(sevrui cateriui-o fostui atens)
ᅠ ᅠ Чонгук через силу заставляет себя открыть глаза. Он лежит в пышном одеяле, среди вороха подушек и с подложенными под матрасы грелками с горячей водой. Тепло хоть немного, но успокаивает боль в его утробе и во всём теле, не позволяет той проникнуть дальше и затронуть органы. Омега тяжело дышит и хрипит при попытке сесть, терпит неудачу и вновь валится на мягкую перину под собой. Рядом тут же оказывается чья-то фигура, и Чонгук вздрагивает от неожиданности и испуга. По инерции, ожидая лишь неприятностей, жмурится и отшатывается в сторону, выставляя вперёд руку открытой ладонью. Желание, умолять оставить его в покое и не трогать, уже крутится на кончике языка, а слова готовы вот-вот сорваться с сухих губ, но Чонгук чувствует мягкие прикосновения к своим пальцам. Нежное касание, невесомая ласка по бледной коже и поспешные, утешающие слова знакомым тоном: — Это я, nin Majestui. Тэхён прикасается к нему осторожно, сжимая уверенно протянутые дрожащие пальцы и прижимая их к своей груди в области сердца. Тяжёлые удары под кожей заставляют омегу насторожиться, но в следующую же секунду расслабиться и позволить утянуть себя в объятия. Альфа с виноватым видом, который не скроет даже стальная уверенность и ледяное спокойствие, прижимает к себе мужа, мысленно прячет его за своими плечами и спиной, закапывая себя самого за проступки. Не смог защитить Чонгука, не смог должным образом обеспечить безопасность того, кто занимает в сердце тёмного короля самое важное место, предназначенное лишь для него одного. Омегой, что сейчас в его руках податливо и доверчиво обнимает в ответ, прячет лицо на широкой груди и тихо плачет, роняя горькие слёзы страха на атласную ткань королевской рубашки, Тэхён живёт и дышит. Сердце не на месте от осознания того, что причиной всех этих перемен в его маленьком омеге является он сам… Оно пропускает удар за ударом, когда Чонгук едва слышно шмыгает носом и пытается незаметно утереть влагу с щёк. Невыносимо знать и видеть, но быть бессильным против чужих эмоций. — Nin dilthen, — Тэхён шепчет в макушку, разглаживает на вздрагивающей спине водопад запутавшихся после сна кудрявых волос, окутывает своими феромонами. Его слова заставляют Чонгука поднять голову вверх, сквозь мутную пелену рассмотреть осунувшееся любимое лицо с заметными тенями под глазами. Пальцами омега очерчивает острые скулы под смуглой кожей, те самые тени и веки, под которыми лишь опустевший взгляд. Белые волосы небрежно собраны на затылке в косу с выбивающимися прядями, словно король очень торопился и не воспользовался помощью слуг. Чонгук тянется к суровому лицу со сдвинутыми к переносице бровями, обнимает ладонями за щёки, оставляет короткий, невинный поцелуй на поджатых губах и сдувается, когда не находит в альфе ответа на ласку. Тэхён втягивает через силу воздух ноздрями, прикрывая глаза, от злости на самого себя едва ли не сжимает до боли нежную талию ладонями, но заставляет себя держать эмоции и желания в узде, когда тот, кто пострадал из-за него, рядом. У Чонгука кожа — нежное масло, она способна легко рассечься от резкого жеста, и альфа боится рядом с ним даже вдохнуть, не то, что касаться в подобные моменты. Омега опускает голову и сжимает пальцы от беспомощности на воротнике рубашки короля. Контраст размеров, цвета их кожи, даже волос и глаз — всё вызывает в обоих невыносимую, сбивающую с ног волну эмоций, которую и словами то описать невозможно. — Почему мой король на меня совсем не смотрит? — Чонгук спрашивает это шёпотом, едва слышным, но одновременно таким громким в адской тишине вокруг них. Даже шорох одеяла в неторопливом движении ног, кажется, не может испортить атмосферу. Тэхён прекрасно слышит каждое слово, сказанное его мужем, физически ощущает ту боль, что внутри омеги скапливается от подобных действий со стороны альфы, но не может по-другому. Вина всё ещё гложет и, наверное, никогда не перестанет касаться его души, напоминая раз за разом, что по его милости и невнимательности омега подвергся такому риску! Тэхён от беспомощности готов взвыть, но молча поджимает губы и тянется к своему мужу, касается его, наслаждаясь минутами спокойствия. Он заставляет омегу поднять голову, заставляет встретиться с ним глазами, и Чонгук в который раз замечает на дне нежного и ласкового взгляда то, что его тревожит сильнее своего состояния. — Я чувствую эмоции, мой король, — Чонгук осторожно кладёт свои ладони поверх чужих, сжимает в поддержке, отступать не собирается, потому что сейчас сделать шаг назад означает лишь то, что пропасть между ними может стать ещё шире в следующую встречу. Тэхён погряз в чувстве вины, и это чувство осязаемо в воздухе, от которого омега задыхается. — Ты не виноват. Альфа качает головой, прерывает касания нежные и заставляет Чонгука отстраниться в непонимании. С ним словно не хотят разговаривать, не хотят даже взглянуть, но омега тянется к нему, обжигая о холодные взгляды истерзанные ладони и сердце. Силы кончаются, а они так и не смогли поговорить. Заканчивать разговор на такой ноте омеге как ножом по сердцу, и он хрипит, жмурясь от усиливающейся головной боли. Даже жар от находящегося поблизости тела альфы не унимает пульсирующую силу проклятия внутри него. — Nin mír, тебе нужно отдыхать, — Тэхён предпринимает попытку уложить мужа обратно на кровать, но омега цепляется за него, как за спасительный маяк, жмётся и отстраняться не собирается. Тихий и сдержанный голос успокаивает разволновавшееся очередной разлукой сердце: — Мне необходимо решить вопрос с твоим состоянием, Чонгук. Вурим скоро будет здесь, и он поможет тебе. — Как скажешь, — омега через силу заставляет себя поднять голову от чужой груди, всё ещё попеременно сжимая пальцами предплечья мужа. — Но… я хотел… Тэхён вновь качает головой, заставляя Чонгука замолчать на полуслове. Омега поджимает губы, чувствуя усталость, но на языке всё ещё крутятся важные для него слова, готовые вырваться в воздух, и только настойчивые касания и взгляд мужа заставляют Чонгука улечься на подушки и отпустить лёгкую ткань рубашки из своей хватки. В голову лезут навязчивые мысли, с которыми ослабленный организм не может справиться. Он закусывает нижнюю губу, чувствует, как щёки начинают гореть от смущения и желания ощутить вкус чужих губ на своих. Это колет почти как острая необходимость, а руки чешутся привлечь альфу обратно к себе и заставить не отходить от кровати ни на шаг больше сегодня, потому что боль может вернуться вновь, неожиданно и спонтанно, и только близость с Тэхёном спасает его от головных болей и тянущего чувства во всём теле. Чонгук прячет красное лицо в подушке и оттуда бормочет, еле шевеля сухими губами: — Что со мной случилось? Тэхён хмурится. Рассказывать правду омеге до зубного скрежета больно, ибо ещё никто из дворцовых лекарей не знает, как это проклятие можно снять. По его приказу все лекари заняты тем, что изучают все книги и ценные фолианты, которые только нашлись в библиотеках королевства и древних архивах подземелья. Арадан пообещал, что свяжется с лекарями внешней земли, с которыми знаком лично, чтобы спросить о проклятии уже у них, но пока никакой ответной весточки от него не было. С каждой секундой терзаться сомнениями и переживаниями королю становится все сложнее и сложнее, а разделить подобную участь с ослабевшим Чонгуком невозможно. Тот только ради него сейчас силится терпеть боль, но по появившейся меж бровей омеги складке альфа давно понял — он утомился, его жизненная сила, восстановленная через сон, угасает, медленно покидая хрупкое тело. — Давай дождёмся Вурима и только потом будем делать выводы, ладно? — Тэхён дотягивается до глубокой чаши с холодной водой и небольшим куском материи внутри. Смачивает ткань и осторожно прикладывает к горящему лицу супруга. Чонгук, хоть и вздрагивает от смены температур, позволяет ухаживать за собой и сам льнет к чужим прикосновениям, словно младенец. Его образ, измученный проклятием, кажется Тэхёну ещё более невесомым. Хрупкий и бледный, его омега попеременно двигает ногами под одеялом, переворачивается с одного бока на другой и шипит, не находя удобного положения. Ему тяжело дышать, и грудная клетка, затянутая болью, часто вздымается вверх при попытках втянуть кислорода побольше. — Я умираю? Чонгук улыбается вяло, явно пытаясь пошутить в напряжённой обстановке, но понимает, что просчитался, когда Тэхён напрягается. Омега поджимает губы и тихо просит: — Прости, пожалуйста, — его ладони находят сжатые кулаки короля, гладя смуглую, твёрдую кожу, а глаза ищут тёмный, бушующий взор, чтобы успокоить словами и лаской голубого сияния на дне радужки, но Тэхён упрямо не хочет смотреть на своего мужа, прокручивая в голове одну и ту же мысль. — Мне не стоило так шутить. Тэхён качает головой. Он вынести не сможет, если увидит в красивых глазах капли слёз, поэтому действует быстрее, чем сам это понимает: сжимает в ответ маленькие, но крепкие ладони, тянет их к своей груди, туда, где глухо бьётся его ранее равнодушное ко всем сердце, не в силах сказать, что оно полностью принадлежит мужу. Он жить не захочет, если вдруг омега решит его оставить, но нагружать Чонгука таким бременем король не решается, лишь склоняясь над любимым лицом и оставляя скупой поцелуй на взмокшем лбу. Тихий, но уверенный голос разрушает тишину помещения, словно шелест сорвавшихся с веток осенних листьев: — Войну ради тебя начну, faer nin, миры переверну, лишь бы ты вечность рядом со мной был. Чонгук чувствует, как его щёки опаляет румянец от услышанных слов, но не может ничего столь же красивого сказать в ответ, потому что сознание медленно ускользает в небытие вместе с желанием признаться своему мужу в истинных чувствах. Омега уже не слышит, как открываются двери в его покои, не слышит и осторожный девичий голос с нотками беспокойства. — Дядя, можно мне посидеть с тобой? Тэхён реагирует на посторонний голос мягкой улыбкой, оборачиваясь через плечо в сторону племянницы, которая опять, несомненно, сбежала от своей няни или Юнги. Взгляд девочки умоляет его разрешить ей остаться здесь хотя бы на пару минут, и альфа не может ей отказать и протягивает руку, приглашая. Лаэль стремительно преодолевает расстояние между ними, забирается резво на кровать рядом с правителем и замирает, стеклянными, почти кукольными глазами смотря на замершего в одной позе Чонгука. — С ним всё будет хорошо? Тэхён улыбается. Он обнимает малышку за талию, привлекая ближе к себе, ибо сдержать не может всю ту нежность в отношении любимой принцессы, заставляет её сверкнуть озорством в глазах и засмеяться. Порой он думает о том, как будет прекрасно то время, когда у них с Чонгуком будут дети: похожие на них обоих копии, которые так же, как и Лаэль, будут убегать из-под надзора служанок, будут прятаться от них в саду и радовать всех не только во дворце, но и во всём королевстве. — Конечно, принцесса, — отвечает незамедлительно, стоит смеху девочки утихнуть. Чонгук переворачивается во сне, прячет половину лица под пуховым одеялом. Выглядит, как настоящий ангел. Тэхён взгляда от него отвести не может, так сильно любит и хочет защитить, забрать проклятие себе или хотя бы облегчить ношу. Придумать хоть что-нибудь, что поможет справиться его мужу со страшным недугом и открыть, наконец, прекрасные глаза не на несколько минут. Хочется, как раньше, слышать смех, тонуть в омутах-озерах, прикасаться к горящим от смущения после очередной фразы щекам, целовать… — Дядя, надо принести сюда цветы! Когда Чонгуки проснётся, ему будет приятно видеть цветы! Какие он любит? Тэхён переводит задумчивый взгляд на племянницу, но ответить не успевает — в коридоре слышится шум, далее распахиваются двери и на пороге показывается взволнованный Хосок. Лаэль тихо ойкает на неожиданное появление отца, сползает с чужой кровати и прячется, но альфа пришёл вовсе не за своей дочерью, про побег которой ещё даже не знает, а затем, чтобы взбудоражить Тэхёна одной лишь фразой: — Вурим вернулся. В следующую секунду Тэхён уже рассекает воздух, заставляя встречающихся на пути слуг испуганно отшатываться в стороны и пропускать короля беспрекословно. Лаэль жмётся к боку отца и тихо спрашивает: — Что случилось? Хосок, хоть и не ожидавший увидеть здесь дочь, улыбается и поднимает ту на руки. Девочка весело хохочет, обнимает альфу за шею и жмётся к родному теплу ближе, пока её кружат по воздуху только с одной целью: отвлечь от грустных мыслей. — Кто сказал, что что-то случилось? — Хосок незаметно прикрывает двери в чужие покои, отходит чуть дальше и смотрит на дочь строго, но всё же нежно и ласково, пытаясь сменить тему и щекоча мягкие бока под новым платьем: — Случится у тебя, моя принцесса, если наш папа узнает, что ты опять убежала. Лаэль куксится и складывает на груди руки. Ей совсем не нравится, что папа может узнать об этом и наказать её строже, чем во все остальные разы. Волновать папочку нельзя, она это понимает, но поделать с желанием ускользнуть из-под чужого, навязчивого надзора не может. Ноги сами несут её подальше от служанок окольными путями, поэтому малышка ныряет в разные коридоры и ответвления без страха заблудиться в поворотах и тупиках. — Ну-у, давай не будем говорить папочке! Пожа-алуйста! ᅠ ᅠ ᅠ🍀
ᅠ ᅠ ᅠ Первое, что Вурим видит, когда спешивается с лошади, это Тэхён, рассекающий пространство своей фигурой и сметающий стражу со своего пути ледяным взглядом. В свете последних событий подобная отрешённость на людях достаточно понятна, учитывая, что теперь король не должен показывать слабости перед посторонними, потому как его супруг уже слёг с тяжёлым недугом по вине одного из них. Гонец, которого посылали к нему, рассказал всё подробно и ясно, так что Вурим, как верный советник и придворный маг, встречает своего правителя с готовностью помочь всем, чем сможет. — Ваше Величество, — он кланяется, но Тэхён раздражённо заставляет его выпрямиться жестом руки, не терпит промедления и приказывает пойти следом, при этом всё ещё держа губы сомкнутыми. Слуги перед королём расступаются, кланяются как-то слишком осторожно, словно боятся лишнее движение сделать, хотя Тэхён сейчас полностью игнорирует кружащих вокруг него людей. Вурим идёт следом за ним. Он во дворце уже давно, но до сих пор не может понять все правила дворцовых интриг и действия тех, кто плетёт эти самые интриги. Покушение на короля, желание власти, корона — неужели люди настолько жаждут заполучить это всё, что решаются даже на убийство невинных людей? Плечи Тэхёна напряжены настолько, что это заметно даже сквозь меховую мантию на плечах. Сейчас он с ней не расстаётся, несмотря на то, что она и не нужна ему для поддержания температуры. Он сменяет одну мантию на другую только для того, чтобы впитавшей за сутки его запах укрыть Чонгука и не оставлять его ни на секунду без поддержки, хотя бы с помощью вещей. Из головы не выходят слова, сказанные пленницей, про кровавый пир и повторение судьбы, про дерево, про Чонгука — это всё настолько смешивается в его голове, что думать обо всём сразу он уже не может. Изнурённый, Тэхён доходит до нужных покоев и скрывается в них, пропитанных смешанными природными, пусть и слабыми, запахами. Вурим не отстаёт, но остальным заходить запрещает, плотно закрывая за собой двери. Даже Наггенин, который от Чонгука предпочитает ни на шаг не отходить, продолжает оставаться за дверями, как бы сильно его не беспокоило самочувствие юного короля. — Если сможешь найти решение — проси чего хочешь. Голос Тэхёна заставляет мага перевести внимательный взгляд с кровати на омегу. Хотя Чонгука не видно с такого расстояния из-за кучи одеял и подушек, Вурим ощущает в воздухе слабую связь с магическими полями вокруг него. Сильное проклятие, берущее начало не от сердца, но близко к нему, продолжает распространяться вместе с болью по телу, но медленно и так незаметно, что уловить присутствие магии было невозможно до определённого момента. Вурим качает головой после слов короля и улыбается, подходя ближе к другу. Его ладонь опускается на крепкое плечо альфы в знак поддержки, а Тэхён вздрагивает от подобного жеста, поджимая губы. Черты его лица заостряются прежде, чем маг успевает открыть рот и возразить насчёт цены. — Это не обсуждается. Помоги ему — и я, буквально, исполню всё, что ты пожелаешь. — Отдашь мне своё сердце? Тэхён замирает в неверии. Он убеждён, что подобные слова ему просто послышались, потому что они, чего греха таить, ранят сильнее, чем тысячи стрел, выпущенные ему в спину. Альфа неосознанно вздрагивает и смотрит на мужчину дикими от шока и удивления глазами. Он сам до конца не понимает, что только что услышал. Ему и в страшном сне бы не приснилось, как давний друг вонзает ему кинжал в сердце из-за власти или короны. Ещё и в такое время, когда он особенно уязвим и боится потерять дорогое душе. Король прикрывает глаза, качая головой, чтобы вытряхнуть наваждение и тревогу из головы. Действовать на светлый и чистый разум в подобной ситуации не получается сразу: воспаленный уже порядка пары дней мозг, без достаточного количества сна и питания, отказывается думать о ком-то, кто не является его супругом. Вурим с обеспокоенным лицом оказывается рядом с покачнувшимся правителем. Он придерживает Тэхёна за плечи, помогает опереться на себя и устоять на ногах. Удивляется не меньше, когда альфа смотрит на него гневно и с удивлением, отшатывается и с беспокойством дышит, наполняя лёгкие до отказа. Вурим сам не понимает, что такого сказал, чем вызвал подобную бурную реакцию, но предпочитает списать всё на усталость своего короля и верного, старого друга. Но Тэхён хватается за то место, где неистово бьётся его сжавшееся от страха сердце, и хрипит не своим голосом: — Что ты… сказал? Вурим всё ещё очень обеспокоен. Он переживает за друга, вглядываясь в его черты лица и в дно тёмных глаз. Маг облегчённо выдыхает, когда не замечает внутри повелителя хвори, что поселилась в теле его дорогого супруга. Разобраться хочет во всем, успокоить, но может сейчас только повторить сказанное ранее, но более чётко и громко, чтобы его слова долетели до чужого слуха: — Покажешь мне свою пленницу? Тэхён чувствует, как у него трещит что-то внутри и разбивается облегчением под ногами, вместе с удивлённо-задушенным выдохом и уколом под сердцем, ощутимым и болезненным, но не настолько, чтобы падать без чувств. Облегчение накрывает альфу с головой, но огромный ком в горле всё ещё не даёт сделать полноценный вдох и расслабиться. Его мышцы напряжены до предела. Тэхён до сих пор ожидает подвоха, поэтому Вурим не спешит касаться его, понимая, что потребуется больше времени на то, чтобы успокоить волнующуюся душу короля. Наконец Тэхён кивает, понимая без дополнительных слов, что Вуриму необходимо встретиться с паучихой. Желание рассказать про ту фразу о повторении кровавого пира крутится на языке, но придворный маг успевает произнести раньше своего правителя: — Я спущусь туда сам, хорошо? Попрошу твоего коннетабля, и мы вместе поговорим с ней. А тебе лучше лечь рядом со своим мужем и отдохнуть. То, что Вурим видит перед собой ему совсем не нравится: лишь круги под глазами друга и тонну ответственности на плечах, что гнёт короля вниз, заставляя сутулиться за пределами чужих взглядов. Изнурённостью пропитался каждый сантиметр комнаты, а природный аромат альфы можно было ощутить, лишь если очень постараться. Того мучают не только усталость и страх, но и, кажется, слуховые галлюцинации, потому что больше никак нельзя объяснить эмоции, обуявшие повелителя лишь от одной безобидной фразы. — Не могу, — Тэхён качает головой и через силу, буквально заставляя себя, выпрямляется. — Как я могу отдыхать, когда до сих пор не знаю, как помочь Чонгуку? Вурим закатывает глаза. — Твоему народу, королевству и Его Величеству нужен живой и здоровый король и супруг, — маг, не жалея сил, толкает своего правителя в спину, ближе к кровати. Ворох одеял шуршит, а из-под подушек показывается макушка с тёмными, спутавшимися волосами. Чонгук тихо скулит под нос от боли, но не просыпается. — Ты же слышишь, как ему больно! Я не смогу спокойно лежать рядом, когда он так… мучается. — Сможешь, — Вурим хмурится. Ему очень не хочется этого делать, но отдых королю необходим. Проклятие такой силы снять за пару секунд он не сможет, так что сутки у Тэхёна точно есть, чтобы отоспаться и привести себя в порядок. — Я вернусь, когда найду решение. Обещаю, что сделаю это быстро. Тэхён впервые, возможно, слушается кого-то, помимо своего младшего волевого брата. Он кивает неохотно, смотрит на своего супруга в одеялах с желанием и нежностью, делает шаг к кровати осторожный и тихий, боясь потревожить чужой сон. Вурим выскальзывает из покоев раньше, чем видит, как его король прижимает к себе хрупкое тело омеги. У дверей его ждёт не менее озабоченный Хосок. На его руках Лаэль, дующая губы, и Вурим позволяет себе улыбнуться, смотря на юную и обиженную чем-то принцессу. Не поддаться чарам дочери младшего принца просто невозможно. Вурим, конечно, не исключение. Он с ней здоровается чинно, затем переводит взгляд на Хосока: — Мне необходимо попасть в темницу. Мужчина кивает, напряжённо и с неохотой. Он тоже слышал слова про повторение кровавого пира, но до конца всё ещё не смог понять истинное значение этих слов. Возможно, ответ спрятан под носом и искать двойное дно не нужно, но признать это будет страшнее, чем что-либо ещё. — Не думаю, что из неё можно что-то вытрясти, — Хосок пожимает плечами, хотя выхода другого пока всё равно не видит. Лаэль передаётся в руки служанки. На этот раз альфа строго говорит дочери перед тем, как пойти за Вуримом: — Убежишь ещё раз, моя принцесса, и твои очаровательные глазки не спасут тебя от папиной кары, поняла? Лаэль кивает как воспитанная леди, но стоит Хосоку с удовлетворением отойти, как она тут же переводит взгляд на служанку в ожидании, что та бросится бежать от неё. Однако молодая эльфийка, от страха потерять дочь принца ещё раз, только сильнее цепляется за маленькую ладонь и тянет её на себя. Справиться с девочкой практически нереальная задача: в замке все слуги, присматривающие за принцессой, как один сетуют на то, что ей не передался спокойный характер отца. — Ты уже был там? — Вурим косится на Хосока, нагнавшего его на ступенях вниз. — Один раз. Послушаем, что она скажет тебе. Постепенно света становится вокруг всё меньше. Они проходят через темноту, пока не оказываются в тюрьме под замком. За эту короткую прогулку Хосок успевает рассказать придворному магу всё, что знает сам, и не скрывает при этом тревогу в голосе и надежду на то, что Вурим снимет проклятие. От подобной ответственности, грузом возложенной на плечи, становится трудно дышать и двигать ногами. Практически все надеются на него, но только пока Вурим сам ещё не знает, сможет ли чем-то помочь. — Не стоит так сильно надеяться на меня. Хосок усмехается и пытается разрядить обстановку своей следующей фразой: — На тебя надеюсь не только я, а практически все в обоих королевствах, — чем, видимо, делает только хуже, потому как Вурима от подобных слов передёргивает. Они входят в одиночную камеру. Любой придворный маг вряд ли обрадовался бы перспективе возложения на него ответственности за спасение жизни принца Светлого двора и короля Неблагого двора. Вурим хмурится, но заставляет себя сосредоточиться на том, за чем они сюда пришли. Прямо перед ним прикованная к стене пленница. Цепи на её руках дают ей свободу в движениях на расстояние пяти метров в стороны, так, чтобы она с лёгкостью могла дотянуться до ведра в одном углу и до еды, доставляемой ей через отверстие в двери стражниками, в другом. — Пришёл спасти меня? — её хриплый смех обрывается кашлем, когда она чувствует, как на её шее сжимаются невидимые путы. Хосок хмурится, смотря на скорчившуюся женщину, но Вурим подобными эмоциями не страдает: его разум, к счастью, чист и ясен, лишь груз ответственности заставляет идти на крайние меры в достижении целей. На него надеется Тэхён, так что оставлять его с плохими новостями альфе совершенно не хочется. Поэтому он усиливает хватку, поддерживая магию на расстоянии только взглядом, и предупреждает севшим голосом: — Не будем терять время. Ты скажешь мне всё, что знаешь о проклятии Его Величества, а я, так уж и быть, не стану сворачивать тебе шею. Женщина жадно вдыхает воздуха после того, как её отпускают, и вяло двигает затёкшими конечностями в кандалах. Её нижняя часть практически не двигается. На бледном лице в обрамлении чёрных тонких волос растягивается широкая улыбка с кровавыми губами: — Наш король не проклят, — и смеётся, через секунду уже кашляя кровью, потому что Вурим вновь сжал тиски на тонком горле, в желании поскорее разделаться с сумасшедшей. — Говори. — Я уже сказала! — та качает головой и почти кричит на стоящих перед ней альф. Те не реагируют на подобное проявление эмоций. — Неужели вы не знаете, кто наш король? Или до сих пор не знаете, что в Неблагом королевстве сейчас всего один правитель? Хосок закатывает глаза. Формальности удушают их сейчас сильнее, чем Вурим давит на предательницу своей магией. Маг презрительно фыркает и перестраивается в угоду женщине: — Какое проклятие сейчас беспокоит ненаследного принца Чонгука из Светлого двора и наречённого супруга нашего короля? Говори, иначе сверну шею и насажу голову на пику, а ты даже не успеешь понять этого. По темнице вновь пронёсся хриплый смех на грани истерики. Паучьи ноги задвигались в совершенно сумасшедшем ритме, но женщина продолжала стоять на одном месте, лишь потряхивая перед собой кандалами и тяжёлыми цепями. — Так вы знаете, что вас дурят, и ничего не делаете? Это абсурдно. Кровавый пир повторится, если ваш король ничего не сделает. — Ты знаешь правила. Хосок отходит к стене, когда Вурим вновь применяет удушение, а женщина хрипит. Её выворачивает тем, что за ночь не успело перевариться в желудке. ᅠ ᅠ ᅠ🍀
ᅠ ᅠ ᅠ — Мы не узнали ничего нового, — Хосок задумчиво смотрит вниз, на распростёртые чуть дальше дворца рыночную площадь, дома и снующих между ними жителей. — Она уже сошла с ума и ничего не боится. — Но ей кто-то управляет, — Вурим складывает на груди руки и отворачивается, опираясь на свод балкона. Его задумчивость отражается на лице в виде межбровной складки, что придаёт ему несколько осунувшийся вид. — Яд тоже ей кто-то дал, сама бы она не смогла использовать подобное на ткани и в чае, но мы не знаем, что это был за яд. — Но знаем наверняка, что получить его не так просто, — Хосок закатывает глаза, сжимая кулаки. В его голове вновь мелькает сцена, которой он стал свидетелем в одну ночь в коридорах замка. — Значит, у предводителя достаточно связей и влияния для этого. И я уверен, что крыса засела во дворце. Они с Вуримом переглядываются. Лекарша пока не нашла никаких следов проклятия: ни в королевских покоях, ни на другой одежде, ни в еде — никаких следов, которые могли бы привести их к хоть какой-то зацепке. Это одновременно злит и приводит к отчаянию, особенно с подобным грузом на плечах, как чья-то жизнь и надежда многих. Взгляд мага падает на королевский сад по периметру внутреннего двора и чинно прогуливающихся по тропинкам представителей высшей знати. Найти предателя среди такой толпы будет не так-то просто. Хосок смотрит в том же направлении и замечает бойко движущуюся вперёд дочь. Лаэль весело смеётся, хоть на расстоянии это и не слышно, теряется за голыми ветвями деревьев и вновь показывается на открытых полянах, пока полностью не утопает в разномастных бутонах садовых цветов. Мысли плавно переносят альфу к фиалкам, которые ранее несколько раз украшали покои Чонгука. Но все эти злодеяния с цветами и опасной пыльцой списали на нездоровую ревность леди Литы, и никто больше не касался инцидента с фиолетовыми ядовитыми реками в королевских спальнях. Вурим замечает на лице Хосока изменения и серьёзную мыслительную деятельность, отчего подрывается к нему и внимательно слушает излагаемую суть. Из-за внезапно прострелившей в висках головной боли ему сложно сосредоточиться на словах и разложить всё по полочкам, тем не менее альфа кивает, когда Хосок заканчивает говорить, и неуверенно тянет: — Значит ли это, что следы на шее Его Величества могли быть… чем-то вроде побочного эффекта от пыльцы? Всё вновь упирается в эти проклятые фиолетовые цветы, и альфа отчаянно не понимает, как они до сих пор могут расти на территории дворца и всего Неблагого двора после случившегося с супругом короля? Искоренить их вовсе не получится, потому что тёмные эльфы чтят традиции, а погребальные обряды — священное действо, в которых без фиалок и вовсе не обойтись, но уничтожить их в королевском саду всё равно придётся, пока очередной цветок не одурманил своей пыльцой ослабленного и без того Чонгука. Альфа окидывает взглядом сад, но не находит поляну с кустами фиалок с такого расстояния, потому что сад кажется сплошным чёрным пятном с проблесками магических всполохов от кристаллов. Хосок пожимает плечами: — Но никаких фиалок после отъезда Литы в комнатах не было. Да и сейчас я не вижу в саду ничего, что напоминало бы о них, — внезапно его озаряет что-то вроде мысли-вспышки, которая может оказаться правдой, если удастся расспросить Чонгука более подробно. Хосок тут же делится догадкой со своим напарником, в волнении переходя на шёпот: — Если только Его Величество не скрыл данный факт от всех остальных. Вурим добавляет коротко: — И если садовник не скрыл ото всех, что где-то в замке есть ещё кусты с фиалками. Хосок первым срывается с места, а следом за ним, не отставая, спешит и маг. Они решают разделить обязанности: Хосок, как тот, кому Чонгук скорее сможет довериться, поднимается к покоям короля, а Вурим спускается ниже, чтобы найти садовника и вытрясти у него всю информацию о растущих на территории дворца цветах. Если в саду нет ни намёка на фиалки, значит их могли поставлять из-за черты дворца, например, вместе с едой на кухню, а оттуда уже подкупленный слуга переносил цветы своему покровителю. Нужно отдать распоряжение, чтобы собрали всех слуг в холле и проверить ещё и их. Но всё кажется настолько бессмысленным, что сильнее начинает болеть голова. Вурим пробирается в сад окольными путями, выходя на одну из тропинок. Потревоженные эльфийки от неожиданности вскрикивают, но заставляют себя после извиниться и поклониться представителю свиты короля. Маг особо не обращает ни на кого внимания, сканирует взглядом каждый куст и ищет что-нибудь, напоминающее фиолетовый, но перед ним только неизвестные ему бутоны. Цвета не пестрят, как на внешней земле, в сравнении полумёртвые растения с живыми даже рядом не стоят. Садовника он находит спустя несколько минут бесцельного блуждания по тропинкам. Омега сидит перед каким-то кустом на коленях и рассматривает тонкие маленькие листья увядающего растения, словно может вдохнуть в него жизнь. Вурим не успевает окликнуть его и выйти вперёд, как появляется молодой альфа из знати. Лица магу не видно, но он почти сразу узнает в подошедшем молодого господина Чимина. Он с равнодушием и безграничным терпением наблюдает, как альфа заключает продрогшие ладони садовника в свои и как греет их облаком горячего пара изо рта. Находиться в стороне вечность он не может, поэтому не без наслаждения прерывает любовную идиллию намеренно тяжёлыми и шумными шагами, отчего и омега, и молодой господин, застигнутые врасплох, отпрыгивают друг от друга на метр и испуганно переглядываются. — Господин, — Вурим обращается только к садовнику, который от страха белеет на глазах и сжимается перед придворным магом и бывшим советником в одном лице, — не могли бы вы уделить мне минуту? Намджун неуверенно косится на встревоженного Чимина позади широкой спины альфы и осторожно кивает, ибо отказать помощнику короля не в его приоритете. Да и проблем ему не хочется, если господин Вурим всего лишь собирается сказать, что знает о тайной связи. Но вместо этого взгляд мага суровеет ещё сильнее, а руки, сложенные на груди, напрягаются: — На территории дворца есть хоть один куст или бутон фиалки? — Мой господин… — Отвечай, — отрезает резко и жёстко, заставляя омегу перед ним сжаться сильнее. От такого вида на сердце становится неспокойно, а Вурим от удивления забывает, зачем именно здесь стоит. Никогда ещё он не чувствовал внутри колющее чувство осуждения себя же за подобное поведение, но предпочитает сейчас задвинуть такие мысли подальше. Ему в первую очередь необходима информация и помощь королю. — Я не… не знаю, о чём вы говорите, господин, — омега мнётся несколько секунд, но Вурим закатывает глаза, хватает стоящего перед ним садовника за воротник и тянет на себя: не с целью запугать, а лишь слегка навести панику, но омеге хватает и лёгкого движения чужой руки, чтобы испугаться до потери речи. — П-простите, господин, я правда не… — Тогда молись, чтобы твои слова оказались правдой. Его Величество расспрашивал тебя о фиалках? Омега жмурится и быстро кивает несколько раз, чтобы потом, сглотнув, просипеть севшим голосом: — Конечно спрашивал, несколько раз, но после второго случая с цветами больше не заговаривал о них. Я сказал, что цветов осталось не так много на момент первого происшествия, сказал, что кто-то постарался избавить сад от них. Вурим отпускает омегу и растворяется так же быстро, как появился. Намджун ещё некоторое мгновение стоит на месте, не в силах восстановить дыхание, поворачивается лишь тогда, когда его окликает взволнованный голос Чимина. Чтобы не показать своей взволнованности после разговора с магом, омега натягивает на лицо улыбку и заставляет себя успокоиться, разглаживая ткань воротника быстрыми движениями ладоней. — Что-то случилось? — альфа оказывается рядом внезапно, отчего Намджун от неожиданности вздрагивает и нервно качает головой. Испугался он, конечно, больше, чем разволновался из-за вопросов, заданных явно с подвохом. Что именно хотел выпытать у него советник, омега так и не понял, но всё равно продолжил нервно теребить рукава своей рабочей рубашки, сглатывая через раз вязкую слюну. Он слышал, как по дворцу разнеслась весть о болезни Чонгука, а теперь смог понять и причину, раз его начали спрашивать про фиалки. И Его Высочество волновался о них раньше. Чимин всё ещё смотрит с обеспокоенностью, а Намджун спешит уверить мужчину, что всё в полном порядке: — Вовсе нет, — улыбается, возвращаясь к тому, на чем их прервали. — Господин интересовался некоторыми цветами в саду, и… — Он думает, что в этом как-то можешь быть замешан ты? — в голосе альфы теперь сквозит любопытство, и Намджун опускает голову к своим коленям, перепачканным землей, сжимает в кулаки ладони, что нервно подрагивают из-за страха оказаться под вниманием самого короля и быть обвинённым. — Не знаю… не думаю, что они… — Эй, — Чимин тянется, чтобы заправить короткую прядь волос омеги за ухо, из-за чего открывается большая часть его красного от смущения лица. Намджун поднимает на него взгляд, а после улыбается, являя две очаровательные ямочки. — Я уверен, что он не станет подозревать тебя в том, что происходит во дворце. Тем более, Его Величество не даст тебя в обиду. Альфа с чувством хватается за холодные ладони своего возлюбленного, но старается вместе с тем не переходить черту, которую омега так старательно рисовал между ними в первое время после знакомства. И пусть сейчас он всё ещё смущается подобного внимания к себе от Чимина, альфа не намерен останавливаться, чтобы то, что между ними, переросло в нечто более значимое для них обоих. ᅠ ᅠ ᅠ🍀
ᅠ ᅠ ᅠ Тэхён просыпается от прикосновений к своему лицу: таких лёгких, едва заметных, но знакомых до нервной дрожи от сдерживаемой через силу нежности внутри. Подушечки чужих пальцев очерчивают контур его бровей, спускаются по основанию носа к скуле с одной из сторон, чтобы обогнуть точеную линию подбородка и подняться выше с другой стороны. В тишине покоев слышится только шуршание одеяла и редкое дыхание Чонгука перед ним. Когда пальцы касаются его губ, Тэхён не сдерживается и улыбается, открывая глаза и ловя опешивший от неожиданности взгляд своего проснувшегося супруга. Омега вздрагивает и отползает немного в сторону от альфы, но Тэхён с тихим смехом обнимает его за талию под слоем одеяла и, сминая простыни, притягивает обратно к своему телу. Чонгук рвано вдыхает и жмурится, когда горячее дыхание супруга касается его лба и спускается на щёку. Его пальцы сжимают лёгкую ткань рубашки, в которой спит Тэхён, но омега не тянется в ответ, а только ждёт, пока альфа сделает движение первым. Однако поцелуя не следует, и это заставляет Чонгука растерянно хлопнуть глазами. Рядом с Тэхёном былой боли и судорог не ощущается. Он передаёт ему тепло своего тела через касания и близость, поэтому дрожь утихает с каждой проведённой вместе минутой. Альфа не может этому не радоваться, в то время как Чонгук, распаленный собственным желанием получить долгожданный поцелуй, думает о том, что лучше бы он и дальше спал, чем мучиться сейчас и получать в ответ лишь только хитрую усмешку на волевом лице. Неужели… его муж бросает ему вызов? Проверяет, как Чонгук поступит в такой ситуации? Думает, что не сможет сделать первый шаг? Омега краснеет от мысли первому податься вперёд для поцелуя, краснеет ещё сильнее, когда думает о том, что может последовать после него. Тэхён никогда не заходил за рамки, всегда держал между ними дистанцию, а сейчас и вовсе не намерен делать резких движений. Чонгук поэтому медлит: боится, что от участившегося, как это всегда бывает от поцелуев с альфой, сердцебиения ему станет хуже, чем есть сейчас. Тем не менее, это не мешает ему наслаждаться чужим телом, тяжестью от ладони на своей талии и пальцами, что мнут ткань его ночной рубашки на боках. Он бы задрожал в этих руках от мысли, что так нежно и крепко Тэхён бы мог сжимать его голую кожу, а не ночную рубашку, но не позволяет себе подобные мысли. Только тихо вздыхает и умоляюще смотрит на мужа в надежде, что тот поймёт его и не станет мучить больше невыносимым ожиданием. — Что такое, nin galad? — хриплый после сна голос покрывает нежную кожу омеги мурашками, что, конечно, это не ускользает от Тэхёна. Приятная, явно довольная улыбка касается чужих губ, отчего Чонгук ещё сильнее хочет поцеловать их. Омега хмурится, когда не получает желаемого, заставляет себя через силу отцепиться от рубашки Тэхёна и отворачивается — тоже заставляет себя это сделать, потому что альфа в подобном игривом настроении лишь создаёт иллюзию того, что позволяет ему обидеться на подобное. Но уже через секунду король прижимается грудью к взмокшей от жары в покоях спине супруга и горячо дышит в затылок. Подобная поза не оставляет пространства для фантазии: каждый плавный изгиб тела касается его сквозь ткань, и альфа мысленно воспевает всем богам, не в силах испытывать подобные мучения и не иметь возможности целовать до одури любимые и всегда желанные губы. Но его омега решает показать зубки, а Тэхён не может отказать ему в подобном маленьком спектакле. Чонгук вздрагивает от каждого неосторожного касания его тела, пока ладонь альфы, тяжёлая, горячая и шершавая местами, спускается чуть ниже и хватается за задравшийся подол длинной рубашки, чтобы оттянуть её ниже, закрыть все оголившиеся под одеялом части тела. Омега надеется, что Тэхён не заметит, как во время этого он задержал дыхание, но подводит сам себя, когда спустя мгновение делает судорожный и шумный вдох носом. — Тебе плохо, Моё Величество? — голос сквозит издевательскими нотками, но Чонгук уверен, что слышит отчётливо и волну беспокойства. Это греет сердце больше и заставляет не задумываться о том, что альфа решил над ним подшутить. — Нет… — омега буквально шипит эти слова сквозь зубы, заставляет себя повернуться на спину и уткнуться взглядом в потолок. Так, по крайней мере, он провёл большую часть времени в кровати, и сейчас даже не может сказать, сколько дней прошло и какое в данный момент время суток. — Тогда что тебя мучает? — вопрос, конечно, вполне логичный для беспокоящегося мужа, но у Чонгука от него сердце не на месте. Он уже не уверен, что сможет и дальше выдержать всё, что скажет ему Тэхён. Обычно в кровати они только спали: альфа просыпался достаточно рано, воспитанный в строгости, так что не мог позволить себе долго лежать в кровати, а Чонгук просыпался позже, обычно пропускал завтрак и никого это не удивляло. В кровати они никак не пересекались, не разговаривали, не целовались уж тем более, чтобы омега смущался. Ему кажется, что Тэхён, наученный опытом прожитой жизни, не должен робеть в такие моменты, но как же удивляется, когда чувствует настолько осторожные прикосновения к себе, настолько плавные касания к коже, сбившееся дыхание и… Неужели его король тоже умеет смущаться? Чонгука интересует, что Тэхён почувствует, если он первым потянется за поцелуем? Если признается уже, наконец, в чувствах в ответ, потому что сам видит, как альфа… смотрит, касается, говорит с ним — каждое слово, каждый жест в сторону омеги плещется тайными, скрытыми от любых других эмоциями. Чонгук, неопытный в таких вещах, возможно надумывает себе всё, что видит в тёмных глазах супруга, но справиться с этим самостоятельно не может. — Anor nin, — Тэхён обеспокоенно поднимается на кровати, не слыша ответа, а Чонгук внимательно следит за каждым движением альфы снизу вверх, не шевелится, боясь разрушить волшебство момента и опасаясь, что боль вновь может вернуться. Недавно, когда в покоях было пусто, а он впервые после судорожных спазмов открыл глаза, рядом сидел лишь брат, который, заметив пробуждение, тут же хотел позвать лекаря. Но Чонгук опередил его и схватил за руку с желанием побыть вместе с тем, с кем ближе быть просто не может. Родное тело, такое знакомое и близкое его сердцу, улучшило, пусть и ненадолго, моральное состояние. Арадан с улыбкой рассказал, как маленькая принцесса Лаэль крутится вокруг него и гуляет теперь только с ним, отказываясь от любых служанок, которых предлагают ей родители. Её столь своевольный характер заставляет из раза в раз Юнги чуть ли не рвать на себе волосы. Однако омега всё же убедил себя, что будущий король Светлого двора сможет лучше присмотреть за их дочерью, чем нелюбимые малышкой нянечки. Чонгук хочет поделиться этим всем с Тэхёном, но слова застревают в горле, едва взгляд касается широкой спины под лёгкой тканью рубашки, и того, как перекатываются под ней мышцы от каждого движения. Омега прикрывает глаза и думает, что у него жар, иначе как объяснить пылающие огнём щёки? Он поджимает губы, когда взгляд альфы находит его, а рука тянется, чтобы переплестись с пальцами Чонгука, не сопротивляется, но и не сжимает трепетно в ответ, пусть и очень хочет, но он слишком обессилен несколькими часами без сознания. — Что-то болит? Чонгук выдыхает. Омега улыбается, ведь рассказать о желании поцеловать супруга для него смущающе. Он качает головой и тоже садится на кровати. Его вспотевшее тело обдувает прохладным воздухом из распахнутых, но завешенных чем-то плотным окон. Тени падают на кровать и дверь от всполохов горящих свечей, очерчивают крупную фигуру альфы и изящную омеги, что тянет к нему руки и сразу попадает в горячие, почти обжигающие из-за температуры тела объятия. Тихий шёпот заставляет Чонгука прислушаться к чужим словам, но головы от груди альфы он не отнимает, хотя очень хочется посмотреть в тёмные, разрывающие душу глаза: — От того, что ты мне не отвечаешь, легче не становится, — недовольство в голосе заставляет омегу непроизвольно и совсем едва слышно рассмеяться. Тэхён хмурится и хватается за мягкий подбородок Чонгука, поднимая его голову впервые за прошедшее время, видит на лице своего горячо любимого мужа искреннюю улыбку. — Когда ты рядом, то боль отступает, nin mel. Тэхён первые несколько секунд удовлетворённо кивает, принимая такой ответ, но потом до него доходит смысл сказанного омегой, и альфа хмурится, поворачивается обратно к Чонгуку и видит на лице напротив большие, наполненные всеми морями мира глаза, распахнутые в ожидании реакции, дальнейших слов или действий. Тэхён пытается что-то сказать, но язык его не слушается: не ожидал такого откровения от своего смущающегося мужа. Чонгук вновь удивил его, постоянно не перестаёт этого делать и сейчас поражает ещё больше тем, что тянется к нему первым. Тэхён и его сердце потеряли покой, потому что то нежное, что было произнесено по-ласковому, но в то же время как можно более обыденно, заставляет повелителя целого королевства, скрытого от чужого взора под тоннами земли, едва не умереть от остановки сердца. Хотя свои собственные чувства к омеге он никогда не скрывал, даже всячески демонстрировал, пусть и с осторожностью, боясь спугнуть нежное создание, для него всё равно стали потрясением ответные чувства Чонгука. То, как омега назвал его, как выразил одновременно с любовью и дань традициям, дань уважения к языку, на котором говорят его муж и народ, заставляет склониться перед Чонгуком и обнять его за тонкую талию, положив ладони прямо на мягкие бока, скрытые тканью ночной рубашки. Омега в его объятиях вздрагивает от откровенной, пылкой ласки, но успокаивается, едва его альфа становится более нежным и осторожным. — Как давно ты скрываешь, что выучил язык? — Тэхён притягивает несопротивляющееся тело ближе к себе. Они сминают под собой простыни на кровати, но никого это не волнует. Чонгук неловко переступает с коленки на коленку, цепляется пальцами за ткань рубашки на плечах для равновесия и чувствует, как хватка ладоней на его талии крепнет. — Два слова не считаются за весь язык, — омега сконфуженно опускает голову ниже уровня чужих глаз, потому что чувствует, как от взгляда, темнеющего больше после каждого исчезающего сантиметра между ними, краснеют его щёки и шея. Тэхён смеётся тихо, низко, отчего пускает волну мурашек по чужой молочной коже, и ему нравится реакция омежьего тела на прикосновения, поэтому и смелеет: двигает Чонгука ближе к себе и прижимается своим бедром к чужому под одеялом. Омега, шумно втягивая носом воздух, заставляет себя перебороть неуместное смущение и перекинуть одну свою ногу через подставленное бедро альфы. Подобная поза к милому и непринуждённому разговору не способствует, но Чонгук старается не обращать внимания на то, что буквально сидит на бедре своего мужа и прижимается к нему так, словно нуждается в чём-то большем, чем просто объятия. Он думал, что уже давно поборол смущение рядом с Тэхёном, но сейчас убеждается вновь, что эмоции не имеют над ним власти, когда его обнимают такие сильные руки. — Для меня это словно весь мир, — шепчет альфа в ответ и борется с желанием опустить голову на плечо мужа, а Чонгук дрожит, тяжело и часто дышит, не в силах больше выносить подобной муки. — Cin ar nin pant ambar na nin. Чонгук усмехается и коротко закатывает глаза. — Я знаю два слова, а вовсе не семь. И этот факт его, конечно, очень расстраивает, но так ли важны сейчас слова, если Тэхён готов показывать свои чувства действиями и эмоциями? Омега указывает за спину альфы и медленно тянет: — Позволь мне расчесать твои волосы? Я ещё никогда этого не делал. Альфа оборачивается в ту сторону, куда указывает Чонгук, на его лице расцветает улыбка, короткая и благодарная, а уже через несколько секунд в руках омеги оказывается черепаший гребень с россыпью мелких драгоценных камней, похожих на ослепительные самоцветы. Чонгук тянется с довольной улыбкой к чужим волосам, не придавая значения неудобной позе, потому что вылезать из таких уютных объятий и кольца рук ему совсем не хочется. Сегодня вообще вылезать из кровати нет настроения и уж тем более выпускать из её тепла Тэхёна. Гребень мягко скользит по запутавшимся во время сна волосам. Чонгук с особой бережностью и осторожностью, когда зубья цепляются за спутанные места, склоняется над мужем и распускает их пальцами, улыбается довольно, пока перекидывает прядь за прядью на чужую грудь, а после вновь за спину. Белые волосы под пальцами, словно нежный шёлк, спадают ровным водопадом. Пальцы омеги перехватываются в полёте и прижимаются к сухим губам альфы. Тэхён хочет оставить поцелуй и на распахнутых, влажных от частых облизываний губах, но не успевает: омега передаёт гребень ему, быстрее, чем он понимает, что к чему. После пробуждения оказаться в такой непосредственной близости от своего омеги, получить от него признание, способное заставить его сердце остановиться, а теперь ещё и помогать приводить себя в порядок — что может быть лучше? Тэхён принимает гребень и ловко перебрасывает чужие волосы на плечи, отводя некоторые пряди в стороны от лица. Он неотрывно смотрит в голубые глаза, отчего Чонгук смущается. — Ох… — вырывается из полуоткрытых губ, что заставляет альфу, от желания получить подобный выдох в свои губы во время поцелуя, прикрыть на мгновение глаза и взять эмоции под контроль. Чонгук хочет отвести взгляд, опускает голову вниз, чтобы не смотреть на Тэхёна, но искушающее внутреннее желание испытать ещё больше, чем он чувствует сейчас, волнующей мыслью закрадывается в голову. Омега не успевает ничего придумать, потому что Тэхён, ведомый подобными же желаниями, медленно обводит горячей ладонью правую ягодицу и спускается на бедро, сжимая через ткань натянувшейся и задравшейся рубашки кожу. Тяжёлое дыхание вместе с участившимся сердцебиением ритмом отдаются в голове альфы, заставляют его ещё медленнее расчесывать чужие волосы, лишь бы его муж не уходил из объятий, не покидал его и держался рядом, лишь бы прижимался так горячо и жадно, как сейчас, лишь бы тянулся слепо и целовал уверенно. Такой Чонгук заставляет чувствовать себя едва ли не беспомощным в своём нежном отношении к нему. Пылающие смущением щёки заставляют сердце биться чаще и сжиматься от любви и желания защитить, спрятать за спину, лишь бы никто не смотрел на его супруга, его жизнь и душу. Все грани этого омеги выбивают из него дух. Любит он Чонгука полностью и без остатка, готов повторять это каждую минуту жизни, одаривать не только золотыми горами подарков, но и поцелуями, нежными касаниями, помощью, защитой. Готов жизнь свою отдать, сердце из груди вынуть, лишь бы облегчить муки и поскорее снять проклятие, не дающее его мужу встать с кровати. Чонгук дышит через раз, и Тэхён чувствует это, потому что омега жмётся к нему грудью, прячет лицо в плече и не даёт закончить уход за волосами. Альфа убирает подальше гребень с самоцветами, обнимает уже двумя руками и в полной мере восполняет нехватку супруга в своих крови и жилах. Гладит спину, наслаждается бархатными перекатами плеч под чуть сползшей рубашкой, спускается ниже откровенно и смело, чтобы легко и всего на несколько сантиметров заползти пальцами под кромку подола и коснуться горячих бёдер. От этого Чонгук вздрагивает и стонет ему в шею, а альфа понять не может, нравится тому подобная смелость или только пугает. — Mel nin, посмотри на меня. Омега дрожит, преисполненный в полной мере тем, как низко звучит в подобной атмосфере чужой голос, но ослушаться своего короля не может. Выпрямляется, всё ещё восседая на крепком альфьем бедре, держится за плечи, чтобы не упасть от дрожи во всём теле и эмоций, что копятся внутри него и не находят выход, запертые всё ещё неуместным, но таким осязаемым страхом и смущением, делает попытку встретиться глазами с Тэхёном. Его щёки вмиг краснеют так сильно, словно он испачкался в яркой краске, но альфа не даёт ему отвернуться или спрятаться вновь. Удерживает ладонями за лицо нежно, невесомо и аккуратно, боится боль причинить, поэтому действует так, словно с хрусталём обращается. — Боишься меня? Чонгук не раздумывает над ответом: резко качает головой в отрицании, потому что не испытывает ничего подобного. Никакого страха в его голубых глазах никогда и не было: поначалу лишь опасения, а дальше интерес, смущение, любопытство, восхищение, первая влюблённость, лёгкая, как лепестки лилий и камелии, как касание мелких бутонов сирени к нежным губам, как их чистый аромат. Никакого страха. Омеге стоит сейчас же развеять подобные мысли, вывести их из головы мужа, чтобы думать про это не смел никогда больше. Бояться никогда не станет Тэхёна, лишь любить до конца жизни, идти рука об руку с ним будет желать, молить, чтобы никогда не разлучали их боги и никогда не позволили расстаться в пылу ссоры или даже смерти. Поэтому горячо заверяет, сжимая пальцы на плечах и едва не пуская жгучие слёзы: — Никогда. Если бы боялся, был бы я здесь сейчас? Тэхён кивает, принимая такой ответ, промолчать не может, поэтому решает воспользоваться моментом чужого бодрствования и рассказывает… с самого начала: — В нашу первую встречу ты выглядел, как lovlui dilthen lóth, и настолько очаровал меня, что я ещё десять лет не мог забыть сияние твоих прекрасных глаз. Чонгук в удивлении распахивает глаза и сипит, сжавшись от подобных слов, словно мышка: — Первую встречу? Десять лет назад? Тэхён кивает, погрязший в воспоминаниях былого дня и очень жалеет, что не может показать их Чонгуку. Омега, вероятно, его совсем не помнит, потому что они не пересекались — альфа поднимал с колен собственное королевство после разлада, пытался справиться с многолетними последствиями покушения и смены власти, а на приглашение положительно ответил только лишь в качестве выгоды и укрепления положения среди других государств внешней земли. Очаровательным же молодым принцам на больших встречах королей по случаю объединения совершенно нет дела до политических игр. Чонгук улыбался в компании свиты и не отходил от брата, иногда сидел подле своего отца и мало общался с кем-то, кто не был ему представлен. Тогда Тэхён бы всё что угодно отдал за то, чтобы поприветствовать юного омегу и попасть под взор яркой синевы глаз. — Прости, я… — Разве я тебя виню? — не менее удивлённый голос мужа заставляет омегу остановиться на середине предложения, а тяжёлый взгляд подсказывает, что продолжать и вовсе не стоит. Чонгук пристыженно поджимает губы, но слушается немого повеления стереть из памяти все эти бессмысленные думы и не зацикливаться на том, что было давно в прошлом. Тэхён наблюдал издалека и не делал попыток приблизиться, хотя его трудно было бы не заметить в толпе. — Твои глаза снились мне некоторыми ночами. Иногда я не хотел закрывать глаза, чтобы не разочаровываться. Чонгук поднимает на него искрящийся влагой синий взгляд, и альфа нежно улыбается, обнимая ладонями щёки и готовый в следующую же секунду начать стирать мокрые дорожки солёной жидкости. Омега льнёт к теплу, как младенец, желает, чтобы они никогда не разлучались, чтобы Тэхён никогда не отпускал его и продолжал обнимать. — Боялся, что разочаруюсь, когда проснусь вновь один. Чонгук с пылом сжимает своими ладонями запястья альфы и отвечает супругу, глазами не переставая блестеть от эмоций: — Но теперь ты можешь просыпаться по утрам без страха. Я никуда не денусь. — Я не собирался тебя отпускать, nin faer. Чонгук прикрывает глаза: у него внутри такой раздрай, что сердце не на месте и бьётся так яростно, словно борется сейчас за жизнь, а руки, готовые обхватить альфу полностью, лишь могут беспомощно сжиматься и разжиматься вокруг смуглой кожи запястий в бессмысленной попытке или, скорее, желании сцепить их ладони в крепкий замок. Омега чувствует, как у него начинает болеть голова, и пока первая волна боли не настигла его после безмятежного затишья, заставляет себя без дрожи в голосе произнести то, что крутится на языке, но никак не может слететь с него. Чонгук позволяет словам, словно вольной птице, вылететь наружу и раствориться между ними нерушимой стеной, клятвой негласной, что позже свяжет их души и сердца: — Я никогда тебя не покину. Придётся силой меня у тебя забирать. Тэхён сдерживаться больше не может, ибо от таких слов голова кругом идёт, вместе с сердцем, и успокоиться никак не может. — Если я твоя душа, то ты — моя жизнь. Чонгук нависает прямо над ним, обнимает и показывает, что готов, что может дать больше, что хочет этого так же сильно, как сам Тэхён, поэтому отказать альфа уже не в силах. Весенний цветок, его летний букет сирени, что улыбкой заглушил одиночество и пустоту в сердце и душе, залечил немыслимо тем, что даже на расстоянии светился счастьем в сторону других, а его самого и взглядом не коснулся. Тэхёну хватило только этого, одного осязаемого счастья от прекрасной улыбки и блестящих глаз, чтобы доселе неизведанное, сильное чувство поселилось внутри, прочно и с корнями, без шанса выжечь эти эмоции изнутри раскалённым железом. — Чонгук… Наконец их губы находят друг друга, соединяются, словно после долгожданной разлуки. Чонгук тяжело дышит, позволяя себя обнимать крепко и нежно, прижимать к сильному телу, пуская по конечностям волны мурашек. Он стонет тихо в поцелуй, когда настойчивый язык Тэхёна раздвигает его податливые губы и проникает внутрь. Омега двигается в ритм с мужем, старается не отставать, но Тэхён полностью владеет ситуацией, не даёт даже сделать спасительного вдоха от подобного напора, жадного и голодного. Чужие пальцы зарываются в белые волосы на затылке, омега неосознанно подаётся вперёд, ёрзает на подставленном бедре, отчего Тэхён глухо рычит прямо в распухшие от его покусываний губы. Сокровище в его руках дрожит, жмётся ближе и тут же пытается отстраниться осторожно. Глаза так плотно закрывает, лишь бы не видеть чужое лицо со стекающими по вискам редкими каплями пота. Он и сам чувствует, как жар завладевает им, как лишает сил, заставляя опереться лбом о грудь Тэхёна и взволновать его этим сильнее обычного. Его гладят по взмокшей спине, совершенно не брезгуя, отводят пряди волос, выдыхают в макушку или, наоборот, вдыхают как можно больше его запаха. Чонгук расслабляется, но желание ощутить губы на своих возникает в нём вновь спонтанно и робко, словно последняя бабочка изъявила желание выпорхнуть вместе с выпущенными наружу чувствами. Омега с прикрытыми от смущения глазами касается снизу вверх чужих губ, невинно и всего на пару секунд, так что Тэхён даже не успевает ничего понять. В подобной позе их застает внезапный и громкий стук в дверь. Тэхён успевает лишь накинуть одеяло на плечи мужа и спрятать омегу от чужих взглядов, когда двери в покои распахивают ударом чужой ноги, а Вурим на пороге со светящимися глазами кидает прямо в лицо своего опешившего от вторжения короля: — Я нашёл! И в тот же момент Чонгук в его руках мычит и стонет от накатившей боли, теряя сознание прямо на руках альфы. ᅠ ᅠ ᅠ🍀
ᅠ ᅠ ᅠ Когда Чонгуку помогают лечь обратно, он всё ещё с закрытыми глазами, сжатыми так сильно, что даже на лбу прослеживаются хмурые складки. Тэхён проводит по ним большим пальцем, в надежде скрыть их от своего и чужого взора, но Чонгук не даёт ему даже прикоснуться к себе в этот раз: отворачивается, едва чувствует приближающийся к коже жар. Альфа смотрит на Вурима, приближающегося к королевскому ложу, с вопросом в глазах и явным беспокойством, но знает, что может доверять безоговорочно, может поддаться искушению расслабиться и не держать лицо и осанку перед ним, знает, что может показать свои эмоции и не получить осуждения. Сейчас он смотрит слишком дико, словно готов вцепиться в горло советника, лишь бы тот побыстрее начал снимать это ужасное проклятие, подкосившее его мужа так скоро и быстро. Они перекинулись всего несколькими словами, хотя и прошлый разговор длился немногим больше, чем сейчас. Чонгук в этот раз выглядел лучше и здоровее, и боги, видимо, решили дать им возможность побыть вместе несколько дольше, но они столь же и жестоки, раз в мгновение ока забрали омегу из его рук. Боль, которую испытывает его супруг, ни в какое сравнение не идёт с тем, что ощущает внутри Тэхён, вновь оставшись без сияния лучистых голубых омутов. Вурим подходит ближе и опускается перед ложем на колени, на один уровень с лежащим Чонгуком. Его взгляд, обращенный на короля, кажется холодным, почти бессмысленным и пустым, но зато голос раздается в каждой глубинной эмоции чужой, распахнутой настежь души, что трещит от волнения и подстегивает Тэхёна ухватиться за бледную и холодную ладонь омеги сквозь одеяло. — Нам пока не удалось установить личность, но вполне возможно, что негативное действие фиалок способствовало ослаблению организма Его Высочества, — Вурим говорит спокойно, стараясь передать через эти слова то, что волноваться не о чем сейчас, что стоит королю взять себя в руки и помочь всем, что в его силах ослабить проклятие и снять его. — Снимай. Все слова потом. Тэхён хмурится от недовольства и ощущения, что в груди поднимается необоснованная и неожиданная волна негодования из-за того, что его придворный маг задерживается с разъяснением. Вурим лишь качает головой, ощущая раздражение, витающее вокруг альфы, но знает, что должен сказать всё до того, как проклятие будет снято, поэтому продолжает упрямо говорить: — Я лишь к тому, что мне будет необходимо прочитать заклинание… — Так читай его! Альфа прикрывает глаза, когда понимает что срываться сейчас — самое нелепое, что он может делать. Тэхён втягивает носом воздух и переводит дух, лишь бы вновь не наброситься на советника с приказами. В покоях стоит тишина первое время, слышно только тяжёлое дыхание Чонгука и его неразборчивый шёпот. — Прости, — альфа от бессилия роняет на грудь голову, зарывается пальцами в волосы и не может понять, что на него нашло. Срываться на друге он не хотел, эмоции, бурлящие внутри, взяли над ним верх, но сейчас в его голосе невообразимо много раскаяния, — не думал, что это может вывести меня из себя. Вурим внимательно смотрит на Тэхёна, и, к своему счастью, видит лишь своего правителя, обеспокоенного и собранного, видит своего друга, с которым они через многое прошли, когда тот занял трон, видит альфу, который переживает за возлюбленного излишне, но так, как умеет. Винить Тэхёна в чем-то, что ему неподвластно, Вурим, конечно, не может. Качает головой понимающе, размеренным голосом, не таящим обиду, разрывает тишину помещения: — Нет нужды извиняться за то, что ты переживаешь. Но ты должен понять — если не будешь слушать мои наставления, то и Чонгуку не поможешь. Мы не знаем, что случится после. Возможно, и я потеряю сознание после такого сильного заклинания, так что… Вурим поднимается с места и шепчет что-то себе под нос, выставляя перед собой ладонь. Если бы Тэхён не знал, что таким способом придворный маг считывает ауру омеги, то быстро бы выставил его отсюда вон, потому что от свечения на ладони Чонгук начинает беспокойно ёрзать и качать головой. — Что случилось? Придворный маг хмурится неосознанно, но качает головой с поджатыми губами, и Тэхён видит, как тот мучается от незнания и того, что смог увидеть в ауре его мужа. Альфа благоразумно держит при себе свои мысли и замечания, полностью доверяет своему другу и советнику, так что может только потянуться через расстояние и сжать холодную ладонь омеги в своей, поддерживая и передавая столько тепла, сколько может. Вурим отходит на несколько шагов от кровати и внимательно осматривает ближайший стол для письма. Смахивает листы бумаги в сторону, достаёт из спрятанной под плащом дорожной сумки несколько небольших ящиков со склянками и травами. Последний ингредиент, который ему помогли достать Хосок и советник Тингол, встревоженный не меньше всех находящихся во дворце, он отправляет в полёт по воздуху: лепесток фиалки плавно выписывает пируэты и падает в найденную там же неглубокую чашу. — Что ты делаешь? Напряжённый голос за спиной подстёгивает Вурима поскорее закончить настойку: он торопливо просит слуг принести горячей воды в кувшине и чашки для питья и только потом поворачивается обратно к замершему в одной позе Тэхёну и сбивчиво объясняет: — После того, как я сниму проклятие, Его Величество нужно будет напоить отваром. Туда я добавил лепестки фиалки, которые мы смогли найти. — Фиалки… — Тэхён задумчиво хмурится. Он помнит, как Намджун упоминал, что все кусты с этими цветами в недавнее время поредели настолько, что их не осталось вовсе на территории сада, но он не решается больше сажать новых из-за ситуации с Чонгуком, и он не стал настаивать на новой высадке из-за, конечно, неистовых переживаний за судьбу своего мужа. Вурим принимает от слуг кувшин с водой, заваривает настойку и передаёт её в руки подоспевшего альфы. Тэхён, готовый в любой момент поддержать омегу и помочь ему выпить всё, что приготовил для него Вурим, подходит ближе к кровати и садится у головы своего мужа. Ему в тягость то, что пришлось отпустить чужую ладонь, так он не сможет передавать Чонгуку тепло своего тела, но его успокаивает то, что скоро этот кошмар закончится. Придворный маг вновь возносит над одеревеневшим телом свои ладони и изменившимся, замогильным голосом произносит медленно, с расстановкой и чётким произношением каждого звука, вписывая в заклинание противодействия столько энергии и магии, сколько может выжать из себя и своего тела: — Летрондамус… Антиго. Свечение из чужих ладоней полностью огибает тело омеги, от головы до ног, и Вурим, вписывая в заклинание ещё несколько слов, прикрывает глаза в изнеможении от затраты стольких сил на такое короткое, но достаточно сильное заклинание. А ведь альфа даже не был уверен до этой секунды, что это сработает, потому что они действовали лишь по наитию, теряясь в догадках и собственных теориях об истинном предмете, через который на омегу могли наслать подобный недуг. Тэхён напряжённо замирает, ожидая, когда Чонгук, наконец, перестанет напоминать ему натянутую струну музыкального инструмента, и ничего не может с собой поделать, когда этого не происходит даже через несколько долгих, тягостных минут. Он поднимает на Вурима пытливый взгляд, но альфа качает головой, словно даёт понять, что ещё не время для слов. Сам же думает, лишь бы всё сработало, лишь бы Чонгук открыл глаза и убедил всех, что хворь отступила, что с ним всё в порядке, иначе их правитель сойдёт с ума от горя и боли из-за вырванного из груди счастья вместе с изнывающим сердцем. Так долго искал его, чтобы в мгновение ока потерять… — Возможно, на пробуждение потребуется больше времени, чем я думал. Тэхён устало откидывается на спинку кровати, прикрывая глаза. У него самого не осталось никаких сил, чтобы казаться собранным, даже после отдыха рядом с мужем и их короткой утренней идиллии. Он не спорит, готов поклясться, что этот разговор вместе с новым этапом их отношений даровал ему гораздо больше, чем он думал или ожидал. Внутри от признания до сих пор горит сердце и трепещет душа. Осталось дело за малым — дождаться пробуждения горячо любимого омеги и отрубить всем виновным руки и головы в отместку за то, что решили посягнуть на святое для короля. ᅠ ᅠ ᅠ🍀
ᅠ ᅠ ᅠ — Скоро тебя освободят из заточения, — мужской голос из темноты разлетается по одиночной камере так громко, что даже звон цепей не заглушает его. Пленница поднимает отяжелевшую голову, но из-за мутной поволоки в глазах не может до конца рассмотреть появившуюся перед ней фигуру. Она видит лишь очертания, знакомые и далёкие одновременно, и усмехается, вновь роняя лицо на грудь. Бороться со стражниками и придворным магом лишь посредством силы воли у неё не осталось ни сил, ни желания. Сейчас даже на простой разговор язык отказывается ворочаться. Она неопределённо взмахивает рукой и хрипит: — Сделай это сейчас. Мужчина садится перед ней на корточки, но брезгливо и предусмотрительно на таком расстоянии, чтобы до него невозможно было дотянуться. Зловоние этого места, вид выделений и засохшей крови на полу вызывают отвращение. Ему не хочется оставить здесь свои следы и запачкать дорогую ткань одежды. Женщина поднимает на него взгляд и вздыхает: остатки сил уходят на трансформацию в обычное женское тело, с двумя стройными ногами и хрупкими на вид костями в конечностях, висящих на кандалах в стене безвольными плетями. — Ты же знаешь, что сейчас от тебя нет пользы. Ты будешь нужна чуть позже. Женщина взмахивает головой и ведёт ногами, её колени подкашиваются от усталости, и она бы свалилась прямо на бетонный пол подземелья, если бы не цепи. Их звон заглушает очередной прилив желудочного сока, который образует рядом с ней небольшую характерную лужу. Мужчина морщится. — Теперь видишь? Ты ни на что негодна сейчас. — С такой едой, как здесь, я никогда тебе больше не пригожусь, так? Используешь меня сейчас, чтобы вправить мозги своему хозяину, а потом выбросишь, как тряпку! Какой из тебя правитель, если ты даже меня освободить не можешь. Он, конечно, не обещал ей горы золота и любви до гроба, а она, в свою очередь, никогда не стремилась показать себя настоящую, а лишь играла перед ним простую девушку из семьи портных. Мужчина усмехается пылкой речи и не может не заверить, протягивая руку к чужому преобразившемуся лицу, которое ему когда-то давно приглянулось на рыночной площади: — Милая, моей власти достаточно, чтобы выпустить тебя прямо сейчас, но я бы не стал так делать, даже если бы очень любил тебя. Женщина дёргается в цепях, и те вновь звенят громко и бьются о каменную стену, заставляя обоих от негодования презрительно скривиться. Ногами она пытается задеть мужчину, но он сидит слишком далеко от неё, чтобы причинить ему вред. В свою очередь, он лишь тянет губы в усмешке, которая только ещё раз показывает пленнице, насколько она оказалась слепа в своих чувствах. — Ненавижу! Мужчина пожимает плечами. — Помни, что ты мне ещё понадобишься. Ты и вся твоя ярость. — Не смей больше приходить сюда! — пленница дёргается вперёд, клацает увеличившимися зубами, а мужчина позволяет ей оказаться перед ним практически нос к носу. Её лицо, теперь уже вновь лишённое красоты простых людей, заостряется и бледнеет. Чёрные глаза на широком паучьем лице смотрят так, словно готовы вывернуть мужское тело наизнанку. — Я разорву тебе глотку в нашу следующую встречу. — Сначала сделаешь то, что обещала мне. И не смей вдруг передумать.