Рубец в пол-лица

- Ну все, все, Мих, сам знаешь: парадная - хуевое место... Ну! Андрей смеется, пытается увернуться от теплых настойчивых губ, но сдается быстро, позволяя в очередной раз себя поцеловать, пока прижимается худыми лопатками к холодной стене подъезда (или на питерском - парадной), крашенной еще в восьмидесятых в голубой цвет, теперь бывший уже в белую крапинку - краска отваливалась, штукатурка сыпалась. Рука на талии, под ней выгибается спина, так соблазнительно и приятно. Мишу ведет от прикосновений и вздохов, Андрея тоже. Сквозь маленькое окошко пробивается небольшой лучик бледного утреннего солнца, которому надо лишь разгуляться, а лампочку снова кто-то выкрутил - темно и тихо. Чем не идеальное место для неодобряемых обществом социальных связей? Хотя Мише похер на людей, спать все должны в пол пятого-то утра. Но не ему жить в этом доме. - Миха, хорош...хорош, - все еще улыбается и стреляет веселыми и помутневшими глазами прямо в сердце, - Мне и так взбучку устроят, а сейчас я успею хоть в комнату проскочить...Миш. Горшок улыбается. Резко отрывается и театрально поднимает руки, словно сдаваясь. Но Андрея чувство не отпускает, сколько бы он не пытался себя убедить. Он поддается вперед, берёт за небритый подбородок, целует еще раз. Улыбка с него не сходит. Миха гипнотизирует щербинку, очаровательную в своем неком ребячестве, и опять тянется к губам. - Каждое твое "пойдем, погуляем" будет так заканчиваться? - Я просто пьяный, Андрюх, ничего личного, - и видя, как лицо напротив резко становится обескураженным, добавляет весело, - Да шучу я, блин. Хочешь, это, каждый раз так? А Андрюха ударяет его в плечо, не сильно, но так чтобы пошатнуло. Может хоть мозги на место встанут, и перестанет он так шутить. - Ты чё, блин! Горшок ржёт и ответно пихает его в бок, но Князев тоже в стороне не остается - и руки каждого уже пытаются задеть другого, но перехватывают тонкие запястья, удерживая противника, чтобы самому нанести удар. Андрей смеется и отскакивает, когда Миша переходит к запрещенному приему - щекотке. Сам ведь боится, но не думает, что пойти против Горшка его же оружием не трудно. - Да Князь, ё-моё! Низкий смех гулко звенит в подъезде, но Мише же похер. Питер и так весь июнь ночью на день похож, какая тогда разница где вечер, а где раннее утро. Андрей, пытаясь прервать эту позорную детскую пытку, вбегает по лестнице на первый этаж и останавливается, опираясь на перила, будто чем-то задержанный. Скорее всего, грустным взглядом в спину. Мише домой не хочется. Бунтует. Улыбается, а внутри тоска. Князь всегда душу его насквозь видит. Это, бывает, бесит. Но может, так и проще. Горшок не мастер в изложении чувств, хотя бы так покажет, что и кто ему важен. - Ты, это, ну, на учебу пойдешь? - Ты меня всю ночь таскал по городу, Мих. Я спать буду. Спать и в правду хотелось. Дрема приятной мыслью витала на задворках сознания, но как можно было отказать Михе в очередных поисках злоключений, которые точно подразумевались после скучной невыносимой тоски, что ждала в реставрационке. А так, они бы пошли шляться по подворотням или сидеть где-нибудь у воды и придумывать, придумывать, придумывать. - Ну, на последнюю пару можно и сходить. А то Кирилловна нас двенадцатого на зачёте сожрет. Миша светлеет, старается сдержать неосознанную улыбку, но получается плохо. Челка то и дело падает на темные глаза, смотрящие от неловкости куда-то на зашарканный бетонный пол, выложенный плиткой, что вся уже раскололась. Но выходит он из мечтательного ступора, чувствуя легкий поцелуй на щеке. И смотрит глупо, как Андрей уже убегает вверх, крича "Пока!". Ну прям как девчонки, ё-моё. Воздух утренний, прохладный, проникающий сквозь пиджак и футболку. То ли Миха протрезвел, то ли лето обещает быть сродни апрелю, но первый вариант выглядит реальнее. Хочется, чтобы было тепло. Он стоит на пыльном тротуаре, закуривая. Смотрит на рассвет, который на деле не имеет значения после яркой ночи, покрытой пеленой насыщенных голубых облаков, что словно длинные тонкие кусочки ваты. Они теперь уже розоватые, какими становятся зимой бледные щеки Князя на влажном питерском морозце. На душе пусто. Теперь и в правду хочется даже спать. Миша задорно пинает какой-то камешек и, запихав руки в карманы, довольный идет в сторону соседних дворов, все же надеясь быстрее добраться, чтобы не встретиться с недовольным лицом отца. Табак приятно горчит. Душа приятно поет. Андрей провожает его взглядом из окна, распахивая форточку и впуская в душную комнату щебет птиц и запах росы. Он пробрался тихо, а в комнате уже ничего и не страшно. В глазах сонливость, уголок губ приподнят. Он хватает из сумки тетрадку, в надежде написать что-нибудь, если не уснет, но только он касается кровати, падает прям так, как и был, приятный тягучий сон наваливается теплой периной, заставив глаза тут же закрыться. Кто знает, может быть, ему приснится что-то хорошее.