Ещё чуть-чуть

      Обычно, когда хорошая погода, Ацуши чувствует себя лучше обычного, потому что в такие моменты хочется много гулять, наблюдать за округой и наслаждаться теплом, особенно когда на календаре уже давно значился июль, а последний учебный день перед летними каникулами выпал именно на дату с тёплой и солнечной погодой. В классе стоял гул, пока не прозвенел звонок, обозначающий конец перемены. Несколько дней назад второгодки писали семестровые экзамены, результат которых влиял на то, придётся ли посещать все каникулы летние занятия вместо какого-никакого, но отдыха от учёбы. Ацуши даже не мог предположить, насколько хорошо или плохо он написал свои работы, но ему казалось, что всё было не настолько ужасно, чтобы всё сданное оказалось заваленным. Все две недели до экзаменов юноша провёл заваленный учебниками и книгами, пытающийся разобраться во всём, что было непонятно, а такого, к сожалению, было достаточно много, поэтому пришлось достаточно потрудиться. И без чужой помощи не обошлось. Ацуши отвёл взгляд от забора, окружающего территорию школы, за которым молча наблюдал всё это время, и, улыбаясь краешком губ, глянул в сторону Акутагавы, сидящего за партой справа от него. Его лицо не выражало никаких эмоций, губы были плотно сжаты, а осанка идеально прямой. Хоть по тому и не скажешь, Ацуши видел, что тот тоже нервничал, ведь тоже немало усилий потратил и на свою подготовку, и на помощь Накаджиме с математикой, с которой тот никак не мог подружиться. Стоило звонку прозвенеть, как все встали с мест и поклонились зашедшему через пару мгновений классному руководителю со стопкой белых листов. Куникида-сэнсэй окинул класс недовольным взглядом из-под очков и вздохнул, взглянув на лежащий самым первым лист. — Это! — он поднял листы вверх. — результаты ваших экзаменов. Я огорчён, что далеко не каждый из вас отправится на летние каникулы и нам придётся встречаться весь этот месяц, так как это последнее время, когда мне бы хотелось вас видеть. Хотя, казалось бы, вам всё объясняли в мельчайших подробностях… Дальше Куникида начал раздавать работы, и Ацуши уже не обращал внимание на поток его возмущений насчёт недолжной работы учеников весь семестр очень жёстким тоном. Спустя время тот стал ещё довольно спокойным, так как раньше его реакции были… более эмоциональными. Когда Ацуши увидел, как четыре листа оказались на его столе, то замер, не решаясь взглянуть на них, глядя на Куникиду, который едва слышно, но сурово, произнёс: — При пересдаче прошу вас постараться лучше, Накаджима-кун. Особенно по моему предмету. Сердце Ацуши замерло. Он резко повернулся в сторону своих работ и сглотнул. Экзамен по японскому языку он сдал на семьдесят восемь баллов из ста возможных. Это был отличный результат и ему невозможно было не радоваться, но… раз прозвучало слово «пересдача». Ацуши было просто-напросто страшно смотреть на то, что представляли все остальные его результаты. Следующим листом оказалась… математика. Математика не с наилучшим результатом. Почти весь лист был изрисован красными галочками, обозначающих ошибки. К концу эти значки выглядели наиболее агрессивными и резкими, чем те, что были в начале. Учителем математики был как раз-таки Куникида, и это было очень, очень плохо. В правом верхнем углу листа значилось болезненное «24». И это не было даже близко к преодолению проходного балла. Экзамен не сдан, а пересдача после летних каникул. Ацуши стало нехорошо. Далее был английский язык, и там результат был таким же хорошим, как и по японскому: семьдесят четыре. Два экзамена сданы, один не сдан, и Ацуши думал, что наверняка с естествознанием точно пройден порог, не может же быть такого, чтобы он завалил половину экзаменов, но… На последнем листе было «47». Близко к порогу, но тот всё равно оказался не пройден. Две пересдачи. Ацуши был разочарован сам в себе. Помощь Акутагавы ему была впустую потраченным временем, учитель тоже явно разочарован. Захотелось спрятаться. Весь класс шумел, рассматривая свои результаты. А Ацуши хотелось спрятаться. Он вжался в стул и медленно положил листы на парту, сжав пальцами её край. В горле был ком, который было невозможно сглотнуть. — Накаджима? — низкий голос раздался с правой стороны. Ацуши повернул голову и увидел Акутагаву, что смотрел на него, вопросительно приподняв одну бровь. Ацуши не хотел говорить о своих результатах. Он сглотнул и попытался улыбнуться. — Что у тебя? Без лишних слов Акутагава поднял все листы разом так, чтобы были видны углы с баллами. И Ацуши не удивился, когда увидел, что тот сдал каждый экзамен, даже если результат по английскому у него был достаточно низким: «56», — но этого было достаточно, чтобы перейти порог и сдать экзамен. Результат по математике у того вообще наверняка был одним из самых высоких в классе. Ацуши искренне стало стыдно за себя и свои результаты, он не хотел их ни произносить вслух, ни показывать, поэтому ответил хоть и тихо, но достаточно слышимо: — Две пересдачи. Этого и внешнего вида Ацуши в данный момент Акутагаве хватило, чтобы больше ничего не спрашивать. Сразу после этого урока должна была быть церемония закрытия семестра с речью директора перед летними каникулами, и это был последнее мероприятие, где Накаджиме хотелось бы присутствовать. Едва ли он бы слушал слова старшего, он бы просто утонул в собственных самоуничижительных мыслях, не реагируя на всё вокруг. Раздав работы, Куникида, опёршись руками о стол, начал куда более грозно и эмоционально высказывать недовольство за качество их написания, но Ацуши уже не мог что-то слушать, он рассматривал свою работу по математике, пытаясь вспомнить, какими были задания и какими именно могли быть его ошибки. Из мыслей его вырвал только звонок. — Ведите себя на каникулах прилично! — прикрикнул Куникида в след двум выбегающим из класса смеющимся ученицам. Он резко вскинул голову и схватил свою сумку, чтобы поскорее спрятать свои результаты от глаз одноклассников. Если бы увидели: стали бы обсуждать. — На… — попытался обратиться Акутагава, когда Ацуши вскочил с места, но был прерван. — Накаджима-кун, попрошу задержаться, — Куникида стоял, скрестив руки на груди. Ацуши стало заранее страшно. Класс быстро опустел; остались в нём только трое. Акутагава медленно плёлся за Ацуши, не сводя с него взгляда до тех пор, пока Куникида не сообщил: — А вас, Акутагава-кун, я совсем не держу и попрошу удалиться. Но Акутагава не сдвинулся с места, пока Ацуши, снова попытавшись натянуть на себя улыбку, не успокоил его: — Всё в порядке, иди. Явно не желая этого, Акутагава, чуть ли не уходя спиной вперёд, не способный отвести с Ацуши взгляд, всё-таки вышел из класса, задвинув за собой дверь. Когда наконец все посторонние вышли, Куникида опустил руки и заговорил. — Большинство ваших ошибок не связаны с незнанием, — обозначил он, вероятно, пытаясь успокоить. — Вы вполне могли пройти порог. Ацуши не мог поднять взгляд, потому что испытывал стыд. Куникида, осознав, что не сможет заставить того оживиться, вздохнул и положил юноше руку на плечо, чуть похлопав. — Постарайтесь сосредоточиться на пересдаче. — Да, сэнсэй, — Ацуши поклонился и вышел из класса, неловко открыв и закрыв дверь чуть дрожащими руками. Акутагава никуда не ушёл, оставшись ждать Накаджиму возле класса. Он стоял, держась пальцами за ручку своей сумки, висящей на плече. На его шее был галстук с ослабленным узлом, хотя, когда тот сидел за партой и выходил из класса, то он был аккуратно и крепко завязан. Ацуши даже улыбнулся, вспомнив, как Акутагава мило хмурится, когда приходится надевать галстук школьной формы. — Пойдём, — Рюноске кивнул, и они вместе направились в сторону спортивного зала, чтобы не опоздать на речь директора. Акутагава всегда был немногословным и не любил пустые праздные разговоры, не знал, какие слова нужно подобрать, чтобы поддержать, но, когда они шли по пустому коридору, то он протянул руку и прикоснулся к ладони Ацуши, нежно проведя по ней пальцами. И это в самом деле было приятно. Тем более, после тот не отпустил его руки, продолжая мягко держаться за неё, большим пальцем медленно поглаживая, до тех пор, пока они не спустились на первый этаж, где было тесное столпотворение и слишком много чужих лишних глаз. На церемонии окончания семестра, как всегда, не было чего-то интересного. Директор просто повторил почти такую же речь, как и прошлые семестры, о том, как важно вести себя прилежно на каникулах и не забывать об учёбе, про подготовку к экзаменам и… и на моменте с экзаменами Ацуши едва ли не потянулся, чтобы закрыть руками уши, лишь бы не слышать ещё одного напоминания об этом. Собственно, именно поэтому он и не слушал дальше ни слова директора, пытаясь уйти куда-то в мысли о чём-то позитивном, пытаясь возродить себе ушедший оптимизм, что переполнял до того, как пришлось увидеть не самые лучшие результаты экзаменов. Сейчас было уже сложнее думать о хорошей погоде и предстоящим дням на каникулах, ведь всё это… уже не так важно. И не совсем реально. Когда наконец разрешили идти домой, Ацуши начал взглядом искать Акутагаву, и, когда нашёл, заметил, что тот делал абсолютно тоже самое. — Я провожу тебя, — произнёс Рюноске, и получил в ответ привычный на данное предложение кивок. Переобувшись в уличную обувь и заперев шкафчики, они наконец вышли из школы. Ацуши пощурился от яркого бьющего в глаза солнца и перевёл взгляд на Акутагаву, который в этот момент развязывал галстук и убирал его в карман форменного пиджака. Захотелось улыбнуться. Акутагава поймал его взгляд, и что-то похожее на улыбку одним уголком губ засияло на его лице. Какое-то время они шли в тишине, пока Ацуши вдруг не попытался завести хоть какой-то разговор, чтобы не уйти в мысли об экзаменах. — Знаешь, — улыбка Накаджимы теперь была более неловкой, чем искренней. — Из-за погоды у меня с самого утра такое хорошее настроение, — последний час это было ложью. Пару секунд Акутагава странно смотрел на него, прежде чем принять эту попытку. — Не люблю жару. Дожди намного приятнее. — Вот как, да? — Ацуши поджал губы. — Иногда это очень атмосферно. Этот диалог был слишком неловким, слишком сухим и бессмысленным. Слишком ненастоящим. Ацуши было сложно вести себя привычно легко и позитивно, когда в душе было тяжело и больно, таилось напоминание о тех двух несчастных листах бумаги, о тех числах, которые заставляли его забыть обо всём, что он только мог запланировать. Некоторое время они молчали, а вокруг не было иного шума кроме звука шагов и отголосков чужих голосов других школьников за спинами. С каждым шагом становилось всё тише и тише. Каждый день после школы Рюноске и Ацуши шли вместе до развилки, у которой расходились в разные стороны, а по утрам встречались у неё, чтобы вместе отправиться на учёбу. Они почти дошли до той, когда Акутагава вдруг подал голос. — Мне… — его взгляд был направлен в асфальт, а во взгляде мелькала неуверенность. — Мне стоит помочь тебе с подготовкой? Ацуши, на мгновение прислушавшийся к тишине и немного расслабившийся в присутствии одного только Акутагавы, вдруг вздрогнул. Мысли спутались, у него не было ни одной идеи, как стоило ответить на это предложение. Вдруг, Ацуши, вскинувший голову, чтобы обратить свой взгляд в сторону Рюноске, осознал, что это движение было слишком резким; в один миг перед глазами поплыло. И юноша, запутавшись в ногах, споткнувшись носком кроссовка об асфальт, начал падать и уже готовился встретиться с землёй, как был пойман за локоть. — Ацуши! И Ацуши не знал, что больше заставило его замереть в тот момент: то, что он только что чуть не улетел лицом в асфальт, или то, что Акутагава… позвал его по имени, что можно было услышать от него с невероятной редкостью. Не то чтобы ему самому было привычно произносить заветное «Рюноске» или хотя бы «Рюноске-кун», но каждый раз, когда тот называл его имя, то сердце замирало, и Ацуши был уверен, что у того было точно так же. Ведь они говорили их только в редких случаях, когда непроизвольно хотелось отбросить все формальности и показать свою близость, выразить свою чувства. — Я… — попытался сказать Ацуши, вставая ровно. — Я… Извини, Акутагава-кун, я… Он почувствовал, как Акутагава отпускает его руку, опуская свою, и это немного, правда, совсем чуть-чуть кольнуло. Да разве мог же тот держать его вечно? — Да, я бы не отказался от помощи, — прошептал Накаджима, едва шевеля губами, замерев посреди дороги, и именно в этот момент осознал, что стоял уже на развилке. И сейчас, именно сейчас Акутагава должен был уйти. Но этого совсем не хотелось! Не хотелось, было просто-напросто страшно оставаться одному, потому что… было страшно потеряться в самом себе, страшно потеряться в собственных мыслях и фактически уничтожить себя изнутри. — Хорошо, — кивнул Акутагава и повернулся в сторону своей дороги. — Тогда… увидимся? Ацуши смотрел в землю и не мог видеть, насколько неуверенным в этот момент выглядел Рюноске, не понимающий, что ему нужно сейчас сделать: оставить его одного и наоборот, обозначить своё присутствие и никуда не уходить. Любая подобная ситуация с годами не становилась для него проще. Даже если ты влюблён, человека бывает понять… сложно. Понять правильный путь действий ещё сложнее. Ответа не последовало. Акутагава чувствовал, что совсем теряется, но его выражение лица никак не изменилось. Он решил, что если Накаджиме всё-таки захотелось бы, чтобы он остался, то сказал бы об этом, поэтому молча решил уйти. Ацуши, вдруг осознав, что сейчас что-то произошло, вскинул голову. В его глазах плескалось отчаяние. — Нет, погоди… — хрипло прошептал он. Но это было слишком тихо: Акутагава не услышал ни слова и никак не отреагировал. — Акутагава-кун… Ацуши ступил вперёд и попытался сказать громче. — Постой! — крикнул он и испугался собственного надрывного голоса. В этот раз Акутагава остановился и взглянул на Ацуши. Его сердце сбилось с ритма, потому что это всё выглядело слишком… тяжело. — Накаджима? Нужно было что-то сказать. Что-то ответить. Почему он его остановил? Потому что тот был нужен. Но как объяснить и не тревожить? — Давай позанимаемся прямо сейчас! — выпалил Ацуши, сжав кулаки. Он попытался сделать невозмутимое и спокойное лицо, чтобы не выглядеть отчаянным, хотя было уже слишком поздно. — Сейчас? — Акутагава нахмурился. Если он и мог ожидать, что его позовут, но точно не по такому поводу. — Да-а, — голос дрожал, хоть Ацуши изо всех сил пытался это сдержать. — Не хочу откладывать подготовки. От улыбки Накаджимы в груди Акутагавы стало тяжело. Он сжал челюсти и махнул рукой в свою сторону. — Пойдём. Во время их пути снова висела абсолютная тишина, но она уже не казалась Ацуши комфортной и успокаивающей. Воздух словно стал тяжелее. Будто присутствие Акутагавы стало тяжелее.

***

      В квартире Акутагавы Ацуши чувствовал себя неловко, хоть и не раз был в ней. Он скинул сумку возле журнального стола в гостиной, за которым они занимались до этого, и сел на колени, вжавшись в них руками. Акутагава же в это время раздвинул шторы, чтобы в комнате стало светлее, а после, совсем ничего не понимающий, решил принести что-нибудь съедобное, оставив свою сумку рядом с сумкой Ацуши Нужно было вытащить свои работы. Сумки у большинства в классе были одинаковыми, потому что они приобретались вместе с формой на первом году обучения в старшей школе, поэтому Ацуши даже не заметил, погружённый в себя, что вытаскивал не свои результаты, а Акутагавы. Его взгляд был расфокусированным, и он не сразу понял, что что-то не так, пока не присмотрелся к тому, насколько отличались написанные баллы от его собственных; Ацуши почувствовал себя по-настоящему никчёмным. На мгновение в мыслях зародилось невозможное: а что, если бы он всё-таки смог сдать те два никчёмных экзамена? Тогда он бы вряд ли сидел в гостиной Акутагавы, сжавшись, тогда он бы точно не чувствовал себя так ужасно, в груди не было бы так тяжело, будто ему на шею навесили камней, чтобы отправить ко дну. Не было бы так стыдно перед тем, кто пытался ему помочь объяснить что-то изо всех сил. Акутагава, видевший, что Ацуши действительно не понимал большинства его обсуждений, не кричал на него, хоть и, наверное, раздражался в глубине души. Он глубоко вздыхал, складывал руки в замок и прожигал взглядом книги, разложенные по площади стола: пытался придумать что-то ещё. А Ацуши, чувствующий себя неловко каждый такой раз, улыбался и говорил, что будет стараться изо всех сил понять и сдать экзамен настолько хорошо, насколько это возможно. Он был полон энтузиазма и внутренней силы на любые свершения. Но сейчас в нём не было ничего из этого, словно всего несколько чисел выжали из него все соки и заставили разочароваться в собственных способностях достичь чего-то. Ацуши отложил эти листы, которые начали мяться от силы, с которой он их сжимал. Юноша медленно разжал кулаки и осознал, что его руки дрожат, словно он собирался впервые увидеть свои результаты. Взяв уже свои работы, Ацуши почувствовал, как его сердце словно замерло. От этого никуда не убежать. Те же числа на своих местах. Ацуши не Акутагава, он не такой умный, он не может достаточно хорошо постараться ради качественных результатов на экзаменах. Ничего не может. Да он же просто без… — Накаджима? Поток мыслей Ацуши смог прервать голос Акутагавы. Казалось, в нём можно было услышать нотки беспокойства, и от этого стало ещё больнее. Ацуши поскорее отложил всё на стол и вытер руки о брюки, чтобы они перестали быть слишком потными и мокрыми. Улыбка на лице была вымученной. В руках у Акутагавы была тарелка с несколькими креветками в панировке. Обычно он всегда приносил что-то подобное на их занятия, ведь подобные снэки было очень удобно закидывать в рот, параллельно решая на листке разные примеры. Ацуши попытался сглотнуть ком в горле; ему совершенно не хотелось есть что-то. Акутагава сел напротив и сразу же заметил, что его работы лежали на столе, но никак это не прокомментировал, потянувшись к своей сумке, чтобы взять из неё пенал и остальные материалы для подготовки, раз Ацуши попросил именно о ней. А тому же казалось, что он практически не дышал. Накаджима попытался расслабиться, вернуться к тому, каким был раньше, чтобы быть полезным, чтобы хорошо подготовиться, чтобы абсолютно точно сдать экзамены на проходной балл и не остаться на второй год. Он не должен никого разочаровать… Ацуши потянулся к креветке, чтобы занять себя чем-то отвлечённым. Но что-то пошло не так. Когда он практически положил креветку в рот, то та выпала из руки, скатившись по его бёдрам на пол. Тишина словно стала осязаема. И она была прервана тихим скулежом. Акутагава заметил, как губы Ацуши дрожали, а слёзы уже переполняли его глаза. — Ацуши! — вскочил он с места, взмахнув руками так, словно не знал, куда их деть. — Почему… — Ацуши резко вздохнул. — Почему я не могу сделать даже это! — вскрикнул он, и слёзы резко хлынули из его глаз. Акутагава пересёк небольшое расстояние между ними, опустился к Ацуши и крепко обнял, прижав его голову к своей груди. — Тише, ты чего… — пробормотал он, начав одной рукой поглаживать Накаджиму по голове. — Я не с-сдам! Я бесполезен! Почему я просто не могу ничего понять, — Ацуши говорил очень быстро, сбивался в словах и было сложно разобрать, что он пытался донести. — Как можно было сдать на такой… такой, — он задохнулся, не способный продолжить некоторое время. — уж-жасный балл. Я глупый… глупый идиот… Все чувства, что Ацуши весь день пытался держать внутри себя, все мысли, что съедали его изнутри — всё это выплеснулось в один миг, заставляя его задыхаться и кашлять. В его лёгких словно проросли розы, царапающие своими шипами, — настолько внутри было больно. Некоторое время он продолжал шептать свои бессвязные мысли, пока слова не превратились в простое мычание и всхлипы. — Накаджима! — воскликнул Рюноске, вдруг резко отстранив его от себя. Выражение лица Ацуши было растерянным, его глаза были красными, а из носа текли сопли. — Ты всё сдашь, — с серьёзным взглядом произнёс он. Да и тон был таким твёрдым, что возразить что-то ему было невозможно. — Ты не останешься на второй год, это просто тупая неудача. Иногда ты правда похож на идиота, здесь не поспоришь, но ты точно не глупец. Ацуши замер с приоткрытым ртом, он шмыгнул носом и попытался вытереть слёзы тыльной стороной ладони. Поддержка Акутагавы была своеобразной, потому что не в его стиле и характере были ласковые речи и нежные слова, его тон всегда был строгим, а взгляд холодным, но в слова он вкладывал все чувства, с которыми столкнулся лишь недавно, которым его никто не учил и к которым он не был приучен. В подобном он был как потерянный котёнок, выбравшийся из коробки, но даже так пытался сделать всё, на что был способен, потому что искренне хотел помочь, обозначить Ацуши своё присутствие и помощь. Акутагава выглядел пустым, но внутри него был целый мир, хоть и который был не каждому понятен, даже Ацуши. Но от этого он ни на миг не переставал его любить меньше. И эта своеобразная поддержка была близка ему, она вызывала в нём все те чувства и стремления, что могли скрыться за слоем неуверенности и страхов. Вернуть потерянную уверенность. И впервые за последние несколько часов Ацуши искренне улыбнулся, хоть это и выглядело забавно в сочетание с его заплаканным лицом. — Спасибо, — прохрипел он, опустив глаза к той самой креветке, но не решая поднять её. Это было «спасибо» за многое. Спасибо, что пытаешься поддержать, спасибо, что не разочарован, спасибо, что ты всё ещё здесь, спасибо, что ты обнимаешь меня, сидя на коленях и обнимая меня на полу в комнате своего названного старшего брата. Спасибо абсолютно за всё, за что только возможно поблагодарить. Акутагава ничего не ответил. Казалось, что у него закончились всякие силы для новых слов. Он медленно взглянул на руки Ацуши, что тот сцепил, прижав к груди, и потянулся к ним. Мгновение, и те оказались аккуратно сжаты его правой рукой, а после Акутагава поцеловал его пальцы. Легко и почти неощущаемо, но Ацуши резко вздохнул от неожиданности. Ему внезапно стало совсем легко, его щёки чуть порозовели, только теперь не от сдерживаемой весь день истерики, а от переполнивших вдруг чувств к человеку, что сидел напротив него. В следующий миг Акутагава уже опустил его руку, крепко сжав, и притянул Ацуши к себе, чтобы поцеловать теперь того в губы. Сначала это было просто столкновение губ, момент осознания того, что вообще только что произошло. Когда Ацуши высвободил руку, то Акутагава попытался отстраниться, но ему не позволили это сделать, притянув к себе и обхватив руками за шею. Лёгкий поцелуй быстро превратился в глубокий; губами они словно пытались поглотить друг друга. Вдруг стало ещё жарче, чем было до этого. Комната наполнилась вздохами, что возникали в перерывах между заходами на поцелуй. Руки Акутагавы были на щеках Ацуши, когда тот вдруг начал медленно снимать с него пиджак. Неумело, уже начав задыхаться от такого количества поцелуев практически без передышки. Акутагава отстранился, чтобы уже самому снять с себя пиджак, когда тем временем Ацуши с затуманенным взглядом и дрожащими руками снимал свой, а после приступил к развязыванию галстука. В такой момент он как никогда понимал, насколько сильно тот может душить. Наконец откинув всё это, Ацуши прильнул губами к шее Акутагавы, аккуратно спускаясь руками по его плечам, чтобы расстегнуть ему рубашку. Он слышал тяжёлое дыхание и чувствовал, как его едва тянут за волосы, вероятно, не с таким намерением, а просто вцепившись в них, не желая, чтобы он отстранялся. — Ацу… — Акутагава запнулся, когда Ацуши мазнул губами по его шее, наконец расстегнув пуговицы на рубашке до конца. — ши… — Рюноске-кун, — Ацуши улыбнулся, медленно отстранившись. Смотря на него, Акутагава захотел поймать эту улыбку своим поцелуем. Губы Ацуши стали пухлее и розовее, из-за чего Рюноске сделал вывод, что его выглядели точно так же. И в этот момент он растерялся. Акутагава понимал, к чему всё идёт, но не понимал, как это «всё» должно произойти между ними. Они никогда не обсуждали вопросы секса, хотя в контексте взаимодействия двух мужчин это было как никогда важно. У кого какая позиция должна быть? Как нужно действовать дальше, как правильно подступиться и… Акутагава интересовался подобным в интернете, но так и не обратился с этой темой к Ацуши, заполнив всё своё время подготовкой к экзаменам. Он полагал, что это получится обсудить после такого, как они всё сдадут, у них будет свободное время, но… всё сложилось не так, как предполагалось. Так что вполне можно было сказать, что у них обоих рухнули планы на этот месяц. Хоть Акутагава и сдал всё, что мог, он не мог исполнить то, что желал, без непосредственного участия второй стороны. Всё-таки решив хоть ненадолго забыться, Акутагава потянулся к рубашке Ацуши и начал её медленно расстёгивать. Тот замер, казалось, даже не дышал. Медленно, пуговица за пуговицей, Рюноске освобождал тело Ацуши с каждым вздохом. И когда плотная ткань рубашки из школьной формы упала вниз, его взгляд зацепился за бледную чистую кожу юноши. Акутагава сглотнул, ему показалось, что от этого вида он начал дрожать: распалённый поцелуями, расслабленный Ацуши сидел прямо перед ним, — протяни руку и сможешь докоснуться до него, принести ему удовольствие и… стать ещё ближе к нему. Настолько, как никогда ещё не был. В глазах Ацуши горел огонь, но не такой, который был у него, когда он начинал заниматься новым делом или пытался преодолеть очередную трудность; в этом пламени было что-то глубже, что-то, заставляющее хотеть большего, чем обычное наблюдение. — Сделай что-нибудь, — выдохнул Ацуши, сглотнув. И Акутагаве больше не требовалось ничего большего, чтобы продумать некоторую последовательность своих действий. Он поцеловал Ацуши в губы, после чего опустился чуть ниже, чтобы провести губами по его шее, а после припал к ключицам, чуть пососав кожу. Изо рта Накаджимы вырвался стон, юноша обнял Акутагаву за плечи и откинулся на ручку дивана. Спустя мгновение Ацуши чуть отстранил его и, увидев затуманенный, но горящий взгляд Рюноске, поцеловал его в скулу и поднялся, чтобы расположиться на диване. Вся их одежда, помимо брюк, осталась брошенной на полу. Она совершенно никого не волновала, хоть это и недешёвая выглаженная школьная форма, с которой обычно принято обращаться чуть ли не как с зеницей ока. Но какая была разница, как та выглядит, где лежит и в каком вообще состоянии находится? Акутагава навис над Ацуши, что смотрел на него с предвкушением, и поцеловал его чуть ниже соска, после чего почувствовал, как по его затылку нежно провели рукой, чуть сжимая. Хотелось освободиться от брюк, чувствовалось давление, которое было уже невозможно терпеть. Это чувство затуманивало голову, заставляло хотеть того, что ранее не было возможным. — Что я должен делать дальше? — прошептал Акутагава, чувствуя, как по его лицу течёт пот, как его переполняет нетерпение. Ацуши ничего не ответил. Он сглотнул; его лицо было уже близко к алому цвету. Хоть и сердца сбились с ритма ещё в мгновения их первых поцелуев, сейчас они, казалось, начали биться ещё быстрее. Руки Ацуши потянулись к ширинке чужих брюк; случайно пальцем он задел его вставший упирающийся в ткань член, из-за чего Акутагава низко застонал, содрогнувшись. — Что-то… вроде этого. Руки Накаджимы оказались перехвачены. Рюноске отпрянул и наконец скинул свои брюки, оказавшись самым раздетым в этой комнате. Внутри было много неуверенности, несмотря на желание. Это новый опыт, это его первый раз, и у Ацуши было всё то же самое. Они едва держались на чистой решимости, что не давала им сдаться в этот момент под гнётом смущения и непривычки. Было не поздно сдаться, но этого не хотелось, хотелось довести дело до конца, увидеть друг друга в новом свете, доверить друг другу свои тела. Ацуши, не желая тянуть время, в мгновение, когда Акутагава снимал брюки, он расстегнул свои и стянул их, чтобы не оказаться в преимуществе, и Рюноске зацепился взглядом за бугорок в его трусах. Он сглотнул. Таким образом они оба оказались в одних только трусах на диване, и в один миг, казалось, вся их решимость исчезла. Следующих шаг был очевидным, но как же на него решиться? — Наверное, нужно… продолжить, — пролепетал Ацуши, зацепившись указательным пальцем за резинку собственных трусов. Всё в один момент стало слишком неловко! — Я интересовался, — Акутагава словно выдавливал из себя слова. — Тем, что обычно делают дальше. Он вжимался руками в свои бёдра, когда Ацуши вжался лицом в ладонь; его лицо выглядело так, будто с минуты на минуту из его ушей пойдёт пар. — Я тоже… — будто в одно слово произнёс он. Несколько секунд стояла тишина, после чего Акутагава словно что-то осознал и вскочил с места. Накаджима вскинул голову с вопросительным взглядом, медленно отведя руку. — Я должен… есть кое-что, — и удалился в коридор. Было поистине удивительным, что их возбуждение даже не думало спадать, несмотря на то висящую в воздухе неуверенность. Когда Акутагава вернулся, в его руке был небольшой лубрикант синего цвета, и Ацуши сразу заметил надписи, что на нём красовались. Его глаза расширились. — Откуда?.. — Это не моё, это Дазай-сана, — Акутагава не позволил закончить ему свой вопрос. Он смотрел куда угодно, но не на Ацуши, словно решив, что стены гостиной и шторы намного интереснее. Это многое объясняло, но… — А у него нет… — Не подойдёт. Больше вопросов Ацуши не пытался задавать. Рюноске положил лубрикант на спинке дивана и, резко вздохнув, поцеловал Накаджиму, одновременно заставив замолчать и подтолкнув к тому, чтобы продолжить начатое. Он потянулся рукой к его трусам и чуть приспустил их, услышав лёгкое шипение в свои губы. Прекратив поцелуй, Акутагава взглянул на налитый кровью член Ацуши и прикоснулся к нему, начиная легко поглаживать головку. Атмосфера быстро изменилась обратно, стало ещё жарче, дышать стало ещё труднее. Акутагава отпустил его член и окончательно снял трусы с Ацуши, оставив того полностью обнажённым. После он вовлёк его в поцелуй, схватив лубрикант правой рукой, когда левой вновь начал ласкать его член. — Давай… — прошептал Ацуши, таким образом фактически обозначая свою позицию. Всё стало немного проще. Акутагава отстранился, чтобы вылить на пальцы немного смазки и прикоснуться ими к анусу Ацуши. Тот вздрогнул от этой прохлады, в ответ же его вновь начали ласкать, пытаясь успокоить, а на щеке оказался оставлен лёгкий поцелуй. Медленно Акутагава ввёл один палец внутрь, и Ацуши не знал, как реагировать на это. Он точно не ощущал себя восхищённым от этого. Скорее хотелось отстраниться и отодвинуться, но юноша не двигался, ощущая, как Акутагава изо всех сил пытался как-то его успокоить и расслабить своими иными действиями в виде поцелуев и ласк. Это было непривычно и странно. Потребовалось несколько минут, чтобы Ацуши стал чувствовать хотя бы небольшое удовольствие от этого процесса, и в этот момент Акутагава решил добавить ещё смазки и продолжить, используя уже два пальца. Они медленно целовались; Накаджиме становилось всё лучше и лучше, когда ему становилось всё менее непривычно и в сочетании с другими приятными жестами, а особенно, когда Рюноске дотрагивался до простаты, заставляя содрогнуться. Когда внутри было уже три пальца и достаточно много смазки, впервые за всё время Ацуши застонал, а не просто содрогнулся или выдохнул, едва ли не кусая Акутагаву за губы, переполняемый то напряжением, то удовольствием. — Ты позволишь?.. — Рюноске убрал руку, перестав растягивать, и другой ухватился за край своих трусов. Ацуши кивнул, он был уже в таком состоянии, когда настолько распалился, что с трудом понимал происходящее. Акутагава полностью разделся и почувствовал на себе взгляд, который заставил его покраснеть. Если до этого максимум только его уши становились красными, то сейчас всё лицо. Он налил на свой член достаточно смазки и размазал по всей длине прежде, чем начать медленно входить внутрь Ацуши. Тот застонал, вцепившись руками в плечи Акутагавы и сжав губы. Вновь вернулись те ощущения, которые были в самом начале, удовольствие обратно сменилось на что-то абсолютно странное и непривычное, теперь даже определённо несколько болезненное. Хоть Акутагава и пытался действовать так, чтобы не причинить Ацуши ни капли боли, словно у него в руках хрустальная статуэтка, которую нельзя повредить ценой своей жизни, ни один первый секс в мире не мог быть идеальным. Наконец ощутив себя внутри Ацуши, Акутагава застонал. Сковывающее чувство наконец пропало, хотелось обладать его телом полностью, хотелось двигаться быстрее, хотелось скорее достигнуть оргазма, хотелось… многого. Но он не мог себе это позволить, потому что знал, что тогда получит один, а Ацуши будет больно. Ему не хотелось, чтобы тому было больно абсолютно точно, к тому же, Акутагава ни за что бы не простил себя за такое. Конечно, едва ли бы Ацуши хоть раз скажет ему, что ему было как-то не так, но это навсегда бы разрушило их отношения без возможности восстановления, потому что Накаджима бы не смог доверять ему больше после того, как доверился сильнее всего, дав в распоряжение своё тело. Такой секс буквально станет изнасилованием, а не актом любви. Несмотря на желания, несмотря на жажду обладать, всегда есть возможность воспользоваться головой и воззвать в себе холодный разум. Когда стоны Ацуши перестали быть болезненными, когда толчки стали более свободными, Акутагава позволил себе двигаться быстрее. В процессе они много целовались и стонали друг другу в губы. Ацуши крепко обнимал Акутагаву, притягивая к себе за шею. Иногда он попадал мимо губ и мазал Рюноске по щекам или скулам. И также в этот момент дышать было тяжелее всего, потому что куча беспорядочных движений не давали возможности вдохнуть в нужный момент. Ацуши отпустил Акутагаву, решив взять его за руку, переплетя пальцы, чтобы свободной рукой начать надрачивать себе, чтобы поскорее кончить. Ещё пара толчков, и Рюноске вышел из расслабленного тела Накаджимы, чтобы не кончить внутрь, начав делать то же самое. Конечно, ему хотелось кончить внутрь, но этот секс был спонтанным, неподготовленным, и… Акутагава искренне боялся сделать что-то хоть немного не так. Страшно разочаровать и страшно сделать что-то не так. Ацуши кончил первым, испачкав живот в сперме и застонав во весь голос; Акутагава кончил следом, тяжело выдохнув. Было удачно, что все окна в квартире были закрыты, хоть и из-за этого было ещё более душно, чем должно было. Отдышавшись, Акутагава опомнился и попытался встать, чтобы поскорее всё это убрать, когда Ацуши потянул его за руку, прижав к себе, испачкав уже их обоих в этой смеси. — Не уходи, — Ацуши улыбнулся, прижав голову Рюноске к своей груди. Тот замер. Прижимаясь к нему, Акутагава слышал сердцебиение Ацуши, буквально чувствовал его своей головой. И в этот момент Накаджима освободил одну свою руку от объятий и прислонил её к груди Рюноске. — Я тоже слышу твоё сердце, — совсем беззлобно усмехнулся он. Акутагава глядел на него со всей той нежностью, что была в нём. Правой рукой он потянулся к волосам Ацуши и легко их встряхнул. Некоторое время они просто лежали, слушая дыхания друг друга, но в какой-то момент Акутагава почувствовал, что Ацуши стал слишком тихим, дыхание и сердцебиение его стало ровным, и тогда он заметил, что тот уснул. Аккуратно он попытался освободиться, чтобы наконец отмыть их обоих и одеться хоть самому. Выкидывая бумажные полотенца, Акутагава заметил, что время было уже за пять вечера. Он глянул в сторону Ацуши, которого накрыл тонким одеялом и одел в одну из своих чистых однотонных тёмно-синих футболок, когда сам оделся в свободные домашние штаны и тёмную футболку с белыми полосками на рукавах. Их школьная форма уже лежала в корзине для белья. Акутагава помыл руки, прежде чем вернуться в гостиную и сесть рядом с Ацуши. Тот совсем ни на что не реагировал, продолжая мирно спать независимо от всех внешних факторов: переодевания, попытки выпутаться из объятий и в принципе чего бы то ни было ещё. Акутагава протянул руку и смахнул чёлку с лица Ацуши. Хотелось его поцеловать. Он нагнулся и оставил лёгкий поцелуй ему на виске. Наблюдая за его мягким выражением лица, Акутагава улыбнулся. Легко, почти незаметно. Да и не то чтобы рядом был кто-то, кто мог заметить. Улыбаться намного легче, когда никто не видит твоей улыбки. Вдруг он услышал за спиной звук открывающейся двери и резко обернулся. Дазай, вернувшийся с работы, сбросил обувь и с громким «я дома» образовался в дверном проёме гостиной. — Ничего себе, у нас гости! — воскликнул он с восхищёнными глазами. В ответ Акутагава шикнул на него, едва ли не метая в сторону Дазая искры. Тот с несколько хитрой улыбкой легко похлопал себя по губами и поднял руки, обозначая, что совсем не собирается спорить. Но, уходя в сторону спальни, тот всё-таки произнёс: — Только попрошу возместить ущерб в виде новой смазки, — в его голосе слышался смешок, хоть и вероятно он говорил это абсолютно серьёзно. Акутагава, гладя Ацуши по голове, тихо усмехнулся, услышав эти слова. Хорошо, он возместит. Ведь это того стоило.