***
— У древних египтян было красивое представление о смерти. Боги, встречая людей перед вратами рая, задавали им два вопроса, — профессор Беннер снял очки и быстрым движением протёр стёкла. Питер оторвался от записей и внимательно посмотрел на кафедру. Профессор молчал, словно выжидал, кто решится спросить. Питер не выдержал и поднял руку. — Да, Питер? — Какие вопросы? — без расшаркиваний выпалил он. Мистер Беннер улыбнулся краешком губ, беря в руки объёмную книгу. Перевернул страницу, потом поднял взгляд и, присмотревшись к Питеру очень внимательно, произнёс: — Нашёл ли ты радость в жизни? — немного помедлив, добавил: — А твоя жизнь принесла радость другим?***
Раскопки длились уже третий месяц, но по ощущениям — словно год. Беспощадное солнце северной Африки, обожествлённое древними египтянами, жарило нещадно. От него не спасали даже белые палатки. Их тонкие, лёгкие стены трепал ветер, а внутрь иногда задувало песок. Питер со своей светлой кожей успел за это время обгореть столько раз, что, наконец, и к нему прилип золотистый загар. Правда, сейчас и тот не особо был виден, как и определить в нём работника Лондонского археологического музея было очень сложно. В последнее время Питер больше походил на бедуина в широком балахоне с накрученным на голове платком. Члены экспедиции жили прямо в палатках рядом с местом раскопок, но периодически выбирались в арендованный для них дом: помыться, поесть, отдохнуть. Питер не жаловался — он сам решился поехать на раскопки. Вернее, это больше походило на побег. Очередная ссора с Гарри стала последней каплей. Младший Озборн всегда скептически относился к его работе, считая всё это пустой тратой времени. «Зачем копаться в прошлом, Питер? Когда есть настоящее» За настоящее он считал огромный финансовый холдинг своего отца и прекрасные перспективы топ-менеджера. Когда вы оба студенты, жизнь рисует совсем другие перспективы. Гарри чудаковатый парень с археологического казался экзотикой. Его увлечения и восторженность умиляли. Но потом, когда после стажировки Пит стал всё больше погружаться в работу и иногда ездить в командировки, у Озборна лопнуло терпение. «Это временно. Всего лишь несколько недель. Для меня это важно, Гарри» В очередной раз, когда Питер заявился с горящими глазами, с порога выпалив, что музей наконец-то выбил квоту на раскопки в Египте и, кажется, они нащупали там что-то интересное, Гарри вспылил. Говорил много и достаточно убедительно. Но всё, что Питер запомнил в его речи — «Мы очень разные, Питер» и «Твои вещи я перевезу куда скажешь». Ладно, может, Пит был не прав, порой увлекаясь своими археологическими изысканиями. Но ведь Гарри за всё то время, что они жили вместе, не интересовался его работой, и сам часто пропадал в Оскорп. Поэтому претензии в свой адрес Питер считал пусть не беспочвенными, но уж во всяком случае не совсем оправданными. В первые дни он ещё переваривал ситуацию, гонял в голове разные варианты — можно было бы пойти на компромисс, но, похоже, Гарри давно всё решил за двоих. А через неделю Пита захватила работа. Да и не было времени и сил оплакивать отношения, которые себя изжили. Вся их небольшая экспедиция не выбиралась в город уже месяц, потому что они, наконец, раскопали что-то достаточно ценное. Мистер Харрингтон полагал, что это погребальный колодец в одной из древних усыпальниц, который ещё предстояло расчистить. Когда это случилось, Питер понял, что принял верное решение приехать сюда. Он с таким энтузиазмом окунулся в работу, что почти не спал сутки, за что, конечно же, влетело от главного. Даже ночью сидел недалеко от раскопок, сверял данные с древними картами, пытаясь досконально изучить внутренние помещения, в которые им предстояло спуститься. Его завораживал сам процесс — отнимать у земли давно забытые тайны. Словно мореплаватель, погружаться в пучину неизведанного. Только вместо воды — песок, который держал в своих оковах руины древних цивилизаций. Таких древних, что порой на их изучение современное общество тратило огромные силы и ресурсы. Ведь без прошлого нет будущего. Питер это постоянно держал в голове, когда в процессе раскопок аккуратно проводил механическую чистку найденных предметов от патины и слоев земли. Но со временем усталость накапливалась, иначе он не мог себе объяснить навязчивое ощущение, будто кто-то смотрит ему в спину, даже если он точно знал, что был один. Совершенно особенное и необъяснимое чувство, потому что оно появлялось и тогда, когда рядом были люди, которые наверняка могли смотреть ему в спину. Но это было нечто другое, нечто, приподнимающее мельчайшие волоски на его теле и запускающее между ними щекотливый табун мурашек. Было в этом что-то сладко тянущее, не поддающееся рациональному объяснению. Работы всё ещё предстояло много, так что решено было немного притормозить и передохнуть. — Поезжай, Питер, — мистер Харрингтон протянул бутылку с водой и сел рядом. — Ребята отправляются вечером. Закончишь тут и поедешь. Хозяин подготовит хаммам. — Хорошо. Отпив воды и вылив немного на пыльное лицо, Питер вернулся к работе. Приехала еще одна группа рабочих на смену прежних. Ещё предстояло выгрести просеянный песок, а Питер пока занялся сооружением деревянной платформы над погребальным колодцем и укреплением археологических находок. Рабочие невдалеке переговаривались, Питер слышал их приглушённые голоса. Хотелось остаться тут одному, без этой трескотни и шума, но пока каждому стоило выполнять свою работу. Ну, вот, платформа была закреплена, и скоро они начнут поднимать корзины с песком, освобождая усыпальницу. Питер сел на сооруженную платформу и свесил ноги в колодец. Так хотелось быстрее добраться до некрополя, чтобы он поделился с ними своими тайнами, очень уж было интересно, что они там найдут. Воображение дорисовывало образы, и не иначе как оно снова стало причиной появившегося ощущения, будто он тут не один, и кто-то пристально смотрит ему в спину. Питер хмыкнул и стал пересыпать нагретый песок из ладони в ладонь, разглядывая надписи и изображения, мысленно расшифровывая их, но чувство беспокойства нарастало. Он ощущал, как его ощупывал чужой взгляд, особенно в районе шеи. Сегодня он собрал свои отросшие каштановые пряди в хвост на затылке, открыв шею, именно на ней сейчас чувствовался чей-то взгляд. Он дотронулся кончиками пальцев до загорелой полоски между воротом и линией волос. Его коснулось тёплое дыхание, словно дуновение ветра в пустыне. Всё это не более, чем выдумка его уставшего воображения, и странное беспокойство, поднимающееся откуда-то из желудка, тоже не иначе как глупость. Как назло, судя по воцарившейся тишине, рабочие, таскавшие песок, куда-то делись. Питер рвано выдохнул. Никогда ни в одной экспедиции он не чувствовал ничего подобного. Пит любил свою работу и места, которые посещал по долгу службы. Они принимали его как родного, а сейчас ему впервые захотелось побыстрее уйти. Устав от бесконечного самокопания и страхов, Питер обернулся, собираясь, во-первых, убедиться, что никого там нет, а во-вторых, подняться и выйти, но замер на месте: перед ним стоял мужчина. Дыхание застряло где-то в горле, пульс участился, а перед глазами заплясали разноцветные пятна. Он не мог разглядеть лица, но этот взгляд прошивал насквозь, не позволяя не то, что двигаться, но даже отвести глаза. В темных бездонных зрачках можно было утонуть. Питер почувствовал, как ноги становятся ватными, а само тело непослушным, словно из него извлекли все кости. Он только успел закрыть глаза, когда провалился в такую спасительную темноту. Очнулся Пит от тряски в машине. Голова раскалывалась. — Где я? — попытка сесть провалилась, потому что голова гудела нещадно, да еще и тошнота подкатывала. — Едем домой, парень. Ты напугал нас до чёртиков! — Мистер Харрингтон выглядел каким-то бледным. — Что значит «домой»?! — переполошился Питер, переживая, как бы для него экспедиция не закончилась прямо сейчас. — Да в город мы едем, идиот, но ты там не меньше недели пробудешь, а то и все две. Мне сказали, что тебя обратно не пустят, пока ты не отдохнешь. Питер непонимающе заморгал. — Тебя нашли без сознания. Хорошо, что не успели вытащить песок, и там было меньше метра, но даже так ты вполне мог свернуть себе шею. — Вот черт… — Так что пора отдохнуть. Питер не стал спорить. Голова продолжала гудеть и отдавать тупой болью в висках. Незаметно для себя он задремал. Снился тот мужчина, только теперь он мог разглядеть его получше, больше Пит не был в плену его глаз. Немного выше него, прямой нос, красиво очерченные губы, волевой подбородок. Питер чувствовал прикосновение горячей ладони — длинные смуглые пальцы перебирали его отросшие пряди, гладили по лицу, обрисовывали скулы и линию губ. На периферии сознания он чувствовал запах каких-то благовоний, в помещении горели свечи, бликуя и отражаясь от мраморных стен. Сильные руки в браслетах не оставили не обласканным ни один участок его тела. Питер просто плавился от таких собственнических прикосновений; они обжигали, но в то же время успокаивали, затягивая в пучину удовольствия. Питер успел рассмотреть широкую грудь, набедренную повязку и красивые сандалии на стройных ногах до того, как его плавно опустили на ложе. Более настойчивые ласки, ещё более откровенные прикосновения. Питер не помнил, когда они успели раздеться. Горячее дыхание коснулось его губ, и в голове всё смешалось. Мягкие губы незнакомца казались совсем реальными. Пит сразу отдался власти поцелуя, не жалея ни о чем. Касание пальцев на шее отдавалось приятной истомой в теле. Был слышен лёгкий шелест барханов и ненавязчивой музыки — монотонный и спокойный ритм, в отличие от стука Питерова сердца. Оно отдавало чечёткой и трепыхалось, как пойманная в силки птица. Никогда за всё время отношений Питер не испытывал на себе такого обожания, его телу поклонялись, отдавая столько ласк, сколько оно могло вместить, и даже больше. Никакой боли, только блаженство, которое было чем-то новым и прекрасным. Питер водил руками по бронзовой коже, по упругим ягодицам и сильнее прижимал к себе. Плавные, дарящие наслаждение движения. Ничего лишнего в этом не было. Полностью ощущать в себе этого мужчину, вторить его размашистым толчкам, отдаваться и брать с лихвой всё, что ему причиталось. Он словно видел себя и его со стороны: смуглая спина с бисеринками пота, волевое лицо, покрытое дымкой удовольствия, и он, обхвативший стройными ногами бедра мужчины: единение духа и души, мифа и реальности. Питер проснулся уже в доме, пытаясь запомнить сон. Тот был таким реальным, будто и не снился вовсе. Впрочем, то, что случилось в усыпальнице, ему тоже наверняка привиделось; а потом он упал, ударился, и его мозг выдал подобную околесицу, которую затем вернул в сновидение.***
Почти за две недели Питер успел выспаться, отмыться, сняв, наверное, тонну грязи с себя в потрясающем хаммаме, что находился в отдельной части шикарной гостиницы, рядом с которой располагался арендованный для них дом. Чистые волосы ещё больше пушились и завивались в небольшие кудряшки, они порядком отросли, но Питер почему-то их не обрезал, словно хотел оставить для того, кто так нежно их перебирал и наглаживал. Все эти две недели Питер гнал от себя те воспоминания и ощущения, которые продолжали упрямо возникать даже после нескольких дней отдыха. Завтра по графику они должны были вернуться к раскопкам, но совершенно некстати вмешалась местная администрация, и согласованные ранее работы могли быть отменены; неизвестно, чего от них хотели — денег или чего-то ещё. Питер сидел понурый в ресторане, где он, мистер Харрингтон и несколько местных сотрудников должны были встретиться с новым спонсором. Их заверили, что этот человек чрезвычайно заинтересован в сохранении древних реликвий, но в то же время всегда готов помочь музеям мира в археологических экспедициях. Кто кого нашёл: он их или они его, Питер не знал. Но очень надеялся, что их дело сдвинется с мёртвой точки. Бросать на полпути начатое он не собирался. Если уж на то пошло, готов был сам обивать пороги администрации. Ресторан шелестел множеством негромких голосов, разбавляемых живой инструментальной музыкой. Им предложили не очень объёмную карту вин. Питер выбрал белое сухое вино — он не собирался напиваться, вдруг этому спонсору ещё предстоит доказывать, что им как никогда необходима его поддержка. Местные говорили, что он очень богат. И, наверное, это решит множество проблем. Они болтали о всяком, потом каждый замолчал о своём. Вдруг местный археолог спросил: — И давно ты любишь Египет, Питер? — Давно. Ещё с университетской кафедры, а может, и раньше, — он улыбнулся, вспоминая свои студенческие годы. — Так и не скажешь, что ты любишь приключения и, в какой-то мере, лишения. Ведь не всегда получается селиться в таких отелях, — его спутник многозначительно обвел глазами помпезное помещение. — Меня заразил духом авантюризма мой профессор. Мистер Харрингтон одобрительно покачал головой. — Да, мистер Беннер мог увлекать. — Одна легенда сильно врезалась мне в память, — Питер посмотрел на потолок, где переливалась всеми оттенками спектра красивая хрустальная люстра. — Боги, встречая людей перед вратами рая, задавали им два вопроса: нашёл ли ты радость в жизни? Но Питеру не дали закончить: мистер Харрингтон переменился в лице, глядя ему за спину, и остальные тоже как-то выпрямились, языком тела приветствуя кого-то. Понимая, что это пришёл тот самый возможный спаситель их экспедиции, Питер нацепил на лицо самую обаятельную улыбку и обернулся. Перед их столиком стоял мужчина. Питер узнал его. Только теперь он был одет в дорогой серый костюм и бледно-розовую рубашку. Тёмные, с лёгкой проседью волосы и глаза, их Питер не мог спутать ни с чем. — Вы? — он неприлично долго пялился на улыбающегося мужчину. Может, даже с открытым ртом. Значит, это был не сон! — Мистер Старк, — перехватил инициативу местный, подавая руку для рукопожатия. Гость поздоровался со всеми, оставляя Питера напоследок. Когда их ладони соединились, Питер почувствовал лёгкий электрический импульс, пробивший его тело, стало так неимоверно хорошо, и чуть закружилась голова. — Ну, что же, господа, — Старк улыбнулся в очередной раз, совершенно естественным образом садясь на стул, соседний с Паркером. — Рассказывайте. Питер готовил речь, но ситуация выбила из него весь дух. Похоже, никто не заметил его замешательства. Столик оживился, его коллеги стали наперебой описывать ситуацию. — …а твоя жизнь принесла радость другим? — чарующе мурлыкнул ему в ухо глубокий, бархатный голос, и Питер провалился в угольно-черный взгляд египетского бога.