bad religion

Тэхён не хочет влюбляться в сына пастора. Если влюблённость в мужчину — это святотатство, то влюблённость в сына столь святого человека — грех высшей степени. Его могли бы исключить из церкви. Но нежный и добрый Чон Чонгук, уверенный в себе и в благоразумности выбранного Тэхёном пути никогда бы так не поступил. Они вместе росли, стали соседями с того момента, как Тэхён переехал в соседний дом, с белым величественным домом пастора. Они вместе играли в грязной песочнице за церковью, ходили в воскресную школу и пели гимны, держались за руки в детском саду, когда аккуратным строем направлялись на прогулку. Худощавый мальчик с высоким голосом, которого знал Тэхён, с каждым годом становился всё более уверенным, его плечи стали настолько широкими, что о таком Тэхён мог только мечтать — результат капитанства футбольной командой, а голос упал до глубины пускающей вверх по спине Тэхёна дрожь. Тэхён — другое дело. Когда ему исполнилось пятнадцать его плечи остались узкими и единственное упражнение, которое он делает, не считая занятий в спортзале, — это ежедневная пятиминутная прогулка до мини-маркета. Ему должно быть стыдно, когда Чонгук идёт с ним рядом и его возмутительно широкие плечи касаются его костлявого тела каждую секунду, но вместо раздражения, он обнаруживает, что слишком долго задерживается взглядом на кадыке Чонгука. Щёки заливает румянец, когда его взгляд опускается на красивые ключицы и широкие плечи, и он идентифицирует это как восхищение. — Нравится то, что видишь? — весёлый голос Чонгука выводит его из прострации и заставляет покраснеть ещё сильнее. В последнее время он так неконтролируемо смущается очень часто. Он стукает Чонгука по затылку, потому что если и есть что-то в чём он бы мог быть возвыситься над Чонгуком, то это его возраст. Чонгук отвечает сердитым взглядом и сердце Тэхёна бьётся быстрее. — Когда ты стал таким большим? — бормочет Тэхён, хрустя невинными листьями под ногами. Чонгук берёт его ладонь в свою и начинает размахивать их сцепленными вместе руками — это его старый метод успокоения Тэхёна, который в очередной раз доказывает свою эффективность. Это ничего не значит, напоминает себе Тэхён. Они лучшие друзья и нет ничего необычного в том, что они держатся за руки. — Это называется тренировки и ты тоже можешь их выполнять, — шаловливо говорит Чонгук, для большей выразительности сгибая руки. Тэхён закатывает глаза от столь тонкого сарказма, но потом взгляд всё равно задерживается на чонгуковых бицепсах даже после того как он их расслабляет. Трудно оторваться. После многих лет посещений церкви Тэхёну нравится думать, что он знает всё, что можно знать о Боге. Иногда он приходит к нему во сне, иногда он разговаривает с ним в качестве просто голоса, иногда — тепло, распространяющееся по телу и заставляющее чувствовать, что всё будет хорошо. Но Тэхён не может не спрашивать себя каждый раз, действительно ли его взаимоотношения с Богом существуют или это просто результат богатого воображения? Может быть, сны, голоса, тепло — всего лишь часть его подсознания. Его пугает мысль о том, что его вера колеблется, и это мучает его неделями. Тэхёну не с кем об этом поговорить, потому что он боится разочарования во взгляде своего пастора и обвинительных взглядов других членов конфессии. Все осудят и никто не виноват. Он до сих пор помнит замечание своего пастора о том, что мужчины, которым нравятся мужчины, отвратительны. По окончании двух параллельных служб Тэхён смотрит на свою открытую записную книжку и понимает, что сегодняшняя страница пуста. Он листает предыдущие страницы и вздыхает. Они заполнены аккуратным чёрным письмом слов пастора, соответствующими отрывками из Библии и его собственными откровениями. Он пытается записать хоть что-нибудь, всё, что мог бы вспомнить. Его разум тускнеет и единственное, что он помнит, это то, что Чонгук сегодня впервые возглавил молитву. Гордость, заполняющая грудь не является чем-то новым и незнакомым. — Тебе понравилась сегодняшняя служба? — помяни дьявола. Глаза Чонгука сияют, а лицо красное, когда он пытается справиться с волнением. Он ждёт сбоку, пока Тэхён собирает свои вещи и соскальзывает со скамьи. — Ну? — снова спрашивает он, молчание совсем не убавляет его энтузиазма. Тэхён доверяет Чонгуку больше, чем кому-либо. — Могу я поговорить с тобой кое о чём? Чонгук должно быть видит смуту, творящуюся в тэхёновой голове, потому что его черты смягчаются в нежном взгляде, который в последние дни заставляет Тэхёна внутренне кричать от разочарования. — Конечно, — отвечает он, сжимая тёплыми пальцами тэхёново запястье. Он тянет его к задней части церкви, вверх по старой деревянной лестнице, чьи скрипящие звуки греют сердце Тэхёна с момента, как он ступил на них. Они направляются в третью справа комнату, одну из музыкальных комнат, опустевших с тех пор, как закончилась служба. — Так о чём ты хотел поговорить? — ласково спрашивает Чонгук, когда они удобно устраиваются на деревянном полу. Цвет дерева значительно потемнел с тех пор, как тут проводили уроки воскресной школы, больше переходя в теплый оттенок, из-за чего пол выглядит почти оранжевым. Тэхён рассеянно обводит линии, случайные круги и завитки, которые когда-то были частью живого дерева. Теперь они всего лишь часть мертвого этажа, Тэхён задается вопросом, хотели бы они, чтобы их увековечили в этом святом месте? Тогда Чонгук подталкивает его, и Тэхён нервно поднимает взгляд. — Хм. Я просто, думаю, у меня проблемы. Я его не чувствую. — в доверии своему лучшему другу хорошо то, что он автоматически понимает о чем вы говорите, без каких-либо вопросов. Никаких пояснений и оправданий не требуется. — Может быть, ты думаешь, — осторожно начинает Чонгук, — это потому что ты не веришь, что он там? Я имею в виду, помнишь, как в воскресной школе нам говорили, что только когда мы искренне верим он показывает своё присутствие? Знакомые слова, их перефразируют и повторяют бесчисленное количество раз, на службах для тех, кого одолевают сомнения. Это пустые слова, которые ничего не значат для Тэхёна, который никогда не оказывался в ситуации, где ему требовался бы совет, потому что его вера не колебалась ни разу за десять лет. Чонгук смотрит на него с такой надеждой в своих светлых глазах, он настолько наполнен жизнью и ожиданиями, что однажды станет таким же святым человеком, как его отец, и Тэхён бросает эту затею. Он улыбается Чонгуку так будто его проблема решена, будто Чонгук — тот, кто заставил раствориться его заботы. Улыбка, которую он получает в ответ — и подарок, и проклятие, что одновременно и согревает и колет его сердце. Тэхён знает, что ему придётся справиться с этим в одиночку. Как иронично, думает Тэхён, что именно сын пастора тот кто отделяет его от Бога. Чонгук вступает в свои первые отношения с девушкой, когда ему семнадцать, а от веры Тэхёна осталось только посещение еженедельных служб, на которые он почти не обращает внимания. Она всё то, чего Тэхён и ожидал — нежная, добрая, христианская женщина. Когда Чонгук представляет её, ему требуется четыре кружки кипящего чая, чтобы сжечь ненавистные слова, грозящие вывалиться изо рта. Ему ничего о Йерин неизвестно, но он знает, что она та, кем он никогда не станет. «Может быть, в другой жизни он мог бы стать красивой девушкой», — думает Тэхён, когда Чонгук клюёт Йерин в щёку, излучая счастье, которое Тэхён не может с ним разделить. Его могли звать Тэхи или Тэри, он был бы милой христианкой, принадлежащей Чонгуку. Он бы мог быть с Чонгуком, а не быть другом детства Чонгука или церковным другом Чонгука, или лучшим другом Чонгука, потому что эти роли уже недостаточно хороши. Они были бы союзом, заключенным на небесах. В другой жизни, в другой вселенной, может быть в аду. Что-то раскалённое пузырится в тэхёновой груди, вскипая и поднимаясь с удвоенной силой, каждый раз, когда Чонгук бросает на Йерин полный восхищения взгляд. Оно жжётся так же сильно, как в первый раз, оставляя свежие раны на каждом сантиметре тэхёнового сердца. Он вытесняет его, топит со всей решимостью, чтобы не потерять Чонгука. Тэхён ненавидит то, каким злым и утонувшим в ненависти стал, когда всю жизнь его учили всегда прощать и забывать. Но всё обернулось именно так, и если Тэхён уже проклят, он может с тем же успехом прекратить бороться. Нет смысла верить в того, кто не верит в тебя, даже если это не менее чем другие важная часть. — Я гей, — заявляет Тэхён на службе, перед людьми, с которыми бы не рос, и чьей заботы бы не чувствовал, если бы ещё в утробе матери знал, кем будет. Честно говоря, Тэхён никогда не был бунтарём, никогда не пытался оспорить чей-то авторитет перед лицом власти. Но его пастор — гомофобный придурок, который шутит над гомосексуалистами, а остальная часть его церкви — ещё большие придурки, потому что смеются вместе с ним. Тэхёну достаточно. Он не ведёт и бровью, когда его пасторы врываются к нему, требуя объяснений, не падает на колени под снисходительными взглядами людей, что были членами его семьи, не оборачивается, чтобы увидеть шок и неодобрение отразившееся на лице Бога. Как выглядит Бог, спрашивает себя Тэхён, выходя с воскресной службы под палящее солнце. На ум приходит лицо седого бородатого мужчины, лицо, которое Тэхён так часто видел на иконах. Но длинные светлые волосы становятся короткими и чёрными, а пряди с подбородка выпадают. Его лицо превращается в Чонгуково, отражающее разочарование и отвращение, которые он успел заметить, после своего признания. Тэхён горько смеётся, потому что безответная любовь — плохая религия, не имеющая в себе ничего, кроме культа одного человека и цианида в чашке из пенополистирола. Сегодня он потерял две части себя — ту, что любит Бога, и ту, что любит Чонгука, но сохранил ту, что любит себя, и это единственное, что имеет значение. Конец на удивление прост.