***
Когда Оди ловит его за рукав, Уилл сразу же становится встревоженным и начисто забывает, что это он у них — мальчик-сенсор. — Что-то случилось? Ты что-то почувствовала оттуда? На что Оди тут же мотает головой и молча выводит сводного брата на задний двор, к сараю для садовых инструментов. У Уилла от этого места пробегают мурашки по рукам, пусть он почти и не помнит, что там было, но сестра тянет и тянет его дальше, ближе к лесу, пока они не находят ствол давно упавшего дерева, покрытый мхом. Слава богу, обычным, зелёным и пушистым. На улице зябко из-за висящих над головами туч и гари с Той стороны, но Оди на это наплевать, а Уилл на севере снова чувствует себя более комфортно. Когда они садятся рядышком на ствол, Оди берёт руки Уилла в свои, заглядывает в его ореховые глаза и очень серьезно произносит: — Любовь — это сложно. Уилл в замешательстве, но ждёт от неё продолжения. — И я устала, — говорит Оди, стискивая пальцы. — Друзья не лгут, но мы — те, кто любим, — лжём постоянно. — Это не… — Кажется, Уилл начинает понимать. Его захлестывает паника, и он сбивчиво оправдывается: — Это не взаимосвязано, Оди. Те, кто любит, не всегда лгут. И не обязаны лгать. Просто… — Просто — что? Она очень хочет понять. — Просто любить не только сложно, но и страшно… — шепотом признаётся Уилл, обмирая внутри. Оди молчит. Оди ждет продолжения. — Это глупо, я знаю. Глупо любить и бояться одновременно. Но страшно от того, что твои чувства не поймут. Не примут. Решат, что ты ненормальный, фрик, больной… другой. — Но мы и так другие, — с нажимом проговаривает Оди. — Мы — разные. Хоппер сказал, что и любовь разная. — Вот именно, разная. Уилл не отпирается. Уилл всё понимает. — Ты любишь Майка? — вдруг спрашивает Оди. От её вопроса Уилл весь леденеет внутри. Он боится посмотреть на неё, боится пошевелится. Но, что смешно, здесь и сейчас он боится не её гнева и суперсил. Он боится того, как сладко и больно сжалось его сердце от звуков, что составляли этот вопрос. Когда он всё-таки решается посмотреть снова в лицо Оди — потому что она всё ещё мягко сжимает его руки, — Уилл не видит там ничего ужасающего. Лишь интерес. Ей правда интересно услышать ответ. И Уилл даже не проговаривает — выдыхает ответ: — Люблю. — А меня ты любишь? — не дав опомниться, снова задает вопрос Оди с тем же выражением. — Да! Конечно, люблю! На этот раз его голос крепчает. И Оди удовлетворена: Уилл говорит правду. Она видит это теперь, понимает. Но ей нужна конкретика. — Как Хоппер любит Джойс? — Что? — Уилл снова в смятении. — Ты хочешь поцеловать меня в губы? — подытоживает Оди. Уилл краснеет, бледнеет — и медленно, но отрицательно качает головой. — Значит, наша с тобой любовь одинаковая, — удовлетворённо от того, что разобралась, проговаривает Оди. И казалось бы, Уиллу должно было полегчать в ответ, но внутри него свербит, звенит струна подозрения, что на этом всё не закончится. И он оказывается совершенно прав. — А Майка? Сердцу снова томно, и сладко, и больно. Оди очень внимательно смотрит, и Уилл понимает, что она достойна правды. Что слишком долго он поступал нечестно. Да, он любит её, и да, он ей лжёт. И, кажется, эта паутина из лжи уже настолько плотная, что не дает никому из них дышать. — Оди, я… — Просто скажи правду, Уилл. Я не разозлюсь, не бойся. Он вздыхает. — …Хочу. И Оди снова кивает: он снова говорит ей правду. Уилл смотрит на притихшую сестру и как бы невзначай спрашивает: — И ты не скажешь, что и здесь наша любовь одинаковая?.. Она уже не смотрит на него. Её профиль задумчивый, но не хмурый, словно она пристраивает новую информацию внутри себя как пазл: сходится или не сходится? Вопрос не такой уж и простой для неё, но с другой стороны если они хотят доказать, что любящие люди не обязаны всегда врать… — Не знаю, — честно отвечает она. — Раньше — да, возможно… Но сейчас… — А что изменилось?.. — едва дыша, произносит Уилл. И Оди пытается подобрать правильные слова. — Думаю, что… говорящего правду друга-Майка я всё же люблю больше, чем постоянно врущего Майка-моего-парня. — Но ведь… — пытается оправдать друга Уилл, но Оди прерывает его: — Я знаю. Знаю. Любящие не обязаны лгать. Но возможно, ответ на эту загадку всё же скрывается в другом. — И в чём же? — Голос Уилла дрожит от волнения. — Что Майк на самом деле хочет любить и целовать в губы кого-то другого.***
Майк приезжает к дому Байерсов-Хопперов каждый день. На это у него всегда есть заготовленная причина — «я должен научиться стрелять». То, что у него в доме уже живет отличный стрелок, он начисто игнорирует. Ему кажется, что если он будет чаще мелькать перед глазами Оди, она начнет говорить с ним больше, чем просто «привет» и «пока». А ещё на периферии сознания цепко, как клещ, всегда, как на зазбоившей кассете, проигрывается дрожащий голос Уилла, признающийся ему, что он чувствует Векну. Майку кажется, что их давшая трещина дружба всё-таки может ещё наладиться, и для него эти три причины в совокупности являются мощным мотиватором для того, чтобы каждый день гнать несколько миль на велике по знакомому с детства маршруту несмотря на постоянный ужас матери, когда он уезжает. — Перед тем, как учиться стрелять, научись сначала пользоваться собственными руками, — беззлобно подначивает парня Хоппер, когда тот впервые заикается об этом. Майк супится, злится, но истерики не происходит. И Джиму это нравится: мальчишка Уилер действительно вырос. Да, он всё ещё придурок и шалопай с ветром в голове, но если его направить в нужное русло и дать правильный инструмент в руки, от парня будет толк. Поэтому перед тем как вручить тому опасную и неуправляемую винтовку Хоппер выдает Майку связку небольших ножей и предлагает тому поупражняться в их метании. — Так ты разовьешь ловкость, глазомер и научишься лучше справляться с собственным телом, — поясняет он. Нескладному, худому как жердя и суматошному Майку эти упражнения действительно идут на пользу. — У тебя с каждым разом всё лучше получается, — сдержанно хвалит его Хоппер. — Брехня, — тут же остро реагирует Майк. Из полудюжины ножей из мишени в семь ярдов торчит два. — Будь я в Изнанке, с таким успехом я был бы уже мёртв. Голос его звучит действительно зло: он дважды хотел записаться в партизанские отряды, и дважды же ему в этом отказывали. Говорили, что ему нет восемнадцати, но Майк знал, слышал от других, что Дастина (кто бы мог подумать, Дасти-бана!) записали одним из первых, наряду с Нэнси. — Ты не в Изнанке, Майк, потому что полезнее здесь, на гражданке. — Голос Хоппера звучит сухо. — И чем же, интересно?! — продолжает распаляться Уилер. — Я ничего не чувствую с Той стороны, как Оди или Уилл. Я не умею стрелять, не умею драться. Боже, да я даже одежду нормально складывать не умею — меня на второй же день выперли из Центра помощи! Короткий нож с тихим тяжелым звуком впивается в край мишени, в трёх дюймах от центра. — Прошло ещё слишком мало времени. Слова Хоппера злят Майка ещё сильнее, ведь он знает: Оди для того, чтобы вернуть свои суперсилы, понадобилось меньше трёх дней. А ещё его злит то, что все тянут резину: нет бы поскорее разыскать этого ублюдка-Векну прямо сейчас, быстро кокнуть его и найти способ закрыть разломы, пока он слаб. Но нет, так «дела не делаются». Взрослые совершенно бесполезные. «Как и ты» — ехидничает что-то внутри, и следующий нож снова падает в траву в футе от мишени. — Да твою мать!.. — вырывается у Майка. Он падает задом на траву как тот нож. Сцепляет худые руки перед собой и злобно пялится в одну точку. Хоппер смотрит на всё это. Вздыхает. И садится неподалеку. Некоторое время они молча слушают, как шевелится в лесу листва под слабым ветром, а потом Майка прорывает: — Я словно снова двенадцатилетний шкет, который ни на что не может повлиять, только злиться. Хоппер хмыкает. — А на что ты хочешь влиять? — Не знаю! Я хочу… я хочу сделать хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь… исправить во всем этом хаосе. — Может, — Джим подбирает слова очень аккуратно, будто обезвреживает вьетконговскую мину, — исправишь хотя бы то, что тебе сейчас доступно? — Что, к примеру? — огрызается Майк. — Отношения с Оди и Уиллом. На Хоппера вздергиваются наполненные ужасом круглые тёмные глаза. — Они… они сказали вам что-то?! И Джим выбирает тактику игры в дурачка. Поднимает брови, глупо моргает. — А должны были? Майк в смятении. Это выражение лица так не похоже на обычное суровое шерифовское, что он окончательно смешивается и низко опускает голову. Внезапно ощущая, как волосы на его макушке ерошит большая шероховатая ладонь. — Расслабься, парень, а не то сердечный приступ схватишь по малолетке. Я пошутил. Майк мнётся. Майк понимает, что если не Уилл, то Оди точно могла бы рассказать Хопперу что-то, что (сейчас) не расскажет ему, Майку. — Так… — осторожно и глухо начинает он, — сказали?.. Хоппер молчит. Не из вредности или чтобы проучить сопляка. Он думает, имеет ли он право рассказывать Майку то, о чём спрашивала его дочь. И к каким выводам она в итоге пришла. — Почему ты продолжил лгать? — вместо ответа задает встречный вопрос Джим, чем приводит Майка в замешательство. — Что? — После того раза. Я сглупил, знаю, заставив тебя наплести бреда про бабушку и остальное, прости меня за это. Но потом… ты же видел, что всё пошло наперекосяк? Вы снова сошлись, хоть и разъехались по разным уголкам страны… но ты продолжил лгать ей. Почему? — Разве сейчас это так важно? — Майк красноречивым жестом указывает на столбы чёрного вулканического дыма. Но Хоппер не поддается на провокацию. — Важно, раз спрашиваю. Майк вытягивает свои бесконечные ноги вперед, смотрит на то, как торчат из травы мыски чёрных видавших виды «конверсов». Он никогда не был фанатом этих кед. Но когда познакомился с Эдди и увидел, как круто они смотрелись на дерзком металлисте, посылающем куда подальше всё общество и мир, ему внезапно захотелось их иметь. И пару чёрных узких джинс, которые могли даже разодраться на коленях от ветхости — пусть, так будет даже… — Я хотел быть… круче, — наконец выдавливает из себя Майк. — Круче, но так, чтобы быть не таким, как остальные, обычные, знаете… Быть достойным Оди, которая в одиночку может убивать чудищ и закрывать-открывать врата в другие миры. Я старался найти все эти штуки… все эти атрибуты крутости, которые стали бы мне помощниками, но чтобы при этом я всё равно оставался бы собой. Майк вздыхает, пытаясь собраться с мыслями. — Но в итоге… в итоге мне кажется, что себя я всё-таки потерял. Запутался. Я хотел присвоить Оди себе, потому что считал, что имею на это право — ведь я нашел её первым, я укрывал её у себя в подвале. И когда мы с ней… оставались в комнате, когда я… целовался с ней, я чувствовал себя просто всесильным. Я думал: «я встречаюсь с самой невероятной девушкой на свете, и даже шериф полиции мне не указ!». На этих словах Хоппер хмыкает, но ничего не говорит, и Майк продолжает: — Это правда было очень крутое чувство, и мне оно нравилось так сильно, что я стал забывать о том, что Оди — человек. И человек, который очень недолго живет в обычном обществе. Что то, что мы имели с детства, у неё не было, и ей надо было это найти… найти себя. Ей тоже надо было найти себя. И когда я понял это, я испугался, что когда она это сделает, я буду ей не нужен. Потому что я — самый обычный задрот, ничем не примечательный и не особенный. Исповедь Майка становится для Джима настоящим открытием. Его искренность, его дрожащий неуверенный голос… Он признавался в своих страхах, в своей неуверенности, эгоизме. Он признавал, что был не прав. И это стоило действительно очень дорогого. — А знаете, что самое в этом страшное?.. — вдруг выпаливает после долгого молчания Майк. Хоппер молча вздергивает брови. — Что найдя девочку в лесу… кажется, своего лучшего друга я там так и не нашел…***
Разговор с Майком вчера днём крепко озадачивает Хоппера. Закончив свой монолог очень странным выводом, Уилер не говорит больше ни слова — просто поднимается на ноги и упрямо, до самых сумерек и сирены комендантского часа, лупит ножами по мишени. Хоп думает над последними словами парня весь вечер и всё утро, становясь весьма рассеянным, и Джойс это замечает. — Что случилось? — спрашивает она, когда за столом после завтрака остаются лишь они вдвоём, неторопливо потягивающие крепкий несладкий кофе из больших кружек. День планировался быть нелегким, им нужна была энергия. Сделав глоток, Хоппер как виски процеживает его воздухом сквозь зубы. — Мальчишка Уилер случился. Джойс вздергивает брови. — Майк? Я не понимаю. Джим вкратце, стараясь выцепить максимальное количество точных цитат из своей головы, пересказывает Джойс свой вчерашний разговор с подростком. Она слушает его не перебивая, после чего задумчиво произносит: — Необычная откровенность от Майка перед тобой. Мне всегда казалось, что вы недолюбливаете друг друга. — Это началось в то же время, как и всё остальное, Джойс. — Да, я понимаю. — Она кивает и просовывает в ручку кружки сразу два пальца. — И я понимаю, насколько Майку было нелегко признаться тебе во всём. — Мне было неприятно слышать то, что он по сути использовал Оди в своих целях, знаешь ли. Слова Хоппера звучат жёстко, Джойс морщится в ответ. — Я не думаю, что он делал это умышленно или из злости. — А что ты думаешь? — Думаю, что когда тебе двенадцать и ты фанатеешь от игр с магией, встреча с такой девочкой как Оди — это всё равно, что купить полный сборник винтажных комиксов за четвертак. — Немыслимая удача? — Невероятно, Хоп! Тот тяжело вздыхает. — Это всё равно не объясняет, почему он свёл всё к Уиллу и тому, что он «не нашёл его в лесу». Нашёл — мы нашли, и вернули его. Я не понимаю. Джойс цокает языком и кладет свою теплую ладонь на руку Джима. — Я думаю, он здесь имел в виду не то, что он физически не нашел Уилла. Вспомни, что происходило после? Сначала кошмары, больницы, анализы. Потом… одержимость Истязателем. — Судя по дрогнувшему голосу Джойс, ей всё ещё тяжело это вспоминать. — Майк прошел через это всё вместе с нами: видел, прожил… но именно с Уиллом, со своим лучшим другом, он тогда практически не контактировал. Это всегда был не до конца Уилл, больше — иная сущность. Майк не смог наладить полноценный контакт с ним, когда вернулась Оди. И был настолько рад всему этому, так хотел сблизиться и с ней… что начинающие шалить подростковые гормоны сыграли с ним злую шутку: он упал в свою первую влюбленность с головой. А связь с Уиллом так и осталась не налаженной. И чем больше он сближался с Оди, тем сильнее отталкивал Уилла. К тому же, Лукас и Макс начали встречаться в то же время. Их группа стала больше из-за девочек, но вспомни сам: когда в компании подростков появляются парочки… — …остальные болтаются на периферии, — заканчивает за Джойс Хоппер. Она кивает. — Есть ещё одна вещь, которая разделила их тогда. Я всё думала, что Уилл придёт ко мне, мы поговорим, но он всё держал в себе… а я решила, что не хочу давить на него и заставлять открываться раньше времени, пока он не готов. — О чём это ты? — Уиллу… не нравятся девочки, Хоп, — чуть помедлив, на грани шёпота проговаривает Джойс. В доме никого кроме них нет, её и так никто не услышал бы, но это был не её секрет, и она не хочет его раскрывать вот так, без разрешения самого Уилла. Новость же эта становится для Хоппера не то, чтобы совсем сюрпризом — скорее, он не особо верит. — Ты точно уверена? — Больше, чем когда впервые проболталась тебе об этом четыре года назад. Сильно больше. — И ты думаешь, что мальчишки… — Я не знаю. Не думаю, что Уилл говорил об этом хоть кому-то из них. Но с взрослением и осознанием этого он явно чувствовал себя… чужим в их «парном» мире. Помнится, он говорил мне, что никогда не влюбится. — Джойс вздыхает. — Но в Калифорнии я как-то зашла в его комнату, когда он был в школе, и увидела рисунок на мольберте… Хоппер кривится, ожидая неприятного, чем вызывает у Джойс улыбку. — Там не было ничего такого, Хоп. Просто портрет. Портрет Майка. Кусочки пазла медленно и со скрипом, но всё-таки встают в голове у Хоппера на место. И он понимает, что от всей этой гендерно-неоднозначной подростковой драмы на грани апокалипсиса у него начинает болеть голова. Джойс наблюдает за эмоциями Джима с лёгкой улыбкой и молчит. Для неё эта история не кажется такой уж сложной, но она-то была мамой Уилла в первую очередь. А своего сына любила и принимала любым. Но также Джойс и понимала, что с окончанием детства Уиллу придётся научиться полагаться и на самого себя тоже. Она готова оказать ему поддержку, но только тогда, когда он сам её попросит об этом. Касаемо отношений между Оди и Уиллом она не переживала: её младший сын очень тепло принял приёмную дочь, у них не было разногласий — по крайней мере, Джойс о них ничего не знала. Но вот они вернулись в Хокинс, и вместе с проблемами глобального масштаба на подростков свалились ещё и вопросы другого характера, которые могли повлиять на многие вещи вокруг них — как в позитивную сторону, так и наоборот. С усилием потерев лоб ладонью, Хоппер одним глотком допивает оставшийся кофе и поднимает глаза на Джойс. — И что нам делать? — В этом вопросе мы вряд ли можем что-то сделать, Хоп, кроме того, чтобы быть искренними и оказывать им поддержку. Что бы они не решили между собой, — пожимает плечами Джойс. — Понимаю, это сложно — не вовлекаться, но необходимо. Я не знаю, будут ли они решать эти вопросы сейчас, когда вокруг творится такое, но, зная способности этого Векны и то, что он выбирает жертвами эмоционально уязвимых подростков… Думаю, наша главная задача сейчас: обеспечить нашим детям максимально комфортную среду, чтобы они могли спокойно разрешить свои конфликты. Так они обезопасят и себя, и остальных. — А под «нашими детьми» ты имеешь в виду и?.. — И Майка Уилера тоже, да, Хоп. Джим только скрипит зубами.***
Новости от разведчиков приходят нерадостные: разломы продолжают расползаться в стороны. Медленно, не больше четверти фута за неделю, но это всё равно плохо. Значит, ситуация ухудшается. Ещё через пару дней у городской ратуши, наполовину разбитой разломом и оплетённой лозами, громко объявляют о начале нового сбора — на этот раз в боевые партизанские группы. Хоппер, говоривший всё это вместо погибшего во время раскрытия разломов мэра, не скрывает: с Той стороны твари начали предпринимать попытки прорваться. У Ловерс-лейк была найдена первая «дыра» — и следы от трёх чудовищ. Военные обещают привезти подкрепление из Шайло и Спрингфилда, но на это потребуется время. К тому же, горожане не могут постоянно находиться в неведении: иначе, если случится худшее, жертв среди них может оказаться намного больше. Вернувшийся с собрания домой Майк находит свою мать на кухне. Карен, уронив лицо в ладони, сидит за столом и горько, но тихо плачет. От страха, от бессилия, от усталости, от непонимания. Майк не решается подойти к ней. Он почему-то понимает, что его рассказ здесь и сейчас мало что изменит в голове матери: она лишь сильнее запутается. Слов утешения для неё он тоже не находит. И внутренне сетует: вот бы Уилл был здесь. Он наверняка нашел бы правильные слова. Как и всегда. Мысль о Уилле вызывает странную тупую боль в груди. Майк с нажимом потирает ноющее место, поднимается к себе и вытаскивает из-под кровати коробку от старых кроссовок. Внутри лежат ножи для метания, которые дал ему Хоп. Майк собирает их, распихивает по карманам куртки и тихо, чтобы не потревожить мать, выходит во двор через гараж. В гараже на старом верстаке полностью готовая к походу Нэнси деловито и методично собирает купленный в «Военной зоне» ещё до первого нападения на Векну дробовик. Перед ней лежат ветоши и остро пахнущее тёмное оружейное масло. — Хэй! — Майк, прижав к своему боку коробку, приближается к сестре. — Хэй, — вместе с тонкой улыбкой в ответ бросает она. — Готовишься к вылазке? — Эээ… Да. Мы хотим добраться до той дыры у Ловерс-лейк и посмотреть, что там. Проверить, нет ли других следов. Надеюсь, найдем беглецов с Той стороны. Майк хмыкает. — Было время, когда мы наоборот, отдали бы всё, чтобы никогда с ними не встречаться. Нэнси ставит на место цевьё и дёргает затвором. — Это время давно прошло. Голос её звучит практически жестко. Но лицо снова смягчается, когда она смотрит на младшего брата. Её руки в масле, и она не трогает растрепанных волос Майка, как хотела в порыве. Но улыбается шире, глядя на торчащие во все стороны кудряшки. — Почему ты не подстрижёшься? — с легким любопытством спрашивает она. Майк сначала неопределенно пожимает плечами, а потом вдруг честно признаётся: — В память об Эдди. Улыбка Нэнси тут же вянет. — Люди… страдают и умирают слишком быстро, — тихо проговаривает она. — Люди, которых мы знаем. Которых любим. И всё — из-за этого чёртового ублюдка. Закусив нижнюю губу, Майк едва выдавливает из себя: — Думаешь, мы победим?.. Нэнси вздыхает. У неё нет ответа на этот вопрос. Но морщинка между сдвинутыми бровями говорит красноречивее слов: — У нас нет выбора. Она закидывает дробовик на плечо. Проверяет карманы. И, тюкнув Майка коротким поцелуем в щёку, отправляется в серую хмарь послеобеденного дня. Майк вздыхает и, оставив все свои ножи на верстаке, возвращается к матери. Карен уже справилась с эмоциями и даже успела привести себя в порядок. Замечая Майка, она быстро натягивает на губы улыбку, называет его по имени, но молча подошедший и крепко обнявший её сын снова выбивает только-только успокоившуюся женщину из колеи. Для того, чтобы обнять мать, Майку приходится сгорбиться в три погибели. И как за такое короткое время он вытянулся практически вдвое? Немыслимо. И сам не заметил… — Я люблю тебя, мам, — проговаривает он, чувствуя ком в горле и тяжесть в груди. — О, Майк, — шмыгает влажным носом ему в ухо Карен, из-за чего он стискивает свои длинные бледные руки вокруг неё ещё сильнее. — Не бойся, — шепчет он. — Мы справимся. Я не буду больше скрываться и приносить боль важным мне людям. Не позволю этому сидящему в своей вонючей дыре ублюдку добраться до них… до вас. Карен вздрагивает от слов сына. Размыкает объятья, пристально смотрит в тёмные решительные глаза. — Майк, детка, о чём ты говоришь? Но он ей не отвечает. Он уже всё решил.***
— Ладно, эм… — Уилл замолкает на минуту, пытаясь придумать, — давай ты найдешь… мамину заначку сигарет. Оди лишь вздёргивает брови в немом вопросе, но кивает и закрывает глаза. Над её ухом мерно шумит застывшее на пустой волне радио. Повязка уже не нужна, она привыкла обходиться лишь закрытыми веками. Такие тренировки были нужны. Оди сама рассказала своей семье о методе Бреннера, и они с Уиллом начали экспериментировать в свободное время, проверяя, что ещё она может отыскать через погружение в войд. Пока брат с нетерпением ожидает ответа, Оди деловито шерстит по всему дому в поисках своей цели. — И ты точно уверен, что в вашей с Джонатаном комнате её нет, да? Уилл вдруг встряхивается. — Почему ты так спросила? — Я… чувствую оттуда запах. Но это больше похоже на… Тренировка срывается из-за того, что Уилл вдруг вскакивает с места и бежит в соседнюю комнату, чтобы найти там добивающего свой последний косячок Аргайла. — О, брочачос! — медленно тянет парень. — Ты, конечно, вовремя заскочил на огонёк. Дунешь? Уилл морщится. — Нет. И будь добр, если хочешь курить, кури вне дома! Здесь всё старое — пропахнет же! — Замётано, чуваааак… Уилл лишь сокрушённо кивает головой и закрывает дверь, думая о том, что теперь и от его одежды будет тянуть мерзким землистым запахом травки. Но в свою бывшую комнату он не возвращается: в гостиной у стеллажа с книгами стоит Оди и победно держит в ладони полупустую пачку «Мальборо». Уилл улыбается ей и награждает аплодисментами. — Кстати, — вдруг говорит Оди. — Майк приехал. — Что?.. Уилл не успевает даже закончить свой короткий вопрос, как в дверь дома Байерсов-Хопперов активно стучатся. И да, Оди права: на пороге стоит никто иной как Майк Уилер, бездумно и опасно проколесивший к их дому в сгущающихся сумерках несколько миль. — Майк! — Уилл тут же за рукав втаскивает сумасшедшего друга внутрь. — Ты совсем голову потерял? Комендантский час уже объявили! По лесу шныряют твари из Изнанки и военные! А если тебя видели?! — Даже если и видели, то не догнали, — легкомысленно пожимает плечами Майк, пытаясь восстановить дыхание. Слегка нервно озирается по сторонам. — Кто-то дома, кроме вас? — Только Аргайл, — слегка раздражённо машет в сторону их с Джонатаном комнаты Уилл. — Добивает свою последнюю «пальму». Дальше ему придется со всем этим дерьмом вокруг нас справляться так же, как и остальным — трезвым. — А родители? Джонатан? — Хоппер и Джойс сегодня в ратуше на всю ночь. Джонатан в рейде, вернётся только утром. — Уилл замечает, что Майк нервно оглядывается. — Всё в порядке? — А? Д-да. Да. Конечно, в порядке. Что может быть не в порядке?.. Оди весь их диалог молчит — только наблюдает за парнями со стороны. Майк окидывает взглядом её, Уилла — и жестом просит обоих присесть на диван. Сам садится на жёсткий кофейный столик напротив. — Я… — неловко начинает он. — Я хотел поговорить с вами. Вами обоими. Потому что мне кажется, что всё как-то очень странно между нами в последнее время… а сейчас вокруг такое творится… И Нэнси права: люди, которых мы любим и знаем, умирают каждый день… А вы… вы для меня слишком дороги — оба! — чтобы из-за моей трусости подвергать вас опасности. Тем более, когда вы и так… В общем! Майк жестко прикусывает нижнюю губу. Порывается посмотреть на ребят напротив, но срывается, не выдерживая пристальных взглядов обоих. Его длинные бледные пальцы постоянно в движении на острых коленках, мучают старую джинсовую ткань. — Я… в общем, я приехал сказать вам, что… Слова, как назло, не идут. Но Уилл, кажется, понимает, что Майк пытается сказать. Его горло перехватывает, и он лишь секунду борется с порывом. А потом протягивает руку и кладет прохладную ладонь на сумбурные пальцы. — Майк, погоди. Мне кажется, я знаю, что ты хочешь сказать. Майк в ступоре. Он открывает рот, смотрит на друга как олень на свет фар дальнобойщика. Сглатывает, хотя во внезапно ставшем сухим-сухим рту нет ни капли слюны. — Да? — Да, — кивает Уилл и чуть улыбается уголками губ. — Я думаю, мы все это чувствуем. — Да?.. — Голос Уилера звучит полузадушенно. Оди тоже кивает, хотя по её лицу видно — она мало что понимает. — После всего произошедшего здесь, в Хокинсе, нам всем очень страшно. И да, нам с Оди… нам страшнее порой ещё больше, потому что мы связаны с Изнанкой, чувствуем её ледяное дыхание на шее, и это… это не проходит. Словно холод гильотины. Майк лишь кивает на автомате, наблюдая за тем, как двигаются губы Уилла. — Но мы теперь все вместе, здесь. И мама, и Хоппер… И Лукас, и Дастин, и Стив, и остальные… Теперь мы столкнулись с этим не в одиночку — нас много. И нам не нужно больше скрываться. Поэтому мы победим! Пальцы Уилла сильнее сжимаются на руке Майка, но он, кажется, из всей его речи уловил только одну фразу. — Да… да! Да, я про то же. Что не надо скрываться больше! Да. Потому что, а вдруг, мы все завтра умрем, а сказать друг другу действительно важные слова так и не удастся! И в конце концов, какая теперь разница, на пороге апокалипсиса, что мне, как оказалось, нравятся не только девчонки, но и парни, верно? Это такая мелочь в самом деле, что я даже!.. Внутри Уилла всё резко обмирает, когда до него доходит смысл сказанных Майком в запале слов. Краска с его лица сходит вся, разом, да так быстро, что Оди в ужасе впивается руками в его локоть и начинает трясти брата. — Уилл?.. Уилл! Ты в порядке? Майк тоже, очухавшись от своего нескончаемого словесного потока, замечает, что друг напротив становится совсем безжизненным. — Уилл?! — Его большие обжигающие ладони стискивают щёки и виски парня, и он впивается в него своими огромными перепуганными тёмно-карими глазами. — Это Векна?! Приступ?.. Что?! Уилл, скажи хоть слово, эй!.. — Т-ты… — Бледные губы шевелятся еле-еле, словно чужие. — Ч-что ты сейчас… сказал?.. — Что? Майк хмурится, не улавливая смысл вопроса. Уилл немного отмирает, моргнув, и поднимает на того подозрительно влажные ореховые глаза. И это выражение лица, уже не раз виденное Майком, вдруг приобретает для него совершенно иное значение. Новое, сакральное. До сладкой щемящей боли в груди полное надежды. — Что… ты сейчас сказал? — собрав, наконец, расползшиеся по всему рту слова, повторяет Уилл. — Я? О чём?.. — О… девушках. И п… — А! — Майк резко одергивает ладони от лица Уилла и нервно потирает их о джинсы. — Да, я… В общем, я как-то так… чувствовал это весь год. Даже больше, пожалуй. Наверное, это началось позапрошлой весной впервые, но я очень долго не думал об этом, и не замечал… А потом как-то всё завертелось, и вы переехали, и я… Короче! Майк резко замолкает. Смотрит на Уилла, на Оди. И наконец проговаривает прямо и ровно: — Я понял, что мне нравятся и девушки, и парни. Вот. В гостиной повисает тишина, прорезаемая лишь тихим пением укуренного Аргайла в закрытой комнате. Оди, не отпустившая локтя Уилла, дергает его за рукав и спрашивает: — А так бывает, да? На что Уилл лишь крупно вздрагивает, словно просыпаясь от кошмара. — Эм… да. Наверное. Я не знаю, если честно, я… не эксперт в этом. А что? Но Оди не отвечает. Вместо этого она очень серьёзно впивается глазами во внезапно присмиревшего Майка. — Какие парни тебе нравятся? — в лоб спрашивает она. И от такого вопроса от своей бывшей девушки (!) Майк откровенно теряется. Как и Уилл: его голос резко взлетает фальцетом, когда он вскрикивает: «Оди!», но сестра серьёзна как никогда. — Я знаю, какие девушки тебе нравятся, потому что ты был со мной. Я тебе нравилась. Пусть ты и не любил меня, как я тебя, но я тебе точно нравилась. — Нет, Оди, я… — Так какие парни тебе нравятся, Майк? Тот лишь бросает беспомощный взгляд на Уилла, но друг ему не помощник — он до сих пор выглядит так, словно сейчас коньки откинет. И Майку от этого, честно говоря, и больно, и сладко одновременно. Ему тяжело видеть такого Уилла — он его достаточно насмотрелся за последние годы их дружбы. Всякого, но испуганного, дрожащего, на пороге слёз, пожалуй, чаще всего. И сейчас он вдруг понимает, что после всего этого, когда они победят и обязательно (обязательно!) все выживут, он очень хочет увидеть на этом повзрослевшем, но всё ещё совершенно очаровательном лице совсем иные эмоции: радость, счастье, удовольствие, смущение, нежность… Ему кажется, что в Уилле этого столько всего, и оно так давно в нём зреет, что уже всё, уже пора. И Майку очень, очень хочется это увидеть. — Уилл… — просто проговаривает он, не в силах оторваться от орехового взгляда напротив. Его друг — и любимый человек — крупно вздрагивает, опускает голову и начинает не скрываясь плакать. Майк поджимает губы и пересаживается с кофейного столика на диван, по другую сторону. Привлекает Уилла к себе, обнимает его за плечи, и тот прорывается, плача уже навзрыд. Оди тоже шмыгает носом. У неё глаза на мокром месте. Она притуливается к его боку, обнимает брата крепко-крепко, и он обхватывает её в ответ, стискивая в другом кулаке рубашку Майка. Сам же Майк, осоловело моргая, оглядывает эту картину — и совершенно не понимает, как и почему он вдруг оказался в подобной ситуации.***
Оди отдает им свою комнату. — Джойс и Хоп всё равно вернутся только завтра после обеда, — говорит она, забирая с собой пижаму и новую любимую игрушку для сна, толстого жирафа Пончо. — Майку нельзя сейчас возвращаться домой — слишком опасно. Голос у неё ровный, на лице — ни капли напряжения. Но Майку всё равно неловко. Он инстинктивно ждет подвоха, который почему-то никак не наступает, и его это крепко так дизморалит. — Спасибо, — искренне благодарит её Уилл. Голос у него всё ещё надтреснутый после слёз, а глаза красные. — Да, спасибо, — эхом подхватывает Майк. Она останавливается на пороге. Улыбается им обоим. Тепло. — Да, — говорит она, — такой Майк мне определено нравится больше. И, вполне довольная собой, уходит. — Эээ… Что это такое было? Майк в непонимании оглядывается на Уилла, но у того нет ответов. На самом деле, сил особо тоже: прорвавшиеся внезапно слёзы высушили его до капли. И Уилер как-то тоже затихает. Успокаивается, подсаживается к нему на край кровати. Бодается коленом о колено. — Эй. Голос у него тихий, даже какой-то проникновенный. В уголках губ прячется лёгкая нежная улыбка. — Ты как?.. — Честно? Как будто по мне проехались все военные в Хокинсе, — невесело шутит Уилл, глядя в одну точку перед собой. От его посаженного голоса Майку становится стыдно и неловко. — Извини, — искривив рот, проговаривает он. — Я… не хотел — вот так. Просто получилось. Под эмоциями, понимаешь? — Понимаю, — тупо кивает Уилл. Вздыхает и тихо признаётся: — Просто я не ожидал услышать от тебя таких слов. Я думал… я всё это время думал, что мои чувства безответны. Что я… просто должен с ними смириться. А тут ты — и вдруг такое. Хотя о чём это я?.. Ты же Майк, чёрт тебя дери, Уилер. С тобой вечно всё наперекосяк. Майк на это только фыркает. — Да уж. Что с меня, бедового, взять. Колено Уилла, чуть помедлив, толкается в ответ. — И что дальше?.. — Дальше? Ох. — Майк поднимает голову. Осматривает стены. На дальше он и не загадывал. — Не знаю, что дальше. Наверное, я переночую здесь, а завтра поеду домой до того, как вернется Хоппер. Потому что мне кажется, но я могу ошибаться, что, имея лицензию на убийство, узнав, что я забираю у него и второго ребёнка, он захочет этим воспользоваться. Уилл пару секунд просто моргает — а потом резко начинает смеяться. Губы Майка тоже растягиваются в улыбке. Да, определенно, таким Уилл нравится ему намного больше. Он ловит его руку в свою и крепко сжимает, привлекая к себе внимание. Уилл перестает смеяться, хотя ему всё ещё хочется, поднимает глаза на Майка. И как-то инстинктивно изламывает брови, ловя на подлёте, что тот хочет сделать. Ему страшно до жути, когда он понимает, что Уилер приближается, но отодвинуться? Нет. Он заставляет себя остаться на месте, напоминая, что теперь можно не просто смотреть. Теперь можно… в целом, всё. Губы у Майка сухие и на вкус как дорожная пыль. Ничего романтического в этом нет, но Уилла почему-то захлестывает волной, когда он чувствует всё это. Его пальцы сами зарываются в чёрные спутанные кудри, оттягивают их от ушей, проходятся по яркой линии челюсти, острым скулам и ямочкам на щеках. Кажется, лицо у Майка вытянулось точно так же, как и тело, — из того материала, что было в нём двенадцатилетнем. Но Уиллу это нравится. Уиллу всегда нравился Майк таким, какой он есть. Он чувствует, что длинные бледные пальцы впиваются в его поясницу, поднимаются выше, и задыхается на мгновение от этого чувства. Майк тянет его к себе, забирает всё дыхание, что у него есть, и Уиллу приходится оторваться первым, потому что голова начинает кружиться. — Эй, — голос у Майка хриплый, и он звучит очень-очень близко, — всё в порядке? — Да, — не открывая глаз, кивает Уилл. — Просто… дышать не могу. — Так надо через нос, дубина. — Я не знаю, как. Это мой первый поцелуй! — О… Открыть глаза всё же приходится — нельзя пропускать такое выражение лица у Майка. — Правда? — Конечно! — Уилл вспыхивает. — И с кем, позволь спросить, я мог целоваться здесь, в Хокинсе, будучи беззаветно в тебя влюблённым?! — Ну… Я думал, что в Леноре у тебя, типа… — Майк нервно повел плечами. — Оди писала, что ты рисовал картину для девушки. — Я рисовал картину для тебя, дурак! — И Уиллу так хотелось бы сейчас его, Майка, этой картиной, скрученной рулоном, ударить по голове. — И какая девушка вообще, я гей! — А. Круто. Желание ударить его хоть чем-нибудь вспыхивает в Уилле с удвоенной силой. — Да ну тебя, Уилер… — Эй, да стой! Майк ловит сорвавшегося было с места Уилла за руку. — Извини, — тут же выпаливает он. — Я дурак, да. Я… просто для меня это тоже в новинку. — Что — это? — Ну… это… — В смысле — целоваться с парнем? — Да. И нет. В смысле, в новинку открыто разговаривать вот так, лицом к лицу… типа, как взрослые. Ну то есть… Мы с тобой всегда это делали, когда дружили. Но сейчас это не только дружба. Сейчас мы типа… — Типа — что? — Типа я реально хочу отношений с тобой, Уилл. Но не так, как… не просто дурачась, а чтобы… чтобы реально как у взрослых. — В смысле?.. — В смысле, я не только целоваться с тобой хочу. Да, целоваться тоже, конечно, это было круто! Но я хочу проводить с тобой время, ходить куда-нибудь — ну, когда всё это кончится. Заботиться, ухаживать, дарить какие-нибудь подарки. И разговаривать. Разговаривать обо всём, как мы всегда это делали. И знаешь, Уилл, — не врать. От такого искреннего и открытого Майка у Уилла снова подкатывает к глазам, хотя казалось бы, откуда вообще в нём ещё оставались слёзы? Но он правда верил в свои слова. И создавалось впечатление, что готов за них отвечать. — Кто ты и что ты сделал с Майком Уилером образца 85-го, когда он был полным мудаком?.. — не удерживается от шпильки Уилл. Майк заслуженно глотает её и пожимает плечами. — Не знаю. Наверное, Майк Уилер образца 84-го, который в Научной лаборатории вместе со взрослыми убегал от демопсов, хорошенько его отмудохал. — Да уж. Очень на то похоже… Уилл вытирает ладонями всё-таки заслезившиеся глаза — и решительно выдыхает. — Давай спать, новый-старый Майк Уилер. Всё это, конечно, очень здорово, но нам всё ещё нужно победить Векну и закрыть долбанные разломы. А для этого неплохо было бы выспаться. — Так сказал, как будто завтра самолично пойдешь всё это делать… — бурчит Майк, стаскивая с себя рубашку. — После всего того, что ты сказал, очень хочется. Уилл уходит ненадолго в прокуренную Аргайлом комнату, чтобы взять сменную одежду. Проходя мимо дверей родительской спальни, он прислушивается, но там тихо и темно. И Уилл не решается заходить к сестре. Возможно, она действительно окончательно отпустила Майка, узнав теперь обо всём. Возможно, ей всё ещё нужно время. Так или иначе, Уилл сейчас ничем ей не поможет. Когда он возвращается в комнату, Майк уже в одном белье смирно ждёт его на краю кровати. От этого зрелища у Уилла аж дыхание застревает в горле, хотя стоит всё-таки признать — Майк Уилер не мечта любого подростка. Он словно состоит из одних прямых, углов и коленок. Но Уиллу всё равно приятно теплеет где-то в животе. — Держи. Он протягивает Майку свежие футболку и шорты. Тот кивает и, взяв одежду, уходит в ванную комнату. Через пару минут оттуда глухо начинает шуршать душ. Уилл садится на край кровати. Прикоснувшись к всё ещё тёплому месту, на котором сидел Майк, он аккуратно, кончиками пальцев, впитывает это ощущение, поглощая его в себя. Сохраняя на будущее. Ему представляется, что он ещё не раз и даже не двести раз увидит такого Майка. Они будут вместе расти, меняться, и кто знает, может, Уилер всё-таки перестанет быть такой нелепой жердёй со временем. Но именно здесь и сейчас у Уилла случился этот маленький «первый раз», о котором он и не мечтал. Его первый поцелуй с Майком Уилером. Его первый Майк Уилер, сидящий на кровати в одном белье. И скоро будет первый Майк Уилер, оставшийся ночевать с ним в одной кровати. В качестве… хм… больше, чем друга. Уиллу ещё предстоит найти для этого название. Когда Майк возвращается, Уилл меняется с ним локациями. В ванной душно из-за пара. Пахнет семейным гелем для душа. Судя по тому, что его, Уилла, жёлтое полотенце влажное, Майк безошибочно выбрал его из всей вереницы и вытерся именно им. Уилл с трудом перебарывает желание уткнуться в это полотенце лицом и просто минут пять стоять так, вдыхая еле уловимый под ароматом грейпфрутового геля запах Майка. Битву эту он выигрывает, но как справиться с собой после, когда они будут лежать рядом на непозволительно узкой кровати в комнате, — непонятно. Во время душа руки даже не тянутся к себе, Уилл чувствует себя слишком выжатым, придавленным прожитыми эмоциями, хотя все последние месяцы это было его ежевечерним душевым ритуалом. Хорошо это или плохо, он пока что не понимает. И решает пойти сегодня по принципу Майка Уилера: будь что будет. Только молится, стоя под прохладной водой, чтобы ночью ему ничего такого не снилось. Майк вряд ли будет его осуждать, но… это будет неприятно. Стыдно. Не так хотелось бы провести их первую ночёвку. Мысли о том, что организм подростка может сыграть с ним злую шутку, не отпускают его до самого возвращения в спальню. Майк там, под светом ночника читает 185-й выпуск Х-менов, про Рог и Шторм. — Я думал, что Оди всё это неинтересно, — с некоторой ноткой ревности проговаривает он, махая журналом. Уилл хмыкает, опуская дневную одежду на стул. — Ей интересны истории, где есть женские супергерои. — О. Вот значит как. — Ага. Уилл медлит, подёргивая край рубашки на стуле. Его всё ещё мучают сомнения. — Эмм, Уилл… — Голос Майка очень неуверенный. — Раз уж на то пошло… Знаешь, я просто хотел сказать… нет, даже предупредить, что… в общем, если вдруг ночью что-то случится… — Что?! Уилл встряхивается по инерции, глядя на Майка во все глаза. — Я про то, что мы с тобой оба — парни. И нам обоим порой снятся… ну, эти… «мокрые» сны. И просто если вдруг такое случится, то — всё окей? Мы же оба понимаем, что не контролируем это… — А, да. Конечно. Не парься, да. Ты прав, мы оба парни и у всех такое бывало. — Да. В общем… Глаза Майка просто прожигают. — Тогда спать? — Ага, — всё также бездумно кивает Уилл. — Спать. Свет на столе и ночник они выключают одновременно. Комната как-то очень резко погружается в темноту и тишину. Только издалека, очень-очень отдалённо, слышится порой звук пролетающих вертолетов. И Уиллу вдруг кажется, что всё там, за стенами дома, — не про них и не с ними. А у них здесь всё хорошо. Тихо, спокойно. Безопасно. Только как-то очень уж нервно… — Уилл? Голос Майка в темноте звучит взволнованным. — Да. Иду. — А его собственный окончательно севшим. Кровать действительно узкая. А Майк и вправду как жук-палочник — сплошные углы. Уперевшись лбом ему в плечо, Уилл начинает тихо подхихикивать от этой мысли. — Ты чего? — напряжённо спрашивает Майк. — Да так. Представил тебя жуком. — Жуком? — Ну да. Помнишь, на уроке биологии нам рассказывали про жуков-палочников? Я подумал, что ты очень на него похож. — Ну спасибо, друг. — Пожалуйста. Но шутливое настроение Уилла как-то, видимо, через вибрацию от смеха, передаётся Майку, и теперь уже он начинает хихикать. — Мне кажется, это нечестно. — Что именно? — Почему из всех нас ты в результате получился самым красивым? — Что значит — «получился»? — То и значит. Ты всегда был милым, но пока оставался самым мелким и щуплым, это просто было фактом. А сейчас ты слишком быстро стал… таким. И это как-то нечестно. — Просто у меня очень красивая мама. — Это да, но Джонатан же страшный! — Майк! — Ну это правда. Объективно. И я могу об этом авторитетно говорить. Уилл фыркает в темноте. — Потому что тебе нравятся и парни тоже? — Потому что мне нравятся и парни тоже. Майк притихает на некоторое время. — Нет. Потому что мне нравишься конкретно ты. Уилла снова всего обдаёт жаром. Он чувствует, что Майк в темноте переворачивается со спины на бок, обхватывает его руками. Они лежат не плотно друг к другу, но достаточно близко, чтобы чувствовать запах мятной зубной пасты в дыхании друг друга. Одинаковой, и Уиллу кажется это таким важным моментом. — Поэтому я… красивый? — тихо, чуть сорвавшимся голосом спрашивает он. — Ты красивый не поэтому. Ты красивый просто так. — Майк… — Что? — Спасибо. — За что это ещё? — За то что выбрал меня. Не сейчас. А тогда ещё… на тех качелях. Майк длинно и рвано выдыхает, и Уилл снова чувствует этот мятный аромат. Он тянется за ним, как за нитью Ариадны, выбираясь из своего персонального лабиринта. Слепо натыкается на мягкий приоткрытый рот, доверчиво приникает к нему. И Майк отвечает: также медленно, больше не забирая дыхания. Сердце стучит в висках, но не от страсти — от неверия, что сейчас происходит. Им мешают носы, волосы Майка, кажется, повсюду, но они всё равно целуются в маленьком доме Байерсов, стоящем на опушке леса, когда вокруг творится полный хаос. Это был сложный день, полный важных разговоров. Пусть ночь останется без слов.