Убегая, вернись.

Происходит иногда в жизни так, что всё, к чему ты стремился и тянулся, вдруг разрушается в одно мгновение, и не важно, ваша это вина, чья либо ещё или просто обстоятельства так сложились. Важен факт того, что вы чувствуете в этот момент и что будете делать дальше. Этап, в котором вы предопределяете ваше дальнейшее будущее. Найдёте ли вы новую цель всей жизни или загнётесь под силой обиды и досады в прошлом, лелея и ожидая момент, когда сможете вернуть потерянное, пока не сгниёте разумом и телом? Как бы то ни было, когда твоя мечта была твоим единственным якорем, что удерживал на плаву, не смотря на всех недоброжелателей(коими становились все вокруг, как только узнавали о его дефекте), то ты обязательно пойдёшь ко дну вместе со своим разумом. Разумом, поглощённым обидой, ненавистью, досадой, разочарованием, потерей, пустотой… Обидой на ублюдков-хулиганов, что определённо специально избили его в последний день перед экзаменами так сильно, что он очнулся лишь спустя три дня после вступительного экзамена. Ненавистью на них же, ведь мало им было портить его жизнь на протяжении десяти лет, так ещё и напоследок перед переходом в старшую школу решили единственную мечту загубить?! Досада и гнев точно слились в одну непонятную ему эмоцию от мысли, что ему даже мечту иметь нельзя. Будто бы он прошёл в любом случае, но они решили самолично окунуть его в пучины отчаяния ещё больше! Потеря ощущалась дырой, приправленная пустотой из-за непонимания: что же делать теперь? Без мечты, без близких, без шансов на будущее, которое он хотел. И всё же… возможно и правильно они сделали, словно он смог бы сдать экзамен, даже если попал бы туда. Но он ведь мог сам постараться! Может, если бы задание было достаточно лёгким, с его-то мозгами он справился бы! А в самой академии прокачался бы уже физически! Кого ты обманываешь, Изуку? Ты слишком слаб и туп, чтобы просто заслуживать попасть в лучшую школу героев во всём мире, не то что Японии… Разочарование лилось как из ведра, выявляя странно спокойный, даже равнодушный вопрос: И что же дальше? Что делать ему теперь? Смириться — он уже смирился. Кроме Юэй, все остальные геройские учреждения ещё не приняли новый закон, в котором даже беспричудные могут поступить на обучение. А в сам Юэй он уже не сможет попасть, так как вступительный экзамен он пропустил из-за ублюдков, которые не могли оставить даже шанса на исполнение мечты попадания в больницу, находясь там в отключённом состоянии, и соизволил очнуться только спустя три дня после окончания экзаменов. Юэй как известная даже в мировом рейтинге, и в который всегда стремятся попасть миллионы детей с самого детства, была знаменита тем, что принимала на обучение лишь детей подходящего возраста, дабы как в обычных школах не возникало путаницы «в первом классе но на год старше/младше, потому что поступил позже/раньше». Это действие как бы говорило: геройство вам не шутки. Единственный способ попасть туда, если ученик уже учащийся там захочет поменяться местами с кем-то другим и после тщательного исследования героями того человека на равенство или подавляющее превосходство его навыков даже после того, как некоторое время обучения прошло. То есть, практически невозможно, ведь человек, что с таким трудом попал туда, просто не захочет отдать своё место кому-то другому. А интенсивность обучения не позволит запросто догнать замене программу, из-за чего он просто не подойдёт по критериям. А конечное условие так вообще действует на добивание для людей, что в жизни не видывали героя, ведь нужна была рекомендация от профессионального героя, который заметит в тебе нужную искру, одобрит и протаранит для тебя путь в академию. Именно из-за этого Деку Изуку знал. Это конец всему. Всем его мечтам стать героем, которыми он горел с тех пор, как научился говорить. Всем его стремлениям, потому что им некуда простираться дальше. Ни его надежды, ни его мозговитая голова, ни его бесполезные записи анализов, на которые он потратил годы с тех пор, как в шесть лет нашёл в них утешение от хулиганов, не помогли ему переступить препятствие, неожиданно вставшее на последней ступени. Было темно и беспорядочно не только в его голове, но и вокруг. После возвращения из больницы он заперся в собственной комнате, зашторив все окна и уронив всё с полок и стола. Кровать, на которой он лежал последние… сколько времени уже прошло? После гневной истерики с дальнейшим погромом он с опустошением опустился на кровать, лёжа на спине с закрытыми рукой глазами. Всё, что могло его обволакивать в этом бездонном омуте самобичевания — это нервное жужжание мыслей и изредка пробивающиеся из-за двери обеспокоенные обращения матери. Не спавшее, голодное, жаждущее и несколько исхудавшее от нервов тело не могло и двинуться под тяжёлым весом усталости. Сейчас, когда мысли перестало покрывать ватой, он наконец понял это. Во рту было сухо, горло немного горело, наверно он кричал. Глаза жгло, а виски били болью. Мигрень от рыданий. Он всегда был лёгок на слёзы и излишне эмоционален. Всё тело потряхивало, нервный тик ещё отыгрывался последствиями. Щёки щипало и кололо. Солёные разводы от слёз были изощрёны едва заметными шрамами из-за попыток остановить потёк шершавыми кулаками. Обессиленная рука едва дёрнулась и убралась с глаз, смотрящих в потолок пустыми очами. Размытая пелена не уходила. Да и не будь её, не было бы видно ничего, кроме естественной тьмы комнаты. Взгляд из-под опухших слёзных борозд потерял прежние звёзды, став точно чёрной дырой. Сухие и треснувшие губы пропустили хрип, и горло хватило тупой болью. С трудом привстав, он сел на кровать, свесив ноги, и, немного пошатываясь, нашарил рукой телефон. Свет во тьме резанул по заслезившимся глазам, заставив часто заморгать, пока они не привыкли к свету. Число точно указывало 3-марта. Прошло два дня с его возвращения домой. Пять дней с момента окончания вступительных экзаменов. Два дня с тех пор, как он очнулся, и пять дней с тех пор, как он осознал, что ему нужно искать новый смысл жизни новую мечту. С тяжёлым глотком и протяжным вздохом он отключил телефон и уронил голову на раскрытые ладони, виски не повременили напомнить о мигрени. Питавшийся в больнице одной лёгкой пищей так ещё и напрямик в желудок из-за отключки, а последующие дни не питавшийся ничем вовсе из-за полуосознанного затворничества, живот требовал еды, изнывая от голода и сжигая в желудочной желчи сам себя без топлива, заставляя хозяина организма застонать от боли, потому что он соизволил заметить ”маленькое неудобство„ только сейчас. Возможно настало самое время наконец поднять свой истеричный зад и отпереть дверь, перестав быть бесполезным сыном и успокоить маму, которая наверняка всю себя изъела, пока он предавался тупой меланхолии и самобичеванию. С трудом подняв свою ослабленную тушу, он, шатаясь, побрёл по памяти к двери из комнаты, иногда спотыкаясь об раскиданные вещи на полу. Мысленная заметка вернуть уверенный вид, успокоить мать и позже прибрать здесь всё на миг вспыхнула в сознании и тут же потухла, отложенная на потом. Дверь щёлкнула замком и медленно отворилась. Беззвучными шагами он направился на кухню, где зачастую находилась его мать. Иногда даже чаще, чем в остальном доме вместе взятом. Он испытывал вину перед матерью, как и раздражение на своё поведение, но не то, чтобы у них когда-либо было достаточно связей с ней для того, что она смогла понять его, поэтому он даже не собирался ей что-либо объяснять сейчас, как и в будущем. Примерный сценарий в голове уже был: он заходит на кухню, там сидит его взлохмаченная, истеричная мать. Она видит его и кидается вся в слезах к нему, обнимая, и, давясь всхлипами, будет извиняться. Он будет гладить её по волосам, отвечая на объятия и уверять, уверять, уверять в том, что всё в порядке, ничего не произошло, и извиняться с обещанием, что такое больше не повторится. Она перестанет плакать без капли доверия и пойдёт умываться, сказав садиться за стол, пока она готовит поесть. Они проведут трапезу в тишине и разойдутся по своим комнатам, будто ничего и не было. А на следующий день всё для неё будет как и раньше. Потому что сцены такого рода были всегда. На протяжении всей его жизни. Сцены истерик и заверений, после которых они продолжат вести себя как дальние родственники. Он будет притворяться, что всё хорошо, прекрасно зная, что она не верит ни единому его слову с тех пор, как он впервые соврал своё «Я в порядке, мама» после избиения детьми во дворе, которое она видела. Каждая последующая ложь была принята, словно и взаправду осталась без ответа, и лишь глаза, которые наполняются слезами и нотками разочарования всегда указывали ему: она знает, знает и молчит, знает и ждёт того, чего не произойдёт, ждёт правды. Но кто они друг другу? Мать с сыном? После стольких лет фальши и умалчивания это не может быть точным ответом. Дальние родственники? Может быть, отношения по крайней мере у них именно такие, но видятся они чаще, чем это. За столом, за истериками, в больнице, в кабинете у директора. Они живут в одном доме, разговаривают за одной едой. Слишком много для дальних родственников. Это всегда было похоже на работу. Когда выходишь нехотя, когда улыбаешься с фальшью, чтобы не было слухов, когда уверяешь, что всё в порядке, дабы не было поводов для непоняток. Когда каждый надевает маску и врёт, врёт, врёт, врёт… Два актёра погорелого театра, который никто не смотрит. Два актёра без свидетелей, зрителей. Игра только для них двоих. Игра в счастливую семью, которой не всё равно друг на друга. Как можно быть настоящей счастливой семьёй, если мать на протяжении десяти лет отвергала его мечту? Если мать на протяжении десяти лет "велась" на его ложь. Когда она ничего не сделала, хотя осознавала и знала? Когда она не сказала ни одного слова поддержки и лишь смотрела разочарованно, разочарованно на его блокноты с анализом, на его бессонные ночи за обдумыванием костюма, псевдонима. Когда он горел желанием, а она не показала ни одной положительной эмоции на это. Она лишь говорила: «Попробуй что-то другое», «Ты же знаешь…», «Прости, прости, прости…» Вдруг шаги прекратились, заставив его встать на месте. А ведь… в итоге она оказалась права. Ни его мечты, ни стремления, ни надежды, ни старания не оправдались. Он полностью, стопроцентно провалился… Пустой смешок вырвался из горла, отдавая отчаянием и осознанием. Он сделал шаг назад, ещё, ещё и не заметил, как вернулся в свою комнату. Он сидел перед компьютером в кромешной тьме, нарушаемой только включением монитора. Свет ударил в глаза, компьютер поприветствовал хозяина и пожелал удачи в дальнейшей работе, а он так и замер. Зачем? Зачем он вернулся в комнату? Зачем включил компьютер? Для чего? Но несмотря на мысли, не догоняющие действительность(ложь, тело работает благодаря управлению мозга, он знал, он понимал, но не хотел принимать), тело знало, что делать, и ему лишь оставалось взяться за мышку и найдя соц.сети печатать, печатать, печатать, не переставая. Пальцы на клавишах не прекращали работу, наполняя комнату звуком отбивания кнопок. И лишь в конце, когда палец остановился над заветной кнопкой «Опубликовать», разум прояснился. Новый аккаунт, первый пост с прописанной историей всей его жизни, рассказанном секрете, историей травм, его дефекте – беспричудности. Что он творит? Неужели накапливаемая боль решила высвободиться? Терпение лопнуло? Может ли он что-то сделать? Поймёт ли его кто-то хотя бы там? В интернете, где всё может стать либо лучше, либо хуже. Но ведь… куда ещё хуже, не так ли? Он уже на самом дне… Палец опустился на мышь, позволяя кнопке нажаться, а Твиттеру делать свою работу. Пост был опубликован в 17:09 3-его марта. Пустые глаза отражали свет монитора, в душной тишине комнаты и собственного сознания было сквозящее ожидание.