***
Ключ в двери звонко щелкнул. Гермиона вздохнула, пару секунд постояла, глядя на дверь, и вернулась к столу. Положила ключ в самый центр столешницы и опустилась на диван, закинув ногу на ногу. Драко сел с другой стороны. — Лишние предосторожности, — он криво усмехнулся. — Не бывает лишних предосторожностей, — парировала Гермиона, нервно дернув ногой. — Будь мы чуть осторожнее — не оказались бы здесь. Драко неопределённо качнул головой — вроде не согласился, но недостаточно уверенно, чтобы спорить. — Вина? — предложила она. — Его здесь нет, — он скривился. — Оно здесь есть, — Гермиона поднялась и ломкой походкой направилась к массивному шкафу в темном углу комнаты. Действительно, за его стеклянными дверцами стояла единственная бутылка. — Вино, — констатировала Гермиона и поставила на стол бутылку. — А вот бокалов нет. Драко поморщился. — Что такое? Не хочешь пить из одной бутылки со мной? — она ухмыльнулась, глядя на него из-под полуприкрытых век, скрывающих воспаленные карие глаза. — Конечно, нет, грязнокровка. Ты мне противна, ты же знаешь. — Знаю, — Гермиона кивнула и с усилием подняла голову. — Поразительно, как ты можешь так сильно любить мой разум и так сильно ненавидеть тело. — Так уж получается, — он пожал плечами. Гермиона больным взглядом покосилась на бутылку, но пить не стала. Драко ничего не делал. Просто сидел и смотрел поверх её плеча. Время тянулось и не верилось в правду. Их руководство ясно дало понять, что из комнаты выйдет только один. Убьёт другого, возьмёт ключ со стола, откроет дверь. Выйдет из комнаты, сообщит начальству, они уничтожат комнату. И о втором больше никто никогда не услышит. Она знала, что рано или поздно так и случится. До последнего не верила — до сих пор не верит — до последнего надеялась, что они победят, но она знала. И она сделала всё, чтобы этого не случилось.***
Холод ножа на голой груди. Гермиона почти слышит, как медленно-медленно, слой за слоем лопается кожа. Она режет нарочито старательно, на губах растекается вялая нечеткая улыбка. Нож упирается в ребро под ключицей. Этого хватит. — Можно было использовать палочку. Тебе доставляет удовольствие меня резать? — интересуется Драко. Гермиона неуверенно смотрит на нож. На лезвии — рубиновые отблески от ослепительного до рези в глазах (это принципиально, ей нужно ясно видеть мельчайшие детали) белого света лампы. На Драко — аккуратная линия, подтекающая алыми каплями. Это красиво. В какой-то степени. Но красота не самоцель. Это как когда новое зелье приобретает завораживающий оттенок — приятно смотреть, конечно, но не ради этого мы здесь собрались. — Точно не могу сказать, — задумчиво начала она, аккуратно стирая кровь с раны. — Мне не нравится доставлять тебе боль. Она отошла к столу. — Это скорее… исследовательский азарт, — Гермиона перебирала инструменты, прицениваясь, как лучше действовать. — Меня вдохновляет то, что я могу использовать твое тело как поле для экспериментов. Драко не отвечал. Он обожал её такой — сосредоточенной, увлеченной, честной. — Будет больно, — предупредила Гермиона, глядя как с подноса на шатком столе вслед за её палочкой поднимается серебряная пластинка, напоминавшая бурбонскую лилию. — Не сомневаюсь. Гермиона подошла ближе и внимательно всмотрелась в рану, просчитывая траекторию. — За меня не хватайся — будет ещё больнее. Драко расслабленно кивнул. Боли он не боялся. Гермиона нахмурилась. Не боялся, потому что не представлял, какая боль ему предстоит. Серебряная лилия вонзилась в рану. Драко сдавленно зарычал, стараясь сдержать крик. Она же сказала, что будет больно. Гермиона сосредоточенно направляла куда-то в глубину тела Драко пластинку, отравлявшую и разрывавшую всё на своём пути. Остро. Горячо. Больно. Очень больно. Невыносимо. На лбу, на висках, на руках, на шее вздулись вены, выступил пот, вспыхнули слёзы. — Держись, — холодно велела Гермиона, с трудом удерживая в руках палочку. Драко держался. Потом заорал так, что дрожь пробежала по гермиониным сжатым пальцам. То красные, то белые пятна по всему лицу и телу. — Всё, — она вскинула руки. Только теперь вынырнула и почувствовала, как сердце от страха и напряжения колотится где-то в горле. Руки затряслись — едва успела поймать палочку. — Всё, Драко, — голос подтаял, задрожал и сломался до шепота. — Всё хорошо. Теперь они не заставят меня тебя убить. Пусть попробуют, я физически не сумею. Она стояла перед ним неподвижно, безвольно опустив руки. Её слушался только голос — остальным она не умела пользоваться. Не знала, как прикоснуться, как обнять, как убедить, что она рядом. Только глупо вытягивала шею, словно пыталась приблизиться. — Слышишь, Драко? Всё закончилось, никто не причинит тебе вреда. Даже я.***
— Я, честно говоря, не думала, что так выйдет, — несколько растерянно проговорила Гермиона. — Я тоже, — холодно кивнул Драко. — Но мне простительно. А ты должна была знать. Ты же мозг Ордена Феникса. Он усмехнулся. Она скрипнула зубами. — Вот именно. Я — мозг. Не только Ордена Феникса… — тяжело начала Гермиона. — Я знаю, Гермиона. Вся война давно идёт по твоему плану. Гермиона покачала головой. — Раньше шла, да. Теперь нет. Я постарела и стала бесполезной. И меня сместили. — Тебе двадцати пяти ещё нет, — он усмехнулся. — Тем не менее. Посмотри на меня дольше трёх секунд — поймёшь. Он заставил себя посмотреть. Бледная, осунувшаяся, с заторможенной речью и реакцией, с нервным тиком, с воспалёнными полузакрытыми глазами. — Ты не постарела. Ты больна, — с отвращением бросил он и отвернулся. Гермиона пожала плечами. Она это знала и не ждала от него сочувствия. Это тоже входило в её план. С тех пор как их заподозрили в «связи» (что бы ни подразумевало руководство под этим словом), она сделала всё, чтобы их разубедить. Это был их первый разговор с тех пор. И за прошедшее время она превратилась вот в это. Среди своих она давно была чужой — никто не испытывает сочувствия к человеку, организующему обреченные операции ради сомнительной выгоды. Выгода не была сомнительной — Гермиона знала больше, чем любой другой отдельной взятый участник войны. И она знала, как эту войну закончить. Единственным человеком, который знал почти столько же, который так был обречен на смерть или по меньшей мере забвение вне зависимости от финала, который одобрял её бесчеловечные поступки (потому что сам был бессердечен в отличии, к сожалению, от неё) был Драко. И лишиться его было пыткой.***
Крик, разрывающий горло, и звон цепей. — Чего приуныла, грязнокровка? — хлыст рассекает спину до кости. Гермиона кричит. Через горящую в каждом нерве боль чувствует, как висит отсеченная ударами кожа на спине и животе. Как царапает грудину изнутри крюк, который удерживает её в вертикальном положении, чтобы удобнее было бить хлыстом или резать. — Не хочешь со мной разговаривать? До сих пор не хочешь? — ещё удар. Ещё крик. Гермиона не произносит ни слова. Пережить пытки куда тяжелее, чем она думала прежде. Любой другой на её месте уже бы сдался. Но любого другого не обещали спасать. А её обещали. Вчера ночью перед самой битвой. Холодный тёмный переулок, погашенный фонарь, низкий шёпот. — Я добился разрешения командовать операцией. — Отлично, — Гермиона вдумчиво кивнула. — Можешь соглашаться участвовать, тебе ничего не грозит. — Я уже согласилась. Драко замолчал на секунду. — Я же сказал тебе... — Я помню, что ты мне сказал. И я всё сделала исходя из наших интересов. — А если бы мне не позволили? — Позволили бы. Я всё просчитала. Драко вздохнул. Ну да. Даже если бы ей не хватило ума действительно просчитать, хватило бы храбрости пойти на риск. Но ему больше нравилась мысль, что это был расчет. Иначе это становилось опасно. Опасно настолько, насколько его влияния не хватало. Можно подчинить своей воле подразделения пожирателей, но нельзя заставить образумиться гениальный мозг, с убийственной определённостью решившийся на подвиг. Гермиона на подвиги решаться не собиралась. Она действовала по плану и как могла терпеливо ждала его следующего этапа — её освобождения. — Как успехи? — холодный и острый голос Драко Малфоя. Гермиона бы улыбнулась, если бы ей не рассекли губы. — Ноль по фазе, капитан. Молчит. Не хочет со мной разговаривать. Не нравлюсь, видать. — Видать, — согласился Малфой, бледнея и сдерживаясь, чтобы не кривиться от отвращения. — Спасибо, Роб, можешь идти. Роб пожал плечами и ушёл. Драко тошнило от вида и запаха крови. Левитировать изорванное тело, живое только потому, что ему магически не позволяли умереть, опасно, но иного выхода нет. — Ты пришёл, — прохрипела Гермиона. — Я не мог не прийти. Таков был план. Разумеется. Это был её план. Идеально выверенный, исполненный в точности, предусмотревший все варианты. Она была польщена. Он старался не смотреть на неё. Не мог видеть изуродованное голое тело.***
Гермиона вздохнула и тоскливо посмотрела на бутылку. — Пей, если хочешь, я не буду. Драко наколдовал бокал, вытащил пробку, налил, выпил. — Почему ты сказала, что нет бокалов? Не припомню, чтобы для волшебника было проблемой их создать. Или только для чистокровного? Гермиона вздохнула. Драко Малфой никогда не вырастет из детсадовских шуток. — Я давно не пользуюсь магией. В нынешнем состоянии это опасно. К тому же, я магглорожденная, мне не привыкать. Драко покачал головой, как бы соглашаясь, что этот довод имеет смысл. — Плохи ваши дела. — Были бы хороши, мы бы тут не сидели. Мое руководство не поставило бы всё на одну дуэль. — Обидно, что все твои стратегии пошли прахом? — сочувственно усмехнулся Драко. Гермиона поджала губы. Да, обидно. Она столько всего сделала, столько страдала, столько рисковала жизнью, разумом, своей калечной любовью, сделала всё безупречно, чтобы её бросили ва-банк против Драко, единственного, кто остался от её прошлого. Единственного, кто не погиб, единственного, кто видел внутри сломленного израненного солдата жизнерадостную маленькую девочку, которая знала всё на свете и была уверена в собственной непогрешимости. Кроме Драко у этой девочки оставался только масштабный план вплоть до конца войны, а теперь у неё нет ни того, ни другого. Гермионе хотелось плакать. Она легла на спину и уставилась в потолок. — И долго мы так сидеть будем? — Долго. Это будет наша самая долгая встреча, — Гермиона села, передвинулась поближе и потянулась за бутылкой. Пить ей по-прежнему не хотелось — просто чем-то себя занять. Драко поднялся, прошёлся по комнате. Остановился, оперевшись о шкаф. — Расскажи что-нибудь, — попросил он. — Что рассказать? — улыбнулась Гермиона. Губа непроизвольно дёрнулась и искривилась — шрам мешал. — Что хочешь. Рецепт зелья, теорему по геометрии... Сказку, может, не знаю. — Сказку? — Гермиона задумчиво покачала в руке бокал. — Давай попробую сказку. Гермиона задумалась. Отпила из бокала. Поставила его на стол, щелкнула по стеклу пальцем, посмотрела, как красиво отсвечивает через вино свет от камина. — Жила-была девочка, — голос неуверенно скрипнул. Она привыкла произносить приказы, а не рассказывать истории, — обычная девочка. Ну, как сказать обычная — её душа была отдельной от тела. Она могла жить своей жизнью, пока тело находилось без сознания. Со временем душе девочки надоело возвращаться в тело. Она целыми месяцами могла бродить вне его. И тогда она встретила мальчика. Ему очень понравилась душа девочки, но, когда увидел её тело, он почувствовал только отвращение. Тогда девочка решила больше не показывать его ему. Все шло хорошо. Девочка знала, что у мальчика есть друзья, которые не любят её и её семью, но не придавала этому значения. Но однажды девочка поняла, что ситуация становится слишком напряженной, когда её братья сказали, что, возможно, однажды ей придётся убить мальчика. Тогда девочка... — Гермиона замолчала, собираясь с мыслями. Стряхнула пылинку со свитера на груди, внимательно рассматривая собственные дрожащие пальцы. — ...придумала заклинание, которое не позволит ей этого сделать. Но скоро братья погибли, и друзья мальчика схватили девочку и приказали её убить. Девочка с трудом смогла сбежать, выкрав палочку мальчика. Вернувшись домой, она решила наложить на себя такое же заклинание, чтобы мальчик не смог её убить.***
Она захлопнула дверь и кинулась к столу. От плеч к локтям пульсировала нервная дрожь — будет больно. Она видела, как больно. Это не имеет значения. Надо просто сделать. Ради себя, ради Драко, ради Ордена Феникса, ради будущего всей магической Британии. Она схватила нож, стянула свитер осмотрела своё худое, всё в шрамах, тело. Нужно поверх другого шрама, чтобы было незаметно. Вот здесь, слева на боку, там, где тянется линия от хлыста. Времени нет, надо просто делать. Гермиона наотмашь резанула по талии. Быстро — чтобы не успеть испугаться. Точно такая же бурбонская лилия, как та, что она вживила в тело Драко. Давай, это не так больно. Странно, что человек, вынесший столько пыток так панически боится причинить себе боль. Хотя, может быть, когда мучаешь себя сам, чувствуется по-другому. Давай, давай, времени нет. Лилия поднялась и воткнулась в рану. Остро, горячо, больно. Безумно больно. Больно настолько, что рвутся нервы и плавится мозг. Чуть-чуть, ещё немного. Руки дрожат, вены вот-вот лопнут. Есть. Довела. Спрятала. Гермиона выпустила палочку. И сползла на пол. Пол был холодный и грязный, не стоило лежать на нём полуголой. Но она не могла подняться. Это не важно. Она вылечится, если простудится. Самое страшное уже невозможно.***
— …девочке пришлось вернуться в своё тело, чтобы вылечить его, потому что пока она не обращала на него внимания, его изранили и измучили. Но она никак не могла это сделать — так долго жила вне его. И тогда она попросила мальчика... — Гермиона закрыла глаза. Надрывно вздохнула, пытаясь успокоить панически колотящееся сердце. Подняла глаза на Драко. — Пришей моё тело к душе. Прими, что я это не только разум. Если ты меня любишь... — она осеклась. Он никогда не говорил, что любит её. Она, впрочем, тоже никогда такого не говорила, просто подразумевалось, что человек, рискующий ради тебя всем из того немного, что ему осталось, тебя вроде как... любит? — Я тебя люблю? — усмехнулся Драко. — Я полагаю, да. Драко задумался. Пожалуй, так и есть. Полюбить душу — это же вроде и есть истинная любовь. Но, наверное, она права, любовь подразумевает какие-то... телесные проявления. — Гермиона, — тихо позвал Драко. — Да? — она заставила себя на него посмотреть, пряча глаза, как стыдливая младшеклассница. — Иди ко мне. Она замерла. Если он издевается, то это слишком даже для его детсадовского юмора. Драко выжидательно смотрел. Молча. Гермиона, тяжело оперлась на стол и медленно встала. Неловко сутулясь, подошла. Остановилась в метре от него. Ждала. Боялась. Драко шагнул ей навстречу. Его руки оказались на её талии, ее голова уткнулась ему в плечо. Тепло и тяжесть его рук на её теле, его сердце, бьющееся мерно и сильно... Впервые она это чувствовала на самом деле. Впервые за столько лет. Гермиона плавилась, из глаз прозрачным воском ползли слезы. Она цеплялась за его одежду непослушными, едва гнущимися пальцами. Пыталась притянуть к себе и прижималась всем телом. — Не думал, что это будет так, — вдруг задумчиво произнёс Драко. — Что? — потерянно прошептала Гермиона. — В чем... — Не кричи, — попросил Драко. Грудную клетку пронзила острая резкая боль. Гермиона закричала. Драко поморщился. — Я же сказал… Грудина с хрустом треснула, рёбра раскрылись, мышцы неровно порвались. Очень странно чувствовать, как чужая рука, отодвигая лёгкие, касается сердца. — Самое очевидное, но самое эффективное, да? Умница, Гермиона. И очень странно чувствовать, как становится холодно внутри груди. Заклинание для пыток — оно её не убьёт. Драко снова взялся за нож. — Вот она, — он удовлетворённо кивнул и срезал ножом крошечный кусочек сердца. Серебряно блеснула бурбонская лилия, хлынула кровь. Взмах палочки — рана затянулась сама собой. — Вот и всё, дорогая. Нож в сердце — очень прозаично для одного из самых высокопоставленных пожирателей смерти.