the apostate

Не сказать, что Альбедо на что-то рассчитывал, когда устраивался работать в офис. Так что можно сказать, его несуществующие ожидания оправдались. Его рабочий стол находился у северного окна в самом углу — прекрасное место, где Альбедо был отделен от общего офисного движа, и в то же время имел возможность наблюдать за всем происходящим. Рядом с ним находился стол Розарии, который большую часть времени пустовал — его коллега обычно занималась какими-то своими темными делишками. Сегодня был один из тех редких дней, когда она присутствовала на рабочем месте. — В пизду эти отчеты, — выругалась Розария и отъехала подальше от стола, потягиваясь и разминая спину. Альбедо отвлекся от своего увлекательного раскладывания пасьянса и сочувственно кивнул ей. Под рукой у него лежал графический планшет с незаконченными набросками и просто какими-то каракулями. Помимо него, возле компьютера стояла фотография Кли в рамочке и симпатичная колючая агава (изначально она стояла у Розарии, но по понятным причинам очень быстро переехала к Альбедо). Телефоны пиликнули уведомлением практически одновременно. В рабочем чате Джин наслаждалась своим бессрочным отпуском вместе с Лизой, их заведующей архивом, и интересовалась, как продвигается работа в их отсутствие. Альбедо честно был рад за Джин (имевшую обыкновение падать в обмороки от бесконечных переработок) которую Лиза бессовестным шантажом вытащила на море, но… — Ну охуеть теперь, — отозвалась Розария, листая рабочий чат. — Ну нахуй это все, я пошла, — она незамедлительно встала со своего места, подхватив со спинки кресла косуху. — Дела церковные? — поинтересовался Альбедо. — Они самые, — вздохнула Розария. — Если Кэйя будет спрашивать, скажи, что я в курилке. До конца рабочего дня. — Он же обидится, что ты не взяла его с собой, — хихикнул Альбедо. Розария только махнула рукой, мол, поебать, и вышла, уверенно цокая каблуками. Дела церковные — это какие-то личные мутки Розарии с сестрой Барбарой. Альбедо так до конца и не понял, лавхейт у них там или что. Факт оставался фактом — в церкви Розария, называвшая себя сатанисткой, проводила времени больше, чем на своем непосредственном рабочем месте. Что ж, каждый дрочит как хочет, Альбедо это прекрасно понимал и старался держаться подальше от личной жизни коллег. Его личное исключение чуть не получило дверью по лбу от вылетевшей из кабинета Розарии. Ну и за что Дайнслейфу такое наказание? Его мечты о работе в Ордо Фавониус жестко разбивались уже целый месяц. Все время обучения в Академии он спал и видел, дрочил и видел себя одним из «рыцарей» — ну, если бы он вообще дрочил. Дайнслейфа такое не интересует. Как-то раз попробовал, ему стало неприятно. У него другая мечта — помогать своему любимому государству на службе в одной из самых престижных компаний. Ради этого он себя создавал. Никаким другим мыслям не было места в его голове. Никогда. Благородный сэр Альберих получасом ранее невзначай пожаловался на головную боль, и вполне прозрачно намекнул, что чашечка эспрессо послужит неоценимым вкладом в развитие Ордо Фавониус. Дайнслейф тупым не был, поэтому помчался выполнять вверенное ему задание. Вообще, фактически его работа заключалась в оформлении документации, но Дайнслейф подумал и решил взять сразу три эспрессо, чтобы уж наверняка. Наверное, госпожа Розария решила, что это было все-таки чересчур. — Госпожа Розария! Я понимаю, что вы очень торопитесь, но нельзя же так! Я занят очень важным делом! — Звиняй, — буркнула она, даже не обернувшись. — Сомневаюсь, что лизание кэйиной жопы можно назвать важным делом, обычно это он у нас подобным занимается, причем в буквальном смысле. Дайнслейф почувствовал, как его кожа буквально начала полыхать — на щеках и почему-то руках. Да как она смеет так отзываться о благородном сэре Альберихе! Когда до него дошло, что он безвозвратно разлил один из стаканчиков, его любимый костюм уже был испорчен, а руки горели огнем и грозились потерять оставшиеся стаканы. К счастью, ему на помощь очень вовремя подоспел сэр Альбедо. — Ох, да тебе сегодня крупно не везет, — сочувственно выдал он, забирая у Дайнслейфа кофе и ставя на ближайший пустой стол. — Идем, помогу тебе. — Мне в последнее время каждый день крупно не везет, — тяжело вздохнул Дайнслейф. — Даже представить не могу, почему, я ведь так сильно стараюсь. — Может, в этом и дело, — хмыкнул Альбедо, протягивая Дайнслейфу упаковку влажных антибактериальных салфеток, чтобы очистить руки. — Никак нет. Вы ничего не понимаете, Принц Мела, я не могу пустить работу на самотек. Альбедо, до этого смотревший на него нечитаемым ледяным взглядом, вдруг очень тепло и немного странно улыбнулся. — Принц. Скажешь тоже. Дайнслейф лишь пожал плечами. Он и сам не знал, отчего так называет своего коллегу, причем уже не в первый раз. — Благодарю вас за помощь. Вы оказали мне большую услугу, — Дайнслейф склонился в вежливом поклоне. — Хватит, засмущаешь сейчас. Иди давай уже лизать жопу своему любимому Альбериху. — Господин сэр Принц Мела! Попрошу так не выражаться о начальстве! — Дайнслейф уже второй раз за несколько минут задохнулся от вопиющего стыда и возмущения. Альбедо, как и Розария ранее, оставил претензию без ответа, разворачиваясь и направляясь обратно к своему столу. Однако дойти не успел: — Господин Принц Сэр. Альбедо. Не могли бы вы быть так любезны и открыть мне дверь? Большое пожалуйста, — неловким и заискивающим тоном спросил Дайнслейф со стаканами кофе в руках. Он мог и был, поэтому Дайнслейф, в очередной раз поблагодарив коллегу, продолжил свой путь до кабинета начальства. Наиблагороднейших из всех благородных, сэр Кэйя Альберих, заместитель заместителя исполняющего обязанности директора, очень благородно сидел в инстаграме и скрипел зубами, листая с фейка истории некоего @flame_ragnvindrrr. Дайнслейф в очередной раз поразился изысканному ореховому оттенку его благородной кожи и на редкость мелодичному зубному скрипу, да так, что чуть не разлил оставшийся кофе. Сэр Кэйя наконец обернулся, и его хмурое лицо осветилось улыбкой при виде кофе, которая переросла в ехидную усмешку, стоило его благородному темному взгляду перетечь на кофейное пятно чуть пониже паха на штанах Дайнслейфа. Тот, пытаясь сохранить лицо, прогремел на весь кабинет: — Ваш кофе для поднятия гражданского духа, сэр заместитель заместителя исполняющего обязанности директора! Рад служить на благо компании! — Да сколько можно повторять, для своих я всегда просто Кэйя, — вновь скривился его непосредственный начальник, но стаканы принял с благодарностью. — А че такой холодный? Автомат вроде на нашем этаже находится, — поинтересовался тот, едва опробовав эспрессо. Дайнслейф решил тактично уйти от вопроса и умолчать о том, как бережно и вдумчиво нес три стакана, поэтому со сложным выражением лица уставился в окно. Точнее, в жалюзи, его закрывавшие. Так точно ни у кого не появится к нему никаких лишних вопросов. — Ладно, понял, некорректный вопрос для твоего джаваскрипта. А где Розария? — Я имел неосторожность услышать, что она собралась заниматься церковными делами в помещении для курения, что бы это ни значило. — Вот сучка, — скривился Кэйя. — Сэр господин заместитель Кэйя! — Нахмурился Дайнслейф. — Попрошу не употреблять нецензурную брань в адрес моей коллеги, насколько бы уместной она не казалась. — Ладно-ладно, молчу. Ты прав, ты молодец, Дайн. Нам бы всем у тебя поучиться. Дайнслейф просиял, как начищенная монета. Сэр Кэйя только что похвалил его! — Господин заместитель сэр Кэйя! Как продвигаются дела компании? Вы получили результаты моей работы по почте? — Отстой, а не дела компании. Дилюк опять уехал куда-то подальше в попытке вылечить свои душевные раны. Хоть бы раз обо мне подумал, — Кэйя гневно потряс кулаком. — Разрешите вопрос? Как благородный сэр Дилюк Рагнвиндр связан с текущим положением дел «Ордо Фавониус»? Насколько мне известно, он уже второй год как не числится в штате сотрудников, пусть перед уходом и занимал вашу нынешнюю должность, весьма уважаемую, стоит признать. Сэр Кэйя вдруг уставился прямо в жалюзи, стараясь прожечь их взглядом. Дайнслейф не успел задать ему несколько десятков возможно не слишком уместных вопросов, как сэр Кэйя продолжил: — Да, я видел твои результаты. Мне нужно будет их еще раз просмотреть. Пока что ты свободен, я позже сообщу твое следующее задание. Сегодня займись распечаткой документов коллег и их просьбами. На этом можешь быть свободен. — Честь имею, сэр заместитель господин Альберих! Едва за Дайнслейфом захлопнулась дверь, где-то в соседнем кабинете вновь пиликнул телефон Альбедо. Тот отвлекся от контр-страйка на сообщение от Кэйи «ты я курилка СРОЧНО». Последнее слово Альбедо успешно проигнорировал и не покинул свое рабочее место, пока не нашел в ящике скетчбук, ластик и огрызок карандаша. К тому времени, как он спустился в курилку, Кэйя уже почти докуривал первую сигарету. Вообще Альбедо не курил, но часто посещал курилку с Кэйей и Розарией за компанию и занимался зарисовкой их красивых рук и лиц. — Альбедо, это просто кринж. Кого мы взяли на работу, — страдальчески протянул Кэйя и поджег еще одну сигарету. — Ты про Дайнслейфа? — Он самый. Ты видел его электронные подписи? — Это которые он всему отделу случайно разослал? Имел несчастье лицезреть. — Я просто не понимаю, как такое вообще возможно. Самое ужасное то, что мы же не с улицы его взяли. У него была идеальная успеваемость в Академии, таких результатов даже у Дилюка и Джин не было, а учиться там ой как тяжело, — поморщился Кэйя. — У него, мать твою, есть рекомендательное письмо от самой Люмин! На ней, на минуточку, вся корпорация «Тейват» держится! У меня в голове не укладывается, как рекомендация Люмин может быть у Дайнслейфа. — Да будет тебе. Неопытный он просто, все у него впереди. Глядишь, к новому году, может быть, хотя бы с людьми нормально общаться научится. — Очень сомневаюсь, — Кэйя потер висок, стараясь унять головную боль. — Меня уже физически мутит от этих бесконечных сэров, господинов и заместителей. Альбедо лишь хмыкнул, не отвлекаясь от скетчбука. Хотелось похвастаться, что его-то Дайнслейф называет Принцем Мела, но задевать Кэйю в его интересы не входило. — Подумай о чувствах мальчика. Может, у него тут первая любовь вовсю цветет и пахнет. — Какой он мальчик, он старше тебя вообще-то будет. Мне бы тут со своей первой любовью разобраться. — Не думаю, что перетрахать весь свой отдел это работающий копинг-механизм. — Кстати об этом. Может, все-таки сходим на свидание? Или сразу ко мне домой? — Исключено, — отрезал Альбедо. — Меня такое не интересует. — Ты такой предсказуемый, — надулся Кэйя. — Займешься тогда его подписями? Я ебнусь сам все переделывать. Вот тут настала пора Альбедо вздыхать. — Вот не надо тут этого, мы его вообще-то взяли выполнять работу, которая раньше была на тебе, а тебя отправили заниматься любимым бумагомаранием. — Зачем нам в штате вообще графический дизайнер? — А тебе что-то не нравится? Сидишь себе, рисуешь, в хуй не дуешь. Скоро совсем работать разучишься. Все, давай, пошел! Альбедо еще раз вздохнул, еще тяжелее прежнего, вырвал листок с летающей головой и всунул его в руки Кэйе. Доля правды в его словах, к сожалению, была. Без работы и умственной стимуляции Альбедо задыхался и чах. Так что за переделывание подписей он принялся даже с энтузиазмом. К тому моменту, как он закончил, настроение у него поднялось настолько, что он не удержался от соблазна подойти к Дайнслейфу, воюющему с большим принтером в их кабинете. Что-то было такое в его всегда восторженном и организованном взгляде. Что-то совершенно особенное в его искренней наивности и вере в мир. Что-то темное и влекущее в его страшных красных шрамах, спускающихся с лица на руку и наверняка еще ниже. Чему Альбедо не мог дать названия, но что задевало его очень глубоко, очень лично и просто невероятно нежно. Настолько, что уверенность в собственной асексуальности и аромантичности таяла на глазах. — Проблемы, Дайнслейф? — К сожалению да. Принтер выдает мне какую-то ошибку, но я не могу понять… Туго очень идет… Альбедо даже смотреть на принтер не нужно было, чтобы определить проблему. — Бумага кончилась, говорит, возможно, еще и зажевало. — Но я ничего не слышал! Думал, принтеры обычно не говорят. — Так, — Альбедо ощутил невыносимый порыв одновременно заржать и умилиться с Дайнслейфа до слез. — Сходи-ка мне лучше за кофе, а я тут разберусь с твоим принтером. Возьми латте, и, желательно, побыстрее. Едва Дайнслейф развернулся, Альбедо все-таки не удержался и шлепнул его по плоской, но по загадочным причинам невероятно привлекательной заднице. — Господин Принц Мела! Альбедо! — Дайнслейф аж подпрыгнул и сделался весь в цвет своих шрамов. — Это тебе для придания ускорения. Беги! И он ведь реально побежал. Сердце Альбедо болезненно сжалось — то ли от дурной нежности, то ли ему поплохело от поведения Дайнслейфа. Рядом с Альбедо и его всесторонней развитостью никогда не было никого подобного ему, поэтому вполне закономерно, что Альбедо так реагирует на Дайнслейфа. Ничего из ряда вон выходящего тут нет. И Альбедо собирался отдаться своему первому порыву целиком и полностью. К тому времени, как Дайнслейф вернулся, принтер уже был накормлен свеженькой бумагой и исправно изрыгал из себя распечатки документов. — Ваш кофе, господин Принц Мела. Выражаю большую благодарность за помощь в работе с принтером. — Выражаю ответную большую благодарность за кофе, — улыбнулся в ответ Альбедо, принимая стакан. — Целый день руки болят, после того, как облился, — пожаловался Дайнслейф. — Кожа чувствительная очень. Альбедо сразу же захотелось это почувствовать, и он потянулся вперед, касаясь ладони Дайнслейфа в красных узорах шрамов, касаясь его длинных тонких пальцев. Тот слегка дернулся от неожиданности, но от прикосновения не ушел, внимательно глядя на Альбедо сверху вниз. Вот так близко была особенно заметна их разница в росте, и сердце Альбедо зашлось в взволнованном ритме. — Слушай, а чего ты каждый день Кэйе кофе приносишь? Сдался он тебе вообще. — Не отзывайтесь так о господине сэре заместителе Альберихе, — укоризненно и с какой-то детской обидой ответил Дайнслейф. — Он самый благородный из всех благороднейших и, к тому же, старше нас всех по званию и по интеллекту. Похоже, Дайнслейф искренне верил в это. Как он умудрялся пропускать мимо глаз и ушей развязное поведение Кэйи, отбирающего у его достижений несколько сотен очков — уму непостижимо. — Ты же в курсе о его личных делах с Дилюком? Вот тут Дайнслейф замялся. Сперва уставился в окно за спиной Альбедо, потом пожевал внутреннюю сторону щеки и все-таки ответил: — Да, я наслышан об этом. — И он тебе все равно нравится? — Сэр Кэйя не может не нравиться! Он же наше непосредственное начальство в данный момент. А начальство нужно уважать, кем бы оно ни было. — И это все? — Альбедо придвинулся еще ближе и понизил голос, вынуждая Дайнслейфа смотреть на него. — А если я скажу, что до отпуска Джин на его должности был я? Дайнслейф нервно сглотнул кадыком, забегал взглядом, пока не остановился на глазах Альбедо. — Это… это многое меняет, может быть. — Еще у меня два высших образования: искусствоведение и нейрохирургия. И гражданство Каэнри'ах, — улыбнувшись, Альбедо добил коронным. — Я бы на месте Кэйи обращался с тобой гораздо, гораздо лучше. Так, как ты этого заслуживаешь, Дайнслейф. Альбедо взял вторую руку Дайнслейфа, чтобы впитать в себя ощущение его горящей тончайшей кожи, чтобы у самого внутри разгорелся совершенный восторг: тихая радость созерцания. — Это так называемый подкат, господин Альбедо? — Ммм, пожалуй, да. Ты мне нравишься, Дайнслейф. Долгие несколько секунд ничего не происходило — лишь сердце гулко отдавалось где-то в долине звонов, да тонкая кожа горела под пальцами, когда Дайнслейф наконец заговорил: — Альбедо, мой Принц Мела — мне, право, сложно говорить за подкаты и привязанность, ибо я вас почти не знаю, но вместе с тем чувство, будто всю жизнь я провел не с вами, но ради вас. Сэр Кэйя умен и я его безмерно уважаю, но лишь ради вас я горел и плавился в страшном пожаре войны, чтобы найти лишь вас среди пепелища и отдаться вам без остатка, до единой крошечной косточки, только лишь стать светом в ваших золотых руках, стать слезинкой огня на витражных крыльях ваших стрекоз. Право, прошу извинить все мои глупости и все невежество, но у меня что-то хрипит внутри, когда вы рядом, и страшно, мучительно просится наружу, когда вы так меня держите — должно быть, все эти дурацкие, бессмысленные слова, которые отчего-то мне дороже всего на свете, потому что выписаны во мне вашими руками. Простите меня, — Дайнслейф низко склоняется, почти вплотную приближаясь к лицу Альбедо. Голова начинает болеть так страшно, что приходится вцепиться в руки Дайнслейфа, уродуя их еще больше, сминая эту невыразимую нежность, которая достает откуда-то картины — то самое пепелище, серый ад, город высоких башень и вечной ночи, его тихое золото и задумчивая агония, ненависть, красный, ненависть, ненависть, мое— — Пошли-ка выйдем, — из последних сил хрипит Альбедо и тянет Дайнслейфа в сторону туалета. Голова напоминает улей, населенный безумием: Альбедо пытается умыться ледяной водой, пытается смотреть в зеркало и вспомнить, кто они все такие, трогает свои щеки и глаза, пытается стереть алую пелену, оставляет лишь серое и бесконечный звон далекой, бессмертной долины, и тогда приходится снова смотреть на Дайнслейфа — такого потерянного и самого благородного из благороднейших, наполненного чистым сиянием скверны, приходится положить его холодные ладони себе на лицо, и тогда хаос в голове немного затихает, усмиренный его невольной лаской. Альбедо хочет сказать: что за хуйня, Дайнслейф, что ты со мной делаешь, верни мне меня обратно, но вместо этого он говорит: — Это правда? — Самая чистая. Не знаю, было ли все на самом деле, но я чувствую разрушение внутри меня прямо сейчас. И тогда Альбедо спрашивает, снова не то, что нужно, но то, что необходимо; он говорит: — Ты будешь моим снова? — Да. Боже, да, да, я всегда твой, в каждом из миров, только твой, мой хороший, мой Боже. Дайнслейф, задыхаясь, начинает покрывать поцелуями его руки, и это так нужно, так правильно, накатившее безумие воспоминаний покидает Альбедо капля за каплей, и когда Дайнслейф зацеловывает его щеки и абрис носа, доходит до губ, становится так хорошо, что мучительно больно. Они останавливаются и долго, бесконечно долго просто дышат друг в друга с закрытыми глазами, опаляя бумажную кожу и нежные губы, невинные в этой жизни и оттого невероятно голодные. Альбедо наконец возвращает себе способность думать. Они в офисном туалете. В процессе подката к Дайнслейфу на Альбедо вдруг накатили воспоминания об их прошлой жизни в Тейвате. Он был гомункулом-алхимиком, в итоге не выдержал и одним усилием окончил долгую историю Мондштадта. Тогда весь Тейват поглотили огонь и война. Дайнслейф был там. Дайнслейф здесь. Он был создан, чтобы служить, а Альбедо так, так сильно в нем нуждался всю свою проклятую жизнь. Они едва ли могли друг друга коснуться тогда — слишком контрастные формы жизни. Они лишь были всегда вместе, когда мир разрушался, и только смотрели друг на друга, не имея возможности выразить ничего. Альбедо, кажется, первым потянулся навстречу в этом здесь и сейчас, который должен был случиться еще сотни тысяч лет назад и не здесь; — так самый несчастный человек в мире затягивает удавку на шее; так прыгают со скалы и вспарывают себе живот, как он касается губ Дайнслейфа — резко, безнадежно, безвозвратно. Секунды смалываются в вечность, пока Дайнслейф млеет и отвечает, рассыпается в прах и вновь восстает, как мог бы восстать тот славный город из их общего сна; как приятно и просто наконец-то стать одним целым. И тогда Альбедо, с трудом прервавшись, шепчет — так божества шептали когда-то заповеди своим самым верным адептам — он говорит: — Возьми меня. Его бедный, раненый мальчик, который родился уже старым, старше всех звезд во вселенной, он подхватывает Альбедо и сажает его на раковину — так целоваться удобнее, впопыхах объясняет он, расстегивая его рубашку, лелея больную руку в ожогах от прошлой жизни, отворачиваясь правой стороной лица, чтобы не оскорбить благородный взор своим жалким уродством; Альбедо приходится жестко взять его лицо в свои слабые ладони и вновь совершенно потеряться в поцелуе и его небесных касаниях. Какой же он нежный, какой голодный, какой верный — он приносит Альбедо картины прошлого, удобряет сесилии своими слезами — научился плакать для его цветов; он гладит прорвавшиеся наружу черные крылья и читает сказки из бездны на ночь, его самый хороший, единственный мальчик. Он касается его члена почти благоговейно — вот-вот, и польется снова поток благородных господинов принцев, но эта жизнь, тот Альбедо научили его быть жестоким и исполнительным; крепкая хватка доводит до звезд перед помутневшими глазами, до сорванного хрипа, искривленных пальцев, иссохшей пустыни. Бешеный ритм и зверский голод терпеть чуточку проще, задыхаясь вдвоем вплотную друг к другу, вспоминая чужую луну и чужое солнце, оставляя красные потеки на прозрачной коже, притягивая его ближе, еще ближе, чтобы закончилась всякая недосказанность между ними, осталась только бесконечная вина и еще более бесконечная благодарность, но это все равно совершенно невозможно, только не сейчас, когда он снова начал жить, он не готов сейчас умереть и покинуть его звездного мальчика— — Хватит. Дайнслейф замирает, и слышно, как натянутой струной дрожит его сердце; как внезапно проснувшаяся совесть начинает свою червивую работу; Альбедо трогает его за шрамы так аккуратно, как только может — еще тогда как-то наловчился оставлять меловой след себя, вместо того, чтобы случайно сдирать чужую небесную плоть с костей. — Я слишком долго учился жить без тебя, что сейчас мне совсем плохо. Мне надо помедленнее, а тебе понежнее, помнишь? Мы так разговаривали несколько вечностей кряду. Ты совершенно не терпишь тяжелые слова и питаешься лунным светом. — Помню, — глухо отзывается Дайнслейф. — Ты дышал цветами, и мне приходилось растить их из своей крови, потому что ничего другого живого не оставалось, мой принц. — Мой мальчик, — Альбедо устало шепчет ему в шею. — Теперь у нас есть все время мира. Теперь все будет по-другому. Можно тебя пригласить на нормальное свидание? Ко мне домой. — Можно. _ Альбедо схватился за голову. Впору было одолжить у Кэйи сигарету, но с саморазрушением он и без этого отлично справлялся. — Давай-ка еще раз сначала. Существовал некий мир под названием Тейват и мы там все были. Жили обычной жизнью, работали свою работу. Как там твоя должность называлась? — Капитан кавалерии Ордо Фавониус. Кстати, самой кавалерии у меня никогда не было, — буднично отозвался Кэйя. — Кому нахрен сдалась твоя кавалерия? Я был сраным гомункулом, человек-мел из пробирки! — Взвыл Альбедо. — Стоит ли упоминать о других фактах моей биографии? — Избавь меня от этого удовольствия, — скривился Кэйя. — Все мы были не без странностей. Давай дальше лучше хронологию восстанавливай. — Ладно. Тейват был населен богами и прочими абсурдными тварями, которые вполне мирно сосуществовали вместе и ничего не знали о реальном положении вещей. Однако потом появились Путешественники из другого мира и все пошло по пизде. Пытаясь восстановить справедливость и принести свет истины в Тейват, вместо этого они расхреначили вообще все. И я непосредственно приложил к этому руку, поехав крышей и уничтожив Мондштадт. В конце концов Путешественники грохнули и меня тоже. — Ну, да, как-то примерно так все и было. После этого мы все переродились здесь, — Кэйя пожал плечами и закурил еще одну. — Почему я вспомнил это только сейчас? — Память возвращается при повторе события, особенно повлиявшего на нас в прошлой жизни. Обычно при встрече с каким-нибудь человеком, но мне не повезло, — криво усмехнулся Кэйя. — Дилюк вон все вспомнил только после смерти отца, и тогда так страшно психанул, что я ему ничего не рассказывал, что разругался со всеми и ушел в свой путь пилигрима, познавать новую жизнь. — Получается, ты вспомнил все раньше него? — Я никогда и не забывал. Альбедо снова сжал голову в руках, пытаясь унять дикую боль, которая уже несколько дней была его самой верной спутницей. Пожалуй, достаточно с него своего дерьма, в дерьмо Кэйи он лезть не станет. — Да не драматизируй ты так, у всех период акклиматизации тяжелый. Ты умный, очень скоро оклемаешься. Розария вон, когда впервые сходила в церковь и встретилась с Барбарой, почти месяц рвала и метала — Ордо Фавониус стоило больших усилий предотвратить потери среди гражданских. — Кто еще из ордена помнит? И где остальные, которые были с нами раньше? — Помимо тех, про кого ты уже знаешь, только Варка, Джин и Лиза. Эолу и Мику мы тоже нашли — они помнят, но вновь с нами работать наотрез отказались, решили вместо этого вдоволь насладиться новой жизнью. Мы даже Барбатоса нашли вместе с каким-то Адептом из Ли Юэ, но… — Кэйя замялся. — Такое ощущение, что наш архонт жил слишком долго, и сейчас вспоминать просто… не хочет. — А этот Адепт? — Вдруг взволновался Альбедо. — Этот малый все вспомнил, как раз после встречи с нашим архонтом. В отличие от Барбатоса, которому это все уже до фени. — В голове не укладывается, — вздохнул Альбедо. — Какой никчемной и грешной была наша жизнь в Тейвате, и как она вынуждена продолжиться здесь. Зачем Люмин это сделала? Разве мы мало страдали? — Почему вынуждена? — Улыбнулся Кэйя. — По мне, так больше похоже на второй шанс. Жить по-нормальному, работать на человеческой работе, иметь обычное человеческое тело. Исправить ошибки прошлого. Я, к сожалению, и здесь проебался на том же месте, но вот у тебя с твоим Дайнслейфом есть шанс. Будете теперь трахаться как кролики. — Обязательно будем, — решительно кивнул Альбедо. — Уже начали. Я из постели вылез только ради разговора с тобой, сейчас снова вернусь к нему. — Барбатос милостивый, — поморщился Кэйя. — Только не на рабочем месте, умоляю. Джин, конечно, будет рада за тебя и твою память, но мне просто голову оторвет. — Горбатого могила исправит, — улыбнулся Альбедо.