Тепло

      Ночная прохлада, что стойко держалась всю ночь, застигла ранним утром. Однако вместо того, чтобы достать еще одно одеяло из шкафа, Шэнь бесстыдно прижимается к Цзыси еще ближе своими холодными конечностями.       Гу Юнь просыпается, когда чувствует родную прохладу везде и лишь прижимает к себе ближе, обнимая. Усталость за прошедшие дни накатила неимоверная, а потому и засыпает вновь быстро, не имея сил съязвить в очередной раз, что Шэнь ледяной как труп.       Шилю устраивается удобнее в его объятиях и отдаться так просто сну больше не может. Хочет услышать мерное дыхание Цзыси, а, может, оно и вовсе тяжёлое. И пусть слух совсем его подвёл, не позволяя даже такую мелочь, он чувствует, как его сердце бьётся, и этого достаточно.       Снаружи идёт снег, снежинки беспечно кружатся в воздухе, в неведомом для людей танце, неспешно красят улицы в незапятнанный белый.       Шэнь Шилю сам был бы не прочь втянуть в танец одну снежинку, когда ею казался скорее уж он.       Он проводит по щеке пальцами исхудалыми, они скользят чуть выше и обводят примечательную родинку под глазом, точь в точь как у него.       Оба про себя наверняка хоть раз подумали: «родственные души», — но вслух никто сказал.       Скорее уж родственные калеки.       Цзыси несмотря на касание не просыпается или просто делает вид, Шилю не хотел гадать. Он привстает, а после склоняется над Цзыси, желая поцелуй оставить.       Сегодня невероятно холодно, хочется согреться.       Однако в самый последний момент останавливается, без веской на то причины начиная сомневаться. Хочет отпрянуть да не успевает, как Гу Юнь бесстыдно целует его сам, смакуя чужое удивление.       Он кладет руку на затылок Шилю, не давая отстраниться и целует-целует, до боли в лёгких, до сбитого дыхания и жара, которого отчаянно желал тот. Шэнь отпихивает его слабовато, но в этот раз Цзыси послушно отступает, довольно наблюдая за результатом своих трудов.       — Доброе утро, — довольно тянет Гу Юнь, ощущая недовольство Шилю, — Хмуриться тебе не идет, А-Лю.       Голос его, вероятно, приторный как обычно, но Шэню остается читать по губам, слегка щурясь. Причина смятения, которое не захотело быть мимолётным, остается непонятной. И пока тот в раздумьях своих недолгих утопает, Цзыси берет его ладонь в свою и чертит-чертит: «Все в порядке?».       Оба знают, что нет, ни у кого из них в порядке не было, но держатся этого вопроса, словно ответ на него изменится однажды.       Вместо ответа, Шилю сам целует Цзыси. Прикрывает его и без того слабо видящие глаза, позорно скрываясь от взгляда его пристально холодного.       Его свободная ладонь вслепую нащупывает лицо Цзыси, спускается ниже, очерчивая пальцами шрамы на плечах, в попытке отвлечь то ли его, то ли себя.       Они бесконечно тонут в омуте страсти болезненной, не имея шанс на счастливый конец.       Гу Юнь перехватывает его проворные руки, не позволяя скользить бесстыдно по телу дальше, вырисовывает черты знакомые: «Что на тебя нашло?».       Касания пальцев грубоватых к его коже приятное, но он предпочел бы услышать голос этот елейный. А, может, он был бы вовсе не елейным, а беспокойным и тихим. Шилю, кажется, мог бы вечность рассуждать на тему, какой у Цзыси тон, как звучит его голос, и хранить в памяти бесконечно отрывки их разговоров. Но у Шилю нет вечности, и все что он должен, наслаждаться тем, что есть.       Какая жалость, молодой господин капризничает даже на пороге смерти, желая получить больше, чем может. На фоне Шэнь И он невероятно избалованный, однако сейчас смиренно коротает последние дни свои в забытом богом поместье, оставив при себе одного пожилого служку.       Шэнь И был против, но не смел перечить воле умирающего лебедя, стараясь навещать почаще.       Сказать честно, Шилю был тронут, но не хотел, чтобы тот тратил на него время. Недавно у него состоялась свадьба с молодой госпожой Чэнь, и Шилю был искренне рад за брата. Теперь, если он умрет, Шэнь И точно уж не останется один и если у него будет возможность, он лично отблагодарит Цинсюй за заботу об этом придурке. Цзыси он уже отблагодарил столько раз, что ещё на несколько жизней хватит.       А сейчас же…       Сейчас же Цзыси точно улавливает настроение Шилю и бесцеремонно одним движением возвращает того в горизонтальное положение, укрыв одеялом с головой.       Лекарство осталось в поместье; единственное, на что мог Гу Юнь положится сейчас — люлицзин.       Он что-то бормочет про себя, Шэнь ловит каждое движение его губ, непослушно выбравшись из-под одеяла. Он не сдерживает смешка, а Цзыси ловит его и оборачивается мгновенно, трепля и без того растрепанные волосы. Шилю не успевает возмутиться, как Цзыси обещает, что обязательно чуть позже возьмётся расчесать их.       Он накидывает тонкий халат поверх нижних одежд, небрежно завязывает пояс, собирает волосы в хвост и задаётся вопросом: где, черт возьми, гребень?       Шилю с любопытством наблюдает, как тот не может найти вещицу, что спряталась на самом видном месте, и явно не спешит дать подсказку Цзыси.       Смех Шилю того лишь раззадоривает, и помощь он уж точно принимать теперь не будет и обязательно отыграется, когда найдет гребень.       А когда находит его, откладывает в сторону, пропускает пряди волос сквозь пальцы. Те приятно скользят, пока окончательно не выскальзывают, спадая обратно на худощавую спину. Гу Юнь словно зачарованный проводит по спине.       Шилю вздрагивает, касания его щекотят, и он вот-вот сам разберётся с волосами, лишь бы избежать этой пытки. Он тянется к гребню, который выхватывают у него прямо перед носом — ожидаемо.       Когда Шэнь сам занимается своими волосами, это утомительно и чересчур мучительно, однако в руках Цзыси они подозрительно послушные, и тот легко приводит их в порядок за считанные минуты, даже не пытаясь скрыть самодовольную улыбку на лице.       Он ловит руку Цзыси и выводит: «Спасибо».       Сегодня по-настоящему отличный день.       Гу Юнь ничего не отвечает, склоняется так покорно, как не склонялся перед императором и на пальцах едва весомые поцелуи оставляет, переходя к костяшкам незатейливо, а после и к тыльной стороне ладони.       И он бы с удовольствием продолжил, но шаги за дверью отвлекают, а Шилю по взгляду брошенному на дверь понимает, что это старик Фэн.       Он стучится, зная, что сегодня в поместье у них Аньдинхоу, а после заходит неторопливо, не желая смутить господ.       — Молодой господин желает, чтобы этот слуга подал завтрак?       Шилю по-детски дёргает за рукав Цзыси.       — Подай к столу что нибудь легкое, а мне еще вина не забудь — отвечает ему Гу Юнь, и тот на время удаляется.       После завтрака, Гу Юнь смотрит на Шилю пристально-пристально, но он никак не комментирует, бледные губы изогнутые в улыбке говорят сами за себя.       Однажды все будет в порядке. И сегодня случилось это однажды у Шилю, а Цзыси не смеет сказать, что это не так, позволяя обоим насладиться отличным от других днем.       Цзыси подхватывает его на руки, не забыв в одеяло завернуть, да выходит на улицу. Шилю же в предвкушении мороза к нему прижимается, избегая холода с его помощью в который раз.       Двор замело тонким слоем снега, снегопад мало-помалу переходит в метель, а едва заметные следы Цзыси уже замело. Больше снежинки не кружатся в танце, скорее спешат раствориться в сугробах, разбившись.       Шилю завороженно наблюдает за белым полотном, что размывает черты домов. Тело пробирает дрожь от холода, однако возвращаться домой не желает и даже слегка ворчит, когда Цзыси возвращается обратно, не дав ему запечатлить в памяти последний раз такой опустошенный вид.       В теле неимоверная слабость и на ее фоне, до этого будто Шилю никогда и не болел.       У него руки слегка трясутся, когда Цзыси опускает его на кровать, а он хочет обнять его за шею.       После такой безжалостной метели хочется раствориться в его любви.       Изучить, как в первый раз, шрамы на теле его, а после поцеловать каждый бережно.       Отдаться его крепким рукам, что уверенно тело исследуют и никогда не дрожат позорно.       Снять с него люлицзин, самую малость подразнив и позволив обоим захлебнуться в ощущениях горячо желанных.       И пусть с его хворым телом боли не избежать, Шилю не может отрицать, что она желанна, если это его Цзыси.       Когда все закончится, Аньдинхоу обязательно подаст в отставку и найдет себе жену.       Уголки глаз краснеют из-за жара в теле, Цзыси довольно хмыкает.       И даже если Гу Юнь не полюбит ее, ребенка он будет обязательно любить!       Шэнь цепляется за его плечи не так сильно, как хотелось бы.       Кажется, Гу Юнь хотел дочь? У него будет обязательно будет дочка.       Горячее дыхание Цзыси обжигает ухо и пусть он не слышит, он чувствует, что голос у того тяжёлый.       Было бы неплохо, если бы его племянник или племянница появились на свет к тому времени.       Он смещает ладони на спину. Мысль о том, что он хочет оставить Цзыси шрамы кажется нелепой, но она слишком навязчивая, и Шилю не может устоять.       Они бы подружились, и все было бы замечательно без него.       Цзыси целует его требовательно, желая пресечь мысли Шилю, вкладывая все чувства и за один поцелуй разбивая все сладкие мечты Шэня.       А тот признаться даже себе не смеет, что не хочет, чтобы его забывали, чтобы жили счастливо без него, поминая раз в год, как последнего лентяя, что по воле судьбы почил в молодом возрасте.       Не хочет, чтобы его Цзыси кто-то звал так еще, чтобы кто-то мог беспечно наслаждаться его чудным голосом и нежась в его заботе.       Это эгоизм чистой воды, но пока Цзыси дает ему возможность быть эгоистом, он пользуется этой возможностью, оставляя шрам на сердце его.       Бесконечный день подходит к концу, а они насытиться друг другом не могут. Тело Шилю едва выдерживает их чувства и слегка дрожит бесконтрольно.       Цзыси помогает помыться, услужливо пройдя водные процедуры вместе с ним. Они обмениваются колкостями, прежде чем вновь вернуться в постель. Гу Юнь хмыкает, что завидует образу жизни Шилю, а тот щелкает того по носу.       Цзыси раскрывает руки, в объятия приглашая, а Шилю с удовольствием льнет, наконец чувствуя, что сможет отдохнуть.       Шэнь Шилю засыпает, ощущая мерный стук сердца Цзыси.       А Гу Юнь просыпается, когда человек в его объятиях перестает дышать.       Незамысловатый танец снежинок снаружи предвещал, как ни странно, то, что все будет в порядке.