Язва полезна в любом коллективе.

Все трое резко остановились, подбежали к нам, встали в рядочек и хором стали жаловаться сразу и мне, и Майклу друг на друга. Саша дернул Катю за косичку, сказав: — Ябеда! — Сам ты ябеда! — Катя выронила мячик, отвернулась от Саши. — Сама такая! — Папа! — Мама! — Давайте просто поиграем втроем! — Наконец перекричал их Леша, взяв мячик. — Дети, — начал Майкл, — разве мы с мамой уже не говорили вам, чтобы вы или играли вместе, или соглашались брать несколько мячиков? Не хотите играть втроем, возьмите второй и третий мячи. Что же вы ругаетесь? Дети пристыженно замолчали. — Во-вторых, — Майкл вскинул брови, — Леша, ты зачем сестру за волосы дергаешь? Ей же больно. — Папа, это Саша, а Леша я! — Я же не сильно! — Почти в унисон с Лешей ответил Саша. — Да, мне не больно, — Катя сразу замотала головой. — В любом случае, — Майкл вздохнул, приглядевшись к сыновьям и поняв, что действительно перепутал их (даже я иногда этим грешу), — так нельзя. А если кто-то другой увидит, что вы так относитесь к сестре, и тоже будет так делать? — Не! — Саша замотал головой, — только мы с Лешей так можем! Пусть только попробуют! — Ох, Господи, — Майкл потер лицо, посмотрел в небо. — Это мне за мои грехи перед Джанет, да? — Дети засмеялись. — Нет уж, Саша, сестру обижать нельзя, и девочкам надо уступать. — Катя прячет мячик! — Не прячу! — Прячешь! — Папа! — Возмутилась Катя. — Мама! — Хором возмутились мальчики. — Дети! — Майкл хотел призвать к спокойствию, но не получилось, и я тихо, но четко сказала: — Торт. — Все трое сразу встали ровно и молча. — Кто хочет торт? — Я! — Ответили все трое. — А кто ест торт? — Я вскинула брови. — Только хорошие и послушные дети, а послушные дети играют, не ругаясь с другими. Умеете так? — Умеем! — Тогда берите мячик и играйте втроем. Если не хотите втроем, то возьмите еще мячики, чтобы не спорить из-за одного. Дети закивали и так же молча убежали на полянку играть втроем. Эх, дети, дети... — Милая, — с улыбкой начал Майкл, — а что мы будем делать, когда торт будет им не так интересен? — Будем надеяться, что к тому моменту они привыкнут всё делить. — Не надо на это надеяться, — хором сказали Мария и Катерина, смеясь. — Почему? — Спросил Майкл, вскинув брови. — Нам с Катей уже больше пятнадцати, но мы всё равно не можем поделить папу и ужиться в одной комнате. Честно, я никогда так не радовалась, как когда нас разделили. — Я радовалась не меньше, — сказала Катерина, весело хмыкнув. — Чтобы вы понимали масштаб трагедии, — Маша посмотрела на меня, — мы заняли комнаты, между которыми есть еще две свободные. — Вообще, — поддержала Катерина, — никто так не надоедает и не бесит как родная сестра, но потом ни по кому так не скучаешь, как по ней же. — Моя сладенькая сестрёнка, — сказала Маша милым тоном, которым обычно говорят с детьми, и в шутку ущипнула ее, — ладно, я тоже тебя люблю. — «Ладно», — Катерина вскинула брови. — Мне это нравится. «Ладно». — Майкл, — обратилась Маша, — а вы с братьями и сёстрами так же общаетесь? — Не-ет, — Майкл покачал головой, — из всех я люблю только Джанет. Хотя, ладно, — тут все улыбнулись, — старшую сестру тоже немного, да и Ла-Тойю иногда приятно послушать, но люблю я только Джанет. Честно, не помню, когда я в последний раз виделся с братьями, а говорил, — он задумался, посмотрел на меня, — последней говорила с кем-то из них ты, милая? Я правильно помню? — Да, но я говорила лишь три секунды перед тем, как попросить к телефону твоего племянника, которого мы приглашали в Москву в позапрошлом году. — Точно, — Майкл кивнул. — Так и было. — А почему? — Удивлённо спросила Катерина и сразу же замялась, — простите, это слишком личный вопрос. — Нет, отнюдь, — Майкл хмыкнул, — вы просто не читали американских газет прошлых пяти лет. Там всё это три раза перетёрли. Причина самая банальная: не поделили деньги и успех. Как только я женился на Энджи, я перекрыл всю денежную помощь семье, оставив только родителей, и не всем это понравилось. Если раньше мы с братьями общались с некоторой периодичностью, по праздникам, то сейчас не всегда поднимаем трубку, чтобы поздравить с днём рождения. Главное, что есть очень удобная отмазка — разница во времени. Тут ночь, а там день, — Майкл вздохнул, махнул рукой и тише добавил, — постарайтесь, девушки, не повторять такой пример. Вас и так всего две девочки, поэтому ссорьтесь, ругайтесь по мелочам, но мосты не жгите. Иногда кажется, что сказанное сгоряча потом забудется, — он снова вздохнул, — нет, многое не забывается. Оно ещё и накапливается, а потом выливается в то, что сначала вы не звоните на мелкие праздники, потом и на крупные, а там и на день рождения. Девушки переглянулись, и Майкл сразу поспешил их успокоить: — Я не хотел пугать, просто на будущее учтите. — Торт, — выдала я рефлекторно, и все снова улыбнулись. — Я сейчас привезу нам торт прямо сюда. Кто-нибудь будет кофе или только чай? Если чай, то кто какой любит? Все проголосовали за чай, я запомнила предпочтения, встала, а Майкл сразу поднялся за мной, чтобы помочь и на кухне, и с детьми: на улице знатно похолодало, поэтому лучше переодеть их во что-то тёплое. Они разгорячились, пока бегали, а сейчас в этой же одежде могут заболеть. Такого нам не надо. Когда мы оказались на кухне, а дети побежали наверх переодеваться, Майкл спросил: — Тебя тоже иногда пугает Мария? — Если до этого я долго не общаюсь с ее папой, то настораживает. После папы, разумеется, такой реакции у меня нет. Забей, — я махнула рукой, — у них с отцом просто специфический характер. — Да, с Катериной куда легче. А о чем вы так долго беседовали с Путиным? Он даже несколько раз поцеловал тебе руку. — Милый! Не ревнуй! — Я засмеялась, чмокнула его в щеку. — Собирался, но Людмила Александровна меня успокоила: ее муж любит проявлять внимание таким образом. — А как она это сказала? С обидой? — Нет, — Майкл покачал головой, — многие мужчины, я в том числе, считаем за норму поцеловать руку даме. — Мой мозг только что сделал кульбит: ты приревновал меня за то, что сам считаешь нормой? — Ой, — Майкл искренне рассмеялся, — прости, действительно странно получилось. Наверное, я так отреагировал, потому что это Путин. — И-и? — О вас и так начали писать в газетах, и мне не хочется, чтобы были какие-то дополнительные мнимые поводы раскручивать ваш роман СМИ. На детях это может плохо отразиться. — Ты сам знаешь, что ни я, ни Путин над этим не властны. Если кто-то решился делать из нас любовников, то происходить сей цирк будет до последнего вне зависимости от наличия поводов. — И то верно, — Майкл грустно вздохнул. — И наши, и его дети еще наплачутся из-за этих газетёнок. — К сожалению. А о чем вы говорили, пока нас не было? — Я пытался поднять настроение Людмиле Александровне, Катерина мне в этом помогала, а Мария сидела несколько отстраненно. Кажется, ее что-то беспокоит, но она пытается этого не показывать. Я покивала, стала доставать чай, чтобы засыпать по заварочным чайникам, а Майкл, заметив зеленый, сразу спросил: — У меня появился чайный компаньон? — Да. Владимир Владимирович, как оказалось, не пьет кофе, а чай предпочитает зеленый. Мария тоже. Не знаю, как вы это пьете, — я поморщилась, — какая-то горькая трава. Извращенцы, честное слово. Майкл забрал у меня банку с чаем, стал сам заваривать так, как правильно надо заваривать зеленый чай, и с улыбкой ответил: — Между прочим, в Китае тоже почитают зеленый чай. Когда европейцы закупали в Китае обычный черный чай, китайцы радовались, что избавляются от некачественного продукта: черный чай считался низшим сортом, а истинные ценители пили только зеленый. И для здоровья зеленый полезнее. И вообще, чем меньше сахара, тем лучше. — Сказал человек, который может съесть килограмм конфет за один день. — По крайней мере, я запиваю их полезным несладким зеленым чаем, — Майкл засмеялся, поцеловал меня в щеку. — А ты иногда наливаешь себе сахарный сироп, заливаешь его черным чаем, и нижний слой выходит настолько сладким, что он не смешивается со слоем чая, пока ты не перемешаешь их ложкой. — Да, грешна, — я весело хмыкнула, — но так я делаю только по утрам, конфеты я таким чаем не запиваю. — Может, тебе нужно попробовать молочный улун? — Фу, фу, фу, — я замотала головой. — И все-таки я не верю, что вам действительно нравится вкус зеленого чая. Куда более вероятным мне кажется, что вы пьете его из-за его полезности. — Милая, тебе же не нравится сок грейпфрута? — Нет, это еще одно горькое извращенство. — А мне нравится, — Майкл засмеялся. — И чай мне нравится. Сейчас посмотрим, нравится ли он Марии, или она пьет его, потому что папа пьет именно такой. — Милый, чего ты так пристал к девочке? — Я весело хмыкнула. — Просто интересно, — он пожал плечами, — мне кажется, что она чем-то глубоко несчастна. Так ведь можно сказать по-русски? Глубоко несчастна? — Да, можно. А почему тебе так кажется? — Не знаю. Чувствую. Ты меня знаешь: если я вижу опечаленного или страдающего человека, я не могу сидеть спокойно. Странно, что ее отец ничего не чувствует. — А мама? — У мамы какая-то своя печаль. Вообще, — Майкл перешел на шепот, — вся их семья какая-то картонная. Такое ощущение, будто после того нашего совместного ужина что-то произошло, и внутри их дома никто друг с другом не разговаривает. Перед нами они показывают это представление, но даже так местами срываются. Катя среди них всех наиболее общительная и, не побоюсь этого слова, чувствительная, поэтому она с готовностью поддерживает обсуждение любой темы, лишь бы отвлечься от домашних проблем, а остальные только физически присутствуют, мыслями при этом они где-то очень далеко. Особенно Мария. Поверь, милая, если есть состояние человека, которое я всегда отличаю, так это душевная печаль, прикрываемая легким холодом и попытками показать уверенность в себе. Будет замечательно, если ее родители в конце концов разберутся со своими проблемами и обратят внимание на старшую дочь, у которой явно какая-то серьезная печаль. — Может, мне с ней поговорить? Хотя... Она промолчит, если дело касается родителей. Мне кажется, что дело в их ссоре. Владимир Владимирович в разговоре со мной произнес одно из самых страшных слов, которое только можно произнести людям в браке с детьми. — Развод? — Да. — А что он сделал? — Не сказал. — Значит, изменил. — Майкл! — А что «Майкл!»? — Он хмыкнул. — Я говорю это с мужской колокольни. — А что ты скажешь про его супругу? Согласись, она не выглядит как человек, который будет подавать на развод. — Разумеется, не будет, но на бумагах. Повторю то, что сказал ранее: очевидно, что дома модель поведения всей семьи кардинально другая. Видимо, когда Путин говорил тебе про развод, он подразумевал поперед бумажного именно гражданский. — Майкл вскинул брови, задумавшись над словом. — Есть же гражданский брак? Значит, есть и гражданский развод. — Кошмар, — выдохнула я. — Но он обещал что-то сделать. — Удачи ему, — Майкл покивал, отложил тарелки на стол и подошел ко мне, обняв сзади, — милая, любимая, моя самая дорогая, — он поцеловал меня в висок, — я очень тебя люблю. Ты можешь быть уверена, что у меня никогда не было, нет и не будет другой женщины. Ты для меня уже не просто жена, ты родная женщина. От этих слов стало приятно на душе. Я даже расслабилась и немного прилегла на него спиной. — Да, моя радость, — Майкл стал целовать меня в шею, взял мою руку с кольцом, — без тебя мне ничего не нужно. Если ты на меня обижена, я сидеть на месте не могу. Только я хотела ответить, Майкл нежно взял меня за шею и повернул голову так, чтобы поцеловать в губы. Отстранившись, он продолжил: — Я каждую секунду благодарен тебе за то, что ты есть. Если бы не ты, в моей жизни не было бы ничего. — Милый, прекрати: у меня и так колени подгибаются, а еще одно твое слово, и никто торта не дождется, потому что я утащу тебя в спальню. Майкл искренне засмеялся такому моему ответу и, снова поцеловав в губы, отошел, чтобы дальше собирать всё необходимое в тележку. Справившись с этим, он пошел проверить наших старших и заглянуть к малышам. Няня сидела с ними, но ни я, ни Майкл не можем пройти мимо детской, если идём по тому коридору. — Как поиграли? — Спросила я с улыбкой у детей. Мальчики шли перед нами, а Катя предпочла усесться у папы на руках. — Хорошо! — Ответил Саша. — А мы сразу будем тортик? Я очень хочу! — И я! — И я! Ох, им уже почти по шесть лет, а я к их стерео-системному звуку никак не привыкну. Майкл тоже: он улыбнулся, немного подкинул Катеньку на руках, сразу поцеловал в щёку, крепко прижал. В такие моменты я не могу сдержать собственной улыбки. — Мама, а можно я сяду рядом с Катей? — Спросил Леша. — Уже помирились после мячика? — Я умиленно вздохнула, — мои молодцы. Конечно, садитесь. — Мам, Леша не про меня! — Со смехом сказала Катя. — Он про Катю дяди Вовы. — Милый мой, — я нежно ущипнула его за щечку, — а почему ты хочешь сесть с Катериной? — Она веселая! Можно-можно-можно? Ох, бедная Катерина. Нет, не буду вешать на девушку ребенка, с которым сама не всегда управляюсь: — Леш, может, посидишь со мной? Разве ты не соскучился по маме? — Соскучился, но по Кате больше. — Дорогой мой, ты знаешь Катю без году неделю. Когда ты успел соскучиться? — Если Леша сядет с Катей, то я хочу сесть с Машей! Ох, ещё и Саша. — Катя? — Я посмотрела на дочку. — А ты с кем посидишь? — С папой! — Мое солнышко, — с улыбкой сказал Майкл, поцеловав ее в щечку. — Мама! Можно? — Снова спросили мальчики. — Солнышки мои, — я посмотрела на обоих, — давайте девушки тоже посидят с папой, что скажете? — Так мы же с другой стороны от дяди Вовы сядем. Я глянула на Майкла, тот пожал плечами и прошептал: — Сама видишь, что логичных аргументов больше не осталось. С этим нельзя было не согласиться. Мы с Майклом изначально решили воспитывать детей, всегда объясняя им причины нашего согласия или отказа везде, где это будет им по возрасту, а сейчас мне действительно не осталось другого выхода, кроме как просто запретить. — Мальчики, сядьте со мной, пожалуйста. — Ну ма-ам! — Без «ну». Мальчики вздохнули, шли дальше молча вплоть до беседки. На моё удивление, чуть только мы пришли, Катерина и Мария сами позвали Сашу и Лешу к себе, помогли усесться и даже забрали у меня тарелки с их кусочками торта. — Девочки, вам точно удобно? — Спросила я ради успокоения собственной совести. — Конечно, — ответила Катерина, — у вас такие хорошенькие дети! — Она мягко взъерошила Леше кудряшки, тот улыбнулся. — Признаться, ни я, ни Маша не любим сидеть с детьми, потому что часто не знаем, как, не будучи их родителями, что-то им запретить, а ваши мальчики замечательные. Слушаются, сильно не шалят, — Леша закивал, оторвавшись от торта, Катя тихо засмеялась, обняла его, крепко прижав и снова взъерошив ему причёску. Маша согласилась с сестрой, но, наоборот, поправила Саше кудряшки, только потом приобняла. — А ты можешь нас отличить? — Спросил он у нее. Маша в шутку прищурилась, посмотрела, посмотрела и спросила: — Саша? — Да! А как ты поняла?! Нас даже мама не всегда отличает! — Если я раскрою свой секрет, то вы потом будете специально делать всё наоборот, чтобы я снова не могла вас отличить. — Маша! — Саша засмеялся, — скажи! Скажи! Нам же интересно! Маша с улыбкой покачала головой, а Саша вздохнул, вернулся к тортику. Надо бы потом спросить, как она это делает. Возможно, она просто поняла, что именно к ней всегда садится Саша, но всё же мне интересно. Все похвалили торт, а я специально выделила, что мне помогала моя Катенька, чтобы и ей было приятно. Оказалось, что она изначально попросила именно этот тортик, потому что её об этом попросили Саша и Леша. В такие моменты я про себя выдыхаю с облегчением: как бы дети ни ссорились по мелочам, но, в целом, отношения у них очень хорошие. — Мама, а Джордан завтра приедет? — Спросил Леша, доев свою порцию. — Да, дорогой, — я с улыбкой кивнула. — Вы же хоть немного по нему соскучились? — Я его вообще не помню, — Катя пожала плечами. — Не, мы помним, — ответил Саша. — Я помню, как мы играли в мячик на лужайке перед домом в Калифорнии, а Леша почему-то помнит только то, как мы вместе играли то ли с конструктором, то ли с чем. Он ведь совсем-совсем не говорит на русском? — Совсем, но я надеюсь, что это исправится. — Хоть бы, — Леша закивал, — английский очень трудный. Мы постоянно путаем время. Даже дедушка уже вздыхает и говорит, — он перешел на английский, — безнадежные русские. Майкл махнул рукой. Он уже тоже давно понял, что по какой-то причине детям очень трудно дается английский, и забил, оставив английский детей плыть по собственному течению. — Мама, а Джордан пойдет тут в университет? — Спросил Саша. — Вряд ли сразу, — я покачала головой, — Джордан пока сам не знает, чего хочет. Пусть определится, дальше посмотрим. — А вы уже решили, кем хотите работать в будущем? — Тепло спросил Владимир Владимирович у детей. — Художником-аниматором в студии мамы, — сразу ответила Катя, а мальчики хором: — Программистами в фирме мамы! — Дай Бог всем такую маму, — засмеялся Майкл, остальные тоже подхватили. Я же заметила, что Маша как-то дополнительно отстранилась от разговора. Может, всё куда проще, и она переживает за выбранную специальность? Не хочет на экономический, но еще больше не хочет расстраивать отца? Странно. Я не замечала за Путиным мании сделать из дочки экономиста. В одном Майкл точно прав: что-то действительно странное творится в их семье. — Мама, а в какую школу мы пойдем? — Спросил Саша. — У нас уже все спрашивают, а мы не знаем. Я невероятным усилием воли сдержала улыбку на лице, думала даже соврать, а потом решила сказать правду, но не успела: Владимир Владимирович, всё поняв по моему лицу, сам ответил, правда, вопросом: — А вы бы хотели с кем-то из своих друзей? — Нам без разницы, — сказал Саша, — главное, чтобы учительница была доброй и хорошей как Людмила Александровна. Владимир Владимирович кивнул, тепло посмотрел на супругу, а та удивила даже меня: тепло смотрела только на детей, словно муж там вовсе не сидел. Теперь понятно, что такое «эмоциональная блокада», о которой он говорил. Владимир Владимирович всё равно улыбнулся, налил ей еще чаю из чайника и вернулся вниманием к мальчикам: — У нас в городе открывается совершенно новая школа, и там будут очень хорошие учителя. Если ваши родители согласятся, то будете учиться там. — Мама! Папа! Можно? — Все трое с воодушевлением посмотрели на нас. Майкл посмотрел на меня глазами, буквально кричавшими: «Спроси что-то еще!», поэтому именно я вступила в разговор: — А Владимир Владимирович расскажет еще что-то о новой школе? — Конечно. Большая, красивая, а находится в Ломоносовском районе. Знаете, что еще там находится? — Спросил он у мальчиков, а те радостно закивали: — МГУ! Там мама училась! Так вот, зачем ему нужно было то мое здание в этом районе! — Да, МГУ. Только эта школа не простая, — Владимир Владимирович вскинул брови, — вы ведь помните Александра Григорьевича? — Да! — Саша закивал, — это Президент Беларуси. — Именно. Александр Григорьевич согласился поспособствовать в открытии в Москве школы при Посольстве. Знаете, что такое школа при Посольстве? Пока дети радостно кивали (среди их знакомых есть те, кто идут в школы при японском и американском), мы с Майклом в шоке переглянулись: Путин умудрился при своем нынешнем графике заняться даже этим! Он помогает и помогает, а взамен ничего необычного не просит. — Давайте спросим у ваших родителей, что они думают. — Мы согласны? — Спросил Майкл у меня. В вопросах образования он целиком и полностью полагается на меня: из нас двоих толковое техническое и российское образование у меня. — Мы очень согласны, — я закивала, дети обрадовались. — Спасибо, Владимир Владимирович. — Не за что, — он пожал плечами, махнул рукой. Я облегченно выдохнула, посмотрела на Майкла, он тоже довольно улыбался: мы же оба переживали, что детей придется оставить дома. Думаю, даже сами дети не так рады объявлению о школе, потому что и не знали, какая угроза домашнего ареста над ними нависала. Я и не вспомню, сколько раз мальчики жаловались мне на домашнюю форму обучения Марии и Катерины, а тут наконец-то вопрос с их обучением разрешился. Вдоволь порадовавшись прекрасной новости, я снова обратила внимание на Путина с супругой. Как бы Людмила Александровна ни старалась скрыть этого, но в ее глазах было заметно явное потепление в отношении мужа. Сам Владимир Владимирович периодически на нее поглядывал, но понимал, что это потепление — явление временное и вот-вот пройдет, поэтому его настроение, наоборот, стало чуточку хуже. Мы с Майклом снова переглянулись. Молчание всё тянулось и тянулось, а мы не знали, чем его прервать. То, что его нужно было прервать, мы понимали, но как это сделать, не знали. Как минимум, хотелось помочь Катерине, которой не повезло оказаться ровно между напряженными родителями. Пока я думала, Майкл пошел в лоб, напрямую заговорив с девушкой о ее увлечениях. Как же хорошо иметь в компании таких людей как Майкл и Катерина: они готовы вне зависимости от собственного настроения разряжать обстановку и улыбками, и смехом, и непрекращающимся разговором. Не все так могут, и за это им всегда хочется сказать особенное спасибо. Дети потихоньку начали зевать и засыпать на ходу, и Майкл вызвался их проводить, чтобы я в это время еще расспросила Путина о школе. Выяснилось, что все бумаги уже готовы, учителя набраны и даже классы укомплектованы. Правда, мне и еще нескольким людям, решившим устроить детей в эту школу, придется раскошелиться на достойное её оформление, но это мелочи жизни. Школа не больница, так что обставим в лучших традициях. Еще раз поблагодарив, я мило похлопала глазами, а Владимир Владимирович весело хмыкнул: — Майкл, определенно, прав: России очень повезло с вами. Ради вас мне не трудно заняться такими мелочами. — Главное, что нам повезло с вами, Владимир Владимирович. — Не начинайте, — он искренне засмеялся, — сейчас скатимся в «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит тот кукушку». Я тоже улыбнулась и решила завести разговор о фонде имени Капицы и детских лагерях, которые мы с Майклом совсем недавно обсуждали: — Вы бывали в Артеке? — Нет, но как и любой советский школьник очень хотел бы. Там действительно было так хорошо, как все описывали? — Еще лучше, — выдохнула я, повертев чашку на блюдце, — именно поэтому мне хочется сделать что-то подобное для нынешних детей. — Где? — Территории имеются. Я пересмотрела всё, что мы с Майклом успели выкупить, и нашла с дюжину подходящих участков. — На кого они оформлены? Как они оказались в вашей собственности? — В свое время обходными путями, а иногда откровенными взятками, шантажом и прочими не совсем легальными методами я скупила обширные территории, оформила их на компании, большая часть акций которых у других компаний, большая часть акций которых принадлежит мне. — Ясно. Где? — С России начать? — А-а, — Путин откинулся на спинку скамьи, — даже так. Хорошо. Где еще? — Таджикистан, Азербайджан, Турция, Иран, — ответила я быстро, после чего с надеждой спросила, — я надеюсь, мы не собираемся ссориться с ними? Иначе плакали мои территории, а я с ними сроднилась. Я уже даже утвердила планы облагораживания и договорилась с местными властями. Санатории и здравницы Таджикистана и Азербайджана еще со времен СССР славились как одни из лучших, и я хочу повторить этот успех. — Ссориться не собираемся, но оригинальный у вас выбор. У вас какие-то особенные отношения с мусульманами? Еще и разных конфессий? — Да, я делала большие пожертвования в Турцию и Иран, а в центре Баку строится красивая православная церковь с большим садом и центром «Дом русской культуры». Будете в Баку, обязательно сходите туда. Церковь оказалась не хуже некоторых московских. Надеюсь, у меня получится договориться с нашим духовенством и подарить туда какую-нибудь особенную икону. Это укрепит мои отношения с местными, — Владимир Владимирович вскинул брови, — наши отношения, хотела я сказать, — он кивнул. — Допустим. Допустим, я всё понимаю про Баку, Турцию и Таджикистан, но Иран? — Да, Иран весьма закрытый, но и я не просто так с ними договорилась: я дала некоторым фирмам доступ к своим банковским счетам, чтобы они могли обходить санкции и покупать по мелочи в России и увозить потом к себе. Да, рискованно, но, — я вздохнула, — к Ирану у меня особенное отношение. Между нашими странами тоже весьма долгие отношения, какой-то из их правителей даже дарил трон первому из династии Романовых. — Да, этот трон стоит в Оружейной палате, — Путин кивнул, — вы же понимаете, что, когда Западу надоест закрывать глаза на вашу связь с Ираном, санкции наложат и на вас? — Ради Бога, — я махнула рукой, — не наложат же они санкции на всю Россию из-за одной меня? Остальное я переживу, а так я на будущее по чуть-чуть подмазываюсь к местным правящим элитам, — я мило пожала плечами, а Владимир Владимирович закивал и спросил: — Главы государств знают о ваших владениях на их территории? — Большую часть, а Иран знает всё. Там ничего не скрыть. — Ясно, тогда и меня просветите. Вернемся к России. Где? — Минеральные воды. Еще в Сольвычегодске, это в- — Архангельской области, продолжайте. — В Липецке. В Сибири кое-что есть. В Ундорах- — Это не в Сибири, — Путин снова откинулся на спинку скамьи, — мы вернулись к Уралу? Я знаю географию страны, в которой стал президентом, так что не юлите. Я обещаю, что я у вас ничего не заберу. — Хорошо, — я кивнула, — еще есть кое-что недалеко от озера Эльтон, а также в Аршане и Горячинске. Бывали в Бурятии? — Нет еще, но чувствую, что надо бы. Дальше. — Недалеко от озера Учум. — В Красноярском крае, значит. — И кое-что у Байкала. — Ох, Анжела. — И во Владивостоке. — Всё? — Всё. — А если поищу? — Нет, — я покачала головой. — Это всё. Это не так уж и много. — Вы много видели людей, у которых гектары в шести странах, а в России вовсе с дюжину участков, по размеру подходящих для санаториев? — Нет? — А почему спрашиваете? Или видели? — Нет. А можно уже спросить кое-что? — Можно. — Если я инициирую строительство лагерей, подобных Артеку, насколько государство будет в состоянии финансировать их? Не будем же мы брать столько денег с детей, которых туда отправляем. Некоторые лагеря я вовсе хочу сделать абсолютно бесплатными, причем отправлять туда не только наших граждан, но и выделенных детей из зарубежья. Умные дети нам всегда полезны, а если вовремя их перехватить и воспитать в нашем менталитете, то всё вовсе получится замечательно. — Понимаю, идея прекрасная, но это очень дорогой вопрос. Я не хочу прозвучать грубо или показаться безучастным к детям, но и врать вам не хочу. Денег нет и в ближайшее время их резкий приток не предвидится. — Знаете, в такие моменты я искренне не понимаю, зачем нужно было заниматься всем этим цирком с мирным переходом власти. Куда легче было бы встать на танк, штурмом взять Кремль, сжечь нынешнюю колониальную Конституцию и написать новую, которая учитывала бы все интересы российского народа. И делать это всё желательно было бы с рукой на кнопке от ядерного вооружения, чтобы НАТО сильно не сопротивлялись. В конце концов, Россия наша страна: что хотим, то и делаем. — Да, — Владимир Владимирович хмыкнул, — а потом нужно было бы расстрелять всех олигархов на Красной площади. Анжела, вы только что описали вторую серию Великой Октябрьской Революции, просто теперь мы расстреливали бы не аристократов, а олигархов. — А вы считаете, они не заслуживают расстрела? С них кожу содрать мало за их дела. — А вы сами? Вы же тоже относитесь к классу олигархов. — Так и Ленин не был крестьянином. — А-а, — Владимир Владимирович улыбнулся, — как удобно: сами вы хотите быть товарищем Лениным, с образа которого начинаются все буквари и учебники, а Сталиным и Берией пришлось бы побыть мне? Вы хотите остаться при чистых руках революционерки из профессорской семьи, разбираясь с вопросами идеологии, а грязную работу по чисткам, допросам, доносам и расстрелам можно оставить ленинградскому чекисту, выросшему в неблагополучном районе: ему не привыкать. — Очень грубо, но, да. — Анжела! — Владимир Владимирович даже засмеялся. — Признаться, я очень люблю это ваше качество говорить то, что вы действительно думаете. — А я терпеть не могу вашу привычку оттягивать всё до последнего. Иногда так и хочется вас потрясти, чтобы дело шло быстрее. От некоторых тем вы вовсе шарахаетесь хлеще, чем кот от воды. — О-ох, — Владимир Владимирович вздохнул, налил нам еще по чашке горячего чая. — Это надолго. — Может, вы устали? Вам же еще завтра с утра работать. Я не буду вас так задерживать. — Анжела, как вы сами в свое время заметили, вы входите в мое понятие работы. Более того, с учетом масштабов вашей корпорации, у вас более высокий приоритет, чем у того, что у меня намечено на утро. Утром мне достаточно будет даже просто просидеть с открытыми глазами, а оставлять вас наедине с Россией равносильно тому, чтобы оставить ребенка со спичками. — Вот не надо так, — я цокнула, — с девяносто четвертого года я почти что наедине с Россией, и ничего. — Отрежьте мне еще торт, пожалуйста. У вас красивые кусочки получаются, — я кивнула, встала, чтобы сделать, а он обратился к жене и детям, — можете без зазрения совести идти домой. Это надолго. Если Анжела так уперлась, это действительно надолго. — Кто бы говорил, — пробурчала я себе под нос, чем вызвала у него тихий смех. — Да, я тоже упертый, но все мы не идеальны. Сейчас посмотрим, кто из нас более убедительный. — Тогда мы точно пойдем, — сказала Людмила Александровна, вставая. Девушки согласились, а Мария спросила: — Папа, тебе что-нибудь нужно? Принести что-то из дома? — Да, Машенька. Если не трудно, возьми из любого шкафа с канцелярией пачку бумаги и письменные принадлежности и принеси. Маша кивнула, они втроем ушли, а я не смогла удержаться: — Дочка вас очень любит. — Да, — Владимир Владимирович тепло улыбнулся, — дочки, вообще, счастье для отцов. За одно только переживаешь: кого она приведет тебе в сыновья. В остальном всё прекрасно. Нежные, ласковые, всегда обнимут, всегда скажут, что любят. Чего еще желать? — Он пожал плечами. — На мое счастье, у меня хорошие отношения с дочерьми несмотря на то, что я очень и очень много работаю. Не знаю, как мне так повезло, но повезло. Относительно недавно девочки научили меня работать с компьютером и поиском в интернете. У меня же теперь в кабинете в Кремле компьютер, так что пришлось учиться. — Девушкам понравился ваш новый кабинет? — Кабинет как кабинет, — он махнул рукой. — Не скажите, — я засмеялась, — главное кресло страны именно там. — Не в кресле должность. — А в интервью вы сказали, что не дали дочкам в нем посидеть. — Не всегда же говорить в интервью только правду, — он тоже засмеялся, — просто я не хочу, чтобы кто-то даже потенциально думал о том, что я готовлю кого-то из девочек себе в преемники. Разумеется, без камер они там и походили, и посидели, и на богатые украшения залов посмотрели. Анжела, — Владимир Владимирович вскинул брови, — вы серьезно думали, что мне жалко кресло и я не дал дочкам в нем посидеть? — Мало ли, — я пожала плечами, — вы так легко и непринужденно ответили и пошутили: «Пусть еще за компьютером посидят.», что я подумала, что это правда. — Легко и непринужденно отвечать на глупые вопросы часть моих повседневных обязанностей. Бывают дни, когда эта часть становится основной. — Главное потом помнить, что и когда вы говорили. — Откровенно вру я редко, и запомнить это маленькое количество предложений не составляет труда. — Как знаете. — А можно задать вам относительно личный вопрос? — Вы были со мной на родах, жертвовали кровь, первым взяли Машеньку на руки, помогали мне прикладывать дочку к груди и слышали по телефону, что я близка с мужем. Думаю, после такого личные вопросы вы можете задавать без предупреждения. — Тоже верно. Когда вам можно снова беременеть? — Я была у гинеколога недавно, он развел руками и сказал: «Чудо!». Представьте, у меня ни единой травмы. Ничего не может сказать о том, что мои прошлые роды были сложными. Ориентировочно он сказал, что мне нужно подождать еще месяцев десять, и можно пробовать зачать. Владимир Владимирович кивнул, и уже я спросила: — А можно задать вам относительно личный вопрос? — Можно. — А с какой целью интересуетесь моей маткой? Это очень странно, если далее не сопровождается хоть каким-то пояснительным комментарием. — Думаю о том, как мириться с женой. — Пояснительный комментарий теперь требуется на пояснительный комментарий. — Люда случайно не сказала, как именно она жалеет о том, что не родила третьего? В однозначно прошедшем времени? Она и сейчас думает об этом? — Ваша жена сказала, что не говорит с вами на эту тему, потому что точно знает, каким будет ваш ответ. У вас работа, разъезды. Какой ребенок? — Ага, — Путин кивнул. — Это она зря. Как всё удачно сложилось. — Стойте-ка, вы готовы согласиться на ребенка, лишь бы закрыть тему со ссорой? Какая-то взятка мира семейной жизни! Кремль на вас плохо влияет. — Почему это? Я, по-вашему, не хочу ребенка, но с видом мученика соглашаюсь, лишь бы отделаться от обиженной жены? — Нет, не так остро и драматично, но... — Анжела, — он потер глаза, сжал переносицу, — где та глубина вашей души, на которой вы хорошо ко мне относитесь? Приспуститесь туда, пожалуйста. Я смущенно отвела взгляд, поняв, что действительно звучала грубо. Не знаю, почему у меня с ним всё так. Надо привыкать к нему как к близкому человеку, а не оппоненту. — Спасибо. Вижу, вы на верном пути. — Я сейчас еще и покраснею. — Анжела, вы же видите, что я хорошо отношусь и к своим дочкам, и к вашим детям. Жену я люблю. Почему бы не завести еще ребенка, если и она этого хочет? Жаль, конечно, что этого ребенка я буду видеть еще реже, чем Машу и Катю, но, — он пожал плечами, — когда-нибудь, когда я выйду на пенсию, у меня будет трое детей. Почему бы и нет. — А вы хотели бы дочку? — Кого Бог даст. Люда сына хочет? — Да как вы это делаете? — Спросила я удивленно. — Хорошо знаю жену и достаточно долго наблюдаю за вами. — Ясно. И? Как с вашими планами связана я и моя беременность? — Хорошо было бы родить более-менее сопоставимо. Так у моего ребенка будет тут подходящая компания и ему не будет скучно. — А вы и этого ребенка будете скрывать от общественности? — Посмотрим. Может, не буду. — Даже так? — Анжела, как бы я чего там ни планировал, всё зависит не только от меня. Если где-то захотят, то кто-то опубликует о моих детях всё, что найдут. Дочек я скрываю, пока могу, потому что время сейчас совершенно не спокойное и возраст у них ни туда, ни сюда: вроде взрослые, а им еще учиться и устраиваться в жизни. Даже если моих мер хватит лишь на ближайшие лет десять, этого будет предостаточно. Они и отучатся, и устроятся, а там даже замуж выйдут. Надеюсь, и родить успеют. Хотя бы одного. — Хорошо, поняла. — Вы не против моего предложения? Или не хотите так крепко связываться через детей? — Что вы, — я покачала головой, — если вдруг у меня снова будет тройня, то у вашего ребенка будут все шансы поиграть в малые потешные полки. Владимир Владимирович весело цокнул, а к нам в беседку пришла Мария с бумагой и пеналом в руках. Она не поленилась вынести нам даже пледы. Мы ее поблагодарили, Маша пожелала нам доброй ночи и ушла, а Владимир Владимирович положил передо мной чистый лист бумаги, взял ручку и стал схематично чертить мне свои предложения. Периодически мне удавалось отвоевать у него хоть кусочек, по итогам мы даже договорились о некоторых вопросах (правда, никак не связанных с банком и мобильным оператором, о которых я так мечтаю) и решили разойтись. Владимир Владимирович собрал все наши исписанные листы, несколько раз порвал их на половины и, встав, аккуратно покидал в камин, что постоянно горит в беседке, если в ней кто-то сидит. Я встала рядом, и мы смотрели, как бумажки горели и тлели, и я неожиданно даже для себя спросила: — Всё ведь будет хорошо? — Конечно, будет, — Владимир Владимирович тоже немного удивился такому вопросу. — Идите-ка сюда, — он мягко обнял меня, — я понимаю, вам хочется делать всё крупно, масштабно, открыто, быстро и четко, но так не бывает. Куда чаще случается, что результаты сегодняшнего дня проявляются через месяцы, если не через годы. — Я тоже хочу немного ваших уверенности и спокойствия. — Как вы сами ранее сказали, — он засмеялся, — особенность психики. А вы очень восприимчивы к тактильным контактам. Вы ощутимо расслабились, стоило мне вас обнять. У вас всегда так было? — Нет. Майкл такой, и я переняла у него эту черту, а потом и дети появились. Как не обнять собственного ангелочка? — Понятно, — Владимир Владимирович поцеловал меня в макушку, на миг чуть крепче прижав, — думаю, можно расходиться спать. У вас завтра важный день. Джордан приедет к вечеру. — Ох, — выдохнула я, — быстрее бы с ним поговорить. — Всё будет хорошо, не переживайте. Ваш муж вас поддержит, всё будет в порядке, — теперь вздохнул он, — а я пойду к своей любимой, но обиженной жене. — Вам бы до инаугурации помириться. Странно будет выглядеть. — За это не переживайте. Даже если не помиримся, на инаугурации всё будет хорошо. Когда мы с Людой так ссоримся, любой выход на люди для меня праздник: жена хотя бы смотрит на меня. — Сегодня не смотрела. — Потому что были только вы и Майкл. Был бы еще хоть кто-то, вы бы и не заметили, что мы в ссоре. У нас это как-то само повелось: мы предпочитаем ссориться и ругаться дома, а сейчас Люда делает всё, что в ее силах, чтобы способствовать укреплению моего высокого статуса. Согласитесь, будет смешно, если, выходя из самолета или машины, я подам ей руку, а она свою одёрнет и глаза закатит. — Да, верно. Помню, я так однажды поругалась с Майклом. Тогда вышло интервью моего бывшего, Майкл на что-то обиделся, не перезвонил, не звонил, и мне пришлось поехать к нему туда, где он раздавал автографы. Везде стояли фанаты, камеры, журналисты, так что мне пришлось улыбаться до ушей и вести себя легко и непринужденно, хотя в душе мне хотелось хотя бы покричать. — Вы же быстро помирились? — Да, прямо в том же отеле во время объявленной паузы. — Согласитесь, потом вы не жалели о том, что не накричали. — Не жалела. Ссора прошла и забылась, а фотографии, статьи и комментарии миллионов чужих для нас людей остались бы. — Это точно. Мы помолчали, продолжая стоять и глядеть на огонь. — Не хотите идти спать? — Спросила я тихо. — Не хочу, — он кивнул. — Может, пройдемся тут по территории между домами? Вы очень красиво здесь всё оформили. Поначалу я не думал, что буду выходить из кабинета работать в саду, а сейчас понимаю, что это то, чего мне не хватает в Кремле. Иногда так лень туда ехать... Хорошо, что вы построили здесь отдельное здание с залами для совещаний. Вы их так оформили, что не всегда понятно, Кремль это или Ново-Огарево. — А что вам больше всего нравится? — Общий стиль жилого дома. Это не дворец, а уютный дом с уютным садом. Тут хочется и жить, и отдыхать, и работать. — Садом занимался Майкл, — я улыбнулась, взяла его под руку, — ведите туда, где хотите погулять. Мы вышли на тропинку, ведущую к домам, но потом свернули и направились через мостик, что перекинут через пруд. С него можно посмотреть на рыбок, уточек и прочих постоянных жильцов или временных гостей. Сейчас тут у нас живут и болотные черепахи. Одна такая плыла куда-то по своим делам и едва не столкнулась с нырнувшей уткой. — Вы видели дупло в том дереве? — Владимир Владимирович указал на дерево по другую сторону моста. Я покачала головой. — Там гнездится рыжая сова размером с ворону. — Неясыть, наверное, — сказала я с улыбкой. — Недавно поселилась? — Да. Я проходил мимо, заметил рыжую макушку, подошел, а там сова. Видите, тут так хорошо, что даже совы селятся. — Мы оба засмеялись. — Я очень люблю природу, а тут она замечательная. Видно, что все годы после выкупа территории вы за ней следите. — У меня каждое дерево на учете. Тут хорошо, но всё адаптировано под климат, а вот в Крыму, — я весело хмыкнула, — какой там фруктовый сад! Летом дети прямо с деревьев и кустов всё хватают и, едва помыв, едят. Будете в Крыму, заезжайте. Мой дом — ваш дом. Вы, кстати, решили, где будете проводить отпуск в этом году? — Спасибо за предложение по Крыму, и, нет, пока точно не решил. Вариантов много, а выбрать трудно. Наверное, Сочи, но это в августе. Я поговорю со службой безопасности и, может, хотя бы дочек отправлю с вами в Крым на пару недель. Там действительно хорошо, и девочки хоть немного обстановку сменят. — Отправляйте, мы с Майклом присмотрим, — я улыбнулась. — Мои мальчики еще очень хотят полететь на Дальний Восток. Если отпустите, и туда девушек возьмем. Летаем мы на нашем самолете, поэтому можете хоть за день сообщать. — Спасибо, — Владимир Владимирович кивнул, — мои девочки, наоборот, в разные стороны хотят: Маше интересно поездить по нашим достопримечательностям, а Катя помимо этого хочет чего-нибудь экзотического. Как вы ранее сказали про Иран: другая культура, язык, традиции. Она очень хочет поездить по Востоку и по Азии, особенно в Японию и Китай. — Пятнадцатого мая я полечу в Сиань и Ханчжоу, проведу там по неделе. Если отпустите, возьму с собой, повожу по городам. Слышали про них? — Сиань был столицей двенадцати династий, там находится знаменитая терракотовая армия, крупная мечеть, даосский храм «Восьми Бессмертных» и еще сотни и сотни исторических объектов, а Ханчжоу, — он вздохнул, — боюсь, что путаю, но это тоже одна из древних столиц с каким-то очень красивым озером. «Западное озеро», что ли. — Потрясающе, — я улыбнулась, — ваши знания и ум вызывают у меня восторг и восхищение каждую секунду нашего разговора. Не сочтите за лесть. Чистая правда. — Спасибо, — Владимир Владимирович тоже улыбнулся. — Согласитесь, удивительно, что у меня когда-то были двойки в школе. — Да, я говорила с вашей первой учительницей, — я закивала. — Вот так вот: делаешь двоечнику замечания, говоришь: «Путин, учись!», а потом в один прекрасный день получаешь приглашение на инаугурацию. — Жизнь полна сюрпризов и неожиданностей, — он весело хмыкнул, снова подал мне руку, и мы пошли дальше. Только мы преодолели мост, к нам подбежали мои верные Портос и Арамис. Обычно, когда они видят меня с новым человеком, они долго знакомятся, принюхиваясь и наблюдая, а вот с Владимиром Владимировичем всё прошло куда проще. Стоило ему в первую встречу сесть на корточки и почесать им головы, оба пса прониклись доверием и теперь радостно встречают его машину громким лаем. Больше него Портос и Арамис любят только меня: по словам Майкла и детей, мои верные пёсики начинают ходить из угла в угол за несколько минут до того, как я приду. Удивительное явление. Я так и не поняла, как они узнают, что я вот-вот подъеду, но куда больше удивляюсь тому, как быстро они стали подчиняться любой команде Владимира Владимировича. Одно его «Сидеть.», и оба пса садятся, смотря на него в ожидании новых команд. Я мельком глянула на часы, что очень удобно показывались на правом запястье Владимира Владимировича, и едва не присвистнула. Если мы будем просто так гулять по территории на свежем воздухе, то я, скорее всего, слягу спать на первой попавшейся лавочке. Хотя... Ладно. Потерплю. Видно же, что у людей в браке проблемы. В таких случаях не мешает помочь. Вдруг Владимир Владимирович всё же расскажет, что случилось у них с супругой?