Auxilium

Он не может сказать, когда это всё началось и почему отец так сильно его «любит». С самого детства вся жизнь была наполнена музыкой: звуком скрипок и фортепиано, флейт и виолончелей, произведениями Бетховена, Моцарта, Баха, Паганини и Мендельсона. Будучи маленьким мальчиком, Тойя прикрывает глаза и ножкой в такт качает, представляет себя на большой сцене в лучах софитов, и кажется, что всё ещё впереди, взрослая жизнь никогда не наступит, а солнце всегда будет ярким и тёплым. Годы идут. Ему девять, и он первый раз держит в руках скрипку и рассматривает ноты. Всё кажется интересным и неизведанным, смычок проходится по струнам, извлекая первый, ни капли не идеальный звук. Он всё ещё любит музыку и старый проигрыватель для виниловых пластинок, который мама включает по выходным. Тойе шестнадцать, и он не уверен, что вообще хочет жить. Подушечки пальцев стёрты о струны, а на плече расцветает синяк, оставшийся после хватки отца. Такие «цветы» по всему телу раскиданы: где-то багрово-фиолетовые, которые появились совсем недавно, где-то жёлто-зелёные, полученные намного раньше, где-то рубиново-алые, оставшиеся разодраной кожей и не зажившими до конца царапинами. Каждый день проходит по устоявшемуся распорядку: с восьми утра до пяти вечера музыка, два часа перерыв и снова занятия, до тех пор, пока глаза не начнут закрываться сами, а смычок не вывалится из пальцев. Солнце потускнело и больше не греет. Единственное, что не даёт сойти с ума в этой рутине — музыка. Но не та, которую его заставляет играть отец. Она другая: необычайно живая, пробирающая до глубины души. С этой музыкой ты можешь выплеснуть свои эмоции и переживания, всецело отдаться ей, растворяясь, находя единение с собой. Она не имеет строгой формы, может быть печальной и протяжной или быстрой и радостной. Ты можешь даже не осознавать происходящего вокруг, полностью погрузившись в свои мысли, — эта музыка не позволит тебе утонуть в них, поддерживая и вытаскивая из омута с концом каждой песни. Для Тойи спасением становятся Vivid Bad Squad, принявшие его в свою компанию. Шумный, но такой по-своему милый Акито, жизнерадостная Ан и скромная Кохане оказываются спасительной соломинкой, за которую он хватается изо всех сил, но молчит, говоря себе, что должен справиться со всем сам, и его проблемы — это и не проблемы вовсе, подумаешь, у других есть более важные дела, чтобы с ним возиться.

***

Удар по рукам. Тонкие музыкальные пальцы сводит едва ли не судорогой, и он затрагивает несколько лишних клавиш, зажмуривая глаза. Отец в ярости. — Отвратительно, Тойя. Ты совсем скатился со своей уличной музыкой, — мужчина морщит нос и крепко сжимает плечо юноши, впиваясь ногтями. — Ещё раз. Пока не будет идеально. — Н-но отец… — Молчать! Как ты смеешь пререкаться, щенок. Я даю тебе всё самое лучшее, чтобы ты имел достойное будущее. Ты должен быть благодарен мне за это. Тойя не говорит ничего, лишь встаёт, опустив голову, и тут же теряет равновесие от того, насколько сильно его толкнули в сторону стены. Встреча с табуреткой по пути несёт в себе мало приятного, от падения на пол позвоночник простреливает тупой болью, и приходится закрыть глаза, лишь бы не заплакать раньше времени. Он уже не считает количество ударов, не вслушивается в слова, ведь заранее знает, что о нём скажут, не помнит, сколько это всё продолжалось. Из собственных мыслей его выдёргивает холодный ноябрьский воздух, обдувающий озябшие плечи. На то, чтобы осознать ситуацию, уходит чуть меньше минуты, и Тойя понимает: его выгнали из дома и сегодня он ночует где угодно, но не в своей кровати. Переставлять ноги ощущается непосильной задачей, в глазах двоится и совсем немного темнеет от пронзающих тело вспышек боли. Он плетётся, сам не до конца понимая куда, и едва ли не рушится на лавочку на остановке, поджимая колени к груди. Каким-то чудом телефон оказывается в кармане и даже заряжен. На экране высвечивается 03:31. Впереди ещё целая ночь. Сон приходит незаметно, укрывая и без того тревожное сознание покрывалом беспокойных снов. Новый день отзнаменовывает своё наступление промозглым дождём, льющим без остановок. Тонкая домашняя футболка ни капельки не греет, и Тойя ёжится, обхватив себя руками. Голова раскалывается. На то, чтобы привести себя в «порядок» и сообразить, где вообще он находится, уходит чуть больше десяти минут, благо вода не сильно попала под козырёк остановки и получилось отделаться только насквозь мокрыми ботинками. Репетиция должна начаться через час. В помещении шумно, ярко, пахнет какими-то цветочными духами и совсем немного кофе из стоящих на окне стаканчиков. Сидящая на подоконнике Ан спорит с Акито насчёт эскизов костюмов для новых номеров, которые они пытаются выбрать уже третью встречу. Все варианты красивы, безусловно, но на этом концерте должно быть что-то особенное, что-то, что будет выделяться из их привычных выступлений. Напряжения добавляет ещё и то, что обычно до ужаса пунктуальный Тойя опаздывает больше чем на пять минут. Кохане заплетает волосы в две косички и потягивается, присоединяясь к обсуждению. Дверь тихо скрипит, и надежды тихо проскользнуть в помещение горят синим пламенем, когда на него оборачиваются три пары глаз. Юноша виновато опускает взгляд и делает шаг вперёд, проходя внутрь и улыбаясь. — Простите за опоздание, автобус задержался… Тело ломит нещадно, и приходится кусать губы в кровь, лишь бы не закричать. Они отрабатывают один и тот же танец уже почти час, и Тойе кажется, что ещё немного, и он рухнет прямо посреди студии. Ан выключает музыку и скрещивает руки на груди, хмурясь. — Нет, так не пойдёт, всё совсем плохо. Акито, ты можешь не тормозить?! Я понимаю, что твои мысли наверняка сейчас заняты не танцами и песнями, но ты хотя бы попытайся сосредоточиться! Тойя, к тебе это тоже между прочим относится! У нас скоро концерт, а мы даже половину не подготовили! Перерыв десять минут, потом продолжим. Жёсткое сиденье стула ощущается спасительным островком. Лента телефона полна бессмысленных постов и комментариев, а голова ужасно тяжёлая. В ушах звенит, и Тойя хмурится, стараясь отвлечься от пронизывающей боли на очередное видео с котиком. Ноги начинают неметь, и он закрывает глаза всего на мгновение… Бессознательное тело падает на пол. Акито с самого начала чувствует, что что-то не так, ведь не может вечно приходящий за сорок минут до начала Тойя опаздывать, не может он смотреть такими пустыми глазами и выполнять движения настолько машинально...! Танцевать, не задумываясь, не получается, мысли постоянно возвращаются к одному и тому же выводу: что-то произошло. Внезапный обморок вводит всех в ступор, режет тупым ножом по сердцу и выбивает землю из-под ног. Видеть, как Ан наотмашь бьёт по бледным щекам, пытаясь привести юношу в сознание, невыносимо, и Акито выходит в коридор, нервно прогуливаясь до куллера и выпивая два стакана воды. — ...йя! Тойя, очнись! Разлепить веки кажется задачей со звёздочкой. Звуки слишком громкие, свет слишком яркий, а мысли в голове несутся нескончаемым потоком, сменяя друг друга со скоростью света, и подогревают панику, нарастающую в геометрической прогрессии. Беспокойный голос Ан оглушает. Его хватают за пледплечье, тянут, заставляют сесть, а Тойя окончательно в пространстве теряется: всё вокруг плывёт цветными пятнами, а воздуха почему-то жутко не хватает. — Я... Мне н-нужно отойти… Простите.! Паника захлёстывает с головой, притупляя боль, и он вылетает из помещения, едва не врезаясь в не до конца открытую дверь. Сознание начинает понемногу возвращаться только когда костяшки обжигает от удара о холодный кафель туалета, Тойя обессиленно опускается на пол и прячет лицо в коленях, обхватывая себя за подрагивающие плечи. Акито замирает в дверях, и сердце его сжимается: хочется закутать того в плед, прижать к себе и защитить от всего мира. Осторожные шаги почти не слышны. Тойя вздрагивает, почувствовав чужие аккуратные касания, голову вскидывает и смотрит затравленно, загнанно, пока по бледным щекам скатываются крупными каплями слёзы. Кажется, будто мир остановился, подождал несколько секунд и взорвался, накрывая эмоциями с новой силой. Акито не находит варианта лучше, чем прижать к себе содрогающееся от тихих рыданий тело. — Тише-тише, я рядом… Тойя, эй… Он всхлипывает почти неслышно, сжимается, трясётся, как осиновый лист, утыкается носом в тёплое плечо и плачет долго-долго, пока слёзы не закончатся. Акито мягко покачивает его в объятьях и тихо напевает что-то похожее на колыбельные, которые в детстве ему пела мама. Они сидят так до тех пор, пока Тойя не прекращает дрожать. В голове множество вопросов, но почему-то все они кажутся сейчас неуместными, и поэтому отлетают на задворки сознания, уступая место бесконечной заботе и нежности. Акито разглядывает его, нагло и бесстыдно: смотрит на длинные подрагивающие ресницы, на бледную кожу, на покрасневшие щёки и милую родинку под глазом. Тойя стирает слёзы пальцами, встаёт, и только сейчас становится заметно, насколько сильно он неустойчив. От встречи с холодным кафелем спасают вовремя подхватившие руки. К горлу вновь подкатывает ком от пронзившей тело боли, и приходится сжать ладонь в кулак, впиваясь ногтями в кожу, чтобы не расплакаться снова. Они идут по коридору медленно, ноги постоянно норовят подкоситься и устроить очередное свидание с полом, но Тойя держится изо всех сил, хватаясь за чужое предплечье. Они останавливаются перед раскрытой дверью помещения, и на них оборачиваются две пары глаз. — Чёрт вас дери, где вы были полчаса?! Акито, когда ты уже научишься брать с собой те— Кохане хватает подругу за за руку и оттягивает назад. Тойя, пошатываясь, проходит внутрь и прислоняется к стене, сползая по ней вниз и пряча побледневшее лицо в ладонях. Растянутая футболка сползает с острого плеча, и все шокированно пялятся на багровые синяки и царапины, покрывающие тонкую кожу. — Ээ… Кохане, у тебя же есть аптечка с собой, да? Давай тащи сюда всё что есть. Ан, принеси воды, пожалуйста. Тойя, э-эй, смотри на меня, давай, не отключаемся. Тёплые ладони оглаживают всё ещё немного влажные щёки, и Тойя вновь кусает губы, чувствуя во рту металлический привкус крови. Акито изо всех сил борется с желанием его поцеловать. Кохане достаёт из рюкзака большую косметичку с лекарствами и ставит её на стул. — Тойя, милый мой, кто тебя так? Кто посмел поднять на тебя руку? Не бойся, ты можешь рассказать нам… И он рассказывает. Правда рассказывает. Говорит тихо, вжимаясь в стену и обнимая себя за плечи. О том, как любит и ненавидит музыку, как приходится ей заниматься с утра до ночи, как сильно отец негодует, если что-то не получается, и как сильно он на самом деле устал от этого всего. Его держат за руку все трое, просто не зная как ещё выразить сочувствие. Акито гладит по растрёпаным волосам ласково, нежно, почти невесомо и протягивает воду, стакан придерживает аккуратно, чтобы не разлить ни капли мимо, помогает поднять футболку, да так и застывает с открытым ртом. — Ёб. Твою. Мать. Ты больше туда не вернёшься, слышишь? Я тебя не пущу, ни за что. Пальцы осторожно проходятся по синякам, нанося лечебную мазь. Он не издаёт ни звука, даже не дёргается, лишь дрожит и смотрит своими серыми заплаканными глазами в самую душу, словно потерянный щенок. Его хочется целовать, обнимать долго-долго и без умолку говорить, что его любят, что он не один, и что теперь всё обязательно будет хорошо. Акито мягко касается губами его лба, по-детски так, невинно совсем, и накидывает на чужие плечи свою толстовку, чтобы хоть немного согреть. Тойя прижимается к его груди и глаза прикрывает всего на мгновение, но, как только мозг получает сигнал о безопасности, усталость накатывает с двойной силой, и он засыпает тихо, доверчиво, без слов отдаваясь теплу чужих родных объятий. Кен уже ну вот совсем ни капли не удивляется, когда к нему в машину вместо одного ребёнка садятся целых четыре, и все они едут к ним с Ан на ночь, благо трёхкомнатная квартира позволяет. И музыка из радио абсолютно точно совершенно случайно играет спокойная и романтичная. Ан всю дорогу что-то тихо обсуждает с сидящей на переднем сиденьи Кохане, периодически протягивая вперёд руку с телефоном и показывая ей какие-то картинки, видео и последние новости. Они успевают поговорить, кажется, обо всём на свете, пока автомобиль подъезжает к дому. Акито лежит на диване в гостиной и смотрит на то, как небо окрашивается в розовые цвета, а закатное солнце мягко скользит по бледной коже, просачиваясь сквозь лёгкие полупрозрачные занавески. Тойя кутается в одеяло, сонно ворчит, и на его небе впервые за несколько лет тоже появляются слабые, но светлые лучи. Его личное рыжее солнце сейчас лежит рядом, и он верит, что больше не один, что больше не будет больно, и что он всегда сможет найти выход из окружавшей его темноты.