У Синдзу опущены к бороздкам ресницы. Во флигеле прислуги, в небольшой коморке, в которой она всегда могла уединиться и чаще всего бывала лишь ночью, тишина приводила ее мысли в порядок.
Вечер недавно ступил в границы Мино. За его тихой поступью протянулись молодые сумерки, по-матерински укрыв деревни под сложенными в лодочки кистями. По древнему своду Восток подталкивал полутоны облаков. Они кочевали в погоне за кровавой вспышкой заката, там, где солнце зашло за горизонт диском жженой соломы и утянуло за собой последнее тепло.
Синдзу прижимает стопу к внутреннему бедру и подтягивается к носку. Ее проклятая энергия струится мягкой зыбью сизого цвета, обтекает фигуру неброской окантовкой, которую струйки огня испачкали рыжей тенью. Поднимая корпус, Синдзу не сдерживает мурашек, которые загоняет в ее рукава резкий ветер. Глаза спотыкаются о порожек и застывают на массивных стопах.
Опущенное лицо с наростом сразу смущает Синдзу. Она видит низкий лоб, изломанный двумя штыками морщин; руки в толстых ручьях сухожилий, наконец, мускулатуру, которая стоит буграми от плечей и сжимает фусуму, надрывающуюся от веса Двуликого.
Внезапный треск продирает слух. Бумага рвется под пальцами, осаждая Синдзу наперебой с тяжелым дыханием мага. Она подтягивает ногу к себе.
Из коридора гудит мертвое молчание. Чутье будто затухает, когда Синдзу пытается напасть на движения проклятой энергии Сукуны, чтобы оценить ее, но той, казалось, или не было вовсе, или она была настолько интенсивной, что Синдзу не удавалось отследить ее выход. Синдзу ощущала целый мир из гнета, который сдавливал ее плечи а расстоянии и немо шептал: «беги».
Она не была уверена, что хочет задавать вопросы, почему Сукуна не пришел на сегодняшнюю тренировку, куда ушел на весь вечер и почему теперь стоит здесь. Руки Синдзу подтаскивают ее к стене, пальцы на них заходятся в какой-то дрожи. Ей не страшно… не настолько. Просто глупая тревожность… в ритме дикого страха, когда Двуликий ломает раму и вваливается в комнату неустойчивыми шагами. Синдзу сглатывает, на секунду отказываясь открывать глаза.
«Ураумэ чувствует?..»
Умэ живет через несколько стен отсюда. Но предчувствие, что в этот раз он не рискнет прийти сюда, даже если положение усугубится, – просто леденящее. Синдзу без понятия, сталкивался ли он с Сукуной в таком состоянии, или она первая, а, может, уже последняя, кто вызывает у Рёмена подавление желания
убить.
Взгляд светлых радужек неподвижен, когда ноги тяжело ведут его к Синдзу. Рухая рядом, он почти бьет ее колено своим, и крупная дрожь проносится током по телу Синдзу, поднимая белёсые волоски.
Невероятная мощь. Земля залита бордовым. Одержимые глаза отражают ревущий кровью закат.
Ужас.
Синдзу в ужасе: проклятая энергия кипит вокруг Рёмена. Она никогда не ощущала ее настолько четко: чужие переживания смешиваются друг с другом так, что невозможно отличить одно от другого. Страх, страдание, боль. Сознание Синдзу охватывает больше, острее. Она чувствует себя так, словно погибает перед ликом страшной смерти. Синдзу срывается во тьму и ощущает себя в отдаленном пространстве, напитанном гулким эхом стенаний и вибрацией дыхания. Это другое, неизвестное ей, как будто смотришь в зеркало, но видишь не свои глаза и чужое обличье.
Его душа.
От инстинктивного желания прекратить чувства, Синдзу ищет выход оттуда. Без разбора копает жидкое дно руками, раскидывает мыслями обо всем и ни о чем сразу. Чувствует боль каждой клеткой, но не может увидеть этот черствый дух прошлого. Проклятие, ставшее метками и глазами на бронзовой коже, впустившее корни вглубь. То, что Сукуна сам взрастил и принял в себе,
поглотил.
Синдзу мочит ладони в крови его внутренней территории. Открывает рот, но не может кричать. Чувствует невыносимое давление во всем теле, замечает свои пальцы в разводах собственых слез. Чувства забираются в ее разум, как вдруг сознание оглушает ее ветром воспоминаний и выталкивает обратно.
Сжатие на кисти дергает ее к Двуликому. Взгляды встречаются на одном уровне, разинутые в неконтролируемом плаче у обоих. Одни – в животном испуге, другие – от муки во всю душу. Синдзу крепко сжимает себя рукой, замыкаясь со
своими чувствами в
своем сознании.
Необсыхающие щеки жжет дуновениями из галереи. Как у Сукуны, лицо Синдзу не теряет вид ожившего кошмара в тени лампадок. Любая мысль об увиденном трогает свежий ожог внутри.
Нужно время, чтобы прийти в себя.
* * *
Синдзу не уверена, что ее ждет хороший исход, если она попробует сменить затекшее положение на коленках. Ее пульс не успокаивается, и пусть нервное воспоминание о тепле рук Ураумэ погружает в забывчивость, страх все еще сжимается в горле.
Выдох.
Маг находит решимость переступить с одного колена на другое, после чего медленно оседает на пятки и заходится в тяжелом дыхании, которое не подозревала, что сдерживала. Пальцы, сжатые рукой Рёмена, с трудом отвечают ей шевелением. Присматриваясь к его выражению, Синдзу потихоньку разминает их и кривится.
К несчастью К счастью, ее действия не становятся провоцирующими.
Внезапная мысль об Ураумэ, возникшая в Синдзу для ее утешения, обретает продолжение. На самом деле, для Синдзу было непривычно увидеть снисхождение в строгом воспитании слуги. Отеческие чувства укоренились между ними в тот день, когда Синдзу побитым, почти разорванным Сукуной зверенышем лежала во флигеле и боролась за свою жизнь с холодными полотенцами на теле. Она догадывалась, что забота Ураумэ действовала положительно не только от его обратной техники. Пока он осторожно касался костяшками ее лица и прижимал ко лбу щеку, проверяя температуру, тело Синдзу с облегчением делало новый вдох. Почему?
Рожденная стать оружием, Синдзу пришлось столкнуться с непониманием и одиночеством в резиденции. Внешний мир мало привлекал ее из-за понимания, что другие маги не пожелают ей легкой жизни. Но в мире, который заканчивался воротами вокруг резиденции, с самого ее рождения существовали
прикосновения Умэ. Иногда вынужденные, иногда намеренные. Иногда грубые, чтобы проучить, аккуратные, чтобы направить. Были осторожные, которые говорили, что она, может быть, больше. Они тщательно втирали ей в виски мазь для сна, обхватывали лицо, вытаскивали веточки из волос, расчесывали спутанную длину. Синдзу никогда не могла избавиться от ощущения, что именно они были настоящими и именно в них хранилось настоящие чувства Ураумэ к ней. Они всегда поднимали ее на ноги. Всегда заставляли бороться дальше и делать это усерднее.
Синдзу никогда не чувствовала подобной отдачи от Рёмена. Он мотивировал ее совсем иначе.
Болью.
Она с осторожностью прижимает пальцы к его щекам. Потому что то, что он испытывает и заставляет испытывать ее – ужасно и кажется ей незаслуженным.
Ей по-настоящему жаль.
Глаза намокают. Быть может, это слишком для нее и для такого далекого для нее Сукуны. Ее поглаживания задерживаются на его угловатых тату, растирают странное покраснение на подбородке. Пальцы легонько отводят ото лба волосы и проводят за ушами. Синдзу напугана, но чувствует неожиданную вовлеченность в закономерность рисунка, который бездумно оставляет на уродливой метаморфозе. Зрачки в ней страшно пульсируют и съезжаются к подбородку, когда маг поддается лбом в челюсть мужчины.
— Сукуна…
Громкий рык надолго запечатляется в памяти Синдзу. Рёмен сгребает ее к груди, опрокидывая в ноги. Под десятью его пальцами из руки Дзу раздается хруст. Она взвизгивает, зажмуривается в слезах.
«Больно, больно, больно, как же больно»
Рёмен мычит ей в ладонь. Зарываясь в нее носом, чтобы сдержать голос, стонет через стиснутые зубы так, что Синдзу не может услышать ни звука за пределами комнаты. Внутри нее снова проливается чаша самообладания, наполняя сердце страхом и состраданием. Колени и большие руки Сукуны поджимаются под ее спиной и ногами, угрожая сложить пополам. Синдзу через силу подводит руку к его лицу и касается виска дрожью пальцев. Ее лицо углубляется в плечо Рёмена.
Она больше не откроет глаза. Ни за что, ведь красный цвет в спущенном кимоно Сукуны – вовсе не ткань, и на его лице – не случайное раздражение.
Где он был?
Что произошло?
Всю ночь Двуликий проводит в беспамятстве. За пару часов до рассвета его выражение медленно разглаживается. Он похмуривается, как спросонок. Проводит по челюсти ладонью, ощущая во рту сытный привкус железа.
«Где?..» — Сукуна прилагает усилия, чтобы не закрыть глаза.
Он находится в маленькой комнате, ему не знакомой. Широкий зев опускает его глаза на свесившуюся с шеи голову.
Зрачки сужаются. Об тело разбивается холодный пот. Какого?..
Внезапная резь оседает пылью в глазах. В попытке вспомнить произошедшее слух одолевает лишь ненавистный гул. Черт…
Кривясь, Двуликий подставляет локоть под затылок Синдзу. Ощущение ее дыхания немного приводит мысли в порядок. Как он оказался в этой комнате? Как Синдзу очутилась в его руках? Сукуна задумывается.
Весь путь до флигеля во мраке тумана. Внимание бродит по спящей фигуре в надежде найти подсказки, замечает безвольную кисть и поднимает к себе, осматривая. Запястье неестественно отощало, на коже припухшие следы. В тяжелом молчании Сукуна облегчает заживление теплым свечением обратной техники.
— Ты не виновата, Синдзу.
Неестественное сожаление в его шепоте сливается с шелестом молодых листьев снаружи. Глаза слипаются…
* * *
Сукуна пытается расслабиться в скверном облегчении. Он проделывает мысленный путь до покоев, но сразу же забывает о нем. Усталость щиплет его под веками, но все еще не пускает в сон.
Синдзу дрогает от холода. Замечая ее мурашестые руки, Рёмен щетинится и прижимает ее к своей груди. Он смотрит на проем, откуда потянулась утренняя прохлада, в поверхностном размышлении. Переселение – явно не то, чем Синдзу захочется озаботиться спозаранок. Хмыкая, он ложитсч на бок и опускает мага на татами рядом с собой. Небрежно расправляя одеяло, он вытягивает руку над спящей макушкой и накрывает ее. Какое-то время его пальцы бездумно двигаются в белых прядях. Рёмен закрывает глаза, и вокруг него постепенно сгущается полутьма. Мутные образы сна начинают закручиваться в медленном танце.
Синдзу просыпается после восхода солнца. Одна, на прогретом татами. В комнате вешний свет: ярко, прохладно, но горячее пододеялье не дает холоду приникнуть к телу.
Холод находит Синдзу в воспоминаниях.
Маг подрывается на ноги и озирается, игнорируя резкое головокружение. Подозрение о прошедшей ночи обращает ее внимание на руку.
«Ничего?..»
Синдзу с содраганием замечает разбитую раму. Пальцы проводят у прорех в бумаге и повторяют крупные царапины на стене. Голова делает робкие кивки.
«Нет…»
Губы захватывает дрожь:
— У-Умэ…
Она обхватывает себя руками. Тело съезжает по стене, глотая всхлип на глазах у стоящего снаружи Ураумэ.
На его печальных сливово-розовых глазах, точно голые сердцевинки в саду.
