Словосочетание «любовь с первого взгляда» должно было оставаться для Рене химерой из сентиментальных романов и баллад. Но как ещё обозначить состояние, когда знаком с человеком всего лишь день, а уже высматриваешь его в толпе, пытаешься поймать его взгляд, а поймав — едва сохраняешь самообладание?
Лу должен был стать не более чем очередным новым лицом в калейдоскопе многочисленных знакомств при дворе. Отчего же это самое лицо не выходило у Рене из мыслей после того, как его обладатель давно уже скрылся из виду? Состояла ли причина в яркости и утончённости его черт или в его решимости и сосредоточенности на сохранении порядка — так или иначе, выбросить его из головы Рене была не в силах. Подобно всем прочим попросив обращаться к себе по имени, Лу назвал еë «прелестной дамой» — и эта, вероятно, обычная куртуазная любезность посеяла в еë сердце семена надежды.
Рене не должна была поддаваться сиюминутным слабостям. Потому она концентрировалась на гораздо более важных задачах — служении Короне и раскрытии зреющего заговора. Образцовая шпионка, она глядела во все глаза и слушала во все уши, отмечая любые мало-мальски подозрительные детали и немедленно докладывая о них Александру. Однако у судьбы, видимо, недурное чувство юмора. Слежка, растворившись в которой Рене планировала напрочь позабыть о своём увлечении, к нему же её и привела.
Прильнув к смотровому отверстию, застыв подобно статуе, она наблюдала за Лу, целующим мадам де Монтеспан, изъясняющимся в любви и страсти, готовым пойти на что угодно ради предмета своих чувств… Только статуи такими не бывают — у Рене бешено колотилось сердце и дрожали губы, а внутри нарастало ощущение, будто невидимые железные тиски сковывают горло и грудь.
Глупо было на что-то рассчитывать, глупо было ревновать того, кто никогда не был твоим. И всё же когда Рене удалялась, в душе еë бушевала смесь самых различных эмоций: разочарование, печаль, гнев, тревога… «Неужели он не видит, что любовь его не взаимна? — думалось ей. — Франсуаза ведь даже не скрывает своих корыстных побуждений».
Это должно было отрезвить еë. Словно ведро холодной воды, словно хлëсткая пощëчина. Но огонь не покинул сердца Рене, а пленительный дурман — её разума. Напротив, запретный плод сделался лишь слаще.
И всë же она должна была обуздать свои чувства. Александр поручил Рене опробовать свои навыки распознавания лжи на нескольких людях, и после кратких бесед с парой старых знакомых еë осенило: вот он, её шанс. Её дыхание не перехватит, голос не сорвëтся, а взгляд не уйдëт в сторону. Рене испытает не Лу, а себя.
Как оказалось, врать тот решительно не умел — подлинная редкость для обитателя версальского двора. Вернее сказать, язык тела выдавал его с головой. Помимо этого, как Рене успела прояснить для себя, Лу всегда выражался прямо, не пускаясь в оммажи и метафоры. Открытость и бесхитростность Нанетты находили в еë брате несколько более изящное отражение. И это, как назло, очаровывало ещё больше.
Самой же Рене немалых трудов стоило держать лицо. Приходилось постоянно контролировать себя — почти как на охоте. Занятно было бы потолковать с великим ловчим об охоте… но нет, на такое у неё точно не хватило бы душевных сил. Зато оставаясь наедине с собой, Рене могла не думать ни о каких препонах и быть абсолютно свободной в своих грëзах.
Спустя некоторое время служанка сообщила ей, что чуть ли не весь двор шепчется об их с Лу якобы тесной связи. «Говорят, что вы отдались ему в саду», — заслышав эти слова, Рене на миг порадовалась, что под слоем пудры незаметно, как пунцовеют её щёки. Намного больше собственной репутации её беспокоила мысль о том, что некто словно бы проник в её голову.
Конечно, в саду Рене не отдавалась Лу даже в самых смелых мечтаниях. Холодная земля, колкая трава и вездесущие насекомые не слишком способствовали романтическому настрою. Однако главным был не сад, а Лу. И Рене с ужасом поймала себя на мысли, что эти слухи ей в некотором роде… приятны. Посредством их она могла быть с ним вместе — пусть и только в чужих устах.
С самого прибытия Рене в Версаль её окружали люди, готовые расточать комплименты, ласки и ободряющие слова. Угораздило же подлеца Купидона направить свою стрелу именно в того, кому Рене совершенно безразлична!
После этого известия Рене застала Лу на очередном празднестве, где тот цитировал влюблëнного афинянина из «Сна в летнюю ночь», явно обращаясь к Франсуазе. Он не стеснялся своих безответных чувств, не скрывал их — хоть и прятал за игрой. Рене тем временем размышляла, кто же мог распространить эти сплетни, и пришла к выводу, что это определëнно та самая Франсуаза — учитывая еë прежние козни. Неужели она заметила, как Рене смотрит на её любовника?
Точно в подтверждение подозрений, мадам де Монтеспан с насмешкой исказила шекспировские строки с неприкрытым намерением задеть Рене. Замешательство той продлилось недолго — также призвав в помощники великого творца, она непринуждённо продекламировала:
Одна голубка краше всех ворон…
Улыбнувшись Лу, склонившему колена перед Франсуазой, она подняла его на ноги и продолжила:
Людская воля разуму подвластна,
А разум говорит, что я прекрасна.
Слова эти, тоже искажëнные, пусть и незначительно, имели целью продемонстрировать Франсуазе, что Лу будто бы предпочëл Рене ей. Много раз ей случалось лгать — но не бывало ещё обмана слаще, чем этот. Рене наперëд знала, что надëжно запечатлеет в памяти картину коленопреклонëнного Лу, соприкосновения их рук и краткого мига триумфа, чтобы возвращаться к ней в минуты тоски, обманывая саму себя.
Рене так и не нашла в себе сил развеять все эти слухи, хотя не раз порывалась заговорить то с Нанеттой, то с самой мадам де Монтеспан. В конечном итоге она утешила себя тем, что двор полнится слухами, как улей пчëлами, и вскорости найдутся куда более занимательные темы для обсуждения, нежели её воображаемая личная жизнь. Тем не менее, когда одним вечером в дверь Рене поскрëбся Лу, её возмущение было отнюдь не наигранным.
— Вы решили ещё сильнее опорочить мою репутацию? — гневно прошипела она. Планируя отходить ко сну, она была в неглиже, и вновь не знала, чего смущается больше — действительной опасности для её чести или мыслей о том, каков был бы исход событий, если бы слухи были верны.
— Я по делу, — ответил Лу просто. — Не рискнул будить короля.
По делу. Их связывает дело. Ей надлежит всегда об этом помнить. Дышать ровно и размеренно, не теребить юбки, смотреть в глаза смело, но без излишнего любопытства.
На следующий день, проигнорировав данное Сюзанне обещание посетить её салон, Рене отправилась в тот, что устраивала мадам де Монтеспан. «Может, удастся раздобыть новую информацию», — уверял внутренний голос. «Заодно проверю, что теперь спокойно реагирую на Лу», — вторило подсознание.
Последний удивился присутствию Рене, уточнив, не собиралась ли она к тëтушке. Та гадала, следует ли отнести эту реплику на счёт отменной памяти Лу или же наличия у него хоть какой-то толики интереса к её персоне. На протяжении всего мероприятия Лу пожирал взглядом Франсуазу, а Рене с переменным успехом пыталась не пожирать взглядом Лу.
«Всё пройдёт» — так ведь говорили Соломону в древности? Должно пройти и это.
Однако вечером того же дня в ходе своих шпионских изысканий Рене снова наткнулась на Лу. Она вслушивалась в разговор с Франсуазой, недовольной его дарами и требующей новых, и в голосе его сквозил оттенок… раздражения?..
Чтобы разгорелся пожар, порой хватает крошечной искорки. Ровно так же и Рене хватило этой едва уловимой интонации, чтобы давно увядшая надежда расцвела в еë душе пышным цветом.
Похоже, если Рене и решится выдернуть из сердца злосчастную стрелу Купидона, то нескоро.
