Let's run away to the end of the world?

– Ха-ха, очень смешно, – Габриель поднимает намокший ранец, пряча голову от дождя. – Иди нахуй, Джереми Фитцджеральд. На самом деле, ему тоже было весело. Идти вот так под дождём с друзьями и пачкать кроссовки грязью вперемешку с высохшей травой. Возвращаясь после школы, Джереми предложил свернуть через парк. Парк, на самом деле, больше напоминал заброшенное жуткое нечто, приправленное ломающимися под подошвой ветками и зловещей тишиной в воздухе. Фонари тут никто не чинил, а разбитые бутылки никто не убирал. Но, почему-то, это место по-прежнему звалось парком. Габриель не имел ничего против слякоти и грязи. Просто знал, что дома за испачканные брюки ему неплохо так влетит. И мысленно готовился. – Нам ещё немного пройти осталось, чувак. Где-то там выход в город, – говорит Джереми, вытирая мокрое лицо не менее мокрым рукавом. – Вроде бы, – добавляет Сьюзи, усмехаясь. Все трое идут молча ещё некоторое время. Майкл не пришёл сегодня в школу. После развода родителей он часто мог не приходить. Оставаться дома и сидеть в одиночку, пока у его друзей не закончатся занятия и они не завалятся к нему домой, притаскивая библиотечные книжки и невыученные конспекты. Затем все четверо делали вид, будто усердно учатся, спрятав меж учебных страниц мятые комиксы. Это было их маленьким весёлым ритуалом. Тропинка спускается и заворачивает влево. Уводит вбок и идёт прямо. – Там, кажется, дорога впереди, – бросает Габриель. – Во-от, – протягивает Джереми, кося кривой улыбкой. – А говорил, не выйдем. – Не говорил. Дождь льёт размеренной слабостью. Чуть стихает. Весна. Всё становится живым. Когда тропинка из поросшей мхом плитки заканчивается, ребята выходят к асфальтированной дороге. Машины проезжают и скрываются вдали. – Мы вышли к локации?.. – вопрошает Сьюзи. На той стороне невообразимая красота из ярких вывесок и роботических лиц на плакатах. Это выглядит как мечта любого живущего здесь. Светится детскими улыбками, скрытыми слякотью и лёгкой дымкой. «Скоро открытие». «Скоро». А у самого входа – машины скорой помощи и куча замыленных дождливой пеленой людей. Они шумно что-то выкрикивают и гудят неизвестностью. Но одного из них ребята узнают издалека по силуэту. Тот стоит среди дождя и хватает какого-то мужчину за рукав. Что-то кричит и размахивает руками, пытаясь привлечь внимание. Что, чёрт возьми, происходит? Майкл. Майкл Афтон. С мокрыми кудрями, в растянутой футболке и полным отсутствием понимания случившегося. Он говорит: «Пап, что происходит?». Цепляет мокрой ладонью за подол пиджака и заставляет смотреть на себя. Говорит: «Пап, где Элизабет?». И уже кричит: «Не игнорируй меня!». А потом вытирает мокрое лицо от дождя и смотрит в сторону дороги. Туда, где проезжают и уезжают машины. Туда, где намокшие от дождя стоят его друзья и смотрят прямо на разразившуюся катастрофу. Прямо на инцидентный инцидент. Сегодня с утра Майкл Афтон залипал в потолок на кровати и сонно ерошил волосы у зеркала. Потом бегал по дому в поиске чистой одежды и затерявшихся носков, а в куче разбросанных тряпок и всякого барахла отыскал школьный пенал. Думал, у него полно времени на то, чтобы перед школой встретиться с друзьями. Думал ровно до того момента, как отец сказал: «Сегодня идёшь со мной в локацию. И да, это не обсуждается». «Поможешь с мелкой работой, посмотришь на роботов, ну». «Сестру бери с собой». «И, господи, приберись в комнате уже». Поэтому в школе он не появился ни на одном из уроков. – И что случилось потом? – аккуратно спрашивает тихий девичий голос. Ребята сидят на подоконнике и смотрят куда-то в окно. Джереми, Габриель, Сьюзи. И Майкл. Дом дышит горечью утери и устало скрипит половицами, а из проигрывателя на тумбочке звучит музыка. – Не знаю, я тогда был… в другом месте. Просто в один момент что-то щёлкнуло, знаешь… И это звучало так мерзко, будто бы сломалось что-то. Майкл выдыхает и подпирает щёку ладонью. – Даже крика не было, понимаешь? Я… я решил пойти проверить, что случилось. Выдерживает паузу и немного зависает. Из открытого окна тускло светит и моросит на открытые плечи. – Потом… отец увёл меня от туда. И сказал не смотреть. Запретил. Габриель шмыгает носом. Плавно скользит взглядом по намокшим от дождя листьям деревьев и, воспользовавшись внезапной тишиной, говорит: – Там… там скорой помощи было много, – поворачивается к Майклу, наклоняется чуть вперёд и пытается заглянуть в чужие глаза. – Скажи, её спасли? «Нет». Майкл опускает взгляд и ковыряет облупившуюся краску на подоконнике. Молчит. – Эй? Молчит, кажется, слишком долго, потому что флегматичная песня из проигрывателя успевает закончиться и смениться другой, а звуки с улицы затихнуть. Комната превращается в пустынное поле. Ребята смотрят на освещённый внезапно выглянувшим солнцем пол и не понимают. Верить во что-то плохое не хотелось совершенно, ни капли. Это как думать о вечерних кошмарах в кустах и мигающих фонарях, погасающих так не вовремя. Но отчаянно приходилось мириться с мыслью, что… Так бывает. Случается порой, ну же. И не нужно сильно расстраиваться, для них ещё вся жизнь впереди. Нужно смириться с любым исходом и жить дальше, пока это возможно. Джереми кладёт руку Майклу на плечо. Безмолвно поддерживает, старается успокоить. Понимает, что прежним никто уже не будет и оттого надеется, что никто из них не сломается в итоге. Для них ещё вся жизнь впереди, но точно не для Элизабет. Уже нет. И это чувствуется так явно, что становится тошно. Завтра похороны. Завтра похороны и Майкл всю ночь не может уснуть. Он лежит в кровати, обёрнутый в одеяло и сжимает лисо-подобную пиратскую игрушку. Чувствует, как поднимается его грудь при вдохе и опускается при выдохе. Пытается нащупать пульс сквозь тонкую кожу запястий. Ловит себя на том, что совершает бесполезные и непонятные действия, которые точно не отвлекут и не успокоят его. Он не боится, нет. (ну, может быть, чуть-чуть). Он просто. Он просто. «Это катастрофа». «Самое настоящее бедствие». Дышать удаётся через раз. Он сконцентрировался настолько, что уже не мог глотать воздух и не думать о том, как тот проходит через лёгкие. К середине ночи его немного отпускает. Удаётся подняться на простынях и выпутаться из импровизированного одеяльного кокона, свесив ноги с кровати. Ночной свет из окна падает точно ему на лицо. Красный телефон ютится в углу у пыльной батареи. Майкл косится на него и трёт ладони. Потом смотрит на время и выдыхает. Приходится отговаривать себя оттого, чтобы снять трубку и ввести один из трёх выученных наизусть номеров телефона. Позвонить кому-то из друзей. Потому что до ужаса хочется с кем-то поговорить, лишь бы вновь не начать судорожно считать своё дыхание и искать сбитый пульс среди вен и артерий. Приходится смириться. Смириться и выйти в тёмный коридор, проходящий сквозь мрачные стены и деревянные полы. (проходящий сквозь пустую комнату сестры). И там, во тьме, Майклу на мгновение кажется, словно за его спиной что-то промелькнуло. Всю оставшуюся ночь он читал руководство по оказанию медицинской помощи и копил силы вновь не забиться под одеяло. Ерошил волосы и позволил себе распластаться на диване. Залипнуть в шершавый потолок, вспомнить звёздную карту в кабинете астрономии. Посмотреть на время и снова вернуться к помятому руководству. «Открытый перелом». «Внутреннее кровотечение». «И тот самый момент, когда человека просто перемололо внутри одного из аниматроников». Майкл выдыхает. Он искренне рад, что ничего не видел. Хоть из-за этого и складывалось ощущение, словно Элизабет всё ещё тут. Он рад, что ему запретили смотреть. Хотя, тогда он готов был умолять как угодно, лишь бы увидеть её. Оставшиеся три часа шуршат бумажные страницы и диванная обивка. Потом – шаги по старому ковру, отсчитывающие ровно по шесть с каждой стороны. Майкл стоит у окна и сжимает собственные плечи, вглядываясь куда-то вдаль. Думать о том, что там может быть скрыто, не хотелось и вовсе. Но почему-то думалось. И собственные плечи приходилось сжимать чуть сильнее. Сегодня похороны. Майкл проверяет пульс. Майкл всё ещё жив. Всё ещё здесь, дышащий через раз и переживающий маленький локальный кризис. Он вдруг совершенно ясно понимает, что однажды умрёт. Что может умереть хоть сейчас, от остановки сердца или опустошённого кислородом мозга. Что его маленький картонный мирок просто рухнул, а лисьи мордочки в теневых очертаниях никогда его не спасут, ведь… Он внезапно осекается. Вспоминает, оглядываясь на тихую лестницу. Нет, лисьи мордочки с пиратскими крюками и пластиковыми ушками не смогут спасти его. Но Майкл, аккуратно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, знал, что они ему и ни к чему. Знал, открывая комнатную дверь, что спасать себя придётся самому. Знал, надевая улыбающуюся маску Фокси, что теперь придётся оставить себя самого и кинуться в объятия холодного сухого мира, отчаянно пытаясь не разрушиться к чертям. Знал всё это и разом понял, что пора       стать             взрослым.