Чувства без разума

      Бряцанье язычка тянется за потоком горячего ветра и уносится вскачь по крыше. Легкий звон разгоняет мысли. Взгляд в секунду проясняется и руки обхватывают влажные волосы, выжимая несколько ручейков над травой. Пальцы пробегаются по теплому лбу, и спустя мгновение из под ладони показываются бусые радужки, наблюдая, как над головой реет рисовая бумажка. Синдзу не задерживает на этом внимание и смотрит на отвлеченные предметы сада. Будить интерес стороннего наблюдателя дороже факта, что она повесила колокольчик и не снимала его второй день подряд.       Она сходит со ступени, возвращаясь к своим мыслям. Выводы о безучастном отношении Двуликого уже бессознательно врывались ей в голову. Сегодня их было так много, что, отдыхая на озелененном островке средь пруда, Синдзу не сразу заметила своих учителей в павильоне рыбалки. Рёмен наблюдал, как она дремит в розовой наготе, прикрыв от солнца одну лишь задницу. Маг не дрогнула на его наблюдение, но точно почувствовала колючее движение в груди, когда они посмотрели друг на друга, а потом Сукуна отвернул голову. Синдзу строго наказала себе не вставать, пока он не уйдет из поля зрения. Причина его несговорчивости ясна, но почему позже, выглядывая из под сложенных рук, она снова видела его взгляд?       Сейчас спасаться от зноя не хотелось ровно также. Немного из вредности: Синдзу обожала проводить время на солнце, но и чувствовала Сукуну где-то рядом.       — Успела стать суеверной, — произнес немного шипящий голос.       Гоку сидел под клёном, наблюдая из-подо лба. Такой, каким Синдзу всегда его помнила – мрачный, нескладный, полусогнутый над землей. Говорящий негромко и предупреждающе. Как обиженый человек или опасное существо, в котором непонятно, откуда растут его конечности и отчего он прячет свое лицо за волосами. Кожа почти сливалась с тенью дерева, и весь он был как будто в темноте. Только сероватые одежды оформляли вытянутый силуэт.       — Допустим, суеверной. Тогда, когда ты бродил по провинциям почти месяц.       Голая ступня навалилась на покосившейся столб и повернулась к проклятию за движением головы. Волнистая прядь полоснула по щеке, пока Синдзу прислушивалась. Через несколько стен прошел Двуликий.       — По тебе видно, что ты жаждешь послушать об этом. Потому что сама увидеть не можешь.       Громкий хруст. Концы черных волос опускаются после удара об землю, облегая рясу. Синдзу дергает губой от налета прелого запаха древесины. Так обычно пахнут половые тряпки, которыми она когда-то прибиралась в погребе среди обледеневших кусков плоти. Не важно чей.       Маг садится поверх бревна. На поднятое лицо падает горячий столп света.       — Значит, Хида…       Синдзу слушает Гоку. Солнце жалит под веки, но не вызывает малейшую судорогу в лице. Маг была глубоко вовлечена в сухие описания проклятия, и вместо красного фона перед глазами видела огромные расстояния, покрытые глухими лесами. Чувствовала воздух, раскаленный ясными днями. Трава горела сочным зеленым, холмы казались еще гуще и неприступней, чем здесь, облака чище. Огромные объемы воды падали со скал и разбивались о камни оглушающими ударами гонга. Синдзу почти слышала песни из большой деревни, а еще плеск рыбы в реке, что казалась голубее неба.       Маг медленно открывает глаза. Взгляд провожает крепкую спину и белый затылок сразу за ней. Оба мага за считанные секунды скрываются в следующей галерее, оставляя Синдзу догадываться, куда направляется их уверенный шаг.       Гоку хмыкает, почувствовав чужие глаза на затылке. Синдзу переносит вес на одну руку и ловит короткий шорох.       — Потом снова жаловаться будешь, что обгорела. Иди сюда.       — Я уже обгорела.       Синие радужки уходят к галереям.       В другой раз она бы сразу пошла за магами, но с Гоку пространство наполнялось чем-то, от чего не хотелось убегать. С ним не было тревожно молчать, говорить о чепухе. С каждым годом его присутствие окружало больше какого-то безмятежия, которое ее расслабляло. Синдзу помнит даже, как Гоку впервые поделился с ней чем-то: это было воспоминание о ночи, когда она перестала бояться дыма, которым проклятие себя окружил, чтобы напугать ее из угла старой коморки. Он сказал, что с того момента Синдзу стала его «свечой». В свои пять с половиной лет она единственная, кто приблизился к нему настолько близко. И Гоку обжегся ее уверенностью, успев скрыться во тьме, пока она не подошла слишком близко. С тех пор он вел себя осмотрительнее. Не опасался, конечно, но непременно раздражался присутствием Синдзу и обязанностью присматривать за ней. Почему она не расшиблась еще во младенчестве? Жизнь была бы проще.. Если бы он еще не набрел на Мино.       — Нас с тобой видели немаги, — от Гоку ни звука. — Меня.       — Значит, в деревне ты – местная сумасшедшая? — уточняет он.       — Для трех человек точно.       — Люди не видят проклятий, — продолжает Гоку, — В следующий раз я постараюсь быть более угрожающим.       — Меня проклянут, — выдыхает маг.       — Удача мага зависит от него самого.       Синдзу поднимает голову. Сердце меняет ритм, так что она сначала не разбирает собственной реакции. Поняв, на что был сделан акцент, она хладеет. Гоку отворачивается от ее пронзительного взора.       — Я не буду убивать этих людей, — кора надламывается в пальцах.       — Тебе стоит попрактиковаться на них, чтобы продолжить жить здесь.       Маг удержала раздражение в уголках рта.       Данное Рёменом время истекает. Совсем скоро они отправятся в ее первый поход и Синдзу попытает удачу не попасть под клинок и великое разнообразие техник. Она не знает точно, когда наступит этот день, на все воля Двуликого, но если судить по его недавнему разговору с Ураумэ, который Синдзу удалось услышать со стороны пруда, слуга уже занимается приготовлениями.       С приближением похода тот сильнее тяготит. Синдзу не меняла прежних взглядов на людей: они не имеют для нее такое же огромное значение как созерцание неба или жизни Кимико, Ураумэ и Сукуны. Проблема в том, что она никогда прежде не взаимодействовала с другими магами. Ничего не знала об их инструментах и техниках. Только и слышала от Гоку о кланах и отрядах, чье большинство имело влияние даже на столичную власть. Это не нагоняло особенного страха. Куда интереснее, что Синдзу это просто тревожило. Гадкой, крохотной щекоткой на изнанке груди. Аж передергивает.       Она давно выучила, что слабые собираются в группы. Но никогда сила, скажем, рода Сугавара не была пустым звуком. Именно его когда-то разгромил Сукуна, ничуть не усомнившись в себе или своих действиях. А Синдзу? Смогла бы она так же? Очевидно, сейчас она готова принять смерти людей, но еще не убить их собственными руками. От того ее и коробит: все вокруг напоминают ей об этой помехе. Реальной помехе. О которой она тоже думает, но до сих пор ни к чему не пришла. Кто такие эти маги из кланов? Противника желательно знать в лицо, и Синдзу это пока что необходимо. Мастер дзюдзюцу – это не только про физику. Это его талант. Его врожденная техника, уровень ее владения. Многогранность. Особенное сознание.       Синдзу прихватывает щеку зубами и поднимается.       Да не сам ли Сукуна говорил ей научиться выбирать соперников? Как будто у нее будет выбор в пекле битвы.       — Люди умирают, — маг хрустит суставами, потянув руки крест-накрест в уверенной стойке, — Этого не избежать. Они умрут своей смертью. Со временем.       Сказав это, Синдзу угрюмится, словно ей не понравилось, как она прозвучала. И что ответила.       — Это совет.       — Гоку. Сделай одолжение.       Проклятие тяжело поднимает грудь. Синдзу останавливается на энгаве и слегка опрокидывает голову.       — Не представляю тебя угрожающим.       Бросив короткий взгляд на колокольчик, она заходит в свою комнату, затем в коридор. Теперь более всего ее интересует, куда пошли маги.       Синдзу нашла их у главного входа в комплекс. Там Рёмен обычно давал аудиенции сельским и прочим непрошенным гостям. За сёдзи, не перешагнув ступеней под босыми ногами, стоял сам Двуликий. Его плечи были расслабленно обращены к телу, две пары рук лежали на груди. Он внимательно наблюдал за Ураумэ и не подавал вида, что осведомлен о присутствии мага. Девушка встала рядом. Внимательный взгляд на слуге заставляет ее с силой сжать кулак.       — Что здесь делает этот человек?       Рёмен смотрит на нее двумя глазами.       — Знаешь его?       — Повезло встретиться на окраине, — говорит Синдзу с мерзким ознобом под кожей, — Он не в себе.       — Пьяный.       Мужчина впереди них хватается за дверь ворот. Он пытается кричать что-то, когда Ураумэ сдержанно препятствует ему, стиснув зубы в попытке избежать беспорядка. Наконец, он прикладывает силу и берет крестьянина за грудки. Обледенение на костяшках в предупреждение давит в грудь, но тщетно:       — О-она!..       Сельчанин закашливается с сипом. Его темные глаза в ужасе отражают силуэт, белые волосы с затылка и сам горящий взгляд своей знакомой. На секунду ему кажется, что она светится цветом неба, и мужчина изо всех сил выпячивает глаза, чтобы разглядеть пьяную фантазию.       — Что ты себе позволяешь, чернь, — мужчина резко смереет. Кадык дергается под ледяным когтем, который Ураумэ достаточно загоняет ему в горло. — Полагаю, мне стоит надавить сильнее и уколоть тебе язык. Скот. Сутки ни слова сказать не сможешь, ни рта открыть, — струйка крови расширяется, сбегая от лилового цвета глаз под одежду, — Как ты смел прийти сюда в таком состоянии? Где твое уважение к господину?       — Э-эт-та…       Не дожидаясь ответа, Ураумэ кивает себе за спину.       Синдзу оборачивается на уходящего Рёмена. Смотрит на Умэ, но сомнения прошибают ее. Вероятно, он справится лучше без ее присутствия. Оно уже вызвало реакцию узнавания; кто знает, что еще выкинет этот безумец. Маг неволей задерживает дыхание, следит еще пару секунд и уходит за Сукуной. Ураумэ не даст ее в обиду. Это точно.       Убедившись в сообразительности ученицы, Умэ отшвыривает сельчанина и приковывает к земле осколками с рук. Мужчина в немой панике успевает схватить себя за горло.       — Держи себя в руках, — цедит маг, — Я сохранил тебе жизнь. Теперь говори, что видел. Я сам передам господину.       Синдзу оглядывается, продолжая движение позади. Сукуна не замечает ее и хранит молчание до тех пор, пока маг не задвигает за собой фусуму, мгновением освежая в памяти убранство его покоев.       — Знай, что в следующий раз я не оставлю без внимания твою манеру шастать за мной.       — Я думала, тот раз был последним. Когда ты проник в мою душу, — Рёмен сдержанно повел плечами. Синдзу вышла за ним на балкон. — Когда еще я ходила за тобой?       — Сколько себя помню. Малолеткой.       Синдзу недоверчиво хмыкнула.       За широкими досками под ногами звякал ручей.       — Сама скажешь или мне напомнить?       — Сказать о чем?       — О вещи, которую ты притащила прошлой ночью.       Похоже, ни один из присутствующих не почувствовал чужое проклятие в комплексе, так? Когда Синдзу чувствовала ее очень хорошо и не могла поверить, что она – единственная. Естественно, нет.       — Я нашла его в лесу. Колокольчик. Он наполнен проклятой энергией, но я не думаю, что это орудие вроде твоего.              — Поэтому ты повесила его у себя под носом.       — Да?       — Нехитро, — они делают паузу. — Кажется, ты что-то узнала о своей технике.       Синдзу облокачивается об ограждение. Рёмен в ожидании бросает взор на ее ладонь, нервно двигающуюся в волосах.       — Это незначительно. Едва ли имеет смысл и спасет мне жизнь. С тобой не вышло. Позже я поняла, почему. И это сложно для меня, — маг посмотрела на бурное движение своих темных границ энергии, — Понимать ее суть. Все эти годы, — она стиснула кулак. — Когда должна была понять ребенком.       Синдзу ярче прочего чувствовала бедность своего опыта. Но опыта в чем – не понимала до конца. Вся ее жизнь крутилась взаперти одного круга общения. Он обделил ее исключительным воспитанием и влиянием, из-за которых сейчас она вынуждена мучиться. В этом не было сомнений.       Ей не у кого было выплакаться, когда наказывали за проявление слез. Некому было сострадать также, как себе самой. В других не было такой же слабости. Одиночество не щадило ее, не целовало на ночь. Синдзу через силу превозмогала естественные «изъяны» вроде желания закричать и бить ногами, но ее цель – искоренить способность чувствовать – была самым глупым заблуждением, которое еще оправдывалось ее возрастом. Не секрет, что именно бревну приходилось выслушивать все, что Синдзу отчаяно пыталась успокоить в себе, чтобы «стать такой же сильной».       Единственным орудием против жестокой среды была способность тонко чувствовать чужое настроение. Замечать угрозу, даже если лица учителей были непроницаемы на это понимание, и продолжать отыгрывать приспособленца, чтобы Ураумэ не рубил с плеча. Что там до проклятий, если сил едва хватало дожить до следующего дня? Не говоря уже о возрасте, когда сознание проясняется техникой. И для других ты уже не ребенок, не подросток, ты – маг. Синдзу сколько себя помнит, а ребенком была урывками. Эти урывки не запомнились ей в четких красках, потому что в массе плохого не отличились похожей скверностью. Все, кроме одного.       Весна. Цветение вишни, Гоку. Она на руках. Глаза запутываются в паутине ветвей, за ними – в яркой голубизне неба. Синдзу закрывает глаза лишь на миг. Глубоко дышит носом, и энергия подскакивает в ней, разливается от груди, цепляя органы чувств. Земные заботы дергают ее вниз, на плечи проклятия. Она опешивше смотрит вокруг себя, не понимает, но точно чувствует: что-то изменилось. Замечая Рёмена, понимание этого только крепнет.       «Но причиной стала техника, которую я была не готова принять», — ногти скребут по дереву. — «Если бы тогда вместо Сукуны я прикоснулась к Ураумэ, техника бы сработала. Он явно нуждался в утешении больше, чем Рёмен. Дура».       Тогда бы она избежала странного сметения, из-за которого усомнилась в правильности прикосновений к Сукуне. Прошлые попытки разобраться происходили украдкой, чтобы Рёмен не успел догадаться об их задаче. В них Синдзу чувствовала результат. Но ощущал ли его Двуликий? Замечал ли, что она покрывает энергией свою ладонь, прежде чем встать, опершись о его плечо? Хм. Сукуна поражался наглости, но продолжал наблюдать. Сам же заинтересован в ее силе.       Он смотрит за ее полусогнутым положением. Видит, как она расправляет плечи, стряхивая наваждение. Глядя на ручей, ее глаза принимают прежний покой в тени ресниц.              — Какой смысл мне идти с вами, если я не понимаю своей техники?       — Именно для того, чтобы понять ее, — считает Рёмен и досадно выдыхает в сторону. — Тебя следовало отправить в бой раньше.       — Чтобы раньше расправиться с таким бесполезным мешком плоти с серым потенциалом, — язвит Синдзу.       Да она одна на всю страну не имела нормального детства, так еще полноценным магом не стала. Ни рыба, ни мясо. Но с треклятым «потенциалом».       Рёмен скосил на нее четыре глаза.       — Для многих бой – это способ показать себя. Вложить в него свои сердце и душу, — маг обращает на него внимание, но свое Сукуна уже перевел за балкон. — По действию он схож с природой, но та несет в себе иные вкусы. Вдохновение, покой – они воплощаются из нашего сознания. В бою ты входишь в особое состояние, которое зарождается между тобой и твоим соперником, а отступает с его смертью. Оно поучает и насыщает. Ты должна была испытать что-то похожее к концу тренировки с проклятиями.       Синдзу убрала волосы за ухо. Если то состояние, в которое она пришла неосознанно и которое вывело ее способности за пределы установленных рекордов, можно считать именно тем состоянием.. Она смогла больше, чем думала о себе – это да. Но будь у нее немного больше сознания и времени, Синдзу, может быть, поняла бы, что Сукуна имеет ввиду и насладилась бы своим превосходством.       «Выходит, это состояние можно развить. А контролировать?»       — Ты очень любишь абстрактность вещей, — заключает маг.       — Они окружают нас. О них всегда можно подумать и прийти к другим убеждениям.       — Но ты своим не изменяешь.       — Это идейность, но не моя ценность.       — Но твое понимание этого восхищает.       Рёмен сморщился, отвернувшись.       Синдзу задумчиво смотрела на лес, пока ей на волосы не упала ладонь и с усилием повозила.       — Сукуна!..       Она отшатнулась назад. Пальцы инстинктивно схватились за руку.       — Что опять?       Синдзу не в силах выдавить и слова на эту ворчливость и избегание взгляда. Она медленно отпускает его. Помедлив от беспомощности, она качает головой и прижимается лбом к большому плечу.       — Ты думаешь, я найду ей применение в условиях боя? — шепчет она.              Сукуна не сторонится ее. Без резкой перемены в настроении. Кажется, даже не против ощущать ее вес на своем теле. Глаза пробегаются по стройной фигуре.       Синдзу чувствуют скользящее прикосновение на спине. Сукуна отворачивается, укладывая ладонь у нее под лопатками. Вторая обхватывает плечи, притягивая. Дзу углубляется в пространство между его плеч, выдыхает.       Сейчас ей лучше не видеть его озадаченного лица. Ее точно проберет нервными смешками, чего Рёмен точно не оценит. И Синдзу не отстраняется, прислушиваясь к скачкам его сердцебиения. К силе, плывущей под кожей. К самому важному пониманию: пониманию, что Сукуна оценил ее старания.       — Дурная.              Она прижимается. Чувство неописуемой благодарности пылает внутри.

* * *

      Синдзу медленно моргает, привыкая к приглушенной темноте комнаты. Ловя глазами мелкие пылинки над головой, она садится на татами.       Маленькая коморка провожала ее пробуждение, когда снаружи уже распадались затемки. На удивление, голова совсем не болела и не чудилась тяжелой. Тело ощущалось таким же невесомым даже с истомой, растопившей все кости.       В саду тихо. Кругом стягивается тьма и оседает в траве, не освещенная ни свечами, ни чьим-либо движением. Как живой пейзаж, зарисованный черной кистью. В этом покое хотелось остаться на долгое время.              Ураумэ не обменивается с ней ни словом об утреннем госте. Синдзу поддерживает идею не обсуждать этот случай. Предупреждение слуги маг держала впереди всего прочего. Они ограничиваются красноречивыми взглядами и расстаются в окружении чайного аромата. Есть Синдзу, почему-то, совсем не хотелось.       За сегодня она так и не вышла за пределы резиденции. Синдзу хотела встретиться с Кимико и помедитировать у реки, но напрочь забыла об этом. Не потому что опасалась лишних глаз или того самого мужчины – нисколько.       Рёмен. Рёмен так просто отбил эти желания. С другой стороны, Синдзу увидела его покровительство, черт возьми. Она столько лет стремилась к его признанию, и сегодня Сукуна поддержал ее, как соратника. Это ни в какое сравнение не шло с уверенностью после заботы о ком-то. Синдзу впервые так разомлела с кем-то, впервые почувствовала себя настолько… целой. Одному Ками известно, сколько времени она провела на Сукуне и когда он похлопал ее по плечу, чтобы отправить выспаться. Самое удивительное, что после этого ее не отпускало ощущение, будто целый день выпал из ее головы. Но состояния, которые она обычно проживает с Младшей или на прогулках, остались в ее теле вполне реальные. Она точно спала?       Синдзу собирает волосы за уши, продолжая без цели разглядывать листву. Минуты медленно утекали прочь. Корни клёна пустовали, как и выбоина на месте бревна. Самого бревна тоже не было. И присутствие Гоку где-то в стенах Синдзу больше не чувствовала. Теперь он редко остается в резиденции, предпочитая волочь свои одежды по всей Японии. Порой Синдзу трудно отвязаться от тоски по былому безделию и тренировкам.       — Э-м. Синдзу.       — Хм.       — Ты не боишься меня?       — Посему?       Девочка стискивает зубы на старом лоскутке и затягивает мелкий узел в ладони. Она сжимает кулак, разжимает и поворачивается за плечо. Глаза показывают блики солнечного света, одновременно выражая доверие с крупицей непонимания.       «Совсем еще дитя»       Гоку вздохнул, отвернувшись.       — Ты странный, — продолжает Синдзу, — Появляешься из ниоткуда и присматриваешь за мной, иногда так, будто я тебя не вижу. Ты похож на Сукуну-сама.       Проклятие напряглось всем телом. Голова и туловище резче обычного обратились к удивленной девочке.       — Не говори так.       — А ты боишься меня?       Гоку медлит с секунду.       — Нет… Меня не может напугать дитя вроде тебя.       — Зря.       Синдзу качает головой. Выпивая последний глоток с осевшей горчинкой, она следует мимо нелюдимых коморок.       Тихая погода проводит по рукам и подталкивает в спину. Синдзу поднимает плечи с легкой дрожью. Обгоревшую кожу как будто кнутами бьют мурашки. Еще одни пробегают от мыслей о нахождении Рёмена. Шаг становится быстрее, даже легчает. Как только она выходит на комнату приготовлений, то заглядывает туда одной головой.       «Нет?»       Внутри никого, кроме керамической ступки на столике, блестящего лезвия и редких темных катышек с диковинным запахом. Синдзу оставляет чашку, осматривая мелкий беспорядок. Рядом видит обновленный хибати и вспоминает вчерашний свой труд. С ее взрослением наказания Умэ все чаще принимали бытовой характер.       Оглянувшись, она идет дальше. Во флигеле Ураумэ тоже не было. Значит, он с Рёменом. А Рёмен…       Синдзу заламывает руки за спину и шагает с какой-то интригой. Осторожно, но скоро. Она ощущала себя ребенком, как в своем первом разговоре с Гоку. Ей некого страшиться, не нужно держать себя начеку. Вокруг ни на что не похожая атмосфера дружелюбности, в которой хочется быть собой и, может быть, чуть-чуть лукавить. Нет, совершенно точно лукавить.       Новое воспоминание сводит губы улыбкой. Однажды из покоев Сукуны она услышала несколько слов о прениях между верхушками родóв и междоусобном объединении магов. Новость об этом не сильно встревожила из-за того, кáк Рёмен рассказывал об этом. Помнится, звуки его с Ураумэ смешков подняли настроение на весь оставшийся день.       — Умэ, — Синдзу вышла к додзё. Слуга задержался в проходе, подождав, когда ученица снова поднимет голову. — А Сукуна…       — Внутри, — кивает он.       Рёмен сидел перед сёдзи один. От его руки тянулась гладкая нить дыма.