, и на обочине останавливается небольшой грузовик с пузатым мужчиной средних лет за рулём. Он открывает дверь, и Лиза, не задумываясь, залезает в салон. Мужчина пытается разговорить, спросить, что случилось, параллельно отвлекая; шутит, глядя на пустую трассу, и не убирает рук с трясущихся, разбитых в кровь коленей. Он много говорит о своей дочке, мол, та так похожа на неё, но Лиза не слушает. В её ушах на данный момент - белый шум; ей абсолютно ничего не важно, и она ничего не хочет, слушать его - тоже. От водителя пахло дешёвой водкой и сигаретами, прокуренный голос эхом отдавался в голове. В салоне звучит старый шансон, окна закрыты и включен обогреватель. Работает он так, будто ему платят, а платят, по-видимому, очень мало. Лизе даже не важно, куда они едут; она хочет оказаться как можно дальше. Пусть сейчас этот странный тип напоит её тем странным чаем из бордового термоса, в каком, вероятно, смесь препаратов, пусть начнёт проводить пальцами по коже чаще и грубее, пусть сделает плохо; но ей кажется, что хуже уже некуда. Её высаживают на старой автостанции, откуда она сама, не зная как, добирается до центра. Там, под вопли старых бабушек проезжает зайцем, и вновь падает на высоких ступенях, на выходе. Тело болезненно ноет, но его на сломанном лифте тащат семь этажей, и два пешком, потому что девять старый лифт не вывезет. Я открываю Лизе дверь, совсем не готовая к визиту; на голове две косички, заплетённые на отвали, на худом теле домашняя одежда. Я поначалу, ничего не понимая, впускаю девушку в квартиру и даю собственноручно связанную кофточку на пуговицах и штаны, а потом слушаю рассказ. Обнимаю, завариваю чай, и всё вроде как ничего, но в дверь снова слышен стук. Настойчивый и громкий, максимально пугающий, какой поправляет грубый голос. — Дверь открывай, я знаю, что эта шлюха у тебя, — молчит, молчит и молчит, и мы обе молчим, прижавшись к такой тонкой, явно не спасающей входной двери. Слышим громко один, очень грубый и звонкий толчок; он пытался выбить дверь. — Я сломаю её сейчас, — угрожает он, явно не ожидая, что через пару секунд дверь быстро открывается и закрывается. Лиза остаётся внутри, вот только обладательница квартиры вылетает в подъезд, злостно прижимая гостя за воротник к стене. — Я ебальник тебе сломаю сейчас, мудлан. Что ты здесь забыл? Портишь людям не только жизнь но и двери. Пошёл вон отсюда. — Лиза где? — хрипит, пытаясь освободить шею от удушья. — Меня не ебет, где твоя Лиза, спишь с ней ты, ты и должен знать, — отнекиваюсь, когда Хиккан отшатывается, быстро мотая головой и уходит на трясущихся ногах. Город окутывает темнота. Редкое зимнее солнце заходит за панельные дома, и на смену алому закату приходят мерцающие звезды на синем небе. Свет горит лишь в одной моей комнате — на кухне, где около еле работающей железной батареи и сидит замёрзшая Лиза. Она обнимает того кота, которого мы всё-таки решили забрать, и, смеясь, рассказывает анекдоты. Кутается в небольшой краешек старого одеяла, прижимая к себе спящее животное. Лиза отпивает чая, кивая в ответ на мои сногсшибательные истории, продолжает звонко смеяться. По батарее нам стучит соседка снизу, вероятно желающая уснуть, но громкие песни из плейлиста Елизаветы и кипящая вода в кастрюле на конфорке заглушает недовольные вопли. — У меня, кстати, есть вино, — говорю невзначай, но Лиза обращает внимание. — Пробовала когда нибудь? — вопрошаю я, пронзая взглядом отходящую от стен штукатурку. — Нет.. А стоит? — Конечно стоит. Всё когда то нужно попробовать,— отвечаю с лёгкой улыбкой, вставая из-за стола. Я из нижнего ящика достаю бутылку красного, ставя с лёгким звоном на стол. — Ой, а мы же чай.. — Одно другому не мешает, — ставлю на поверхность треснувший бокал. Только один, потому что второй разбитый давно валяется на одной из российских свалок. — Хахахах, мы из одного будем? — Мне в падлу кружки мыть а второго нет.. Наверное, — мы обе смеёмся, открывая алкоголь. — Ты первая, — Лиза ставит передо мной бокал, и я в момент опустошаю его. Лизе вино понравилось, но девушку развезло. Развезло конкретно. Лизе весело и хорошо, но она слишком рассеяна и наивна. Она смеётся с убегающего кота и искажённых в её глазах шторах лишь после пары глотков. Тянется выпить ещё, но пальцы перехватывают. — Ууу.. хватит на сегодня, милая, давай, нужно спать уже идти, — приговаривая, смотрю на неуклюжую девушку и тихо посмеиваюсь. — Чего ты ржёшь, помоги мне! — её язык забавно заплетается, искажая речь, с чего я, хватаясь за живот, буквально качусь по полу. С горем пополам Андрющенко определяется спать на диван. Одевается в чужую ночнушку и включает на маленькую громкость рандомный тупой сериал. — Блять, ты такая красивая, — Лиза запинаясь разбрасывается комплиментами, трогая пряди пышных волос на моей грязной голове. Она неумело целует, собирая их в хвост и пытается снять с меня футболку. — Всё, Лиза, мы спим. — Ты хочешь спать со мной? — Господи, Андрющенко.. руки тебе связать галстуком, чтобы ты меня не трогала? — Лиза молчит, а позже продолжает посмеиваться. Она, несмотря на указание, целует в плечи и скулы. Обводит руками тонкую шею, оставляя поцелуи на бледных лице и теле. — Лиза, блять.. — теперь даже мне самой не ясно, от усталости или стеснения я ворчу на неё. — Хватит, всё! Сил моих нет.. - Андрющенко валят на кровать, насильно прикрывая одеялом. — Лиза, спи, сказала! Через время она и правда засыпает, вот только во сне закидывает на меня свои ноги и сжимает грудь, пока я тихо матерюсь и терплю под ухом пьяное дыхание.