***
Put the cross between me and you Who wants to fuck with us now? Here we are You're pins, I′m needles, let's play Поставь крест между мной и тобой Кто теперь хочет с нами связываться? Мы здесь Ты — булавки, я — иголки, давай поиграем Deftones — Needles and Pins
***
Мальчишка был совершенно обычным — у него было обычное лицо с еще юношескими чертами в виде мягких линий челюсти и пухлыми щеками, обычные глаза, разве что широкие для японцев, обычные светлые волосы. Весь он был обычным, только тело его было мускулистым, состоящим из острых углов, но спрятанное в мешковатую одежду, руки с покрасневшими костяшками, а кулаки источают проклятую энергию, и в физической силе он мог, наверное, сравниться с Тоджи. Но это не необычно в магическом мире, мало ли кем он приходится. Так думает Тоджи, глядя на своего сына с мальчишкой под рукой. Итадори Юджи, представляется тот, а Мегуми добавляет, сжимая чужую ладонь крепче, и смотря опасными зелеными глазами, что он — его парень. Тоджи лишь пожимает плечами, не найдя ничего интересного, только кидает, перед тем как парни скроются в комнате: — Только не шалите, малышня, — на ворчание сына ухмыляется, отворачиваясь обратно к телевизору. Хорошо, конечно, жить в прогрессивном мире, а не тухнуть со старикашками под крышей фамильной резиденции. Тоджи на магический мир, в общем-то, наплевать. Если бы не надоедливый Годжо, что трындел о великой способности Мегуми, он позволил бы Мегуми жить жизнь обычного подростка, без всяких шаманских дел (потому что так он сам бы не был ввязан). Он сам знает, каково это, а особенно жить в обществе сильных шаманов без проклятой энергии в теле. Может быть, он не примерный отец и недостаточно участвует в жизни сына, но отгородить его от всего магического — вот, что было ему под силу. Но Тоджи поддался крупной сумме от самого Сатору, а он слишком падок на деньги. Он не чувствует за это вины, потому что те, кто они сейчас, все благодаря им. И пусть Мегуми холоден, как лед, пусть он не считает его полноценным отцом, но Тоджи сделал все, что мог — ушел из клана, захватив с собой сына, устроил (при помощи Сатору, конечно) его в школу, а потом тот забрал его в Магический техникум. Тем не менее, магический мир крутится вокруг него, как бы тот не хотел. Даже этот Итадори Юджи принес в их дом кусочек этого мира. Даже те же заказчики по грязными делишкам чаще являются могущественными шаманами, но трусливыми, как коты домашние, которые на улице не бывали никогда. Он откидывает голову на спинку дивана, смотрит на белый потолок. Звуки из телевизора сливаются в один, а Фушигуро, постукивая пальцами по обивке, вдруг подскакивает и идет на кухню. На кухне хозяйничает Мегуми: разливает кипяток по чашкам, добавляет в одну кружку сахар — очевидно для Итадори, ведь сам он пил без сахара, — и берет ложку, чтобы размешать. Он смотрит на такого сына несколько секунд, а потом подает голос: — Твой парень хоть знает, кто твой отец? — змеей Тоджи подходит сзади к нему и, склонившись скалой, подхватывает чистый стакан рядом. Тот не дергается даже, просто закатывает глаза на некую проверку. — То, что ты убийца за деньги? — фыркает Мегуми. — Поверь, он такого дерьма повидал, что это его не удивило ни капельки. — Значит, знает. — Конечно, он должен был знать, с кем собирается знакомиться. Тоджи открывает холодильник и достает пачку сока, та приятно холодит ладонь — жара Японии сводит его с ума. Но снимать свою любимую черную футболку он не собирается, как бы Мегуми ему на жалобы на это не тыкал. — Бесстрашный малый… Мегуми не слышит, уже пропав с глаз отца. Тоджи наполняет стакан и смотрит в вишневую жидкость. А все-таки интересный этот паренек, Итадори Юджи… …что-то в нем было, что Тоджи не мог выбросить его из головы оставшийся день, не успокоился даже и тогда, когда Юджи попрощался и ушел в общежитие. А Мегуми на его улыбку блеснул зелеными глазами почти предупреждающе и хищно.***
Тащиться в Магический токийский техникум было для Тоджи самым нелюбимым делом. Это значило, что там его ждут нудные разговоры директора и старейшин, скука и въедающийся в одежду и кожу запах чего-то магического, проклятой энергии и санитарии. Как напоминание, что проклятой энергии у него нет. Что он — отброс такой же, как одна девчонка из Зенин, которую каждый из клана ни во что не ставит. Не то что бы Фушигуро было до мнений этих дряхлых стариков, из которых уже сыпется песок. Проходя стадион, Тоджи оглядывается на чьи-то крики. Там проходила тренировка у студентов. Он заинтересованно останавливается, ловя мелькающую розовую макушку: Итадори бегает быстро, уклоняется от ударов девчонки Зенин и ее деревянного клинка. Под одеждой перекатываются напряженные мышцы — Тоджи видит это даже с такого расстояния, — влажные волосы облепили лоб. Солнце печет нещадно, но им не мешает это отдаваться тренировке, будто в последний раз. — Хм-м-м, — мычит себе под нос, улыбается и спускается по ступеням. — Эй, ребятня! Некоторые оглядываются на него, а те, кто привык уже его видеть, продолжают либо упражняться, либо спарринговаться. Итадори, увидев знакомое лицо, машет ему и улыбается слишком наивно, отчего по венам Тоджи забурлила кровь и томно зашевелилось под кожей что-то гадкое и темное… — Итадори-кун, рад тебя видеть, — он подходит к нему, разглядывая красное лицо, блестящее от испарины под солнечными лучами. Парень вытирает лоб и оттягивает ворот футболки. — А что вы здесь делаете, Фушигуро-сан? — Я сюда регулярно прихожу, чтобы быть при делах шаманских. Не скажу, что мне это нравится, — ворчит Тоджи. Юджи склоняет голову, став похожим на заинтересованного воробья. — Сразишься со мной? — неожиданно предлагает Фушигуро, и в голосе его звучит вызов. У мальчишки золотые глаза тут же заблестели на это, а кулаки сжались в преддверии спарринга. Тут и не нужно было ждать ответа, Юджи отходит по траве и становится в стойку. Тоджи следует его примеру. Было невыносимо жарко, а от быстрых движений Тоджи думает, что вот-вот расплавится. Расплавится под взглядом светло-карим, который в одно мгновение стал хищным, как у тигра, и что следит за каждым его взмахом и шагом. То, что против него используют проклятую энергию, не было для него проблемой, но Итадори выделяет то, что тот не использует техники, а всю энергию концентрирует в кулаках, от силы которых и без проклятой энергии Тоджи шатается и еле держится на ногах, а с ней — улетает так далеко, но тут же видит перед лицом юношеское. Юджи быстр и силен, и если он продолжит тренироваться, то даже Тоджи не сможет с ним сравниться. И от этой мысли возбуждение поднимается с живота. Фушигуро бьет, не жалея, знает, что парень выдержит защитой. Он толком не защищает сам, а принимает удары, чтобы полностью прочувствовать чужую силу. И она была превосходной! То, что давно он искал. Это не кучи техник, с которыми Тоджи сталкивается, когда сражается с шаманами. Это не презрение и предубеждение, что он получает, когда те понимают, с кем будут сражаться. Это как победа над самым надоедливым шаманом, который не рассчитывал, что какой-то неудачник без проклятой энергии, сможет его победить. Это как последний блеск в глаза и вдох перед смертью. Это как получить после миссии кучу денег. Проблема Юджи в том, что иногда он действует несуразно и необдуманно. Когда он оказывается к нему спиной, Тоджи хватает его за ногу и опрокидывает на землю, тут же придавив его своим немаленьким весом. Под руками он чувствует чужие твердые мышцы, и касаться так кого-то впервые оказывается приятно. — Слезь с него, — слышится сверху еще один голос. Тоджи закрывается от солнца ладонью и видит Мегуми. Он был явно недоволен. — Мы всего лишь спаринговались, сынок. — Я сказал, встань. Тоджи вздыхает, ехидство никуда не убирает, но поднимается. Мегуми протягивает руку Итадори. Итадори щебечет что-то, что «они просто решили потренироваться, Фушигуро-сан сам предложил, а я не мог отказаться, это ведь такой опыт, и оказалось весело и я многое понял», пока его возлюбленный, слушая все это, кидает на отца взгляды, оттряхивая Юджи от пыли и земли. — Спасибо, что потренировались со мной, — Юджи клонится благородно. — Иди, тебя уже ждут, — напоминает Мегуми, ломая всю атмосферу. — Не рад ты видеть своего папку, эх-эх, — смеется на ворчание сына и, наконец, разворачивается, перед этим взмахом руки попрощавшись со светящимся Итадори, слишком возбужденным и радостным.***
Сигарета тлеет между пальцев, Тоджи затягивается, выпуская дым в небо. На ступенях у дома сидеть было неудобно, но для него это было некой традицией каждый день: выйти покурить, подальше от шума телевизора или из комнаты Мегуми, когда тот оставался у него, а не в общежитии, — а он сейчас сидит в своей комнате и читает, наверное, свои книги, — от журчания холодильника и труб. Просто вот так сесть на бетон ступени, вытянуть ноги и, щелкнув зажигалкой, зажечь сигару. На улице не было никого. Эта некоторая уединенность нравится Фушигуро. Нет никаких забот, миссий и мыслей насчет денег. Все в доме, все в техникуме, все у дядечек богатых. Глаза прикрывает, чтобы подставить лицо легкому ветру, что сдувает пепел сигареты. Листва шелестит, а короткая трава щекочет голые щиколотки. — Фушигуро-сан... Слабо зовет его знакомый голос. Тоджи приоткрывает глаза, смотря на гостя. Очевидно, что Юджи пришел к Мегуми, но мысль, что он остановился, чтобы присесть с ним рядом, а не ушел, поздоровавшись, вызывает в нем странные эмоции. — К Мегуми пришел? — Ну... Отчасти. Тоджи заинтересованно поворачивается к нему головой. Подносит к губам фильтр и делает тяг. Юджи выглядит неловким, но таким открытым, что он все понимает. — Тебя интересует что-то, не так ли, малыш? На последнее слово Итадори рдеет, на что Тоджи фыркает, отворачиваясь. — Не называйте меня так! — получив в ответ простое «Ладно», которое не предвещает ничего хорошо, он все-таки спрашивает: — Каким был Гуми в детстве? — Гуми? Вот это у вас ролевые игры... Паренек бьет его в плечо, сопя. — Ладно-ладно, — сдается Фушигуро, тушит сигарету о бетон и бычок кидает куда-то в сторону. — Он был таким же, как и сейчас, не поверишь. — Я так и думал... Но, может, что-то у него было, что нет сейчас? — продолжает Юджи. — Не знаю... Материнской любви? Моей? Но теперь у него есть ты. Повисает молчание. Тоджи не смотрит на него, но представляет, как тот сожалеюще смотрит на него. Не этого, конечно, он добивался, но ведь это правда, и нет смысла скрывать. Вряд ли Мегуми посвящал парня в свое детство. — А где... — Умерла. Все это... Очень магически, прям в какой мир нас всех засосало. — Поэтому вы так не любите все, что связано с шаманами? Тоджи все же смотрит на него, видя грустные светло-карие глаза и нахмуренные брови. Юджи интересовался искренне. И это к нему тянуло — он был искренним, прямым и открытым. Но в нем были и сожаление для других, понимание и забота. — Кто знает, — выдыхает Тоджи. — Может, и поэтому... Они смотрят в глаза друг друга. Тоджи рассматривает черты напротив, и те были сейчас совершенно особенными. Мягкие, немного угловатые от взросления, губы слегка искусанные и вздернутый нос. Волосы вьются на концах и блестят здоровьем. Метки под большими глазами выделяются на смуглой коже, вечный румянец на щеках выглядит почти трогательно. Наверное, кожа там еще нежная и мягкая, не знающая бритвы... Тоджи наклоняется, целуя Итадори в сухие губы, которые слегка царапают от ранок из-за зубов. Юджи застывает и ощутимо напрягается, но не отшатывается даже через несколько секунд осознания, которые дает ему мужчина, просто прикасаясь и ничего не делая. В любой момент мог выйти Мегуми, но Тоджи не чувствует перед ним вины. Он сделал то, что хотел сделать еще с первого дня, еще когда увидел паренька перед собой, как тот почти вскрикнул свое имя и схватил ладонь сына. Юджи не боится его, хотя знает, чем он занимается — убивает шаманов на заказ, — и это подкупало с самого начала. Фушигуро знает, что может все этим испортить, что потом мальчишка начнет его избегать, скрывать от Мегуми, а если их раскроют, то отношения между ним и сыном ухудшатся еще сильнее, а они никогда не были теплыми. Но он поцеловал. И он не жалеет ни о чем, когда захватывает нижнюю губу и проводит по ней языком. Не жалеет, когда ладонями большими гладит чужие предплечья и поднимается выше. Не получая ответ, он все равно продолжает целовать в уголок рта, проводить по губам влажным языком, насыщая их цветом. Поднимается до каменных плеч и мнет их, чтобы Итадори расслабился, и это помогает — он приоткрывает губы неуверенно, но даже этого хватает, чтобы Тоджи пролез языком, провел по кромке зубов. Цепляет губу клыками, кусает легонько, и когда рот, наконец, открывают, целует уже полноценно. Он сминает в поцелуе губы жадно и хищно, прижимает уже покорное тело сильными руками к себе и перетаскивает Юджи на колени, когда он ему отвечает так же пылко. Они забывают обо всем, сплетаясь и растворяясь в жаре. Это не было любовью. Это было непонятное нечто, что росло в них с первых минут знакомства. Что росло в них еще быстрее после ударов и тяжести тел друг на друге в попытке повалить на траву. Для Юджи это отличается от любви к Мегуми. Он любит Мегуми нежно и сильно, он любит его всем сердцем, он душу отдаст за него, лишь бы спасти его и не дать умереть. А в Тоджи были животная страсть, дикость и сила. Сила в ладонях, твердой груди и бедрах. Тяжестью своей ауры он давит любого, и придавил его, как мелкого щенка. Даже в губах, что терзают его душу, его рот. В языке, что не дает вдохнуть. В горячем воздухе, смешанной слюне... Все это слишком отличалось, но от того и становится страшно. Это разве нормально? Нормально то, что они делают? Мегуми не простит их... Юджи с силой убирает со своей талии чужие руки и стекает с колен на землю. Закрывает ладонями горящие губы и смотрит в шоке на Тоджи. — Что мы сделали? — шепчет лихорадочно он, пытаясь отдышаться. — То, что хотели... Тоджи не договаривает. Из дома выходит Мегуми в домашней одежде. «Юджи, ты долго...» — вылетает из его рта, но тут же застывают на устах остальные слова. Он смотрит на них, выгнув тонкую бровь. Рассматривает сидящего на траве возлюбленного, на перевозбужденного Тоджи. И понимает. — Блять! Я так и знал, ты, чертов ублюдок! — он оказывается рядом с отцом в одно мгновение, хватает его за футболку на спине и тянет на себя с силой, что Тоджи встаёт, но не сопротивляется, выглядя безучастным, когда получает в челюсть. — Тебе не хватает всех девок, которых ты трахаешь за деньги?! — со злостью кричит Мегуми. — Я так и знал, что ты влезешь в наши отношения!.. — Гуми-Гуми! Стой, прошу, успокойся, — Итадори подскакивает к ним, берет его за руку, но ее скидывают, и теперь Мегуми злобно смотрит на него: — Он сделал что-то с тобой? Что-то против твоей воли? — разглядывает, но Тоджи не отпускает, готовый за любой синяк и слово ударить еще раз. — Нет! Нет, все в порядке, правда, — судорожно Юджи обнимает застывшего парня, зарывается в изгиб плеча и шеи, и шепчет: — Я тоже этого хотел. Мне жаль... Мне так жаль! Прости, прошу, прости! Тишина была почти разрушительной. Только вопрос оседает на плечах всех присутствующих: «Тогда что же, мы расстаемся?» ...Расстаемся?***
Губы на шее были горячие, но несравнимая с жаром между телами, коже к коже. Не сравнятся с руками, что ласкают все его тело, будто боготворят, будто пытаются забрать себе каждый миллиметр, частичку Юджи. Его целуют так сладостно, как пчелы слетаются на пыльцу и собирают, собирают, собирают... Пальцами сжимают то тут, то там, ребра считают и задевают соски, а Итадори выгибается в блаженном стоне. Было невыносимо жарко. Одни руки мнут бока и бедра до синяков, а другие — гладят, как будто стараются залечить все раны. Одни губы целуют до следов, а другие — порхают по коже, языком лижут и все целуют и целуют. Эти чувства везде, они по всему телу распределяются, как по венам кровь бурлит. Эмоции каждой клеточкой тела чувствует, прижимается спиной к груди и целует длинные смоленые пряди Мегуми. А второй рукой закапывается в такие же, только прямые, немного сухие, а Тоджи целует под челюстью и оставляет засос. Мегуми с груди ладонями спускается к бедрам, и Юджи под касаниями расставляет их, позволяя Тоджи уместиться между ними. — Давай, малыш, не молчи, — говорит и целует, лижет и гладит... Итадори и не молчит: стонет звонко, протяжно, откидываясь на подставленное плечо Мегуми. Мегуми его утешает, шепчет в ухо нежности, ласково касается губами ушной раковины и втягивает мочку в рот. Нежность и грубость смешиваются, сводят с ума. И они все растворяются в ней, и плевать, что все они давно перешли грань морали и нормальности. Плевать, что каждый сначала думал, что ненормальные. Когда один пытался свыкнуться с мыслью, что возлюбленному нравится еще и другой, но все так же любит его, дарит эту любовь, но ждет ее и от другого... Когда второй не мог свыкнуться со своими чувствами, но и не мог их игнорировать и прогнать... Когда третий просто позволял им справляться с этим, поддерживая, как может... И пусть сначала они столкнулись с ненавистью, злостью и отвращением. И пусть наговорили друг другу нелестные слова, но в итоге все они здесь и сейчас придаются этим возвышенным чувствам, смирившись, принимая и отдаваясь... Потому что любят, потому не могут по-другому и не хотят терять... Потому что в их мире они нормальные. А на остальных плевать. Как бы сказал Тоджи: эти старики скоро все равно подохнут... Но получит от Юджи за такие жестокости, и в бок в придачу даст Мегуми, за то, что смел посмеяться.