Sweeter than Wine / Слаще вина

Волна пьянящего и искрящегося удовольствия захлестывает Се Ляня, кружа голову. Ощущение острых клыков, что впиваются в нежную кожу его шеи, совершенно потрясающе. Ему едва ли больно, лишь вспышка, что только добавляет удовольствия. Нежные чары, окутывающие Се Ляня, не притупляют ощущения и не погружают в забытье — лишь успокаивают и умиротворяют. Искры бегут по спине, по венам, наполняя его неизъяснимым счастьем. Пальцы сами собой погружаются в темный шелк волос Хуа Чэна, путаясь в них и притягивая его еще ближе. Слабые всхлипы и несвязные слова наполняют тишину комнаты, полуосвещенной свечами. Пару недель назад Се Ляню было бы стыдно за такие развратные звуки — но сейчас, зная, что Хуа Чэну нравится слышать, насколько ему хорошо, принц не сдерживается и дает себе волю. Каждое движение Хуа Чэна посылает волны мурашек и удовольствия по телу принца, внезапно ставшему очень чувствительным. Се Лянь ощущает, как ловкие пальцы одной руки сжимаются на его бедре и другой — на затылке, побуждая расслабиться и опереться на вампира всем весом. Как двигается его сильная челюсть, смягчая укус; вампир, как и всегда, предусмотрителен и внимателен — как он подрагивает в объятьях Се Ляня, отчаянно пытаясь держать себя в руках. Погруженные в плоть клыки двигаются нежно, углубляя ранки, прежде чем Хуа Чэн отстраняется, оставляя на коже четыре маленьких отверстия. Внезапное ощущение опустошенности вырывает из Се Ляня жалобный всхлип, который тут же слизан с губ ласковым языком. Они оба стонут, когда Хуа Чэн прижимается холодными губами к месту укуса и начинает пить. Обхватив ногами мощные бедра вампира, запутавшись пальцами в непокорной гриве и выгнув спину и запрокинув голову, чтобы ему было удобнее пить, Се Лянь тяжело хватает ртом воздух, глядя невидящими глазами на затейливые фонарики, что свисают с потолочных балок. Хорошо. Так хорошо. Сладостные движения жадного рта Хуа Чэна, ритмичные прикосновения ловкого языка, который давит и кружит вокруг ранок, эйфория, которая сопровождает каждый нежный глоток — Се Лянь не может думать ни о чем другом. Его тело превратилось в тлеющие угли, которые раскалились добела и теперь языки этого пламени облизывают каждый цунь кожи. Мысли Се Ляня одновременно и здесь, и где-то далеко, и самая сладкая из них о том, что прямо сейчас Хуа Чэн пьет его самую суть, и горячая кровь, что бежит по венам принца, становится частью существа вампира. Хуа Чэн наполняется им. Столетия назад эта кровь была драгоценной; священной. Спустя время, потеряв всю ценность, она стала недостойна даже того, чтобы пропитать землю или запятнать клинок и проливалась без всякой причины и попусту. Сейчас же он может поделиться ею с человеком, которым дорожит больше всего на свете. С человеком, который верит в него и верил всегда. Так что к удовольствию примешивается и облегчение. Хуа Чэн присасывается сильнее, отчего Се Лянь задыхаясь, извивается в его объятьях. Хватка на бедре становится железной, лишая его возможности пошевелиться; давление на шее ослабевает, а затем исчезает и вовсе. Вампир отстраняется и выпрямляется, еле заметно хватая ртом воздух. Се Лянь издает протестующий звук, потому что этого явно было недостаточно и тянется к Хуа Чэну. —… С-сань Лан, — несвязно бормочет он, — поче… Затем, поморгав, принц смотрит на вампира и сердце в груди замирает. Совершенные губы блестят от крови, бледная кожа светится от притока сил, черные волосы вьются роскошными локонами и густые ресницы обрамляют единственный темный, словно ночь, глаз — сейчас Хуа Чэн убийственно прекрасен. Самое красивое создание из всех, что когда-либо видел Се Лянь. Ничто в трех мирах с ним не сравнится. С особым вниманием Се Лянь следит как двигается кадык, когда вампир, блаженно зажмурившись, сглатывает кровь. Что-то жадное и требовательное вспыхивает внутри принца от этого зрелища. Он бездумно пытается податься бедрами вперед, но с разочарованием убеждается, что все еще не может пошевелиться — Хуа Чэн держит его все так же крепко. — Гэгэ… — голос звучит низко, благоговейно и опасно. Хуа Чэн медленно слизывает ихор с губ, осторожно, чтобы не пропустить и капли. Взгляд тяжелый, и обжигает, словно языки пламени. — Еще, — неслышно просит Се Лянь, и голос звучит неожиданно повелительно. Так, как мог бы звучать приказ наследного принца, которым он когда-то был. — Укуси меня еще раз. Жемчужные клыки поблескивают между алых губ словно кинжалы. — Мне… мне не нужно больше, гэгэ, я… — Пожалуйста, — Се Лянь обнажает шею, поворачивая ее так, чтобы вампир увидел жилку, лихорадочно бьющуюся под тонкой кожей. Он совершенно не хочет провести еще одно мгновение без ощущения клыков Хуа Чэна на своей шее. — Сань Лан, еще. С глухим рыком, Хуа Чэн повинуется, опуская голову и вонзая острые зубы в окровавленную плоть прямо над ключицей Се Ляня. Высокий и откровенно пошлый звук прошивает воздух; Се Лянь запоздало понимает, что стонет он сам. А затем не может остановиться: всхлипы и несвязные просьбы, вперемешку со стонами льются с его губ нескончаемым потоком, так же, как и кровь, которую с готовностью слизывает вампир. С каждым глотком Се Лянь теряет остатки разума, пока в мире не остается ничего, кроме них двоих. — Да, — шепчет он, плавясь, словно воск, в руках вампира. — О-о, о…да, Сань Лан, да, вот так… С низким стоном, Хуа Чэн присасывается сильнее и кровь брызжет прямо в его голодный рот. Принца прошивает острое желание. Восторг от укуса превращает потерю крови в чувственное удовольствие, едва ли отличимое от волн возбуждения, что предшествуют оргазму — сокрушительному и опустошающему. Сорвано дыша, Се Лянь снова извивается на коленях вампира, бездумно толкаясь бедрами, в попытке догнать удовольствие. В его движениях нет никакого изящества, им движет что-то первобытное. Он давится стоном, когда чувствует, что вампир в ответ на его движения еще сильнее сжимает пальцы. Но затем эта же рука подталкивает его к уверенному, неспешному ритму, побуждая тереться вставшим членом о живот вампира. Се Лянь делает все что может, качая бедрами и прижимаясь ягодицами к твердеющей мощной длине под ним. Что-то дикое тугим узлом свивается в животе. Но все это… не совсем… Однако стоит ему открыть рот, чтобы попросить о большем, как Хуа Чэн начинает двигаться, волнообразно подаваясь бедрами вверх и продолжая пить кровь. Это совершенный разврат. Это так хорошо. Хватаясь руками за широкие плечи Хуа Чэна, принц стискивает пальцы, пытаясь не сойти с ума от восторга, пока они лихорадочно трутся друг о друга и наконец находят нужный ритм. Прикосновения обжигают. Се Лянь задыхается, когда пальцы на его бедре из приятно-прохладных становятся нестерпимо горячими, божественный ихор теперь течет по жилам Хуа Чэна, даруя ему тепло, пока он продолжает пить. Это пьянит — осознание того, что вампир такой горячий благодаря ему. Это его кровь теперь внутри Хуа Чэна, его кровь утоляет голод, его кровь делает прикосновение таким обжигающим. Постанывая, даже не в силах сомкнуть губ, Се Лянь думает, что может кончить вот так, просто потираясь о Хуа Чэна, пока тот осушает его. И ему безумно нравится эта мысль. Ему нравится, безумно нравится, когда Хуа Чэн внутри его тела, ему нравятся клыки, что жадно впиваются в кожу… Но он хочет еще. — В постель, — выдыхает Се Лянь и слова не успевают слететь с губ, как Хуа Чэн подхватив его, встает, не отнимая горячего рта от шеи. Се Лянь едва успевает моргнуть, как комната превращается в вихрь золотого и алого; спустя уже полмгновения Хуа Чэн опускает его на мягкую постель, вдавливая в простыни своим горячим и крепким телом. В этом положении их бедра соприкасаются так, что они оба протяжно стонут. Се Лянь запрокидывает голову и ему отчаянно не хватает воздуха. Скользкий язык ведет по выступающей ключице, погружаясь во впадинку, где собирается озерцо густой крови. Смакует. Острая дрожь прошивает Се Ляня до самых пяток. Комкая пальцами дорогие алые одежды, он подтягивает Хуа Чэна вверх, чтобы накрыть его влажные губы своими. Вампир вздрагивает в его объятьях, застигнутый врасплох, и не успевает укоротить клыки, чтобы не поранить губы принца, но Се Лянь слишком настойчив. Поцелуй — поначалу лишь нежное соприкосновение губ — быстро становится голодным и страстным. Низкий, протяжный звук вырывается из горла вампира, когда Се Лянь лижет сомкнутые алые уста, пытаясь проникнуть внутрь. Ему не требуется много усилий, чтобы убедить вампира, и Хуа Чэн послушно открывает рот. Почувствовав на языке соленый, металлический привкус себя, Се Лянь не в силах сопротивляться — он хочет больше. Углубляя поцелуй, Се Лянь обнимает Хуа Чэна за шею, притираясь к нему грудью. Ранки на шее и ключице пульсируют глухой болью, что лишь разжигает желание еще больше. Они целуются, медленно и неспешно, смакуя вкус восторга и крови наследного принца. И все же, Хуа Чэн предельно осторожен, пытаясь держать клыки подальше от нежного рта Се Ляня, уклоняясь от его юркого языка. Се Лянь же не желает никакой осторожности. Дрожь пронзает вампира, и он неосознанно дергает бедрами, когда его язык оказывается захвачен губами принца. Се Лянь нежно посасывает его, и вампир давится жалобным стоном, что эхом проносится по телу принца, распаляя еще больше. Вместо крови по венам бежит желание, жгучее и нестерпимое, и принц упорно прокладывает путь в рот вампира. Острые кончики клыков царапают кончик его языка и вместо того, чтобы отстраниться, Се Лянь лишь прижимается теснее, позволяя им погрузиться во влажную плоть. Вкус свежей крови расцветает между их соединенными устами, тяжелый и пьянящий. Восторженно застонав, Се Лянь словно пытается растворяется в поцелуе, притягивая вампира ближе. Однако Хуа Чэн уже пытается отстраниться, взгляд тяжелый и дикий, а черты лица искажены чувством вины и испуга. На размышления нет времени. Быстрее молнии, Се Лянь обхватывает Хуа Чэна и лишив равновесия, меняет их местами. Проявив истинную мощь бога войны, он усаживается верхом на вампире и заведя его руки за голову, пригвождает их к постели железной хваткой. Чернильные пряди рассыпаны по алым простыням и белым пушистым мехам, что лишь подсвечивают бледную кожу вампира. Хуа Чэн, ошеломленно смотрит на принца и алые губы приоткрываются, обнажая окровавленные клыки. — Гэ… М-м-м! Се Лянь впивается в его рот снова, проглатывая все слова. На мгновение вампир пытается сопротивляться и отчаянные звуки дрожат у языка Се Ляня, но стоит принцу стиснуть пальцы чуть сильнее, как Хуа Чэн безропотно и послушно поддается. Он слегка выгибается на постели, выдавая то, как на него подействовало проявление силы. Довольно вздохнув, Се Лянь облизывает клыки и упивается сорванным вздохом вампира. Ведет языком по острым кончикам, надавливая так, чтобы снова почувствовать металлический вкус и сладкий укол боли лишь раздувает возбуждение. Хуа Чэн ошеломленно и бессильно всхлипывает, когда понимает, что теперь пьет кровь прямо изо рта своего божества. Судорожно проглатывая, он стонет, облизывая язык принца. — Проклятье, гэгэ, — выдыхает Хуа Чэн в губы Се Ляня, улучив момент. — Ваше Высочество, ты просто… Преследуя юркий язык, он пробует и пробует, не прекращая стонать. Се Лянь готов отдать все. — потрясающий на вкус. Само совершенство, будь я проклят, о мой бог… Остальные слова тонут в жадно раскрытом рту Се Ляня. Голову кружит от возбуждения, но странным образом не от потери крови. Се Лянь внезапно благодарен тому, что у него была возможность вовремя и вдоволь есть в течение последних месяцев. Это несомненно хорошо и помогает ему не только не терять сознание, но и немного соображать, пока Хуа Чэн пьет его кровь — ко всему прочему он не был ранен и хорошо высыпался. И Хуа Чэн сейчас не страдает, обезумев от голода. Ему не нужно так много крови — лишь немного, чтобы утолить голод. Тем не менее, это никак не сказывается на его аппетите. Не желая разрывать кровавый поцелуй, но отчаянно желая ощутить под ладонями обжигающую кожу, Се Лянь ослабляет хватку. Убедившись, что Хуа Чэн не пытается вырваться, он отпускает его совсем, позволяя своим рукам слепо блуждать по телу вампира и нашарив тяжелый кожаный пояс, развязывает его. Раздвигая роскошные верхние одежды, Се Лянь натыкается на затейливые застежки нижних одежд, неуверенный в том, что сможет расстегнуть их не глядя. Освобожденные руки вампира приходят на помощь, и он просто дергает застежки. Дзинь-дзинь-дзинь — они легко ломаются, словно сделанные из карамели, а не серебра. Ловкие пальцы находят ладони Се Ляня, ведя их к крепкой груди, слегка укрытой остатками разорванной туники. И хотя Се Лянь на мгновение тяжко вздыхает о красивой, но уже испорченной одежде, он не может расстраиваться. Конечно, есть что-то в том, чтобы проявить терпение и насладиться неспешными ласками, смакуя каждое прикосновение. Но нетерпение, жгучее желание избавиться от всего, что разделяет их тела, и то, что он может тут же получить все желаемое — вызывает у Се Ляня самую сладкую дрожь предвкушения. Скользя жадными пальцами по соску и затем вниз по точеным мышцам живота, Се Лянь тяжело сглатывает стон. Хуа Чэн теплый, горячий, обжигающий и становится лишь горячее от крови Се Ляня, теперь текущей в его венах. Это кружит принцу голову. Он хочет спрятаться внутри вампира, остаться под его кожей. Хочет, чтобы Хуа Чэн спрятался в нем. Был в нем. Глубоко. Кровь стекает уже не ручейком, а каплями; язык Се Ляня сладостно онемел. Пока Се Лянь наслаждается раскаленной кожей, вампир, не теряя времени, разделывается с одеждой принца, стаскивая белые одежды с плеч. Он ведет ногтями по спине, мучительно медленно, оставляя пылающий след от самых ягодиц до нежных темных волосков на загривке. Мурлыкнув, Хуа Чэн проглатывает судорожный вздох Се Ляня и приподнимает бедра так, чтобы божество почувствовало его горячий, отвердевший член, потираясь им о ягодицы принца. Се Лянь не в силах сопротивляться и притирается ближе, двигаясь так, словно хочет насадиться на член вампира несмотря на то, что они оба все еще в одежде. Похоть пульсирует в венах, в ранках от укусов, и принцу кажется, что он весь превратился в оголенный нерв. Рука Хуа Чэна сжимается в его волосах, посылая волну острых иголочек удовольствия по коже головы, которая затем отдается где-то глубоко внутри живота. Толкаясь вверх, Хуа Чэн слегка царапает клыками губы принца, но не настолько сильно, чтобы пошла кровь. Хватая ртом воздух, Се Лянь слабо стонет, потому что хочет больше. Больше, больше! Он не знает, успевают ли слова слететь с зацелованных губ, но в следующий миг вампир разрывает поцелуй, чтобы сесть на кровати и усадить принца на колени — теперь их члены под одеждой снова сладостно трутся друг о друга. Это восхитительно, это прекрасно, но… Этого недостаточно, все еще недостаточно. — Сань Лан, Сань Лан, — повторяет Се Лянь имя словно мантру, словно молитву, бездумно и блаженно. — Прошу тебя, пожалуйста, Сань Лан… Он выгибается, прижимаясь грудью к груди Хуа Чэна, к крепкому телу, которое источает жар, рассеивающий все мысли. Се Лянь чувствует нежный рокот, что зарождается в груди вампира в ответ на его слова. Сильные руки обхватывают талию, притягивая принца еще ближе, до тех пор, пока между ними не остается никакого расстояния. — Пожалуйста что, гэгэ? — глубокий бархатный голос Хуа Чэна пьянит Се Ляня не хуже вина, звуча в тишине комнаты невероятно чувственно. Принц в ответ лишь извивается в его объятьях, отчаянно ища разрядки. Он хочет клыков Хуа Чэна на своей коже, хочет его языка, хочет его члена. Хочет разлететься на части под ласками этих рук, чтобы его опустошили. Чтобы его наполнили. — Я… пожалуйста, я… Разум затуманен сладким дурманом и Се Лянь качает головой, не в силах подобрать слова, чтобы озвучить все, чего он хочет. Хуа Чэн наклоняется, чтобы жадно провести языком от плеча до челюсти, слизывая размазавшуюся кровь. — Все хорошо, — улыбается он, прижавшись губами к горлу Се Ляня. — Я знаю, чего именно хочет гэгэ. А затем принц оказывается на спине и шелк простыней холодит разгоряченную кожу. Хуа Чэн нависает над ним и распахнутые алые одежды сползают по широким плечам; насыщенный цвет ткани оттеняет перламутровую бледность мускулистого живота. Светлые мягкие штаны не скрывают бесстыдной картины вставшего члена; принц неосознанно облизывается. Почувствовав обжигающее прикосновение пальцев, проникающих под пояс его собственных штанов, Се Лянь приподнимает бедра. Вампир сдергивает их одним плавным движением, а затем мягко давит на грудь, пока принц снова не ложится на спину. И тут же, даже не успев осознать, что делает, раздвигает ноги перед своим возлюбленным. По телу прокатывается жаркая волна, стоит ему увидеть голодный взгляд Хуа Чэна которым он смотрит на принца, устроившись между его обнаженных бедер, словно хищник, готовый основательно попировать пойманной добычей. Се Лянь отчаянно борется с неизвестно откуда взявшимся желанием закрыть лицо ладонями. Ну сейчас-то уже чего стыдиться и зачем прятаться? Он готов отдать все тело своему верующему — чтобы тот смотрел, наслаждался и лакомился им в свое удовольствие. Так что Се Лянь стискивает шелковые простыни и раздвигает ноги еще шире, предлагая самую нежную часть себя смертоносному созданию и, затаив дыхание, ждет его прикосновений. Довольно мурлыкнув, Хуа Чэн прижимается мягкими губами к местечку под коленом; посылая мурашки по спине принца — тело напрягается как струна; пальцы ног непроизвольно поджимаются в сладком предвкушении. Непослушные пряди падают на высокий лоб и скрывают кожаную повязку, пока Хуа Чэн, не сводя взгляда с Се Ляня, ведет губами по его бедру. Тонкая радужка единственного глаза на мгновение вспыхивает алым, словно пламя, отраженное в глубине драгоценного рубина. Оставляя на трепещущей коже голодные, влажные поцелуи, Хуа Чэн подбирается опасно близко к бедренной артерии — если поранить ее, то Се Лянь истечет кровью за считанные минуты. Ощущение клыков на коже очень будоражит; налившийся член принца беспомощно дергается на животе. Се Лянь дрожит и ждет укуса; жаждет его. Отвлекшись, он едва ли слышит тихий звук, с которым Хуа Чэн открывает склянку — смазав пальцы, вампир поглаживает тугое розовое отверстие, осторожно, как и всегда. Вздох принца превращается в низкий стон и он, трепеща, прикрывает ресницы. Да, думает он, когда палец преодолев небольшое сопротивление, погружается внутрь. Да. Он гораздо податливее чем в их первый раз; уши вспыхивают, когда Се Лянь принимает два пальца почти полностью без усилий. Несомненно, его тело уже успело привыкнуть к проникновению и даже жаждет его. Мягкое скольжение сводит с ума и пальцы достают уже глубоко, неспешно двигаясь внутрь и наружу… но все же не задевая пока то самое местечко. Словно Хуа Чэн нарочно избегает прикосновения к нему. Ну конечно, он делает это нарочно, потому что прекрасно знает, где оно находится! — Сань Лан, — задыхаясь, тихо стонет Се Лянь. Он измучен долгими поддразниваниями и в его голосе отчетливо слышны нотки упрека и мольбы. Коварный рот расплывается в хищной улыбке. Вампир бесстыдно упивается тем, как извивается Се Лянь, пытаясь найти правильный угол самостоятельно. Затем, удовлетворенно хмыкнув, Хуа Чэн добавляет третий палец. Теперь растяжение ощущается восхитительно, но этого все еще недостаточно. — Гэгэ такой податливый, — мурлычет вампир, смотря на принца так внимательно и пристально, что по лицу того прокатывается очередная жаркая стыдная волна. — Само совершенство. Ты просто очарователен в таком виде. Затем, наконец-то, наконец-то, Хуа Чэн проявляет милосердие, изогнув пальцы так, как отчаянно хотелось Се Ляню. В глазах темнеет и по телу пробегает сладкая судорога. Хуа Чэн снова прижимается ртом к внутренней части бедра, ведя горячим языком по шелковистой коже, под которой перекатываются стальные мускулы. Длинные пальцы двигаются внутри принца быстро и безжалостно, и Се Лянь лишается способности соображать каждый раз, когда они задевают то самое местечко. Каждый раз, когда они занимаются любовью, принцу кажется, что его разворачивают как тугой бутон лотоса и Хуа Чэн настойчиво и нежно трудится, чтобы обосноваться глубоко внутри. Как будто он точно знает, как именно превратить Се Ляня в безъязыкое, трепещущее от восторга существо. Один особенно глубокий толчок заставляет Се Ляня вздрогнуть — бедра дергаются вверх; острые зубы впиваются в мягкую кожу почти до крови. Пальцы ног путаются в шелковых простынях и шкурах — Се Лянь задыхается. Внезапно он чувствует, что опасно близок к разрядке — удовольствие кипит под кожей и бежит раскаленной лавой по жилам. Се Лянь не в силах это вытерпеть, он хочет… нет, он жаждет… — Укуси меня, — молит принц, еле слышно и отчаянно. — Сань Лан, по… Он не успевает договорить, как Хуа Чэн вонзает клыки в податливую плоть в опасной близости от паха и одновременно проводит кончиками пальцев по его простате. Острая боль от укуса смешивается с не менее острым удовольствием — вместе они накрывают его такой мощной волной восторга, что Се Лянь забывает все. Кровь стучит в ушах, заглушая его собственный крик, когда он, выгнувшись, бурно кончает себе на живот. Но даже после того, как Се Лянь приходит в себя, движения руки Хуа Чэна не прекращаются, а лишь замедляются, и принц всхлипывает, потому что теперь тело стало очень чувствительным. Восторженный стон возвращает его в настоящее. Ошеломленно, он смотрит между своих бедер. Одно дело чувствовать, как вампир пьет его кровь, но видеть — совершенно другое. Очередная волна возбуждения пробегает по телу, заставляя его обмякший член дернуться и исторгнуть несколько капель перламутрового семени. Угольно-черные ресницы отбрасывают тени на бледные щеки; Хуа Чэн продолжает пить из ранки на бедре, чувственно двигая челюстью и жадно подбирая каждую каплю, что пробегает мимо его губ. Его распахнутые нижние одежды сползли с плеч на локти, обнажая сильные руки и роскошную крепкую грудь, позолоченную мягким светом от свечей. С этого угла Се Ляню открывается прекрасный вид на то, как двигается горло вампира, когда он глотает. — Чтоб меня… — проклятья слетают с губ Се Ляня прежде, чем он успевает сообразить, что говорит. Обсидиановый взгляд вампира тут же прикипает к лицу принца, и в глубине зрачка плещется вожделение. Хуа Чэн поднимает голову, обнажая трепещущее бедро с яркими точками укуса. Из ранки сочится благословенный ихор и алые струйки текут по белоснежной коже, капая на простыни. — Скоро, гэгэ, — обещает вампир. Губы Хуа Чэна — алый кровавый росчерк. Под кожей на плечах перекатываются мышцы, когда он наклоняется, чтобы слизать с живота Се Ляня полупрозрачные следы удовольствия. Вампир сладко вздыхает, чувствуя, как на языке мешается вкус семени со вкусом крови божества. Наблюдая за этим Се Лянь не в силах удержать жалобного стона. Бросив на лицо принца еще один голодный взгляд, Хуа Чэн возвращается к ранке на бедре, слизывая струйки крови. Се Лянь содрогается от этого зрелища, а затем содрогается еще раз, чувствуя, как сжимается на трех пальцах, все еще глубоко погруженных внутри него. — Я не думал, что мой бог может быть вкуснее, — говорит Хуа Чэн хриплым от страсти голосом. — Но удовольствие делает тебя еще слаще. Эти слова, минуя разум Се Ляня, следуют прямиком к его члену, который снова дергается и начинает твердеть. Слова, обратившись стоном, слетают с губ. То есть… вампир может почувствовать на вкус, когда он кончил? Может почувствовать, как меняется его кровь от нахлынувшего удовольствия? Принц гадает, сможет ли он убедить Хуа Чэна пить кровь каждый раз, когда он кончает. Укусить не ради насыщения, а ради удовольствия. Эта мысль пьянит. Однако поток его мыслей прерывается Хуа Чэном, который принимается старательно зализывать ранки на бедре, чтобы они поскорее затянулись. Се Лянь останавливает его, положив дрожащую руку на щеку. — Гэгэ? — вопросительно шепчет вампир. Пальцы внутри Се Ляня дергаются. — Я хочу… — начинает принц, все еще переводя дыхание. Се Лянь хочет следов от прикосновений Хуа Чэна везде. Хочет сохранить полученные метки как можно дольше, пока бессмертное тело не сотрет их навеки, не оставив ничего, кроме воспоминаний. Хочет, чтобы его шею украшало ожерелье разноцветных следов от жадных поцелуев, хочет следов от укусов, оставленных голодным ртом — ярких настолько, чтобы он смог позабыть тяжесть проклятой канги. Шрамы не останутся с ним навсегда, но это неважно. Хуа Чэн может кусать его снова и снова. Клеймить. К тому времени, когда исчезнут одни метки, появятся другие. Так что он сможет всегда носить на себе свидетельство присутствия рядом с ним вампира. Доказательство прикосновений. И тогда, даже если они будут в разлуке, ему будет не так одиноко. — Сань Лан, оставь. На лице вампира читается удивление, которое быстро сменяется чем-то диким и темным, жарким и жадным, отчего Се Лянь снова вспыхивает целиком. — Гэгэ не следует искушать меня, — говорит он, а затем вынимает все пальцы разом, отчего Се Лянь содрогается, сжимаясь вокруг пустоты. Но прежде, чем он успевает запротестовать, его талию обвивают горячие руки и мир переворачивается — принц оказывается на животе. Пальцы снова лениво скользят внутрь и наружу, словно и не покидали тела Се Ляня. — А-ах! С-Сань Ла…! — слова обрываются высоким криком, когда Хуа Чэн снова касается простаты. — Как же мне смириться с тем, что я оставил тело своего бога в таком состоянии? — вкрадчиво начинает Хуа Чэн. — Он и так был слишком щедр. Исцелить его раны — это самое меньшее, что я могу для него сделать. — Но я х… ах! Я… хочу их сохранить, я хочу, чтобы остались метки, — удается выговорить Се Ляню. — Сань Лан… Он чувствует прикосновение горячего рта вампира — тот ведет жаркую линию от ягодиц и вверх. На коже танцуют колючие искорки. — Гэгэ и вправду этого хочет? — почти неслышно шепчет Хуа Чэн, целуя его талию. В его голосе звучит нечто хищное и опасное. — Гэгэ хочет, чтобы я заклеймил его? Так, чтобы все знали, что он мой? Уткнувшись лицом в простыни и собственные спутанные волосы, Се Лянь в ответ лишь стонет: — Пожалуйста. Приглушенные проклятья, слетев с губ вампира тают на коже принца и длинные пальцы покидают плен тела принца. Руки обхватывают талию и приподнимают Се Ляня так, что он теперь стоит, расставив колени, прогнув спину и прижавшись грудью к постели. Кровать слегка прогибается, когда Хуа Чэн срывает с себя штаны и бросает их в сторону. Он подвигается ближе, и ширина его крепких бедер заставляет Се Ляня раздвинуть ноги еще больше. От шелковистой кожи волнами сходит жар — тело пылает от невероятной силы, что таила в себе кровь низвергнутого божества. Беззащитный, со вздернутыми в воздух голыми ягодицами, Се Лянь трепещет. Бархатистый кончик головки члена вампира касается отверстия, обволакивая его маслом. Но Хуа Чэн не толкается внутрь, пока еще нет. Вместо этого он трется о ягодицы Се Ляня, медленно и размеренно. Вампир ждет, чтобы помучить принца, чтобы он, с затвердевшим членом, тяжело свисающим между ног, задыхаясь и извиваясь начал умолять об этом сам. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, возьми меня… пожалуйста, С-Сань Лань, я хочу… Горячая ладонь ложится между лопаток Се Ляня, вдавливая его грудью в постель, а Хуа Чэн наконец-то погружается в него. — Все, что гэгэ захочет, — говорит вампир, перекрывая сладостный стон принца, — он получит сполна. Первый толчок — и все мысли, что еще оставались в голове Се Ляня, тут же испаряются. Удовольствие, наслаждение, облегчение и удовлетворение заполняют все его существо. Хуа Чэн ощущается просто потрясающе, наполняя его и двигаясь внутри именно так, как нужно. Когда вампир оказывается внутри полностью, прижимаясь бедрами к ягодицам принца, то нежно смахивает с лица и шеи Се Ляня налипшие пряди волос. Еле ощутимо ведет пальцами по следам укуса на горле — ранки все еще горят и прикосновения ощущаются особенно остро. Дает принцу короткую передышку, чтобы он перевел дыхание и привык к ощущениям. Затем он двигает бедрами назад — и это долгое скольжение рискует увлечь за собой сознание Се Ляня; принц чувствует, что внутри остается лишь головка члена, а потом вампир резко толкается вперед. С губ Се Ляня срывается крик, он дергается и широко распахивает глаза — глубоко, Хуа Чэн так глубоко — хватаясь пальцами за простыни в бесплодной попытке удержаться на месте. В этом положении все… слишком… Се Лянь силится подобрать отвиснувшую челюсть. Все ощущается особенно ярко. Он распахнут и широко раскрыт, член вампира в нем так глубоко, что на одно безумное мгновение Се Ляню кажется, что он даже достает до горла. Ладонь между лопатками удерживает его спину выгнутой в развратной позе, обездвиживая и лишая сопротивления, так что принцу не остается ничего, кроме как покорно принимать Хуа Чэна. С каждым толчком он все глубже (Се Лянь не думал, что такое вообще возможно), влажный звук единения их тел звучит громко и пошло, заполняя тишину слабо освещенной комнаты. Принц чувствует, как что-то теплое стекает по внутренней стороне бедра и ранки от укуса слабо пульсируют. Рука вампира обхватывает его член и Се Лянь вскрикивает, чувствуя, как на простыни капают полупрозрачные капли предсемени. Все тело тут же покрывается мурашками. — Мм, посмотри-ка, — шепчет вампир, проводя подушечкой большого пальца по головке члена и размазывая предсемя, — тебе это нравится. Се Лянь лишь невнятно вздыхает в ответ, а бедра предательски дрожат. Еще несколько безжалостных движений и затем угол проникновения меняется — рука, прижимавшая его к постели, проскальзывает к груди и поднимает вверх, отчего принц оказывается на четвереньках. Не обращая внимания на протестующие всхлипы Се Ляня, когда Хуа Чэн отпускает его член, вампир кладет руки на бедра принца. Впиваясь ногтями в мягкую плоть так, что на коже остаются полукружия, Хуа Чэн подтягивает принца обратно на свой член. Сильные бедра бьются о мягкие ягодицы принца — вампир безжалостно вколачивается внутрь, безошибочно задевая членом то сладкое местечко, отчего под веками Се Ляня начинают танцевать звезды. Из открытого рта Се Ляня льется потоком несвязное — ах-ах-ах! и полузадушенные стоны. Капелька слюны стекает по подбородку, а волосы, соскользнув с плеч, качаются вперед при каждом толчке. Заниматься любовью вот так ощущается… чем-то первобытным. Почти животным, словно взывающим к глубинному чувству покорности и подчинения. Се Ляню хочется обнажить горло и призывно застонать. — Ты выглядишь просто превосходно на моем члене, — говорит Хуа Чэн низким и слегка охрипшим голосом. — Проклятье… гэгэ, внутри тебя всегда так тесно… Движения замедляются, превращаясь в мучительно неторопливые и вампир накрывает принца всем телом, осыпая благоговейными поцелуями плечи и раскрасневшуюся шею. Ощущение клыков, что слегка скользят по загривку, вырывают у Се Ляня восторженный вздох; он сжимается на члене Хуа Чэна, отчего тот глухо рычит. Тело вампира, плотно прижатое к принцу, обжигает. Се Лянь чувствует каждый цунь этого совершенного тела, чувствует жаркое дыхание на загривке и ранки от укуса на шее и бедре сладостно ноют. Вампир обхватывает его поперек груди, подтягивая вверх и назад, пока принц не оказывается стоящим на дрожащих коленях, натянутый на член Хуа Чэна. Его собственный жалобно дергается, словно умоляя о прикосновении и на алой головке блестят полупрозрачные капли. В таком положении ему нужно напрячься, чтобы удержаться на месте, но принц не отказывает себе в том, чтобы откинуться назад и опереться на крепкое тело своего возлюбленного. Странным образом, член вампира внутри теперь ощущается просто огромным. Хуа Чэн двигает бедрами вверх, вырывая у Се Ляня вскрик. Рука на груди не дает принцу упасть вперед и Хуа Чэн снова переходит на безжалостный ритм, жарко дыша и непрестанно шепча на ухо Се Ляню похотливые похвалы. Се Лянь же может только ухватиться одной рукой за мускулистое предплечье и впиться пальцами другой в плоть могучего бедра, чувствуя, как под кожей бугрятся мышцы, заставляя его держаться изо всех сил. Его член раскачивается в воздухе при каждом толчке, а тело выгибается, чтобы лучше принять вампира — представив, как он развратно выглядит сейчас, Се Лянь мучительно краснеет. И как только принц начинает дрожать — и от удовольствия, и от попыток удержаться, как толчки замедляются. Каким-то образом это сводит с ума еще сильнее. Вампир двигает бедрами неторопливо и чувственно, задевая простату и вынуждая божество в объятьях всхлипывать и извиваться. Пальцы Хуа Чэна скользят к горлу принца, обхватывая, словно живое и теплое ожерелье. Нежное давление на челюсть побуждает Се Ляня повернуть голову так, что их губы сливаются в жарком поцелуе. Целоваться так не совсем удобно, но принц не может отказать себе в том, чтобы не попробовать еще раз этот жадный рот, зная, что за нежными губами прячется смертельная опасность и смакуя металлический привкус собственной крови и возбуждения. Удовольствие жаркой волной пробегает по спине. Сорвано вздыхая, Се Лянь разрывает поцелуй, откидывая голову на плечо Хуа Чэна. Он… снова близок к разрядке и желание снова сворачивается внутри тугой раскаленной добела пружиной. Принц поворачивает голову в сторону, обнажая шею. Это очевидное приглашение. Удовлетворенно хмыкнув, вампир ведет горячим языком пылающую дорожку по неповрежденной коже, прихватывает нежное местечко возле уха и присасывается. Се Лянь вздрагивает от этого ощущения. Вампир… не кусает, не совсем, но терзает нежную кожу губами, облизывает языком, отчего кровь приливает к самой поверхности. Он оставляет метку. То, что потом расцветет багровым цветком высоко над воротом и повязками на всеобщее обозрение. Хватая ртом воздух, Се Лянь двигает бедрами, отчего член вампира погружается еще глубже. Хуа Чэн отпускает его кожу с глухим стоном и место поцелуя — почти укуса, тут же обжигает холодом. Пальцы на шее сжимаются, но не так чтобы придушить, но достаточно туго, чтобы сердце принца пустилось вскачь и Хуа Чэн почувствовал его лихорадочный стук на кончиках своих пальцев. Опьяненный желанием, Се Лянь облизывает губы. — Сань Лан, — выдыхает он хрипло, едва способный соображать. — Пожалуйста. Я у-уже… Острые зубы смыкаются на мочке уха. — Гэгэ хочет, чтобы я снова заставил его кончить? Он хочет кончить на моем члене? — На твоем члене, от твоих клыков, просто…ах! Се Лянь сдерживает крик, когда особенно сильный толчок посылает по телу острую волну удовольствия — обжигающую, словно молния. Содрогаясь, он пытается пробормотать: — Возьми меня, укуси меня, а-ах… делай со мной все, что захочешь, я в-весь твой, Сань Лан, пожалуйста… Горячие, скользкие пальцы обхватывают истекающую головку ровно в тот миг, когда клыки глубоко впиваются в изгиб плеча. В этот раз Се Лянь кричит — хрипло и восторженно. Тело содрогается и выгибается дугой. На языке расцветает сладкий привкус смятых цветочных лепестков. Этот укус отличается от предыдущих. Дикий и глубокий. Властный. Словно вампир клеймит его. Это совершенно великолепно. Еще один толчок задевает его простату. Зажмуривая трепещущие от удовольствия веки, Се Лянь всхлипывает, пойманный между челюстями на плече и рукой на члене. Каждое движение бедер Хуа Чэна заставляет Се Ляня толкаться глубже в кольцо его пальцев и это влажное скольжение погружает в неизведанные пучины удовольствия. Бог чувствует движение длинных клыков, погруженных в плечо и углубляющих рану, не позволяя ей затянуться. Прекрасно: Се Лянь хочет Хуа Чэна внутри себя всеми возможными способами. Удерживая принца на месте, вампир безжалостно двигается внутри, жадно глотая каждую каплю божественной крови. Растянутый на члене вампира, растерзанный его зубами, Се Лянь задушено стонет. — А-а, проклятье… Сань Лан…! Выгнувшись, Се Лянь кончает; стонет и содрогается, изливается на пальцы вампира, задыхаясь от хватки на шее и зубов, погруженных глубоко в плоть; сжимаясь на его члене. Это восхитительно. Кажется, что это длится целую вечность, пронзая тело острыми иглами удовольствия, наполняя каждую клеточку ярким сиянием. Вампир не перестает двигаться, пока стоны и крики принца не превращаются во всхлипы и невнятное бормотание — тело Се Ляня бьется на грани между наслаждением и перевозбуждением. Если бы Хуа Чэн не держал его, принц бы точно рухнул; конечности словно лишились мышц и костей. Капельки крови стекают по груди, срываясь на простыни, подобно маленьким рубинам, когда вампир отнимает жадный рот от плеча, оставляя после себя пустоту. Пусто, слишком пусто. Но прежде, чем Се Лянь успевает прийти в себя, Хуа Чэн переворачивает его на спину, прижимает ноги к груди и входит снова. Это уже почти мучительно. Тело все еще слишком чувствительно после оглушительной разрядки. Ошеломленный, опьянённый, Се Лянь откидывает голову, силясь открыть глаза. Тяжело дыша, он все-таки поднимает тяжелые веки и видит перед собой окровавленный хищный рот и дикий темный взгляд. Он не в силах сдержать стона; звук слетает с губ, и принц приподнимает бедра. Облизывая губы, Хуа Чэн наклоняется, чтобы снова припасть к кровоточащим ранкам на плече принца. Задушено вздыхая, Се Лянь может лишь отчаянно цепляться за широкую спину Хуа Чэна, пока он жадно пьет, не прекращая двигаться внутри. Стоны приглушаются влажной от пота кожей и растворяются в полутьме комнаты, а Се Ляню кружит голову осознание, что вампир, в погоне за собственным удовольствием, может чувствовать вкус его оргазма, что все еще сладко поет в жилах. Несвязные восторги и похвалы вырываются из сорванной глотки принца вперемешку с невнятными вздохами. — Ха-ах, а-ах… Сань Л-лан, так хорошо, ммм, да, да, вот так…! Хватка вампира становится железной. Хуа Чэн толкается внутрь на всю длину, а потом кружит бедрами, потираясь головкой члена об уже истерзанную простату своего божества. — Ох, проклятье! — Се Ляня безудержно трясет, и он бессилен перед неудержимым натиском вампира. Отчаянно застонав со ртом, полным кровью, Хуа Чэн замирает, а потом бурно кончает, наполняя принца и одновременно с этим осушая его. Тепло расходится волнами. Глаза Се Ляня закатываются, и он отчаянно вжимает пятки в спину вампира, чтобы удержать его ближе. Это просто божественно. Лучше, чем вознесение. Удовлетворение расплывается внутри, пронизывая до костей. Струйки теплой крови стекают между губ вампира и бегут вниз, капая на простыни. Он едва ли ощущает горячий язык, что ласкает ранку, побуждая кожу затянуться — но только чтобы прекратить кровотечение. Затем вампир останавливается, помня о желании Се Ляня сохранить следы как можно дольше; вместо этого он принимается осыпать нежными поцелуями блестящую от пота кожу. Се Лянь из последних сил поднимает дрожащую руку и кладет ладонь на щеку Хуа Чэна, притягивая его ближе, пока их губы не соприкасаются. Кровь размазывается между ртами, сладкая и тягучая, липкая, словно мед. — Восхитительно, — шепчет он в губы Хуа Чэна, смакуя на языке восторг и благоговение. Вот так, прижавшись друг к другу, они проводят какое-то время, достаточно, чтобы Се Лянь потерял счет минутам, нежась в объятьях вампира и не желая его отпускать. Когда Хуа Чэн выскальзывает из него, то принц не в силах сдержать протестующего звука и сжимается вокруг пустоты в попытке удержать сокровище, что оставил вампир. Время бежит и растягивается. Последний укус и был настоящим, отстраненно думает Се Лянь, глядя помутневшим взглядом в потолок. Так и есть; теперь он уверен, что все предыдущие были лишь скромными глоточками. Принц моргает и понимает, что теперь прижат к горячей, словно печка, груди вампира. Его собственное тело словно стало прохладнее. Се Лянь льнет ближе, довольно мурлыкая. Ласковая рука опускается на затылок, побуждая его поднять голову. Се Лянь замирает, когда холодный фарфор касается его губ. Послушно открывая рот, он благодарно вздыхает, потягивая чистую, прохладную воду, что ласково обволакивает израненный язык и сорванное горло. Он бормочет благодарности и прикрывает глаза — веки неимоверно потяжелели. Вампир нежно целует его в макушку. — Спи, любовь моя, — бархатный шепот звучит тихо, но пронизан бесконечной преданностью. — Я буду рядом, когда ты проснешься. Согретый и убаюканный, Се Лянь засыпает.

-/-/-/-

Луна сияет полированным серебром между тяжелых туч и ее холодный свет смягчен теплым свечением бесчисленных алых фонарей, развешанных повсюду и украшенных нечитаемыми каракулями загадок. И без того шумный и разнузданный город стал еще более шумным и пестрым от небрежно налепленных украшений и густой крикливой толпы. В самую длинную ночь года это место поистине становится раем для всякой нечисти. Жители города толкаются вокруг уличных артистов и танцоров, трубя, вопя и шипя. Все же, они расступаются, как масло под раскаленным ножом, перед двумя фигурами, облаченными в красное и белое, толкаясь и давя друг друга, лишь бы освободить им дорогу. Идя плечом к плечу рядом с Хуа Чэнджу, Се Лянь упивается происходящим. Лотки ломятся от всевозможных угощений и вещиц самого разного назначения, но больше всего принца привлекает еда. Среди привычных для праздника солнцестояния блюд он замечает новые и необычные. В одной из лавок продавец подкидывает вверх добрую горсть ароматного воздушного риса, которая затем падает в начищенную до зеркального блеска сковороду. В другой что-то черное быстро режут на кусочки и пеленают в цветное тесто, превращая в пельмешки и бросая в бамбуковую пароварку. Наваристый бульон кипит в кастрюльках рядом с блюдами, которые выглядят так, словно готовы сами съесть покупателя, прежде чем он съест их. Идя вниз по людной улице, Се Лянь замечает кипящий чан. Деревянный половник погружается внутрь, помешивая содержимое, прежде чем разложить его по нескольким мискам, которые затем уносят длинношеим упырям, сидящим неподалеку. Круглые пышные розовые и белые шарики блестят и качаются в сладком ароматном отваре. В отличие от другой еды, это блюдо больше всего похоже на знакомые Се Ляню танъюань — к тому же, шарики не корчатся и не извиваются внутри какой-нибудь подозрительно густой жидкости. В бытность избалованным наследным принцем, клейкие рисовые шарики, вымоченные в сиропе, казались ему слишком сладкими; чаще всего ему не удавалось заставить себя съесть больше двух кусочков. После же, у принца едва хватало денег на миску горячей похлебки, не говоря уже о традиционных танъюань, которые было принято есть во время праздника зимнего солнцестояния. Пару раз ему удавалось их поесть, с ним по доброте душевной делились люди, проявлявшие жалость к бедняге, который скитался один и не проводил праздник со своей семьей. В конце концов, танъюань полагалось есть с близкими и любимыми. Прошли столетия прежде, чем у Се Ляня появилась такая возможность. Но сейчас… Он переводит взгляд на человека, идущего рядом, и обнаруживает, что за ним тоже следили. Едва заметная улыбка расцветает на его губах, когда Се Лянь видит, как на него смотрит Хуа Чэн — с той особой преданностью, от которой сердце принца переполняется нежностью и готово вырваться из груди. Острые черты вампира, облаченного в привычные алые одежды и серебро, смягчены сейчас светом фонарей. Дикая грива черных волос рассыпана по плечам и по широкой спине, укрытой роскошным плащом, отороченным мехом. Вышитая повязка на глазу лишь подчеркивает особенное сияние его бледной кожи. Угольно-черные ресницы и чувственные губы… слишком отвлекают. С внезапно пересохшим ртом, Се Лянь судорожно сглатывает и отводит взгляд обратно к лоткам. Кажется, не он один заметил, как роскошно и могуче выглядит вампир в этот вечер. Если прислушаться к разговорам горожан, то можно уловить обрывки шепотков, что теряются в шуме толпы. — Это…? — Да кто еще это может быть! Весь в красном! — Прочь с дороги, прочь с дороги! — Ох, небеса, а я раньше этого обличия и не видела, он так прекрасен, хоть помирай! — Заткнись, ты уже и так померла, не смей лезть к Чэнджу и его собственности… ай! Хуа Чэн слегка прокашливается, лишь раз: нежить тут же разбегается, прекращая свои сплетни и разговоры, чтобы, вернувшись к лоткам, усиленно делать вид, что кроме торговли их ничего не интересует. Твердая рука ложится на талию Се Ляня, ведя его дальше по мощеной улице, пока наконец толпа не редеет. — Не обращай на них внимания, гэгэ, — говорит он, наклонившись к уху Се Ляня. Бог ежится, но не от холода. Ему приходится приложить все усилия, чтобы не споткнуться. — Они просто очень любопытные. Я впервые выхожу на улицу в этом облике. Шаги замедляются, а затем останавливаются. Се Лянь понимающе хмыкает, а затем поворачивается к вампиру. Они стоят очень близко, так близко, что если Хуа Чэн наклонится, то они соприкоснутся носами. — Я… ничего не имею против, — неслышно отвечает принц, завороженный их внезапной близостью. — Они, вообще-то правы. — Да? И в чем же они правы? — Мой Сань Лан очень красив. Хуа Чэн улыбается и темный взгляд сверкает звездными искрами. Он нежно — как и всегда — заправляет прядь волос за ухо принца. — Я думаю, гэгэ самый красивый, — шепчет вампир и слова, как и всегда, пропитаны искренней преданностью. Опустив ресницы, он скользит пальцами по челюсти Се Ляня, а затем по шее. Добравшись до шелковой повязки, Хуа Чэн замирает. Взгляд тяжелеет, когда он смотрит на вполне определенное местечко возле уха. Се Ляня пробирают мурашки, и он внезапно понимает, что засосы и заживающие следы укусов видны над повязками и высоким воротом отороченного мехом зимнего плаща. Замерзшие щеки вспыхивают мучительным румянцем. Взгляд принца перебегает с возлюбленного на горожан, увлеченными своими занятиям; большинство из них отводит глаза, стоит им заметить, что их поймали за подглядыванием. И все же, Се Лянь не пытается спрятать метки. Напротив, он поднимает подбородок еще выше. — Сань Лан, они ведь… могут понять, что я принадлежу тебе? Что-то вспыхивает во взгляде вампира, а затем исчезает. Изящные брови сходятся к переносице, и он делает полшага назад, словно собираясь поклониться. — Гэгэ, я… — он виновато стискивает челюсти. — Сань Лан, меня это ничуть не смущает, — спешит успокоить его принц, хватаясь за рукав тяжелых зимних одежд. — Наоборот. Я хочу, чтобы они знали, что я твоя собственность. — О, — Хуа Чэн ошеломленно моргает. — Гэгэ… не против быть моей собственностью? — осторожный восторг явно слышен в его голосе. — Ну разумеется нет, — шепчет принц со сладостно трепещущим сердцем. — Я твой во всех смыслах. Затем, без промедления, Се Лянь тянется свободной рукой к двум ранкам на шее и слегка надавливает. От возникшей слабой боли в животе вспыхивает что-то горячее и приятное. Вампир наблюдает за ним и взгляд темнеет еще больше. Принц, с горящими ушами слегка прочищает горло, опуская руку. — Только… следы от укуса обозначают принадлежность кому-либо? Хуа Чэн качает головой. — Необязательно. Се Лянь подается вперед, желая быть ближе. — Тогда что значит принадлежать вампиру? — Каждый вампир вкладывает в это свой смысл, хотя большинство склонно рассматривать своих людей именно как вещь, — отвечает Хуа Чэн, кривя губы в отвращении. — Как личный запас крови, и так часто до самой смерти человека. Они неприкосновенны для других. Существует… множество способов указать другим вампирам, что этот человек твой, помимо видимых меток. Кажется, это не вполне в духе Хуа Чэна. — А что это значит для Сань Лана? — Для меня это означает, что никто не смеет прикасаться к тому, кого я люблю. Это значит, что ты под моей защитой, — ресницы Хуа Чэна опускаются; голос становится ниже и глубже. — Это значит, что я принадлежу тебе ровно настолько, насколько ты принадлежишь мне. Внезапно неспособный вынести небольшое расстояние между их телами, Се Лянь притягивает его ближе и ближе, пока они не оказываются прижатыми друг к другу. Теперь принцу приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть вампиру в глаза. — Могу ли я тогда тоже тебя заклеймить своим? — Се Лянь хочет, чтобы его слова звучали игриво, однако сбившееся дыхание выдает с головой. — Да, — тут же отвечает Хуа Чэн, обнимая принца за талию. — Но гэгэ, я должен признаться тебе кое в чем. — Мм? — Я всегда был твоим, с тех пор как увидел тебя. Боюсь, уже не осталось почти ничего, что бы ты еще мог себе присвоить. — Я уверен, мы что-нибудь придумаем, — шепчет Се Лянь. В конце концов, у них есть целая вечность чтобы упоенно присваивать себе друг друга снова и снова. Принц не уверен, когда перестал думать о том, чтобы покинуть поместье. Когда столетия одиночества перестали быть одним из возможных исходов. Но сейчас он не намерен идти куда-либо без своего Сань Лана. Утонув в глазах друг друга, эти двое совершенно не замечают того, как переменилась погода, пока большая снежинка не падает на нос Се Ляня, тут же растаяв. Он вздрагивает от внезапного холода и потирает кончик носа. Тихий смешок вырывается из груди вампира, тут же заряжая воздух искрящейся радостью. Сверкающие снежинки стремительно падают с небес, укрывая навесы и козырьки лавочек и зданий, а на дороге уже лежит тонкое сияющее покрывало. Перемена погоды заставляет всех теплокровных существ недовольно ворчать и кутаться, пока другие странные бесформенные и полупрозрачные призраки носятся вокруг, радостно разбрасывая комья свежевыпавшего снега. Вампир запрокидывает голову, и прикрыв веки, разглядывает небо. — Хм, мне кажется, что снегопад лишь усиливается, — вздыхает он. Затем смотрит на Се Ляня. — Гэгэ, тебе приглянулось что-нибудь еще на здешнем рынке? Кроме меня? Взгляд Хуа Чэна озорно посверкивает — он, очевидно, упивается румянцем принца. — На самом деле, — Се Лянь прочищает горло, оглядывая лотки, мимо которых они прошли. — Я хочу чашку с танъюань, чтобы, ну, отметить зимнее солнцестояние… прошло так много времени с тех пор, когда я делил их с кем-либо. Ой… как ты думаешь, у них есть такие, чтобы ты мог съесть? Я думаю, что вот те красные, эээ… — Давай вернемся в поместье, — отвечает Хуа Чэн. — К нашему приходу они уже будут готовы. Или, что еще лучше, я могу приготовить их для тебя сам. — А что насчет Сань Лана? — спрашивает Се Лянь, наклонив голову. — Разве ты не голоден? Вампир задумчиво хмыкает. Затем его взгляд медленно скользит от зимних сапог принца, до самой макушки, украшенной сверкающими снежинками. Он останавливается, особенно пристально глядя на шею. Очевидный ответ, легко читаемый во взгляде вампира, заставляет Се Ляня вспыхнуть изнутри. Коварство таится в уголках хищного рта вампира. — Мм, возможно меня можно соблазнить на небольшой перекус. Се Лянь тяжело сглатывает. — Э-э. Хорошо, тогда нам следует… раздобыть тебе что-нибудь подходящее. Вампир хмыкает и с губ слетает смешок. Но он проявляет милосердие, и прекращает поддразнивать Се Ляня. Принцу протягивают сияющую ладонь — он берет ее, переплетаясь пальцами с Хуа Чэном. Руки вампира все еще теплые — кровь Се Ляня все еще согревает его, даже спустя несколько дней. — Пойдем домой, — шепчет Хуа Чэн. Се Лянь смотрит в темный глаз, сверкающий как звезда, в глубине которого горит такая преданность, такое восхищение и такая любовь, что сердце принца сладостно сжимается в груди. У него не было дома уже много столетий, но сейчас Се Лянь понимает, что дом для него — это не место. Принц улыбается. — Да, — соглашается он, пожимая руку вампира. — Пойдем. Свободной рукой Хуа Чэн делает движение и откуда-то из воздуха появляется огромный изящный алый зонт, который он раскрывает над их головами одним отточенным плавным движением. Снежинки падают на расписную вощеную бумагу и с каждым мгновением их становится все больше и больше. Укрывшись от снега и любопытных глаз, вампир наклоняется, чтобы завладеть губами своего божества в сладком поцелуе.