Mabadiliko

             Сон был катастрофически ярким. Двигались люди, субстанции и, кажется даже стены. Но досмотреть его никак не удалось — плечо начали настойчиво тормошить. Без прикладывания силы, но достаточно, чтобы Попов распахнул крепко слипшиеся глаза.              Перед ним стояли три девушки с обеспокоенными лицами. Каждая держала по бокалу красного вина.              — Я, конечно, извиняюсь, — начала низенькая блондинка с пухлыми губками, — но вы занимаете столик, а мы бы хотели присесть. Мест больше нет. Не могли бы вы…              Попов резко подумал предложить ей сесть на его лицо, пока остальные дамы могли расположиться на его коленях и между, но произносить всё это было так долго и сложно наглухо пропитому сегодня мозгу и речевому аппарату. Плюс, он предположил, что вонь изо рта сейчас снесёт этих щеголявших барышень за километр, потому покорно встал.              — Да вперёд, милочки.              Зал поплыл.              Постояв несколько секунд, держась за край столика, он всё же удержал равновесие и, провожаемый слегка брезгливыми взглядами, выдохнул, направляясь к барной стойке. Парень стоял к нему спиной.              — Уважаемый!              Бармен обернулся. Он был низкого роста, лет под сорок, но забавный хвостик на голове и тату в виде скрепки придавали ему неформальности вкупе с насмешливым взглядом. Ему явно было не впервой видеть такую хтонь на барном стуле.              — Уважаемые — это так глава сельпо к жильцам обращается, или братки к нерусским, — ответил он. — Чего вы хотите?              Попов уставился в упор.              — Тебя как зовут, сынок?              Попов сам не понял, что ляпнул. Мужик явно был ему ровесником, но выпитое до этого дешёвое пойло заговорило в нём голосом чьего-то бати.       — Зовут меня Сергеем, — сказал брюнет за стойкой. — Можешь обращаться Серёга. Серый. Но никаких Сержей, уяснил?              — А меня зовут Арсений, — обрадовался Попов. — Не Сеня, не Сенька и не Сюшка. Я мужик! Налей мне водочки, грамм сто хотя бы, чисто сознание прояснить, ну и к ней сока томатного.              — Закончился. Остались ананасовый, яблочный, грейпфрут.              — Ненавижу все перечисленные. Но налей, на твой вкус. Удиви меня. А я сейчас вернусь, договор?              Пока Серёжа натирал стопку и занимался заказанным напитком, Попов вышел из бара на уже тёмную улицу прочистить легкие. Прохладно, влажно, даже сыро, но стало полегче. Улица не покачивалась, и на том хорошо. Конец лета чувствовался как дичайший октябрь с его перебоями в настроении и погоде. Но Питер на то и Питер, чтобы в нём всё не как у всей России. Попов улыбнулся и, поджигая сигаретку, выпустил вверх облако едкого дыма.              Его хватило на пару затяжек — курение он не уважал как привычку, но как процедуру для перезагрузки иногда использовал. Помогло.              Вернулся в бар, где на стойке его уже ждала обещанная рюмка и бокал яблочного сока. Одним движением он залил в себя всю водку, чуть пригубил сока, скривился от кислоты и подожжённого явной палью горла. Планы на этом закончились.              — Серёжкинс, а Серёжкинс, я вообще как тут очутился-то? — спросил Попов.              — С улицы, через одну единственную входную дверь. Пришёл уже набуханный. Пил коньяк. Приехал вроде на машине. Всё как у всех, — равнодушно ответил бармен.              — Ага, раз своей у меня нет, то на такси. Понятно, — рассуждал вслух Арсений. Немного помолчав, добавил: — Знаешь что?              — Что?              — У меня сегодня праздник! Веришь? Я сегодня буду много праздновать и кутить! — сказал Попов, доблестно стукнув себя кулаком правой руки в противоположное плечо.              Вышло больнее, чем хотелось показать. Даже чуть перехватило дыхание.       — Рад за тебя, Арсений. Раз ты можешь пить напропалую в понедельник вечером всю ночь, значит ты устроил свою жизнь так, чтобы было плевать, что будет утром вторника. Уважаю, — ответил Сергей.              Попов просиял.              — Вот именно, Серёжкинс, вот именно! Ух, мудрость эта ваша барменская! Вы шарите! Я, ясен хуй, всё устроил уже. У меня, знаешь что? Знаешь? Денег куча. Бабки они вообще — пыль. Я актёр. Мы только-только вот съёмки закончили, Серёжа! Будет бомба, я серьёзно! Очень крутой фильм. Крупный. В кино выйдет. Пойдёшь, Серега? Приходи. Я тебя как своего братана проведу. Налей-ка мне еще соточку, только сок не надо. Блевотный он.              К стойке подошла стройная шатенка, даже ближе к блондинке, но Арсений в ночном тёмном освещении так и не разобрался до конца. Она заказала дорогой портвейн.              — А меня Арсений зовут, — обратился к ней Попов. — А вас?              Девушка даже не оглянулась. Молча дождавшись бокала, развернулась и направилась к столикам.              — Как много в баре глухих, Серёжа! Ужас. Закат коммуникации общества.              Сергей снова хитро и понимающе ухмыльнулся, поставил перед Поповым очередную стопку и протянул терминал для оплаты. Тот запищал нехорошо. Не «ваш праздник оплачен», а в духе «где бабки, Зина?». Нехороший, определённо нехороший писк.              — Попробуйте ещё раз или возьмите другую карту, — сказал Сергей.              Попов проверил.              — Блядь! — Арсений поднёс карту к свету тусклого экрана так близко, словно только что потерял зрение. — Ой, блядь, не та, и правда. Я взял не ту.              Но карта была той. Денег не было.              — Сочувствую, — ответил бармен, тут же отставляя стопку с бара к себе. Попов броском пантеры попытался его остановить.              — Это не по-христиански, Серёж. Карта, чёрт её знает, куда запропастилась, а праздник же должен продолжаться? Шоу, как там говорится, must go on? Серёга, не обижай. Я ж на фильм свожу тебя. Стой, а в кредит наливают?              Сережа разочарованно покачал головой.              — Ну и хуй с ним. А в туалет я могу сходить хотя бы?              — Прямо сейчас не стоит. Поссышь под себя — заставлю слизывать. А туалет в соседнем зале.              — Разумеется.              Попов зашёл в кабинку, затем умылся, всё это время рассчитывая, у кого бы он мог занять немного деньжат. Какие-то знакомые должны быть, но их не было. Ещё и прыщик какой-то вскочил под носом. Господи. Ну и чучело. Просить не у кого, но и уходить не хотелось.              Вернувшись к стойке, он заметил ту самую то ли блондинку, то ли шатенку, распивавшую в гордом одиночестве. Раз уж Попову суждено топить себя сегодня до конца, стоит утопиться в любви.              — Серёга, — горячо зашептал Попов, привлекая внимание бармена. — Ты ту красотку знаешь? Видел раньше?              — Лично — нет, — ответил тот. — Но заходит она сюда регулярно. Всегда одна.              — А как зовут?              — Вроде Ангелина, может, Алина. Точно не помню.              — Вполне возможно. Она похожа на Алину. Арсениям везет на Алин, это я точно знаю, усек? — Арсений начал неистово подмигивать.              Бармен не отреагировал.              — Слушай, Серёжкинс, — продолжил Попов, — вот эти часы — мне их лично вручил знаешь кто?              — Остановись, — прервал бармен, — давай без этого.              — Ну хорошие часы, Серый, ты чего?              — Охотно верю. Оставь их. Не циркуй. Нет бабок — вали-ка ты домой.              — Но я же праздную!              — Давай так. Я тебе кое-что предложу, Арсений. А исполнишь — налью бесплатно. Но только если сделаешь.              Попов подумал, что ему придется раздеваться. Или трахать Алину на глазах у всего бара. Лицо расплылось в идиотском восторге от картин из воображения.              — Что ж, братан. Что предлагаешь сделать?                    — Очень просто, — бармен начал что-то быстро писать на салфетке, затем протянул Попову. — Скажешь без запинки это слово три раза подряд, я тебе налью.              Попов воодушевился. Не так, как от фантазий об Алине, но всё же.              — Пфф! Всего лишь? Как два пальца обоссать.              — Всего-то. Начинай, — бармен стукнул пальцем по столешнице.              На бумажке красовались иностранные буквы. От одной попытки сфокусироваться Попова начало жутко тошнить, словно читал на голодный желудок в автобусе.              — Мадабилдо?              — Минус попытка.              — Стой, а сколько их? — спохватился Попов.              — Так и быть, тебе дам две. Но нужно чётко и быстро три раза. И… один, два, поехали.              — Мабадильда, мабадильда, мабадильда.              — Нет.              — И что же это за слово такое?              — Мьябадьиликоу.              — Что, блядь?              — Мьябадьиликоу. Ты только что просрал обе попытки.              — Да я даже не запомнил! Это не честно! Это же не по-русски написано!              — В этом и смысл, братан. Топай.              — Ты должен был произнести несколько раз! — не унимался Попов.              — Мьябадьиликоу, мьябадьиликоу, мьябадьиликоу.              Попов сглотнул, мрачно произнес:              — Марбадилик. Оу.              — Снова неправильно. Лавочка закрыта.              — Ну и хрен с тобой! Посмотришь мой фильм как все, в неудобном кресле!              Попов слез со стула, злобно впечатывая шаги в направлении выхода. Вдруг почему-то резко развернулся и поравнялся со столиком одинокой девушки, цедившей очередной бокал. Сев рядом, не дожидаясь приглашения, он спросил:              — Алина?              Незнакомка посмотрела на него, немного отпила и покачала отрицательно головой.              — Альбина?              Снова нет.              — Ни то, ни другое, — наконец Попов услышал её голос.              — Что ж, по всей видимости, я обознался. Просто вы очень похожи кое на кого.              — Действительно?              — Разумеется. На девушку из моих фантазий. На самую яркую из них. Вернее, простите, правильнее сказать, грёз. Не подумайте. А то «фантазия» звучит словно что-то пошлое. Не подумайте!              — Надо же, — сухо откликнулась девушка.              — Так как вас зовут? — не унимался Попов.              Она внимательно посмотрела на него большими зелёными глазами и слегка улыбнулась.              — Я — Антонина. Можно Тоня.              — Вау! Божественное имя! Ваш образ так подходит к имени!              — Как скажете, незнакомец.              — Какой же я незнакомец? Я — Арсений.              — Как Сеня?              — Нууу, — сощурился Попов, — лучше, как Арсений.              — О, как поэта Тарковского. Я поняла.              — Да что там Тарковский? У него так, стишки какие-то. Я — писатель. Вот, у меня вчера вышло большое собрание всех сочинений. Знаете, всё руки никак не доходили, а тут дошли. Я сегодня отдыхаю, отмечаю. Такая радость!              — И о чём же вы пишете? — спросила Антонина.              — Та вообще обо всем — о жизни, о любви, даже фантастику. Как говорится. Талантливый человек… Знаете что? Я хочу написать о вас. Не какой-то там стишок, нет! Книгу хочу написать о вас!              — Ох. Какой вы быстрый, Арсений.              — Антони-и-и-на-а, — протянул хитро Попов, — не во всём, моя дорогая! — и растянулся в идиотской и слабоумной улыбке.              Выдержав паузу, он продолжил:              — А что вы пьёте?              — До этого — портвейн. Сейчас красное сухое.              — Позвольте вас угостить, Антонина?              Попов вспомнил о своем фиаско с картой только после вежливого отказа девушки и облегчённо выдохнул. Повезло не опозориться.              — Мне, вообще-то, уже пора.              — Зачем так рано?              — Ночь уже давным-давно, Арсений. Какое ж рано?              — Подумаешь! — Арсений развалился на диванчике. — Ночь — ничего. Пыль, понимаете? Время суток не решает. Человек решает. Сам. Мы — строители своего времени и своей судьбы.              — В каком смысле — не решает? — затормозила Антонина.              — В таком, что я вас провожу. И ночь не страшна. Это лишь период малой освещенности.              Антонина скептично смотрела на него, не опуская бокала. Думала.              — Я рядом живу.              — Сколько по времени?              — Около десяти минут, не больше.              Попов истерично подскочил.              — Бог мой! Десять драгоценнейших минут около богини! У вас есть нож?              — Нож? Откуда…              — А балончик? Драться умеете? Единоборства, может, какие?              — Вы что, планируете меня изнасиловать? Вы бы хоть не так прямо уточняли. Сумку бы пошарили.              — Бросьте, милая моя. Вы не вооружены. Вам нужен кто-то рядом. Одной вам, такой обворожительной, опасно быть. А я, знаете что? Я многие годы практикую джиу-джитсу. Со мной к вам никто близко не подойдёт. Послушайте, — Арсений приблизился, — я хочу лишь удостовериться, что вы доберётесь в целости и сохранности. Я стану вашим рыцарем, идет?              — Арсений. Я вполне способна за себя постоять.              — Серьёзно?              Попов завис, чуть приоткрыв рот.              — Представляете, вспомнил только что сон. Снился мне вот недавно. Странный такой. Не помнил, а сейчас почему-то вспомнил.              — Ну-ка?              — Я с братом по улице, в общем, иду, иду. Оборачиваюсь — а на нём шлем, слепленный из какого-то мутного материала. Вонял так. Как чья-то маска. Жуткая вонища. И во сне мне так мерзко было.              Антонина чуть кашлянула.              — А самое забавное знаете что? — продолжил Арсений.              — Что?              — Что нет у меня никакого брата.              — Да вы что? И впрямь, забавный сон.              — Да.              Ещё полминуты прошло, прежде чем Антонина осушила бокал и встала.              — Я пойду.              Попов выскочил следом и в наглую пошёл рядом с ней по улице. Беззаботно и словно по приглашению, засунув для максимально необременённого вида руки в карманы.              — Ночь — песня!              — Да, неплохая, — ответила Антонина. Всё, что ей оставалось — просто идти под его ремарки.              — А что за переулок этот?              — Не переулок, улица. Улица Гоголя. Раньше была Мещанская, — ответила Антонина.              — Раньше? — Попов всматривался в еле различимые таблички на зданиях.              — Очень давно. А вы приезжий?              — Местный, разумеется. Все писатели мира родом из Питера, как известно. Просто когда вы рядом, я ничего вокруг больше не могу увидеть.              Антонина ухмыльнулась.              — Какой вы… Правда, что ли, писатель?              — Милая моя, вот вам крест, зачем мне лгать той, с кем я хочу разделить творческий путь?              — Серьёзно? Прямо книгу написать хотите?              — Разумеется. Я человек слова — хочу написать и напишу! Мы — творцы судеб.              Антонина остановилась, чуть наклонила голову и со снисходительной улыбкой сказала:              — Вы обо мне, кроме имени, ничего не знаете.              — Бросьте! Я знаю, что ваша речь, точно так же, как и эти бездонные зелёные глаза, бросает в дрожь. Я буквально благоговею от ваших ручек и ваших мыслей. Вот прям видно по вам — настоящая женщина. Смелая, решительная, но чуткая. Но, знаете, вы, исключительно для фактов будущей книги, могли бы добавить немного информации о себе, — между прочим упомянул Арсений.              Она засмеялась. Её мелкие ровные зубки заворожили Попова. Он представлял, как он попросит их спрятать, когда она возьмёт в рот его член.              — Оригинальный подкат, Арсений. Очень изобретательно. Завидую вашей памяти.              — Да, Боже, — показно возмутился Попов, — клянусь, Антонина! Мне от вас ничего не надо — я же иду рядом, это высшее счастье для меня, поверьте!              — Что ж, — Антонина развернулась, продолжив путь в сторону дома, — мне приятно.              — Я бы последние штаны отдал за шанс растянуть эти десять минут в вечность. Может, у вас? Посидим лишь мгновение. Вы можете молчать, я буду любоваться и запоминать ваши черты.              — Ко мне нельзя, — категорично отрезала девушка.              — Ох, проблематично. Муж, дети?              Антонина промолчала. За поворотом вдруг остановилась.              — Ладно, — она посмотрела на Попова через плечо. — Вот бар, можно посидеть. Не больше часика, договорились?              Попов галантно открыл перед ней дверь. Тут же вспомнил про нулевой баланс карты. Блядь.              — Подумайте ещё кое над чем: может, вы согласитесь, если я приглашу вас к себе? Там не так шумно. Плюс, возможность немного подышать ночным городом — идти всего полчаса по ровной плиточке. У меня дома, не поверите, чудный пёсик, его Графом зовут, моя копия полная! И куча заметок к книге, можете пролистать, если захотите. Мы их обсудим.              — Что за порода?              — Спаниель. Английский.              — Обожаю их. Но останемся здесь, раз пришли.              Попов помрачнел. Занятая очередь к барной стойке вот-вот подходила. Чтобы отвлечь себя и спутницу, он сыпал комплиментами направо и налево, удивляясь своей находчивости.              Понимая, что следующий заказ за ними, он изобразил резкий испуг:              — Извините, милая моя, я через минуту вернусь, — и позорно сбежал в уборную.              Защелкнув замок кабинки, он стёр бумагой испарину волнения с лица.              «Так, она уже почти на мне. Всё так шито-крыто. Шпили-вили. Все дела. Нельзя опозориться. Боже. Презики даже не купить. Может, у неё есть? Она пьет сама, значит, и покупает сама. Так, Попов, соберись. Да, получилось некрасиво. Хуй с ней. С ними. С напитками всеми. Потом вернёт, как денег раздобудет. Точно вернёт. Интересно, уже можно выйти?».              Посмотрев на себя, помятого и похожего, скорее, не на писателя в день издания, а на затворника с маниакальным припадком, он ополоснул лицо и натянул улыбку хищника.              — Боже, так быстро! — Попов нашёл девушку уже за столиком с бутылкой красного и бокалами, — тогда следующий тур — за мной. Не думал, что у них в такой час настолько скоростное обслуживание.              — Уверены, что будет следующий раз?              «Не акцентировала внимание на деньгах, хотя, похоже, немного злится. Уже хорошо, что не ушла».              — Конечно, уверен. Впереди у нас, милая моя, столько работы над книгой, что даже представить себе не можете! Мне важно ваше мнение к каждой детали. Я хочу, чтобы читатели смогли увидеть все до единого ваши неисчислимые достоинства! Вы этого заслуживаете!              — Посмотрим, — ответила Антонина, разливая по бокалам вино.              — Позвольте мне, что вы! — Попов старался держаться джентльменом до победного.              Налив немного себе и внушительно ей, он сделал пару крошечных глотков и с вытаращенными глазами следил за скоростью истребления вина подругой.              Она лишь ухмыльнулась.              — Люблю красное. Сухое.              С такой активностью она вылакает всю бутылку за полчаса. Пора было думать об отмазке от покупки второй.              — Вообще, — вдруг начала Антонина, — в том баре вино получше. Бутылка эта закрытая, понятно, что не самопал, но там как будто с душой.              — Если хотите, пойдём снова туда?              — Арсений, вы же не думаете, что я способна выпить столько вина за один вечер?              — Уже ночь.              — Ах, точно, — она пьяно захихикала. — Время вершить судьбы.              — Всё так, — Попов придвинулся.              — Вы, Арсений, на правах моего сегодняшнего спутника, пожалуйста, следите, чтобы я была при памяти. Хотя бы относительно. Не давайте мне много пить и продолжайте оставаться моим рыцарем.              «Пей, пей».              — Разумеется, моя милая.              Бутылка опустошалась ожидаемо быстро. По всем параметрам Антонина оказалась той самой девушкой без стопов, когда дело доходило до градуса. Стоило разлить остатки спиртного по бокалам, она тут же, не дав Арсению возможности утащить её к себе, ломанулась за второй, вернувшись спустя мгновение со счастливой кривой улыбкой.              Её губы сомкнулись на горлышке, она предпочла залиться без бокала, пока Арсений оценивал, как такое рвение могло оказаться между его ног.              — Антонина, давайте эту и остановимся, — произнёс он.              Перспектива убирать за ней блевотину и тащить полумёртвую по улице не прельщала, да и возбуждение уже дошло до пика вставшего по стойке смирно члена.              — Ой, какие мы правильные. Ты — мой папочка?              Головка упёрлась в ширинку, и Попов незаметно поправил штаны.              — Я могу быть еще строже, если захочешь.              Она скривилась и села рядом, рассматривая бокал и думая о своём.              — Слушай, а ты случайно не знаешь, что такое «моболидко». Стой. Не так. «Мабадилдо». Нет. «Мабаудилика». Не знаешь?              Её глаза хищно сверкнули.              — Первый раз слышу. Порно-игрушки какие-то? Я в них не очень понимаю.              — Вот как… — Попов и не предполагал такой вариант.              Через пару минут Антонину повело. Она откинула голову на засаленный диванчик, готовая вот-вот задремать. Попов не стушевался, опустил ладонь на её ногу, оглаживая голую коленку. На этой бессовестной девушке не было даже тонюсеньких колготок. Только лёгкое платье. Интересно, а трусы есть? Пальцы медленно проскользили выше.              — Арсюша, это что, массаж? — протянула Антонина.              — Какой же я Арсюша? Я — Арсений. Хочешь, — Попов перешёл на шёпот, — кричи «Арс».              Она засмеялась.              Развеселившийся от разрешения на доступ к телу Попов подскочил, снова больно себя ударил в плечо, прокричал «Я — мужик» и плюхнулся под хохот пьяной Тони.              — Ты дикарь, настоящее животное, Арс!              — Но тебе же это и нравится, верно?              Антонина толкнула его в ещё саднившее плечо.              — Так я тебе и скажу, размечтался!              Попов снова поправил штаны и поднялся.              — Нам пора на воздух, — и, засунув остатки второй недопитой бутылки в огромный карман куртки, начал поднимать подругу с диванчика.              — Ночь зовёт? — пьяно прокричала она.              — Ещё как зовёт, моя милая, очень зовёт.              За руку он вывел её на улицу и тут же повёл за угол, поддерживая покачивавшееся тело. Стоило им завернуть, он тут же опустил бутылку на асфальт и прижал Тоню к стене. От неожиданности из неё вырвался стон, снёсший Попову крышу. Он стал целовать каждый сантиметр шеи, машинально прикрывая пах. Но удара промеж ног не последовало, и он принялся вылизывать всю шею девушки, слушая стоны и сходя с ума от желания скорее спуститься ниже. Он оставил мокрую от слюны дорожку на каждом открытом участке её тела, пока она податливо прижималась навстречу его ширинке.              Удостоверившись, что всё, что не скрыто одеждой, уже исследовано, Попов, поглаживая бедро, протянул ладонь дальше, жадно сжав ягодицу. Как же она хорошо ложилась в его руку. Девушка словно просила, и он был готов стянуть штаны прямо здесь. Другая рука нырнула под юбку. Пальцами он гладил её через трусы. Боже, она текла.              Он отодвинул край трусиков и коснулся голого тела, не понимая, как до сих пор не спустил.              — А рыцари так поступают? — Тоня хохотала.              Она хотела трахнуться и хохотала. Попову выпало бинго.              — К тебе. Мы идём к тебе. Сейчас же, — хрипло выдавил он. Ещё минута, и он забудет обо всем на свете от этого наваждения.              — Нельзя, я же говорила.              — Хочешь, ко мне. Прошу, — заскулил Арсений, рукой сжимая нывший член.              Тоня посмотрела с пониманием.              — Далеко?              — Не особо, я ж говорил, полчасика. Но мы будем бежать. Или, хочешь, такси. Но у меня новый телефон, ещё не скачал приложение, если ты вызовешь сама, давай на такси?              — Нет, — сказала она, откидывая голову назад. — Очень далеко.              Попов вытащил руку из трусов, удручённо смотря на Тоню.              — Ты хочешь… здесь? Что ж, странное местечко. К тому же, я заставлю тебя пошуметь. Но ты не бойся, я не обижу. Я — щеночек спаниеля.              — А хуй стоит, как у коня, — снова захохотала девушка.              Попов вжался в неё, хватаясь за верх платья и стягивая его. Он отодвинул чашечку бюстгальтера, достал грудь и начал посасывать сосок под громкий несдержанный стон.              — Погоди, — выдохнула она.              Попов не хотел останавливаться. Наоборот, он был готов облизывать её с головы до ног.              — Погоди, — повторила она. — Ладно. Мы идём ко мне. Но я не знаю, получится ли у нас. Давай рискнем. Вдруг, оно того стоит?              Попов слабо понимал её опасения. Набатом в ушах звенели лишь постанывания. Руки пахли её смазкой, и это заставляло двигаться по улице, как под водой.              Они перебежали перекрёсток, ещё один. На светофоре он вспомнил, что успел забрать с земли бутылку. Отпил для храбрости.              «Рискнём, говоришь. Моя милая».              Рука Тони была такой горячей, что он за малым не прижал её к своему паху. Жаль, только с деньгами подстава вышла. Он бы мог тогда предложить ей люкс в отеле.              Светофор загорелся зелёным, он поволок её за собой, переходя дорогу. Что-то долго они шли. Может, стоило настоять на такси? Заплатит, протрезвеет, не вспомнит.              — Послушай, — Арсений обернулся. — А долго ещё?              Застыл с открытым ртом.              Тони не было.              Он посмотрел на свою ладонь. Она сжимала чужую. Но это была не Антонина.              Перед ним с самым счастливейшим лицом стоял высоченный парень. Кудрявый. Волосы цвета пшеницы. Стрижка из разряда «никогда не уважал укладки». Но её, Тонины, огромные глаза. Это точно были её глаза! Такие же залитые. Широченная улыбка мелкими зубками выстраивала забор, калитка которого, по планам Арсения, должна была открыться на его члене.              Господи, точно! Член. Парень стоял в том же платье, что была девушка. Из-под юбки крайне явно выпирало возбуждение.              «Вот точно у кого, как у коня».              — Сука. Блядь. Кто ты? — заорал Попов, выдёргивая руку.              Парень по-доброму моргнул, но тут же выставил руки вперёд, изображая примирение. Или пытаясь успокоить. Привлекать внимание к себе, стоявшему среди питерской улицы в платье, ещё и ночью, явно не хотелось.              Попов не стал даже пытаться соображать. Он инстинктивно мотал головой, пытаясь разыскать Тоню. Из головы словно вытянули все согласные звуки, а горло перехватило паникой. Сорвал голос, он точно сорвал голос. Попытки заистерить походили на хрипы больного животного.              Первой реакцией было желание сбежать обратно в бар. Для начала в тот, где они были прямо сейчас. Потом заглянуть в подворотню. Потом — к Серёге. Тот — кент Арсения уже, можно сказать. Он выручит. Серёжкинс поможет.              Какая всё-таки сука оказалась эта Тоня! Как ей удалось так незаметно вывести мужика и ладонь его протянуть? Провернула! Конечно, пьяным в стельку Арсений не заметил подмены. Но это уже перебор. Тотальный пиздец.              — Какого хуя? — снова заорал Попов.              Парень напротив подошёл на шаг ближе, всё ещё опасаясь удара по морде.              — Прошу, дай я попробую объяснить! — сказал он.              — Ты кто, блядь, такой? Где Тоня? Ты — брат её что ли? Родственник?              — Нет, Боже, Арс, ну какой брат? Выслушай, прошу! Ты был так настойчив, ты мне понравился сразу. Болтал чушь всякую, это, знаешь ли, располагает. Писатель, муза, все дела — клёвая же игра, Арсений. Все, кто пытался меня клеить, ныли про кредиты, рухнувший бизнес, бывших жён и алименты. А ты, знаешь, с фантазией подошёл. Ты был лёгкий.              — Не понимаю, — Попов схватился за голову. — Ничего не понимаю. Я ещё сплю? Меня не разбудили в баре, точно, точно. Я же уснул. Ты мне снишься. Это всё мне снится. Я был с Тоней во сне. Ты — не она. Я тебе нравлюсь, но я нравился Тоне. Остальное не понимаю. Ничего не понимаю.              Попов кружил на одном месте, пока парень не остановил его, потянув за рукав.              — Я — Антон. Но чаще всего там, в баре, я — Антонина. Это, скажем так, похоже на болезнь, если тебе так легче понять. Как смена пола, знаешь, некоторые делают такие операции.              — Они не могут после того, как отрезали или приделали хуй, становиться снова тем, кем были! Что это такое? Что ты несёшь? Там, за баром, я был с Тоней! Не с тобой! У тебя нет сисек, ты мужик! Посмотри!              — Они и есть, и нету. Это непроизвольно, Арсений. Это сложно понять, но если я в стрессе или в определенной черте города, что-то меняется. И меняюсь я.              — Ты говоришь полный бред.              Парень пожал плечами.              — Что ж. Я попытался. Твоё дело — не согласиться на это. Понимаю.              Антон развернулся, но вслед услышал:              — Стой, так ты баба или мужик в основе?              — Не баба, во-первых, а девушка. Но чаще всего, я парень. Я был парнем. Сейчас чаще в образе Тони, так больше шансов скрасить одиночество.              — Ты у врача-то был? Или была. Блядь, я уже запутался. Как это возможно?              — Арсений, — устало выдохнул Антон. — Я не знаю, почему, и да, я много кого прошёл. Целителей, врачей, психиатров. Объяснений нет, кроме мистических. Последняя ведунья, к которой я обращался, сказала, что всему виной моя проклятая квартира, но проклятье уже переездом не снять. Уж больно зол был дух, обитавший в ней. Мне осталось смириться. И если далеко от дома не ухожу, я остаюсь парнем. В остальном всё — по ситуации.              — Почему ты смирился? Это же пиздец! — Попов окончательно прижался к стене. Ему очень сильно не хватало сейчас водки.              — Пиздец — это сколько раз я мог рассчитывать на секс, учитывая, как непредсказуемо меняется моё тело от волнения. Я не могу знать точно, кем буду, когда дело дойдёт до раздеваний. Я стрессую, Арсений.              — И сколько же раз было?              — За последний год — дважды. И только потому, что, будучи Антониной, соглашался на парадную и грязный подоконник. Словно мне пятнадцать лет.              — Дома нельзя? — Арсения охватило любопытство.              — Я ж говорю, там особая аномалия. Концентрация прям всех метаморфоз. Я не могу тебе сказать, с кем ты переспишь. Я, честно, надеялся, что подпитым не буду волноваться и останусь ей. Но ты… Ты уж очень меня завёл, Арс. Не буду скрывать. Именно меня, в каком бы облике я не был.              Попов зажёг сигарету.              — Всё же ты меня разыгрываешь. Денег у меня нет, если что.              Антон засмеялся.              — Думаешь, я по твоему «извините, я сейчас» этого не понял?              — Козёл.              — Дурак.              Они простояли молча, пока Арсений не докурил.              — Рискни, — Антон приблизился, опираясь рукой на стену за головой Попова, — рискни, и точно будешь знать, понравится тебе или нет.              Арсений задумался.              — Докажи, что не лжёшь.              Антон тут же схватил Арсения за руку и поволок дальше в сторону дома. Затем резко остановился среди улицы.              — Вот здесь. Здесь уже можно. Здесь — аномалия сменяется. Обзови меня. Грубо.              — Чего? — опешил Попов.              — Говори мне гадости, вызови у меня волну, всплеск эмоций, заставь нервничать, и увидишь.              — Ты придурок?              — Нет, грубее. Я трахал твою мать!              — Ты долбоёб, Антон? Что ты несёшь?              — Ну же, ещё.              — Мразь.              — Ещё!              — Уёбок!              — Ещё!              — Да я твою задницу натяну!              — Ох, это спорно, но ещё!              — Имбецил тупорылый! Козёл, член у тебя никакой не конский! Ты вообще скорострел! Недотраханная истеричка!              — Вот!              Вдруг — вспышка. Всего секундная. Ослепившая настолько, что Арсений прикрыл рукой глаза.              Перед ним стояла она — Антонина в помятом платьице, с шикарной уже вылизанной грудью и пухлыми губами. Но глаза Антона. И блядские пальцы Антона. Арсений даже попытался рассмотреть торчавший из-под юбки член.              — Ну как? Прокатит? — заулыбалась девушка, оценивая степень шока Попова.              — Это… Охуеть? Что ты за феномен такой?              — Превращение, Арс. Ничего больше. Я не знаю. Ты же писатель. Вот тебе тема. Изучи её подробно.              — Тебе бы в церковь, Тонь… — Попов так и застыл, не в силах переварить увиденное.              — Пойдём ко мне.              — И ты останешься такой? — с надеждой спросил Арсений.              Девушка подошла ближе и в самые губы прошептала:              — Я не знаю.              Попов, ведомый не иначе, как колдовством, послушно последовал за протянутой рукой.              — Я же не умру?              — От удовольствия иногда умирают, но я буду стараться держать тебя на плаву.              Бегом добежали к дому. Поднялись на третий этаж. Высокие потолки, полностью пустая и просторная квартира. Прошли в спальню с огромной кроватью, застеленной бежевым пледом.              — Я не чувствую здесь каких-то аномалий, Тонь, — пугливо начал Попов.              — Если так, оставайся.              Девушка подошла вплотную, потянувшись за поцелуем. Арсений не смог сопротивляться. Ему хотелось её всю и целиком.              Тоня жадно посасывала его губы, впивалась нездоровой хваткой в бока. Её руки уже начали исследовать тело загнанного в угол Арсения, прохаживаться по ткани, пока не накрыли сильнейший стояк. Девушка не дала разорвать поцелуй, и Арсений стонал, чувствуя, что остальные страхи потерпят, пока он не кончит. Вдруг поцелуй стал колючим, более жестким и требовательным. Арсений сморщил брови от боли и раскрыл глаза. Его целовал уже Антон, склонивший шею под немыслимым углом, чтобы сократить разницу в росте. Волна страха и возбуждения смешались, заставив член дёрнуться в чужой руке.              Это наваждение. Это сон. Чья-то больная шутка.              Чтобы не думать ни о чём, Арсений со всей смелостью хватился обеими руками за затылок Антона, вжимаясь в его губы, позволяя трахать свой рот длинным языком. Антон сильнее сжал член Попова, потираясь своим о его бедро, и уже буквально лизал всё лицо Арса.              Парень ловко скинул с Попова куртку, спешно выправил рубашку и, не разрывая поцелуя, одним движением расщёлкнул бляшку ремня. Переходя языком к шее, Антон без грамма стеснения опустил руку в трусы Арса и, почувствовав, настолько там мокро от выступившей смазки, прошептал:              — Ты будешь сейчас стонать подо мной. Тебе понравится. Скажи «да», прошу тебя, — тут же проводя кончиком языка по мочке.              Арсений не мог соображать, его вело похлеще, чем при самой сильной пьянке, и всё, на что его хватило, было всхлипывающее «да».              — Тебя трахали уже, Арсений, скажи мне честно?              — Нет. Никогда.              — Тогда я буду ещё осторожнее.              Арсению было уже плевать. Пальцы Антона так умело двигались на члене, что секунда-две, и Арсений бы кричал с просьбой отсосать ему. Пол его мало интересовал, лишь бы только Антон.              Арсения откинуло на постель. Быстрые руки обнажали его, поглаживая, лаская, осыпая жадными покусываниями, и Попов скулил от жажды ускориться. Спустя минуту Арс чувствовал горячие отпечатки каждого пальца Антона на своих бедрах и машинально покачивал их навстречу. Что бы не собирался сделать этот сумасшедший феномен, Арсений был согласен. Он уже перестал бороться с разумом.              Влажную головку обожгло горячим дыханием. Мокрый язык теребил его уздечку, и такое возбуждение он не испытывал никогда в своей жизни. Губы и жуткий пошлый длинный язык касались члена так жарко, что хотелось кричать. Антон заглатывал наполовину, двигал головой быстро и несдержанно, и Арсений не мог им управлять. Он, как кукла, откидывался на подушку, чтобы затем снова попытаться подняться и рассмотреть этот пиздец. Вид не оставлял выбора, кроме как вцепиться в макушку парня и насадить глубже.              Антон промычал с членом во рту, и вибрация заставила Арсения заскулить в унисон. Наверно, стоило ослабить хватку, Арсений даже чуть разжал пальцы, но в ту же секунду Антон накрыл его руку своей, заставив держать по-прежнему крепко.              Боже, он хотел жёстче?              Рот сменился рукой. Движения, невыносимые и скользящие, и Арсений уже было поддался вперёд, готовый кончить, но ладонь тут же скользнула между ног, все ниже, к яичкам, перебирая их.              — Чёрт, я больше не выдержу.              — Ещё как выдержишь. Я только начал.              Антон облизнулся, не прекращая ласкать мошонку. Член Арсения ныл и, дёргаясь, бил по животу.              — Согни, — скомандовал Антон, подталкивая ноги.              Арсений послушно подобрал колени, пока парень нетерпеливо стягивал с себя трусы.              — Оставь чертово платье. Оно тебе идет, — сказал Арс.              Антон хищно улыбнулся и лёг между его ног.              Попов уже предвкушал, как кончит в этот ненавистный рот, как вдруг почувствовал влажный поцелуй прямо под мошонкой. Слегка щекочущее ощущение отрезвляло. Но за ним последовало ещё одно и ещё, пока Арс не понял — Боже, Антон вылизывал его. Отчаянно и нетерпеливо. Попов снова в порыве схватил его за волосы, заставляя впечататься этим проклятым языком в свой пах, обработать каждый сантиметр, и не заметил, как движения Антона стали быстрее и ещё ниже. Только через миг Арсений ощутил, как внутри него умело стали двигаться чужие пальцы.              Антон вылизывал его задницу, обводя языком круги вокруг ануса, помогая руками. Распухшие губы и колкая щетина распаляли настолько, что Арсений потянулся рукой к члену, не имея ни малейшего желания больше терпеть. Последовал грубый шлепок по ладони и осуждающий взгляд снизу. Антон оторвал мокрое от слюней лицо от задницы, но пальцы не вынул.              — Не смей. Дай мне показать тебе, насколько будет хорошо.              Арсений вымученно простонал, но руку убрал. Ему хотелось сильнее, жёстче, до приступов тахикардии, а эти ласки доводили до обморока от перевозбуждения.              Антон снова опустил голову вниз, но не продолжил вылизывать уже покрасневшее колечко. Вместо это он взял в рот свой непозволительно длинный палец и показно обсасывал его в такт движениям в анусе, смотря в глаза Арсу. Наигравшись, он высунул два пальца и подушечкой одного из них мягко провёл по кругу ануса, не надавливая и больше не погружаясь.              — Ты вставишь в меня ещё раз палец? — скулежом спросил Попов.              — Позже, — ответил Антон.              Он провёл этим же пальцем по мокрой головке члена Попова и с резким рыком снова вцепился губами в задницу. Он посасывал кожу, словно член, ритмично двигая головой, и, стоило Арсению только ускорить движение бедрами, как он почувствовал внутри раскалённый язык. Антон не шутил. Он сейчас трахал его языком, прерываясь на вылизывание колечка, снова вставлял язык, прокручивал его, щекоча стенки, и при этом в такт потирался своим членом о простынь. Арсений приподнял всё ещё согнутые ноги, ногтями больно вцепился в затылок парня и настойчиво направил этого сумасшедшего, заставляя ускориться. Антон, закрыв глаза, тряс головой, погружался полностью, сколько мог, касаясь носом шва, еле успевая дышать.              Наконец, понимая, что терпеть всё сложнее, Антон, со стекавшими с подбородка каплями слюны, оторвался от ануса и провёл языком по стволу, вставив в Арсения снова два пальца.              Попов не понимал, что ощущал. Дискомфорта больше не чувствовалось, но все мышцы внутри непроизвольно сжимались, требуя одновременно и продолжения, и остановиться. Когда пальцы скользили уже быстрее, а к языку у основания члена Антон прибавил руку, Арсений взвыл, умоляя скорее приступить.              Третий палец заставил Арсения подскочить. Антон сгибал их, проворачивал запястье, меняя угол и оглаживая подушечками чувствительные точки, потом снова по-блядски облизывался и после очередного всхлипывания, наконец-то, поднялся, нависнув над растянутым и таким открытым пьяным Арсением.              — Сначала я тебя уговариваю, теперь ты умоляешь.              — Заткнись. Обещаешь трахнуть и издеваешься.              Антон ткнул носом в щеку, оставляя часть слюней на Попове, и приподнялся, чтобы дотянуться до вазочки.              — Хранишь в вазочке, совсем как девчонка.              Антон в ответ метнул сощуренный взгляд на эту язву, раскатал резинку и, чуть приподнимая колени Попова, снова лёг сверху. Арсений почувствовал холод смазки.              — Не бойся, сейчас ты захочешь чуть зажаться, но расслабься.              Членом он скользил по уже распухшему входу, отчего Арсений дернулся. Слишком остро. Слишком страшно.              — Тих-тих-тих, тебе понравится, — зашептал Антон.              Головка то и дело соскальзывала. Антон чуть поднялся, помогая рукой, пока не вставил. Всего лишь на пару сантиметров, но Арсений под ним громко застонал, чувствуя, как его распирало. Горячо и тесно. Слишком много.              Антон поднял свою ладонь, несколько раз провёл по ней языком и накрыл член Арса, начиная плавно дрочить.              Почувствовав, что становится всё приятнее и приятнее, Арсений шире раздвинул ноги, принимая больше, и Антон, уже весь потный, вошёл наполовину, еле сдерживаясь от такой податливости.              Арсений стонал так, как представлял, что будет стонать под ним Тоня. Громко, расцарапывая спину, сбивая дыхание, пока Антон вколачивался в него, рыча и мотыляя по простыне вверх и вниз.              Арсению сорвало крышу. Сбивчивые и уже не попадавшие в ритм движения чужой руки на мокром от смазки члене, хлюпающие звуки доводили его до закатывающихся глаз. Напряжение было невыносимым, как вдруг он ощутил резкий толчок, от которого пробило током.              — Ещё…              Антон, прогнув поясницу, чуть сбавил темп, попадая в ту же точку.              Арсений захлёбывался. Он кончал. Кончал в руку Антона, хрипло выкрикивая только: «Да, да, да!».              С уголка глаза стекала капля, всё внезапно остановилось, и внутри Арс почувствовал горячие последние толчки уже спустившего в презерватив Антона.                     Они пролежали молча несколько минут. Попов не понимал, что до этого дня он вообще знал о сексе, если его за полчаса оттрахали, как шлюху, и ему это понравилось.              Антон лишь улыбался и разглядывал его плечи. Аномалия.              — А вдруг после траха ты останешься таким? — спросил Попов.              — Каким?              — Парнем.              — О. Тебя это уже устраивает?              — Я не знаю. Кажется, да.              Арсений ответил честно. Антон больше ничего не спрашивал.       Одежду вокруг кровати собирали вдвоём.              — Жди меня завтра, схожу выпить и домой. Прийти в себя.              Антон кивнул.              К бару Попов бежал. В кармане до сих пор торчала почти допитая бутылка. Хлебнул. Выкинул в мусорку. На пустой улице вышло очень громко. Почти рассвело.              Он отдышался и вошёл. Серёжа по-прежнему натирал бокалы.              — Дай вторую попытку.              — Выучил?              — Кажется, да.              — Но мы уже закрываемся.              — Серёж, очень надо.              — Валяй.              — Мьябадьиликоу.              Бармен пристально посмотрел на него. Затем уважительно кивнул и налил двойную порцию.              — Ты, кстати, первый, кто справился.              Попов выпил залпом, занюхав рукавом.              — Это блядское заклинание как будто какое-то. А я понял, что верю в них.              Серёжа ухмыльнулся, пряча от Попова вскользь брошенный взгляд на место, где сидела девушка. Отвернулся и продолжил натирать посуду.