Я могу всё, у меня ключи от всех замков Кроме своих оков Я могу всё, в моих венах кипящая сталь Только сердце сплошной хрусталь Я могу всё, ускорять и оттягивать время Но мне осталась неделя Я могу всё, я могу всё, я могу всё Но никто не оценит
UBEL – Лидокаин
Слабое дребезжание оконного стекла соединялось с постукиванием железных колёс. Монотонный и повторяющийся звук усыплял, однако мальчишеские голоса не смолкали. Близнецы переговаривались шёпотом, но Модеус, разумеется, прекрасно всё слышал – даром что прикрыл глаза, прислонившись к стеклу виском. Демоны не нуждались во сне, но в последнее время только это и живая кровь помогали экономить утекающие силы. И всё же, в поезде покоя найти не удалось – как и любви к людскому транспорту. Кто в здравом уме вообще мог согласиться передвигаться в металлических коробах, не ощущая потоков ветра и свободы. Должно быть, только человечество, обделённое способностью летать. – Что, снова? Да ты издеваешься, это жульничество! – Во-первых, заканчивай шуметь, а во-вторых – не ной, раз не умеешь играть. – Давай реванш. Сейчас же! – Принимать поражения не умеешь тоже. – Кто бы говорил. Вновь щёлкнули, соприкасаясь с пластиком складного столика, рубашки карт. Раздобыв откуда-то колоду, близнецы вели игру, правила которой придумали сами. Побеждать это младшему не помогало – Данте проигрывал партию за партией, ругаясь и недовольно сопя. Модеус с закрытыми глазами видел, как тот, высунув кончик языка, сосредоточенно всматривается в попавшее на руки. Меньше всего хотелось им мешать. Когда-то ему тоже казалось, что их с Баулом "вместе" не закончится никогда. У судьбы, с её непостоянством, были другие планы – возможно, к этим двоим она будет благосклонней. – Как думаешь, что с ним сейчас происходит? Никогда прежде не видел, чтобы он, ну… спал. – Данте вдруг понизил голос до шёпота, и Вергилий последовав его примеру. – Будто сам не знаешь. Модеусу теперь приходится осторожно расходовать силы. И вообще, он проснуться может в любой момент, балда. Ненадолго мальчишки замолчали. Глупо это было – прикидываться спящим и подслушивать, пускай и непреднамеренно. Но "просыпаться" Модеус не спешил. Всегда проще делать вид, будто ничего не происходит. Тем более, до недавних пор все они так и поступали. Если б общее беспокойство позволяло закрывать на себя глаза, можно было бы как обычно с головой уходить в тренировки, сосредотачиваясь на мелочах и не думать, не думать, не думать. Так Модеус никогда не умел. – Я размышлял о том, что мы можем сделать, – голос Вергилия был едва слышен. – Да? – Для начала нам нужно убить какого-нибудь сильного демона. Если Модеус выпьет его кровь, ему должно на какое-то время полегчать. А там будем смотреть. – Это только половина плана. – Значит, придумывай вторую, я весь внимание. Не заметив "пробуждения" Модеуса, братья спорили на всё более повышенных тонах, а потом Данте таки увидел, как наставник на них смотрит, и клацнул зубами, чересчур резко закрыв рот. – Ой… – Когда я был ещё неоперившимся птенцом, попавшим к вашему отцу в ученики, он в какой-то момент на несколько лет – по человеческим исчеслениям, разумеется, – отправил меня в одиночку на самые последние круги, к ледяным пустошам Коцита. – Чего? – У меня не было с собой никакого оружия – только когти и желание сражаться. А там, в самых глубинах Ада, водятся настолько пакостливые твари, что вы себе и представить не можете. – Отец, смотрю, был охренительным учителем... – пробормотал Данте, переглянувшись с не менее растерянным близнецом. – И к чему ты это рассказываешь? – К тому, что не стоит обо мне беспокоиться, – видя, как овладевает мальчишками неловкость, демон усмехнулся. – Перед вами лежит другая задача, куда более масштабная и важная. Я стараюсь сберегать энергию, верно, но это не делает меня немощным. – То есть, ты можешь пообещать, что с тобой ничего не случится до момента, как мы убьём Мундуса? – с вызовом вздёрнул подбородок Вергилий. Модеус чувствовал его напряжение – до предела натянутую струну. Он начал осторожно: – Я не вижу будущего, но готов к любому исходу. Когда берёшь в руки меч, иначе быть не может. – Знаю, но ты очень хочешь вернуться домой, разве нет? – Твой напор обезоруживает меня, – ответил Модеус без тени насмешки, – я не хотел бы быть заперт ни в одном из миров, поэтому можно и так сказать. – Ну вот мы обязанности и распределили. Ты – не умираешь, а мы прилежно учимся и всё такое, – ввернул Данте, украдкой затаскивая братовы карты в свою колоду. – Быстро ты учишься ставить условия. – Эй, именно вы об этом только что говорили! Лгать близнецам Модеус не желал. Изначально воспринимающий их как открытые книги, со временем он понял, что по-настоящему открываться они начали лишь недавно – когда быт, повседневное общение, да даже выживание стало обыденностью в жизни друг подле друга. Он привык к ним, а они к нему – такому, каким он был. Поэтому о том, как стремительно выжирает нутро набирающее силы проклятие, им знать было не обязательно; не хватало ещё, чтобы на их плечи свалилась лишняя ноша. Множество раз Модеус задавался вопросом, почему Спарда спас его. Крутил под разными углами, рассматривал, искал второе дно, ведь для существ вроде них естественно единственное: израненные, проклятые, теряющие собственную суть долго не живут. Проще добить – к облегчению слабого звена. Но он был здесь, а многие столетия остались у него за спиной. Ему суждено было превратиться в затерявшийся меж их страниц пепел, если б не мастер – столь недосягаемый и благородный. Порой Модеус ненавидел его, растворившегося дымом меж пальцев, но уважал, даже поклонялся, всегда гораздо сильнее. И помнил, как всё случилось, в мельчайших подробностях. Для него, в конце концов, минуло вовсе не две тысячи лет.***
Его выкинуло в мир людей израненным и ошарашенным. Голубизна здешнего неба смешивалась с адовым багрянцем, расплываясь грязными тёмными пятнами. Истощение шло по телу вместе с кровью, но, не сделав полный круг, воспалялось, как гнойник, и сочилось из отвратительно медленно затягивающийся ран, оставляя за ним тёмный след. Лорд Мундус знал, что не выйдет победителем из этой войны – и тем страшнее было его наказание. Да, погибнуть мгновенно было бы всяко лучше, чем чувствовать, как капля за каплей из тебя вытекает твоя же суть. Или чем видеть смирение Баула, когда Повелитель забирал его с собой. Брат не пытался сопротивляться. Значит, Модеус обманулся, понадеявшись, что тот пойдёт за ним, если не отпустив обиду на мастера, то хотя бы из желания просто оставаться рядом – как это было всегда. Демоническая башня – гарант, символ, запечатанные врата, – отбрасывала на землю исполинскую тень, каждый шаг под которой отдавался сильнее разгорающейся болью. Модеус не останавливался, пускай перья пропитались собственной кровью и тянули вниз. Чем дальше шёл – тем сильнее демонический облик перетекал в тот, что не вызывал у пугливых слабых смертных суеверного ужаса. Несомненно, дело было в людях, а не в отравляющем облегчении, что приносила человеческая форма. Путь назад закрыт теперь. И что же ему остаётся делать в чужом мире? За кем идти? На этот вопрос Модеус ответ знал. Он нашёл мастера, когда силы практически покинули его. Ворвался в безымянный храм, всполошив заголосивших жриц, и остановился, всматриваясь в строго замерший у алтаря силуэт. Собирался что-то сказать, да только слова облаком пара растворились в холодном воздухе. – Модеус. – Мастер. Вы совершили задуманное. – И всё же, в этом мире ещё достаточно лазеек, на которых не стоит печати. Ничего он не хотел слышать про незавершённые дела – и даже малейшего удовлетворения не испытывал, только пустоту и не уходящую слабость, в один момент вспыхнувшую внутри так сильно, что Модеус едва не рухнул наземь, в последний момент вонзая белый клинок – единственное оставшееся от брата, – в землю, и используя как дополнительную опору. Спарда вдруг оказался совсем рядом; странно было видеть его человеком. Лихорадочно горящий взгляд Модеуса блуждал по безупречному бледному лицу, безуспешно силясь прочесть за ним хоть что-то. Мысли Спарды были закрыты от него прежде – оставались таковыми и сейчас. – Повелитель знает толк в наказаниях. – Мне жаль, – гладкий лоб Спарды перечеркнула морщина. Давление его опустившейся на плечо ладони успокаивало, но Модеус всё трескался и раскалывался, как неправильно обожжённая глиняная фигурка. Поднимая мятеж, они прекрасно осознавали, на что идут, и толка в сожалениях не было. – Баул? – Остался. Мундус забрал его с собой, – он отпустил меч-подспорье даже зная, что самостоятельно удерживается на ногах с трудом. – Возьмите. Вы оставили свой клинок в нечестивой башне – полагаю, теперь вам необходимо новое оружие. – Я оставил там не только меч, – покачал головой Спарда, – но всё же, должен спросить тебя: ты уверен, что готов мне его отдать? Модеус мотнул головой – отчего-то сейчас он даже смотреть не мог ни на узорчатую гарду, ни на белоснежную рукоять, ни на лезвие – блестящее, как Баул. – Если этот мир по-прежнему полон лазеек, мне хотелось бы быть полезным. Сопровождать вас на этом пути – и, быть может… Он не договорил – посаженное Мундусом семя скверны проклёвывалось столь стремительно, корнями пронизывая всё естество. Мир пошатнулся, выложенный каменными плитами пол оказался очень близко, и тогда Модеус понял, что от окончательного падения его удерживал мастер. В его безмолвии можно было захлебнуться. Прервалось оно спустя несколько невозможно долгих мгновений. – Знаешь, что с тобой? – вопрос прозвучал как утверждение. Модеус сжал зубы до скрипа и попытался встать сам, но движения были какие-то несуразные и неловкие. Так двигались человеческие младенцы, ещё более беспомощные, нежели их родители. – Моя связь с миром демонов рассечена. Я… – Умираешь, – спокойно продолжил Спарда. – Сейчас в мире людей наступила зима. Если так будет продолжаться, хорошо, если ты доживёшь до смены сезона. – Значит, это конец? – Модеус подавил вспышку глухой злобы; выдохнул глубоко и длинно, взглянув мастеру в глаза. – Тогда я тем более хочу быть полезным. Только скажите мне, чем. – Ты сделал достаточно, – немного подавшись назад, Спарда выставил перед собой ладони. Серебряный свет заплясал на кончиках его пальцев, и в воздухе заискрилась энергия, которую невозможно было перепутать ни с чем. – А во мне, в свою очередь, ещё остались какие-то демонические силы. Чтобы снять проклятие их не хватит, но замедлить ход его и помочь тебе восстановиться – должно, – он посмотрел на Модеуса непроницаемо-серьёзно, заставляя снова себя только-только вышедшим из хаоса птенцом. – Но для этого тебе придётся уснуть. – Уснуть? И надолго? – Быть может, на несколько столетий, а может на тысячелетие. Это единственный способ продлить тебе жизнь. – Можно найти иной способ. – Даже если так, ты не доживёшь до его реализации. – Тогда нет разницы, когда умирать, – ярость сменилась безразличием. Он встал, не уверенный, нормально ли это – испытывать столько всего одновременно. – Пусть это лишь иллюзия выбора – раз уж мне суждено уйти таким образом, сделаю я это на своих условиях. Жестокость, сила и смерть – три столпа, на которых зиждется Ад. Сильнейшие выживают, слабых ожидает смерть. Он проиграл Мундусу, даже не вступая с ним в бой, и должен принять свою участь. Серые глаза Спарды казались такими же тёмными, как его доспех, но голос обволакивал и топил в себе, как Стигийское болото. – Скорбь – это свежая рана. Она кровоточит, гноится, болит, и, как это бывает у людей, может остаться с тобой навсегда. Единственное целебное снадобье, способное пускай не до конца, но залечить её – время. – Я не нуждаюсь в подобном лекарстве, – отрезал Модеус, крепко сжав кулаки, – более того, оно же меня уничтожает. Всё, что мне нужно – ваш приказ, ведь пока вы приказываете, моё существование имеет смысл. Пускай и длящееся меньше сезона. Спарда шагнул к нему, спокойный, как вода. – Вот мой приказ: держись за время, как за то, что спасает, а не убивает. Держись за жизнь так долго, как только можешь. Он подался вперёд резко, даже молниеносно. Модеус заметил движение, но прыти израненного тела не хватило, чтобы отреагировать, а в следующий момент руки мастера сжали его голову, как стальной обруч. Пальцы сильно надавили на виски – вцепившись в чужие предплечья, Модеус попытался отбросить их, но волна студёной силы копьём пронзила его. Несмотря на землю под ногами, его дёрнуло, подбросило и заключило в серебряном вихре. На глаза наползла темнота, колени подогнулись, словно превратились в жидкость. Он сумел прохрипеть лишь жалкое "нет", прежде чем окончательно раствориться в пустоте. Голос мастера пробился сквозь неё, как через толщу воды. – Найди меня. И заглох.***
Он пробудился – как сам позже высчитал, – за пять человеческих лет до исчезновения мастера. Человеческий мир изменился, ошарашив шумом и бешеным ритмом, ослепил яркими огнями и не замечающими ничего, торопливыми смертными. Минуло множество столетий с тех пор, как мастер погрузил его в сон, но для Модеуса не прошло и нескольких мгновений. Мастер. "Найди меня" – звучало в его голове, и иного пути не виделось. Спарду нужно было разыскать и добиться ответа хотя бы на один вопрос – зачем. Зыбкое присутствие Ада ощущалось всей кожей – всматриваясь в обросший огромными зданиями город, Модеус понимал, что Темен-ни-гру скрыта где-то здесь. Но она однозначно не была одной из этих махин из стекла и металла, нет – в нечестивой башне не могло находиться столько живых людей. Сами люди теперь по-другому одевались, по-другому себя вели и суетились в несколько раз больше. Рассматривая, вливаясь во всё это, Модеус не без интереса думал о том, какое у них теперь оружие – не могли же смертные до сих пор орудовать лишь копьями и стрелами, – и может ли что-то хотя бы на каплю приблизиться к творениям легендарного Макиавелли. Однако человеческий транспорт ему не понравился – особенно после того, как нечто именуемое автобусом (название он тоже позже узнал) однажды в него врезалось. Благо, как демон, он быстро адаптировался. Разверзнувшаяся внутри после разлуки с братом пустота не исчезла, став невидимой верной спутницей, но не давила так сильно, как после разваливающей тело по кускам судьбоносной битвы. Кстати, об этом – эрозия не торопилась обращать его пылью. Возможно, дело было в тонком, но упругом потоке энергии Спарды, пульсирующем внутри. Мастер замедлил ход проклятия. Они встретились, когда уверенность в том, что Спарда не хочет, чтобы его находили, окрепла и расцвела. Скорее всего, если б он не позволил, встречи не произошло бы вовсе. – Ты проснулся. Я рассчитывал, что примерно к нынешней поре это и случится – плюс-минус десятилетие, – на его переносице сидели круглые очки в золотой оправе и с уходящей на шею цепочкой. Модеус смотрел, широко распахнув глаза. – Как тебе это столетие? Люди успели очень окрепнуть. – Не то чтобы мне было с чем сравнивать. А со вставшим на ноги человечеством наверняка своим ходом идут старые проблемы. – Ни один вид живых существ в двух мирах не любит меняться, – отозвался Спарда, – но люди сердечны и проживают свою жизнь с неведомым нам пылом. Словно вспыхивающие и мгновенно гаснущие искры, если посчитаешь такое сравнение уместным. А уж как разрослись их города. Он держал в руках бумажный пакет, идя куда-то быстрым пружинистым шагом. Модеус торопился, не желая отставать. – Много стекла и металла. – Но тебя, всё же, интересует не это. – Тысячи лет пролетели как мгновение, но лишь для меня, уснувшего, – прохожие торопились, перебегая оживлённую улицу, пока зелёный светофор не переключился на красный. Модеус не обращал на это внимания, остановившись на краю тротуара, – только этот сон замедлил проклятие, теперь я это понимаю. Возможно, за минувшее время появился шанс избавиться от него? Светофор мигнул и стал красным. – Я пришёл к выводу, что есть лишь два варианта. – Лучше, чем ничего. – С какой стороны посмотреть. Возможно либо избавиться от источника проклятия, либо отделить демоническое ядро от тела и практически полностью его перекроить. Но ни у кого, кроме Мундуса, нет возможности сделать это. – А у вас? Была ли эта возможность у вас тогда, после запечатывания врат? – к горлу подкатила горечь. Ею Модеус захлебнулся, сжимая кулаки так, что собственные когти начали резать кожу. Лицо Спарды же оставалось невозмутимым. – Разве я не попытался бы это исправить, будь в моих руках все возможности? Увы, вместе с лишением бо́льшей части демонических сил я потерял возможность манипулировать материей. Светофор переключился на зелёный. Прохожие огибали разговаривающих, некоторые начинали недоуменно коситься, поэтому Спарда перешёл дорогу, жестом указав Модеусу последовать примеру. Тот подчинился, ощущая неимоверную тяжесть в ногах. – Что теперь? – голос Модеуса был надтреснутым и сухим. – Вы допустили ошибку тогда, мастер. Стоило дать мне умереть, ведь на большее я не способен. – Вопрос в том, хочешь ли ты умирать на самом деле. – Лучше смерть, чем жизнь в постепенном увядании. – Не стану тебя переубеждать, – мастер вздохнул, переложив пакет из руки в руку. – Но сосуществование с людьми кое-чему меня научило – их жизнь коротка, но не бесцельна. Конечно, они жалеют о многом, но так или иначе наполняют бытие смыслом. – Моим смыслом всегда было служение вам. Теперь в этом нет необходимости, поэтому я прошу вас об одном. – Ты ученик мне, а не слуга, и я не буду этого делать. По крайней мере, сейчас, – поймав непроницаемый взгляд Спарды, Модеус испытал сильнейшее желание устроить кровавую баню прямо посреди улицы. Убить столько, сколько сумеет, тогда мастер точно переменит мнение и прикончит его. – Для начала попытайся найти свой смысл. Присмотрись к этому миру, реши, чего желаешь, а если время будет против тебя, да и ты не найдёшь ничего стоящего – возвращайся в Редгрейв. Тогда я исполню твоё желание. Спарда, как обычно, видел больше. Всякое существо жаждало жить – Модеус понял это, наблюдая, как отчаянно боролось за своё существование абсолютно всё в этом мире: люди, звери, даже твари попроще. Сильный пожирал слабого, слабый адаптировался, прячась от хищников, кровь проливалась реками, чтобы дать зародиться чему-то новому. Так было везде: в Аду и на земле. Поразительный круговорот выживания и смерти. Готовность Модеуса добровольно пойти на казнь не являлась искренним порывом. При мысли об этом пробирало непривычной дрожью – словно страшно становилось от почти допущенной ошибки. Он всё же не мог сдаться, вернувшись в город после нескольких лет бесплодных поисков только для того, чтобы это мастеру сказать. Однако от Спарды осталось только пепелище, руины на месте особняка и, как выяснилось, два отпрыска. Увидев их впервые Модеус понял: да, он ещё поборется. Пускай для этого и придётся воспитать собственных воинов.***
Близнецы беззлобно переругивались, раскладывали карты, а он смотрел на них и ощущал себя самонадеянным глупцом. Мысль вырастить из мальчишек воинов по-прежнему казалась здравой – при жизни в бегах иного выбора просто-напросто не было. Но вырастить из них персональных убийц Мундуса – это ли не настоящая наглость? Не раз и не два Модеус ловил себя на том, что размышляет о возможной реакции Спарды на постигшую его сыновей судьбу. Вывод почти всегда был один: мастер мёртв и ничего не скажет, а ответственность за детей перешла в другие руки, привыкшие обращаться с оружием – не с растущими, развивающимися существами и долгоиграющими планами. Найти бы во всём этом хоть каплю смысла. Хоть малейший знак, что ноги его не запутались в паутине реальных и гипотетических путей, что вернувшись, он найдёт того, кого жаждет увидеть вновь, не потеряв при этом новоприобретённое. Вергилий, выиграв очередную партию, торжествующе заулыбался. Засмотревшись на редкое зрелище, Модеус почти погрузился в блаженное спокойствие, как ужасающей силы присутствие крюками подцепило под рёбра. Данте с братом недоуменно покосились не него, должно быть, изменившегося в лице, и Модеус попытался поднять щиты. Здравый смысл твердил, что этого присутствия здесь просто не может быть, инстинкты трезвонили о противоположном. Это был не первый раз, когда это случалось – однако впервые отдача была настолько сильна, будоража и не обещая ничего хорошего. Он поднялся и, придерживаясь за спинки сидений, двинулся по узкому проходу. Если бы мог молиться, как те же смертные – так и делал бы, в надежде, что тонкая нить посторонней энергии не пропадёт. – Модеус? Что-то случилось? – Поездка в стальном гробу слишком действует на нервы. Доберусь сам. Встретимся на месте. На полпути к тамбуру Модеус остановился и взглянул на мальчишек через плечо. Совесть кольнула чувствительно, напоминая о всех его безмолвных исчезновениях. В итоге, близнецы всегда ждали, смирившись с тем, что он мало говорит о том, что сделает. Отучить себя оказалось слишком проблематично – а может, он просто недостаточно старался. Вергилий и Данте почувствовали взгляд. Повернулись к нему, перевесившись через сидения, уставились с немым вопросом, и Модеус, мысленно возрадовавшись, что в вагоне почти не было пассажиров, вернулся. Ошарашенные, близнецы даже не нашлись со словами, когда ладони наставника легли им на макушки. – А ещё… – он выдохнул тихо, словно боясь спугнуть, – полагаю, мой брат где-то рядом. Нужно увидеться с ним и понять его намерения. – Ого, – глубокомысленно выдал Данте, пока старший из близнецов раздумывал, куда деться из-под руки. Впрочем, они оба примерно одинаково из-за неожиданно проявленной мягкости засмущались, – ну, семья – это святое. Правильно, Верг? – Мгм. Но не вздумай задерживаться слишком сильно, наставник. Мы не будем торчать на вокзале целую вечность. – Непременно, – после этого Модеус отступил, – я скоро вернусь. Вновь очутившись в тамбуре, он раздвинул механические двери, не беспокоясь о реакции персонала, и выскочил из поезда на ходу. Приземление в подгнивающую листву было мягким. Вокруг на многие мили раскинулся густой, почти не тронутый человеческой рукой лес. Присутствие напоминало о себе зудом в районе висков. Здесь, среди раскинувшихся крон, поросших мхами стволов и буйства зелени, ориентироваться получалось лишь к нему прислушиваясь. Переступая через коряги и ползучий кустарник, пригибаясь под низко склонёнными ветвями, Модеус шёл навстречу давно утерянному, почти ничего не ожидая. Он стал первым из "его" палачей, – вот что говорила Джеорьо. И пусть паучиха могла солгать, о ликующем воссоединении не было и речи. Всё это вообще могло оказаться ловушкой. Перемахнув через заваливший путь бурелом, демон инстинктивно взялся за оружие. Будь у него шерсть – точно встала бы дыбом. Модеус практически не различал давящую близость Ада в "тонких" местах, не видел разноцветия переполняющих мир энергий, но Баула чувствовал остро. Будто они никогда не расставались. Старший брат ждал там, среди деревьев, облачённый в ослепительно-белый доспех. По спине у Модеуса пошли мурашки. Не знающий, набрасываться или заводить разговор, он стоял неподвижно, напряжённый, как сжатая пружина. – Это ты, – проговорил, констатируя факт, заслужив в ответ медленный кивок. – Признаться, я не думал, что увижу тебя в мире людей. Как?.. Из-за шлема голос Баула казался неживым и бесконечно отрешённым. – Я здесь для того, чтобы напомнить: предательство – самый страшный из грехов. – Тогда мы оба те ещё грешники. – Зависит от того, кто как свою вину пытается искупить. – Демонам ли говорить об искуплении. В руках Баул держал меч – незнакомый, с широким зазубренным лезвием. Более напоминающий огромный тесак и, разумеется, не имеющий ничего общего с мощным, но по-своему утончённым старым братовым клинком. Для пущего удобства он вогнал его в землю и облокотился, обхватив рукоять. – Мне известно, что ублюдки Спарды находятся под твоей протекцией. – А мне известно, что ты снова служишь тому, против кого однажды восстал. – Модеус подозрительно сощурился. – Это правда? Баул промолчал, и это послужило лучшим ответом. – Вот, значит, как всё обернулось. Мне казалось, ты слишком горд, чтобы повторно склонить колено. – Ты ничего не знаешь. Эта встреча не могла не перетечь в драку, Модеус догадывался об этом с самого начала. Они обменивались ударами, снося неудачно подворачивающиеся деревья и беспощадно руша ландшафт. Почти как в старые-добрые времена – даже взбудораженность была та же. – Отдай мальчишек и Повелитель тебя простит. – Так я наивно полагал, что ты пришёл просто меня повидать? – Глупец. Оглушительно затрещал, рухнув между сражающимися, старый дуб. Уголки губ Модеуса дрожали, норовя растянуться в хищной, так похожей на свежую рану, улыбке. – Мальчишкам и так хватает демонического вмешательства. Когда наступит время, они явятся сами – и это ой как вам не понравится. – Ты готовишь из них жертвенных агнцев. Спустившись в Ад, они сразу же отправятся на убой. – Будь это правдой, Принц не пытался бы снова и снова их убить. И, конечно, не посылал бы за ними тебя. – Я – лучший из его слуг. – Значит, мне придётся тебя остановить. Печально, что первая за две тысячи лет встреча не задалась. – В тебе нет прежнего могущества. Во вторую, прежде свободную ладонь Модеуса лёг белоснежный клинок, и Баул тут же подобрался. Его взгляд прилип к мечу, даром, что глаз не было видно из-за шлема. – На бой с тобой меня более чем хватит.***
– Почему мы просто не могли использовать твою Ямато и переместиться сюда все втроём, без сюрпризов и ожиданий? – Во-первых, кто сказал, что её можно использовать как такси? Во-вторых, Модеус уже объяснял тебе – если слишком часто открывать порталы, нас всех могут отследить. Чем слушал только? – Не занудствуй. Вдоль узкой линии перрона тянулся ряд скамеек. Их недавно покрасили и, несмотря на то, что краска уже высохла, в воздухе витал ощутимый химозный запах. Из-за этого обычно болела голова, но сейчас Вергилий чувствовал себя нормально. Данте сидел рядом, внаглую повиснув у него на плече. На вскидку, они ждали уже несколько часов. На них уже начинали коситься – это раздражало. – Убери-ка это, – вдруг проворчал брат, сдвигая Ямато с чужих колен. Вергилий возмущённо вскрикнул, но Данте уже растянулся на скамье, а на место катаны устроил свою голову. – Единственное, что отсюда стоит убрать – так это твою башку. – Совсем родного брата не жалко? – Было бы за что жалеть. Данте вздохнул, но куда-нибудь переместиться даже не подумал. Поэтому Вергилий решил немного потерпеть – пока нервов хватает. – Он задерживается. – Как будто в первый раз. Наверняка появится ближе к ночи. Только почему-то собственным словам Вергилий не поверил. Необъяснимое предчувствие заставляло всматриваться в уходящую вдаль полоску рельс и ждать, подавляя в себе отвратительную глухую тоску. Что-то уходит, что-то меняется, что-то никогда не будет прежним – а во́роны всегда самоотверженно защищают своих птенцов. Но только бы не до последнего вздоха. В один момент бессмысленной вязкой тревоги стало так много, что Вергилий испугался, крепко вцепившись в находящегося прямо под рукой Данте. Да что это с ним такое? – Эй-эй-эй, ты чего? – судя по тому, как быстро с братова лица смылось недовольство, что-то в Вергилии он заметил. – Выглядишь так, будто призрака увидел. – Всё в порядке. Не обращай внимания, иногда я слишком много думаю. – Ха, давно пора было это признать! – Тебе бы тоже не помешало этим заниматься. Ну, думать – ты-то в принципе занимаешься этим слишком редко. Данте закатил глаза, расслабляясь и давая надежду, что заметил гораздо меньше, чем Вергилий того бы хотел. Казалось, его наконец оставили в покое, но и минуты не пошло, как неугомонный брат снова копошился. Прекратив использовать колени старшего, как лежанку, он полез в сумку, вскоре вытаскивая оттуда что-то небольшое и завёрнутое в несколько слоёв бумаги. Как оказалось, под обёрткой скрывался кекс – один-единственный, зато шоколадный и с присыпкой из сахарной пудры. Сладкоежка в Вергилии даже не стал задаваться вопросами его свежести. – Откуда? – Купил на свои сбережения. – По-моему, это я здесь заведую деньгами. – Заведуешь, да не всеми, – показав язык, Данте разломал кекс, протягивая половину брату. – Да не боись, я правда ничего не брал без твоего ведома. Подозрительно зыркнув ещё раз, Вергилий, впрочем, не отказал себе в удовольствии. Кекс и впрямь был немного черствоват, но мальчику нравилось всё шоколадное. – А в честь чего это? – неопредённо качнул головой он, подразумевая неожиданное угощение. Данте заданный вопрос так удивил, будто он спросил, как зовут их мать. – Вообще, это было на завтра, – не уловив признаков понимания, брат прыснул. – Серьёзно? Память у тебя отшибло конкретно, бро. Завтра нам стукнет целых четырнадцать, держу в курсе. Вергилий медленно хлопнул глазами, наконец понимая, что упускал. Надо же, забыть про собственный день рождения – вот умора, такого с ним ещё не случалось. Вместе с этим удивляться тоже было нечему: сбежав из приюта они перестали что-либо праздновать. Вся их жизнь стала сплошным особенным событием, и идущие по следам демоны в нём не имели ни единого выходного. – Зачем? Ждать всего ничего оставалось. – Я и собирался, но у тебя было такое лицо… – Какое ещё лицо? Данте почесал подбородок, задумавшись, и даже лоб нахмурил. Тогда Вергилий понял, что братову способность читать эмоции сильно недооценил. Но так ведь было всегда, правильно? Они же всегда хорошо друг друга понимали, так чему удивляться? – Взволнованное. Растерянное. Будто тебя что-то сильно испугало. – С чего бы мне пугаться? – Разве обязательно иметь какое-нибудь чудовище под носом, чтобы бояться? – Данте пожал плечами. – Мне вот кажется, что нет. Знаешь, как-то спокойнее живётся, когда ты злишься или пугаешься только из-за меня. – Раздражаюсь я на тебя достаточно, а вот не боюсь никогда. – Совсем ни капельки? – Вообще ни разу. – Ну и пожалуйста. Ты тоже меня бесишь. Сильнее всего на свете, никто во мне не вызывает таких эмоций, как ты. – Звучит как комплимент, – насмешливо ответил Вергилий, а брат вдруг заглянул ему в глаза с такой подавляющей серьёзностью, что он аж растерялся. – Просто я без понятия, что тебе сказать этакого. – Лучше тогда вообще молчи. А если хочешь поупражняться на мне в насмешках... – Причём здесь это, – вздохнул Данте устало. Но Вергилий и так знал, что ни при чём. Места в грудной клетке стало так мало, словно от любого неосторожного вздоха рёбра могли разойтись, оставив лёгкие и сердце беззащитными. Сосредоточенно пережёвывая кекс, он отвернулся, глядя куда угодно, кроме Данте. Брат никогда не стеснялся открыто проявлять чувства, он же до недавних пор воспринимал это как должное. Но тогда – не сейчас, и дело, возможно, снова было в том, что он слишком много думал, переступив какую-то невидимую черту, сам того не понимая. Все маленькие, но многочисленные знаки внимания спутались в один клубок. Вергилий запутался в нём, как новорождённый, неумелый котёнок. Он слышал тихий вздох Данте и чувствовал, как тот упёрся лбом ему в плечо. – Мне просто нравится получать твоё внимание, ладно? – Мы почти постоянно вместе, разве этого мало? Данте отстранился, немного подумал, после чего пробурчал: – Всегда мало. – Ты ужасно жадный. – Поговори мне тут, мистер "чем больше силы, тем лучше". Мои желания по сравнению с твоими совсем невинны, – и одарил Вергилия таким взглядом, что у того кусок едва в другое горло не пошёл. Он закашлялся, зажав рот ладонью, и сердитым взглядом буквально пригвоздил брата к скамейке. – Ты только что действительно пытался флиртовать? – Вижу, ты уже очарован. – К твоему несчастью, это было просто отвратительно. Никогда не делай этого снова. И почему это надо было испытывать на мне? – Ну не на Модеусе же, – фыркнул Данте, – и можно подумать, что у тебя получится лучше. Вергилий помолчал, наконец справившись с несчастным кексом. – С тобой – легко. Более того, все карты – он усмехнулся, припоминая недавнюю игру, – уже у меня на руках. – Почему это? – Потому что ты, дорогой брат, – он вдруг подался вперёд, наклоняясь к Данте, покуда тот не очутился на самом краю скамьи. Это было даже приятно – увидеть в нём ту же необъяснимую растерянность, что мучила и Вергилия каждый раз, когда близнец во всех смыслах выбивал почву у него из-под ног, – сам признал, что жаждешь моего внимания. Даже никакой глупый флирт не нужен – достаточно быть рядом. Кажется, в этот миг Данте даже не моргал. Весь напряжённый, почти свалившийся со своего места, он мог бы отвести взгляд хотя бы чтобы удобнее сесть, но ничего, кроме цвета его ушей, не менялось – те потихоньку приобретали ярко-пунцовый оттенок. – Больше не паришься о личном пространстве? – брякнул он, вырывая из Вергилия самодовольный смешок. – Ставлю тебя на своё место, только и всего. – Сядь нормально, пожалуйста. И подкатить у тебя нормально не вышло, кстати. – Я заметил. С видом победителя отодвинувшись на расстояние поприличнее, Вергилий водрузил катану обратно на колени и собрался вернуться к привычному ожиданию, как в груди вдруг закололо резко и больно. Раззявив рот, он попытался вдохнуть, оглушённый ни с того ни с сего навалившимися болью и страхом. Глаза на миг застелила пелена; ему казалось, что он находится в другом месте, смотрит на другого брата и утопает в ярком, чужеродно-своём горе. Сильнее этого, пожалуй, была всё та же злополучная тоска. Затем всё размылось и пелена выпустила из себя побледневшего лицом Данте. Тот тряс его за плечи, охваченный настолько откровенной паникой, что в другой ситуации это выглядело бы забавно. – Верг! Скажи хоть что-нибудь! Что с тобой?! Верг!! На очередной попытке вытрясти из него душу Вергилий наконец полностью пришёл в себя, схватив запястья брата то ли с намерением оттолкнуть, то ли вцепиться покрепче. – Чёрт, напугал... Ты в порядке? Эй? Стойкий металлический привкус заполнил рот. Вергилий опустил руки на колени и скомкал ткань штанов. Когда он заговорил, в голосе его не было сомнений – лишь непоколебимая уверенность. – Модеус не придёт.***
– Порой для завершения боя достаточно одного удара… ты ведь помнишь? Пробить брешь в демоническом доспехе – непростая задача, и всё же, сильно повреждённый шлем лежал на земле. Сквозь отломанное забрало робко выглядывала примятая трава. Баул, изуродованный выступившими по всему лицу чёрными венами, практически не походил на прежнего себя. В его взгляде горел нездоровый, яростный огонь – тот, что уничтожает всё напропалую, – но при этом демон казался изломанным, как сомкнувшие вокруг них буреломное кольцо деревья. Битва не оставила после себя ничего, кроме разрушения. Мундус не оставил от брата ничего, кроме искажённой оболочки. – Помню. А ты учишься на своих ошибках, – ответил Модеус. Кровь переполняла рот. Баул, тяжело дыша, выдернул меч из братовой груди, слыша, как тот грузно оседает наземь. Грань между проигрышем и победой легко стирается, когда заплачена слишком большая цена. – Как я и думал, проклятие Принца сильно тебя подкосило. И ты действительно планировал дожить до момента, когда щенки достаточно окрепнут, чтобы стать достойными противниками – или же это отчаянность приговорённого к смерти? – Это не имеет никакого значения. Твои цели уже очень далеко отсюда. – Модеус все оставшиеся силы направил на регенерацию. Он ещё может сражаться. – Теперь они лишены щита. Всё становится проще. – Ха... Только этого ты и добивался, "лучший из слуг"? Бледно-серые губы Баула превратились в тонкую нить. Опустившись рядом с коленопреклонённым братом, он мёртвой хваткой ухватил его за челюсть. – Не думай, что сможешь потянуть время разговорами. – Я думал о том, что останься тогда в Аду – сумел бы предотвратить случившееся. Что Мундус сотворил с тобой? – Показал, где моё место на самом деле. Оно там, у его трона, не среди жалких смертных существ. – Не говори об этом так просто. – Модеус снова сплюнул кровяной сгусток, хрипло, тяжело вдыхая. В горле у него булькало. – Прежний ты не любил людей, это… не изменилось. Но и цепным псом не желал становиться никогда. – В конце концов, каждый рыцарь кому-то предлагает свой меч, – пылкая речь Модеуса была встречена без эмоций. – Ты запутался, младший брат. Тебе всего лишь нужно указать верный путь. Вернёмся в Ад. – Если следовать верным путём – значит превращаться в безвольную марионетку, то я не вернулся бы даже имея возможность. – Мы оба марионетки, Модеус, просто управляемые разными хозяевами. – Отрадно, что до детей твой хозяин не доберётся. – Это вопрос времени. Ты хорошо потрепал меня, признаю, но мои раны затянутся, а преследование продолжится, – во всей фигуре поднявшегося на ноги белого рыцаря, в напряжённой линии плеч и сжатых челюстях чувствовалось раздражение, – мальчишки не принесут тебе пользы. – Может и так, но дело не в этом. – В чём тогда? – Я уже пообещал им вернуться. Потому что они такие хрупкие, даже несмотря на всю свою силу. Модеусу просто хотелось... И дальше защищать их? Бросок его был спонтанным, как змеиный, и последним – его клинок вошёл брату в бок, а у зазубренный меч Баула пробил его грудь и с влажным звуком распорол плоть до самого живота. – Знаешь, для чего ещё достаточно одного точного удара? – игнорируя собственную рану, Баул вогнал руку в кровоточащую дыру в чужом туловище, что-то там нащупывая. Модеус не мог издать ни звука, неверящий, застигнутый врасплох. – Для того, чтобы отделить от тела ядро. Резко подавшись назад, он сорвался с попавшего в бок меча, вытаскивая из братового тела покрытую тёмной кровью руку. Между его пальцев что-то светилось и пульсировало слабым иссиня-белым светом. Лишь хорошенько приглядевшись в мерцающем ядре можно было угадать предмет, смутно напоминающий сердце. – Только в таком виде ты сумеешь пересечь границу двух миров, – физическая оболочка Модеуса распадалась, но Баул смотрел только на ядро, удерживаемое им столь же бережно, сколь же безжалостно он разрывал мясо и пробивался сквозь кости. – Ты не умрёшь, как человек. Не позволю. Не волнуйся ни о чём – мы вернёмся домой и Повелитель подарит тебе новое тело, новую жизнь. Он исправит тебя. А это… – Баул наконец поднял взгляд на прежде принадлежащий ему белоснежный меч, уроненный Модеусом в конце битвы, – это я возвращаю себе.