Солнце встает над заливом

Солнце встает над Финским заливом, серебрит поверхность воды, щипает за щеки теплыми лучами, целует в загривок. На мелководье холодно, правда холодно, но ноги так приятно утопают в жиже, что Коля этого не замечает. Он, кажется, ничего не замечает, кроме шагающего рядом по влажному песку Петра Романовича. У Коли подвернуты по колено выбеленные джинсы — тетушка была шокирована —, белая футболка немного промокла, пока он выискивал улики под причалом, кеды — еще одна причина тетушкиного негодования — с перевязанными шнурками перекинуты через плечо. Тонкая ветровка, к счастью, сухая, до сих пор в руках Петра Романовича. Вдалеке слышится колокольный звон заутрени, в чистом, прозрачном воздухе он практически видим и осязаем, ладонь вытяни — коснешься кончиками пальцев. Коля сильнее сжимает руку в кулак — если даст слабину хоть на миг, коснется, обязательно коснется, сожмет загрубевшую ладонь в своей, пробежит большим пальцем по крупным костяшкам, нащупает пульс… Коля трясет головой — наваждение… будто русалки крутят, зовут, давай же, признайся, а потом к нам, скорее же к нам, будешь девятым утопленником… — Стало быть, жертв все-таки восемь, — качает головой Петр Романович. — Восемь юношей, все из бедных семей… безработные, заступников никаких. Губернии разные. Пропали, почти никто не искал. — Верно, Петр Романович. Не много у нас сведений. Петр Романович. Петр Романович. Петр Романович. — Но вы молодец, Николай Валерьянович, смогли связать исчезновения… Нет, нет, нет. Коля. Я ведь Коля. Почему обязательно должно случится нечто ужасное, чтобы вы… — Выберетесь уже на берег, не могу больше смотреть на то, как вы простываете! Коля! Что вас так гложет? Петр Романович вздыхает и утягивает Колю за предплечье из воды. Коля молчит, лишь чувствует, как жжет кожу там, где впиваются крепко чужие пальцы. — Сядьте вы уже, Христа ради. Сядьте! Петр Романович усаживает сопротивляющегося и не до конца понимающего, что от него требуют, Колю на волнорез. Коля смотрит на Петра Романовича большими глазами, а тот садится на корточки и достает носовой платок. Забирает у Коли кеды, накидывает на плечи ветровку, вытирает с ног грязь своим носовым платком. Коля не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, а голос такой глухой, будто он наелся опилок. — Петр Романович… вы… Петр Романович не обращает внимания. Смахивает с пятки комочек буро-зеленых водорослей и надевает на Колины ноги носки, а затем кеды. Шнурует. Встает и тянет Колю за руку вверх. Коля смотрит на него, а карие глаза Петра Романовича совсем темные, будто и солнце взяли в плен тучи, хотя ну вот же оно светит… светит! — Князь… — Забудьте! — перебивает его Коля. — Что? Петр Романович будто отшатывается, Коля перехватывает его за локти, стискивая пальцами рукава черного пуловера. — Забудьте, что я князь. Что мы коллеги, что мне двадцать, что… Петр Романович молчит, внимательно смотрит, будто бы хочет найти что-то в Колином лице, позволяющее решить… или решиться? Коля опускает взгляд, сильнее стискивает пальцы, ткань простая, мягкая, добрая. Вдох-выдох. Прямо в бездонный колодец. Прямо?.. — Что бы вы не чувствовали, я чувствую то же в ответ, — говорит он, глядя Петру Романовичу в глаза. Два утренних флэт уайта, поздние ночи, электронная сигарета с коричным вкусом, обеды у тетушки, урывками сон на двоих на диване, дела, дела, дела, одно за одним: убийства, пропажи, крупные кражи, «Коля, живой!», «Вы могли погибнуть!», поправленный шарф, горячий чай, голова к голове над уликами… — Вы не можете. — Вы не знаете, что я могу, — с нажимом, отчаянно. — Коля… пожалуйста, — с надломом. Или уже сломано? Пожалуйста. Пожалуйста, решись первым, потому что сам я не могу? Пожалуйста, прекрати смотреть на меня так, как ты смотришь? Пожалуйста, отпусти мои руки? Пожалуйста, никогда не отпускай… Коля утыкается лбом в лоб Петра Романовича, продолжая крепко держать. — Je ne peux pas te laisser partir. Je ne peux pas. — Что? — Вы поняли. Повернув руки, Петр Романович сжимает локти Коли в ответ. — Понял, — Коля чувствует на губах его дыхание. — Я надеялся, у тебя это не настоящее. Флер опасности, старший товарищ, такое легко кружит голову. Надеялся и одновременно страшился. — Полгода — слишком долго для флера. Я знаю, вам страшно. Мне тоже. Пожалуйста, не отпускай. Опустив руки, Петр Романович отстраняется. Колины пальцы соскальзывают с его локтей. И в то же мгновение между ними ни шага. Между губами ни миллиметра. Мята, корица, молочно-горький привкус флэт уайта — язык по верхней, зубы на нижней — с нежностью, но отчаянием. Коля льнет всем телом, неужели теперь можно?, целует, не может остановиться, даже когда не хватает дыхания. Пальцы зарываются в волосы с проседью, на пояснице ладонь Петра Романовича ощущается теплым, плотным пятном. — Дышите носом, Коленька, — в голосе Петра Романовича добрая улыбка. — Еще один труп нам ни к чему. Коле слышится смех хитрых русалок. — Думаю, я знаю, где и когда произойдет следующее преступление. Едемте на Васильевский, мы еще можем успеть. Петр Романович берет его за руку, крепко сжимая ладонь в своей. — Едемте, Николай Валерьянович. Едемте.