Ангелы Кенни

      Ханджи довольно рано оказалась близка к Кенни, она никогда не считала его чрезмерно безразличным и бесчувственным. Она знала его с детства, и связь между ними была неизменно прочной. Зоэ, живущая в соседнем замке и проводящая много времени в садах Аккермана. Ханджи была не только соседкой, но и почти членом семьи. Ещё маленькой девочкой Ханджи видела в Кенни главу семейства, способного решать любые проблемы, и она сблизилась с ним настолько, что доверяла ему абсолютно.       Девочка, которая всегда питала особую любовь к искусству, она была восхищена взглядами Кенни. Зоэ, окончила учёбу по искусствоведению несколько лет назад, и от всей души поддерживала его дело. В её глазах кража у коллекционеров не была чем-то унизительным или нечестным. Ханджи была согласна с Кенни, что творения великих не могут принадлежать тем, кто не понимает истинную ценность искусства. Эти эстетические взгляды она берегла всю свою жизнь как единственную истину.       Поговорив со своим сыном, женщина остановилась наверху лестницы, вслушиваясь в разговор Хедель и Кенни стоящих у большого портрета у входа. Её не смущало, что она подслушивает личный разговор. Тем более что в стенах этого дома, уже давным давно не было места для личных дел.        — Когда и мой портрет будет висеть на стене? Я с вами столько лет, а ты до сих пор не ставишь меня ни во что! — Хедель сверлила взглядом членов семьи, её взор задерживался на Ханджи, что единственная среди прочих, не была кровным родственником Кенни.        — Когда родишь, тогда и обсудим, — Кенни, не желая дальнейшего бурного противостояния, покинул девушку и ушёл в зал, скрываясь в недрах помещения.        — Говнюк! И сексист! — Хедель заметила подругу и закатила глаза.        Ханджи спустилась по лестнице, медленно ступая на каждую ступеньку. В её руке крутился бокал, и из-за этого она чувствовала себя особенно расслабленной, — однажды всё будет…        — Ты на этом портрете не потому, что родила сына, а потому что ты голубых кровей, — высказала Хедель с горечью и брезгливостью.       Ханджи подошла ближе к Хедель и погладила её по плечу: — И это возможно, — сказала она, приподнимая бокал к губам и сделав глоток. Она почувствовала, как теплый алкоголь проникает в её организм, подарив ей мгновенное удовольствие.        — Ты уже с утра? Тебе пора что-то делать с этим аристократичным алкоголизмом, — не стараясь смягчить замечание, пробурчала Хедель.        — Жизнь так коротка, я просто получаю удовольствие, ответила Зоэ, несмотря на недовольное выражение подруги. Она смотрела на бокал вина, погружаясь в свои мысли с улыбкой на лице.        — М-да… — Хедель отобрала бокал у Ханджи и, удерживая его в руке, направилась на кухню.       Ханджи скрутила губы в трубочку и приметив старого дворецкого подозвала ближе.        — Дот, будь зайкой, принеси мне того вина, что Кенни привёз на прошлой неделе, — позвала она, впадая в свои привычные утренние процедуры.        — Госпожа Зоэ, вы так опустошите все запасы, — улыбнулся Дот, двигая усами. Он уже привык к её безудержному удовольствию от хорошего вина.        — И себе бокальчик можешь набрать, — Ханджи подмигнула и двинулась в сторону оранжереи.        — Как скажете, — ответил довольный Пиксис, направляясь к погребу. Он уже предвкушал новый вкус, который скоро осядет на его языке.       Ханджи бродила вдоль растений, впитывая их ароматы и сгущающуюся тайну. Обворовывать музеи было ей уже знакомо, но бестолковые полицейские пока не подозревали о её мастерстве. С лукавой улыбкой она приблизилась к оранжевому цветку и вдохнула его аромат в себя. Да, первый был Лувр, где она с легкостью обвела вокруг пальца местных экспертов. Необыкновенная игра француженки легла на неё как повседневное платье, благодаря её отличному знанию французского языка.       Ханджи продолжила своё путешествие по оранжерее, и её взор остановился на небольшой картине — автопортрете Альбрехта Дюрера. Молодость художника в чертах его лица нарисовала картины далеких времён и явно не стандартов красоты этого времени. Женщина издала тяжёлый вздох, проникаясь им и вглядываясь в каждую черту портрета.        — Симпатяга, — пробормотала она и медленно повернулась, чтобы отправиться дальше.       За её спиной Дот протянул бокал вина на серебряном подносе, с улыбкой на румяных щеках: — Ваше вино.        — Тебе очевидно понравилось, — сказала она, насмешливо улыбаясь.        — Конечно, что может быть лучше настоящей Италии?        — Согласна, — ответила Зоэ, прежде чем восхититься ароматом вина и сделать первый глоток.        — Любуетесь автопортретом? — спросил дворецкий.        — Ностальгирую о Франции, — женщина улыбнулась краешком губ, её сердце тянуло назад, в страну, что стала родной.        — Скоро вы туда полетите? — Дот прекрасно понимал эту шатенку и её желание сделать больше для пополнения коллекции.        — Как только закончу в Курто, — Ханджи приподняла бокал и самодовольно отпила ещё немного.        — Эрен поедет с Вами?        — Нет, пускай учится, да и я ненадолго, — сказав это вслух, Ханджи вдруг стало грустно, хорошей матерью она себя не считала, но иначе не могла, по крайней мере для себя самой.        — Ты снова уезжаешь? — резко раздался голос Эрена, который встал в дверях. Его глаза наполнились слезами и ненавистью, — вы всем меня бросаете! Папа ушёл, а ты вечно торчишь во Франции!       Мальчик сорвался с места и убежал, оставив после себя только искру. Ханджи опустошила бокал одним глотком и отдав его Пиксису, пошла на выход. Она искала сына по всему дому, попутно ругаясь его внушительным размерам.       Эрен спрятавшись за одной из колонн, подождал пока его мама выйдет из его комнаты. Он пробрался к себе и собрал быстро вещи, причитая о своей непутёвой семье. Он стоял там, сжимая рюкзак, ощущая одиночество протяжным стоном внутри. «Никто не может понять, как мне тяжело,» пробормотал он про себя, глядя вдаль.       В голове у него появились волнующие вопросы: «А как же Карла? Как она без меня?» Встревоженные мысли пронзили его сердце, но с решимостью на лице он устремился к своей цели. Безусловно, он любил свою гувернантку, но сегодня его жажда ответов искоренила страх.       Двигаясь по дороге в сторону ворот, Эрен пинал камешки и натягивал лямки рюкзака, пытаясь заглушить сильное сердцебиение. Но этот яркий солнечный день, несмотря на всю красоту, только раздражал его исступлением. Он яростно прикрыл лицо рукой, заявив о своих недовольствах: «Проклятая погода!»       Вдруг его взгляд зацепился за муравейник, и у него на устах появилась искренняя ухмылка. Он решил ненадолго отвлечься, взяв веточку с дороги, тыкая её в муравейник, создавая крохотные преграды для муравьев. Внезапно, дворецкий заметил его игривые занятия. Дот приметил его сразу, ведь уйти далеко от дома из-за игривого нрава у мальчишки не вышло.        — Господин Эрен, вас потеряла ваша мама, — передразнил его Дот, строго, но с улыбкой на лице, отвлекая мальчика от его игр с муравьями.       Эрен вздохнул с некоторой раздраженностью и ответил: — Даже из дома выйти нельзя! — Он встал, поправил рюкзак, который был снова свидетелем неудачного побега, и с тяжелым шагом направился обратно домой.       Ханджи, прежде чем вернуться к своим обязанностям, вынуждена была уделить время сыну, успокаивая его истеричные порывы. Но лишь взглянув на часы, она внезапно выбежала из дома, оставив Эрена с его проблемами. Её работа тянула её за собой, каждая минута была важна, и любое отклонение от плана могло привести к провалу, оттягивая работу, возможно на долгие месяцы.       Поправив светлый парик уже в машине, Ханджи поспешила ко входу музея. Она неуклюже передвигалась на непривычно высоких каблуках, стараясь не привлекать слишком много внимания. Войдя в зал, она быстро поправила свой костюм и прическу, оглядываясь по сторонам.       Ожидали подставного искусствоведа в зоне персонала, в просторном зале, что местные именовали лабораторией. Ханджи вошла внутрь и уверенно поцеловала директора Освальда в обе щёки. Он проводил её к картине, что уже подготовленно растянулась на столе. Взгляд Зоэ с восторгом скользнул по изгибам, и она не сдержала восторженный визг.        — Вы явно впечатлены, — самодовольно хмыкнул директор, наслаждаясь видом женщины.        — Моне не может быть дхругим, — улыбаясь, заметила Ханджи и принялась осматривать картину.       Каждая трещинка в красках, каждый изъян, который был доступен только этому художнику, трогали её душу. Пальцы её ласково скользили по поверхности, а её глаза закатывались от наслаждения. Она не могла долго наслаждаться осмотром, так как время поджимало. Окинув взглядом Освальда, её лицо расцвело улыбкой.        — Господин Освальд, можем ли мы, пхрерваться на чай, рхаботать с лупой будет тяжело, а я ещё не обедала, — сказала она, улыбаясь и обращаясь к директору.        — Конечно, Ханна, — довольный собой директор, повёл женщину в свой кабинет.       Пока Ханджи была вместе с директором на перерыве, Микаса, переодетая в сотрудницу музея, проникала по коридорам, везя оборудование. Время неумолимо поджимало, и она спешила, огибая небольшие группы посетителей. Преодолевая залы, она вошла внутрь с копией картины и направилась к лаборатории.        — Оборудование для исследований, — уверенно проговорила она, указывая на аппаратуру.        — Там уже всё есть, — заметил мужчина, стоящий у входа.        — Сказали, привезти другое, — пожав плечами продолжала Микаса.       В коридоре показалась Ханджи, что бежала от кабинета директора, чуть ли не снося всё на своём пути.        — Вы пхривезли! Какое облегчение! — радостно воскликнула она, указывая, чтобы оборудование везли внутрь.       Охранник, приметив эксперта без доли сомнения позволил ввезти оборудование. Микаса вошла внутрь и осмотревшись по сторонам приметила камеру, она прождала ещё двадцать секунд по своему таймеру и подбежала к оригиналу картины, сворачивая его под свои широкие штаны. Ещё мгновение и развернув привезённую ей копию, она помахала в камеру и выбежала за дверь. Дыхание тени снова осталась незамеченной и скрылась среди улиц, одурачив очередных хранителей искусства.       Вернувшись к своей работе, Ханджи принялась изучать копию с наигранной задумчивостью и периодическим подмигиванием директору, создавая игривую атмосферу. Она тщательно показывала директору элементы под специальной лупой, которые могли свидетельствовать об оригинальности картины, и мысленно хвалила Хедель за её проделанную работу. С такой репликой можно было разыграть даже эксперта, и она радостно заключила:        — Даже Эйфелева башня не так орхигинальна, как эта Мадонна!        — Я так рад, так рад, что именно вас пригласила на эту работу. Вы, Ханна вселяете в меня чувство прекрасного! — В знак радости он обнял Ханджи, и по его указанию картина была возвращена за стекло, на стену светлого зала местного музея.       В замке Аккерманов всё было по-старому, правда не совсем. На одну вещь стало больше и Ханджи довольно потирала руки приближаясь к зданию. Она вошла в предвкушении, сжимая пальцы и уже не сдерживая наступающий экстаз. Только она вошла, и её уши услышали восхищённый возглас: «О, Мадонна! Моё прекрасное создание!». Ханджи продолжила свой путь, всматриваясь в источник звука.       Над картиной склонилась рыжеволосая женщина, словно безумная, пристально рассматривая её на столе. Её движения вокруг напоминали эротические мотивы, и Ханджи не смогла удержаться от смеха при этом зрелище. Хедель отвлеклась на подругу, встретив её с сияющей улыбкой.        — Она так уже полчаса не отлипает, — закатывая глаза уточнила Микаса развалившись на диване.        — Верю, — ответила Ханджи и присоединилась к отряду восхищения.        — Вы самые долбанутые на этой планете, ей Богу, — продолжала свои бурчания Микаса стараясь отвлечься на что-нибудь другое.

***

      Задумчивое лицо Эрвина на мгновение превратилось в маску напряжения. Его мысли углубились в дело, словно исчезнув в недрах раздумий. Напротив него сидел такой же молчаливый и задумчивый Леви, но его лицо не выражало никаких эмоций, заставляя Эрвина обратить внимание на своего коллегу. Они оказались в офисе совершенно одни, когда свет уже давно погас, а уборщица явно закончила свою смену. Спокойная обстановка позволяла мысли летать на вольных крыльях, и внезапно Эрвин, полностью погруженный в свои раздумья, с силой ударил по столу. Его лицо вдруг озарилось новой идеей, а взгляд переполнился страстным желанием поделиться решением с Гордоном.        — Что такое? — Леви сощурил глаза, стараясь разглядеть намерения своего начальника.        — Я понимаю, что если мы пропустим этого вора снова, будет провал, но ведь можно ли полностью полагаться на экспертов, которых нанимают коллекционеры и музеи? — вопрошал Эрвин, волнение заставляя его руки жестикулировать.        — И что же? — Леви задал риторический вопрос, сохраняя непроницаемую маску на лице.        — Мы должны найти своего эксперта, так мы будем знать где, и какая картина находится, — лицо Эрвина растаяло в широкой улыбке, полной оживления.        — Думаешь, что нас подпустят проводить экспертизу? — Леви хмыкнул и покачал головой, сея сомнения в идее, но даже не собирался спорить со Смитом.        — Допустят, если нет, то у меня появятся к ним дополнительные вопросы, — с уверенностью ответил Эрвин.       Леви закрыл тему, поддержав идею своего начальника. В конце концов, новые улики после кражи могли вывести дело из тупика. Однако, отказ хранителей искусства только добавит новых трудностей, и его мечта о спокойном сне станет ещё менее вероятной. Сможет ли он выдержать ещё пару месяцев — вопрос оставался без ответа. Однако при его требовательности к себе выбора не оставалось. Он слишком глубоко погрузился в это дело, чтобы бросить его на полпути.