Конец начала

      Не понаслышке, многие верили в то, что после всего хорошего идёт что-то плохое, заставляя забыть об умиротворении, что только недавно отражалось на лицах народа. Кромешная тьма погрузила в себя всю территорию стен, даже Луну закрыли тёмные тучи, а редкие звёзды на небе пытались дать хоть какой-то свет, будто спасали людей от их будущих проблем. Сама природа хотела помочь им с решением бытовых, личных задач, а некоторым — и в решении государственных вопросов.       По виду мужчины, гулявшего в гордом одиночестве в столице, можно было сказать только одно: он точно ничего не боится. Если сейчас кто-то выпрыгнет на него из-за кустов, то он спокойно отреагирует, а может, и даст отпор неумелому убийце. Строгий костюм тёмно-синего цвета идеально сидел на широких плечах, переливаясь по рельефам мышц на груди. Он сливался не только с небом, но и с самой атмосферой, будто сам он её и построил, выбрав конкретную дату. Казалось, если кто-то ещё сейчас выйдет на улицу, то моментально испортит всю тёмную идиллию вокруг загадочного мужчины с золотым кольцом, чуть ли не вросшим в палец.       Седые длинные волосы, завязанные в тугой хвост, раскачивались на лёгком осеннем ветру, даже не было заметно бледности кожи в ночи, которая на свету казалась болезненной. Карие глаза истончали леденящий холод и строгость, демонстрируя сущность человек, что только сел на скамью, выжидая званого гостя. Вокруг царила абсолютная тишина, лишь опавшие листья раздувались на асфальте, создавая лёгкий шумящий звук. Мужчина тихо вздохнул и выпрямил спину, как истинный аристократ, отсчитывая секунды до появления человека, который был ему неприятен до глубины души.       Но секунды постепенно переходили в минуты, погружая в лёгкое раздражение от подобной наглости. Всё можно было свести на особенность этой личности, но опаздывать, когда сам назначаешь встречу… Неслыханно. Прошло три минуты с момента, как мужчина начал крутить кольцо на пальце, и произошло то чудо, которое, казалось, не произошло бы уже никогда.       — Ты, как всегда, тих, — спокойно подметил мужчина, не оборачиваясь.       Не успели листья пролететь и сантиметр, как к его лицу молниеносно приблизили и остановили острое лезвие под тихий смешок. Мужчина ткнул пальцем в край ножа и спокойно отодвинул его от своего лба в сторону, качая головой от успевшей надоесть неудачной шутки.       — А ты, как всегда, скучен, Вианом, — процедил Аккерман, лениво плюхнувшись рядом на скамейку.       Прямые ноги раздвинулись в разные стороны, а руки раскинулись по спинке дерева. Мужчины бросили друг на друга раздражённые взгляды и одновременно посмотрели обратно на часы, мысленно отсчитывая, сколько времени им понадобится на разговор.       — Как Мари? — резко прервав тишину, поинтересовался Вианом.       — Девчонка не промах. Сколько ни копай, хрен кто докопается до истины. Да и чего ты спрашиваешь? И без меня знаешь, — запрокидывая голову назад, ответил Кенни и тут же лениво повернулся к собеседнику, продолжая более тихим тоном. — Только с моим племянником явно что-то намечается.       Но Вианом не шелохнулся, только веки, широко раскрывшиеся на пару секунд, выдали его удивление и отрицание слов Кенни. Чтобы Кируми и Аккерман были вместе? Подняв подбородок, как бы понимая, что это вздор, он тихо посмеялся. Мари никак не могла связаться с Аккерманом, и, осознавая это, он быстро пришёл в себя.       — Этот союз в любом случае ни к чему не приведёт, — спокойно проговорил Вианом. — Смешение данных кровей всегда дарило только мёртвых младенцев. Или тебе напомнить, что твоя мать мечтала стать исключительной и родить от Кируми?       Рука Кенни тут же потянулась к пистолету на поясе, как только Вианом посмел заикнуться насчёт его матери. Женщина, толком не растившая его, но успевшая хорошо въесться в память размытым образом. Женщина, что бросила его на произвол судьбы с отцом, но и тот не предоставил должного воспитания. Так почему рефлексы сработали на подобное? Да, сказанное было правдой, которую Аккерман пытался забыть, но почему именно мама стала тем самым «стоп-словом». Ему стоило некоторых усилий, чтобы сжать руку в кулак и вернуть её на скамейку, будто ничего и не произошло, заготавливая ответный удар.       — Мне всегда было интересно, — ровно проговорил тот, глядя на собеседника. — Какого ты Ачеллиус, а не Кируми? Неужели сирота, приютившаяся кланом? — но вдруг Кенни посерьёзнел, вспомнив одну деталь. — Мы знакомы лет пятьдесят, а друг о друге ничего толком не знаем.       Вианом Ачеллиус — сын одного подданного бывшей главы Кируми и женщины не из этих земель. Он родился самым обычным человеком без особых умений, но которого обучали наравне со всеми детьми. Родители прямо показывали свою ненависть, усыпая мальчика новыми шрамами. Позор семьи, пятно клана, разочарование — всё это стало клеймом, что и ожесточило ребёнка. Вианом перестал видеть в людях какую-либо ценность: это были самые обычные мешки с костями и дерьмом, в итоге гниющие под тремя метрами земли.       На очередной день рождения старейшины пригласили и Ачеллиуса, который пришёл не с пустыми руками, а с увесистой коробкой с пышным атласным бантом сверху. Поистине красивая обёртка прятала причину крика родителей двух семей: его самого и парня, чья отрубленная голова лежала на дне коробки с разноцветными бумажками. В тот день Вианому дали фамилию, что значила «Причиняющий боль». Его имя стало поистине говорящим за него самого, он стал путём, причиняющим боль, если что-то шло не по его плану.       Отрубленная голова принадлежала насильнику и бывшему тренеру детей, но глава не знал или закрывал глаза, как же подобраться к подобному мусору. Крайне ленивый был человек, постоянно скидывал работу на других, лишь оплодотворял свою жену для большего потомства. И окровавленная плоть заставила его посмеяться и потрепать голову мальчику, что чуть ли не убивал себя на занятиях, желая стать сильнее, не хуже тех самых проклятых Кируми, которых он терпеть не мог.       И его старания не прошли даром: Аччелиус стал превосходным головорезом, после взявший на себя роль наставника для детей ненавистного клана. Выточенные до идеала движения, по которым было невозможно узнать, что он бывшее отродье, год за годом демонстрировались местным выродкам. А их лица в горьких слезах удовлетворяли его садистскую натуру, как и синяки, и толпы детишек, что умирали на изнурительных тренировках. Запах крови стал для него любимым, тем единственным, что дарил лёгкую улыбку в этом гнилом месте.       Тридцать девять лет назад, в год рождения Мари, он стоял над новорождённым младенцем, что так мило зевал в попытке уснуть. Такое маленькое дитя вызывало лишь единственное желание: обвить эту тонкую маленькую шею одной ладонью, сломать хрупкую гортань и позвоночник, — но в голову пришла ещё одна мысль: даже этот пока резиновый череп можно проломить лишь одним ударом ноги.       В тот же вечер Вианом, стоя на четвереньках, надрачивал собственный член, возбуждаясь от мысли, как очередная девочка через несколько лет умрёт на его тренировке, как она будет умолять его закончить мучения в виде бега следующего километра под палящим солнцем. Быстрые движения рукой по плоти, воображение и картина в виде лопающих сердечных сосудов заставили его кончить на пол, а после упасть рядом со спермой, отсчитывая время, когда Мари Кируми вырастет и пойдёт на первую тренировку.       — Разве это так важно? — строго спросил Аччелиус, вставая со скамьи. — Предлагаю продолжить разговор у меня дома.       — А ты не на помойке живёшь? — лениво повторяя действия за ним, ухмыльнулся Кенни. — Веди давай.       Вианом пошёл вперёд по известному маршруту, множество раз проходя одни и те же дома, которые уже мозолили глаза только одним своим видом, пока Аккерман, всё так же не торопясь, шёл за ним в нескольких метрах. Он не хотел находиться рядом с сыном мужчины, от которого должна была родить его мать, и это чувство было взаимно.

***

      Холодные капли пота стекали уже некоторое время по лбу, впитываясь в подушку. Эта ночь явно не собиралась заканчиваться, стараясь максимально уделить себе больше внимания. Ночные кошмары, обычно медленно сменяющие один на другой, сегодня были секундными кадрами, что точно ударяли по больным местам Мари. Почему нельзя снова просто стереть всю память и жить хотя бы не счастливо, но спокойно? Почему сейчас нужно планировать на месяцы вперёд, продумывать каждую мелкую деталь, чтобы глобально не ошибиться в собственном решении? Почему?       — Почему именно я? — беззвучно, шевеля одними губами, девушка задала вопрос, на который никогда не найдётся ответа.       Кируми стал глубоко безразличен парень, в прошлом красиво ухаживающий за ней, приносивший любимые цветы каждое утро. Даже ваз не хватало, чтобы расставить их по периметру комнаты, ибо столы оказывались заняты теми же цветами. Ей было всё равно на людей, пострадавших от её рук. Как же она ненавидела эти приказы, постоянно пачкаясь из-за них кровью. Но Мари боялась упасть в лапы апатии, ждавшей её с распростёртыми объятиями, ведь иначе она не будет полезнее камня на дне водоёма. Сотни мыслей не могли собраться в одну точку, создавая хаос в голове. Хотелось кричать где-нибудь в глубине леса, так, чтобы никто не услышал, как крик переходит в сиплые стоны.       Карие глаза стали последним, что она видела в своих снах, заставляя её моментально проснуться. Кируми ещё с детства начала подозревать что-то неладное с этим тренером. Он бил её палкой сильнее, чем остальных ребят. Оставлял на дополнительные часы, заставляя бегать или становиться с ним в спарринг. Ненависть — вот что истончал этот взгляд, даже мимолётно попав в её сторону. Чем она так не угодила наставнику? Своим рождением? Как бы чувства Мари ни были схожи с Вианомом, она всё равно была благодарна ему, ведь только благодаря этому чёрствому сердцу и симпатичной роже, которая скрывала всю мерзостность, она стала сильнее того, что Аччелиус мог себе представить.       Как он только не называл эту девочку: то монстром, то разочарованием, всеми теми словами, которыми называли в детстве его самого. Наверное, ответ был на поверхности, и первое, что пришло в голову после сотни тренировок, — что Вианом видел в Мари того человека каким сам хотел быть. Чёртова девчонка, что опозорила его, впечатав лицом в песок, стала его смыслом жизни, приобретённым так поздно, и девушка точно знала, что это за цель. Её смерть через пытки и унижения.       Когда Кируми увидела в десятилетнем возрасте, как её наставник бьётся в экстазе со спущенными штанами и её окровавленной картинкой в руках, то тут же убежала, не до конца понимая, почему это было настолько ожидаемо. Девочка каждый день спала с заточенным ножом под подушкой, так до конца и не научившись понимать, что такое здоровый сон без чувства тревоги и кошмаров.       Медленно моргая, глядя в потолок, Мари прикусила губу и провела по ней языком, отчётливо чувствуя вкус железа, а после расслабилась, не останавливая подступающие красные капли. Она подняла руку вверх, рассматривая кости на тыльной стороне ладони, и остановилась на кольце с незаметной гравировкой буквы «К», показывающей принадлежность к клану. Это кольцо она не снимала который год. Стиснув ладонь в кулак, так, чтобы ногти с силой впились в кожу, Кируми с размаха ударила в стену, чуть пошатнув кровать. Из соседней комнаты послышался нервный стук фарфора, а после шаги, что приближались к её комнате.       — А, точно… — вспомнив, что она находится не одна, прошептала девушка.       И Мари не прогадала: Леви через несколько секунд уже стоял в её комнате, буквально ворвавшись внутрь. Так иронично, словно в сказке. Принц на белом коне всегда появлялся в нужном месте, но сейчас не в самое лучшее время. Пара взглянула друг на друга с некой усталостью и серьёзностью, и Аккерман без вопросов молча сел на стул рядом с кроватью. Со стороны это могло показаться чем-то милым, даже родительским, но не когда два человека с тёмными кругами под глазами — у одного хуже другого — продолжали смотреть друг на друга. Леви повернулся и заметил свечку со спичками на подоконнике, а затем зажёг фитиль, откидывая коробок обратно. Расширенные зрачки моментально сузились от появившегося света, и Мари мысленно улыбнулась, подметив для себя новую деталь на бледном мужском лице, как и сам Аккерман — алую, ещё свежую струйку крови на щеке, исходящую из нижней губы. Очередная царапина на её теле явно раздражала мужчину, но сейчас он не подавал виду, а спокойно поднял руку, проводя большим пальцем по губам Мари, а она тут же облизнула их, слегка касаясь подушечки пальца Аккермана, который убирал руку. Это не было чем-то интимным, а скорее заботливым, и Кируми понимала это, незаметно кивая, проходя кончиком языка по нёбу.       — Я думала, в твоих глазах больше голубого, чем серого, — невзначай произнесла Кируми свою заметку.       — А я думал, что вид крови мне давно приелся, — поддерживая спокойную атмосферу, ответил Аккерман.       — Давно хотела спросить…       Но Мари не торопилась с вопросом, уже предчувствуя реакцию Леви. Возможно, днём она бы задала этот вопрос, как нечто обыденное, но сейчас, когда она кое-как села на кровать и подогнула ноги, ей нужно было чуть больше решительности. Ведь в реальности ты не спросишь этого у первого встречного.       — А ты из?..       — Нет, — резко ответил Аккерман, сжимая челюсть и прерывая девушку. — Подумай сама, стал бы я иначе целовать тебя?       Мари перевела взгляд на губы Леви, а после — обратно на глаза, не до конца веря в подобное, склоняя голову чуть набок. Но что могли иначе значить вспышки воспоминаний в часовне, что было во дворце, да ещё и при Хистории? Уши девушки начали наливаться кровью, краснея и будто разгораясь в жаре, и она тут же спрятала их за волосами, небрежной светлой россыпью расположившихся на груди. Но Аккермана не смутили собственные слова, он констатировал уже произошедший факт, и этого было не изменить, но и Мари являлась той натурой, что пыталась избежать подобных романтических тем.       — Мальчик, — напоминая о сомнительной разнице в возрасте, смакуя каждый слог, проговорила Кируми. — Даже если что-то и было, то я всё равно ничего не помню после наркоты.       Леви привык к колкостям по поводу роста, но точно не возраста. Что-то новое заставило его брови приподняться от удивления, а уголки рта — направиться ещё больше вниз, попутно он кивнул головой. Мари была права лишь наполовину, и, насколько бы нелепое оскорбление должно было обидеть, опередив, это сделал её провал в памяти. Наркотики будто крутили этим миром, как им нужно, натягивая нити системы, не в силах управлять ею самостоятельно. Аккерман поднялся на ноги, расправив плечи, и уловил первые лучи запоздалого солнца на одеяле, скрывающим ноги Кируми. Он провёл взглядом по ключицам, плавно поднимаясь обратно на синие радужки, с непонимание смотрящим на него. Леви, словно хищник, выжидал нужного момента, и долго ждать не пришлось. Мари щёлкнула пальцами пару раз перед его лицом, чтобы привести в чувства, как тот, словно срываясь с цепи, но сохраняя какую-то долю самообладания, вжал запястье Кируми в стену над головой, а колено упёрлось в пах меж раздвинутых женских ног. Девушка издала тихий звук, похожий больше на писк, сгибаясь вперёд, и упёрлась лбом прямо в крепкую грудь.       Кируми нервно сглотнула, глядя на ногу Леви, так прямо вдавливающую в самое чувствительное место на теле, и медленно подняла голову, строя невинный взгляд, будто она здесь ни при чём и что вообще сейчас происходит. Если он двинется хоть немного, то ей снова придётся закусить губу, сдержав стон, уже осевший комом в горле.       Леви хмыкнул, глядя на старания в актёрской игре, и в одно мгновение схватил вторую руку Мари, присоединяя и сжимая её одной левой ладонью. Покрасневшие от смущения уши показались меж прядей волос, и он приблизился к нему, проводя языком по мочке.       — Так ничего и не вспомнила? — шепнул тот на ухо намеренно хриплым голосом, заставляя кожу покрыться мурашками, а тело сжаться под появившейся на шее рукой, сдавливавшей горло.       — А разве я должна что-то вспомнить в нелепой попытке возбудить меня? — ехидно бросила Кируми.       Губы, сохранившие тот же вкус, что и тогда, в особенности выражая чайные листья и привкус кислых ягод, впились в Мари, пока чужие руки сдавили шею ещё больше, лишая кислорода. Ноги рефлекторно сомкнулись, но встретили на пути ногу Аккермана, предательски преграждавшую путь.       — Может, хоть одеяло уберёшь? — отвернувшись, ухмыльнулась та. — А то не чувствую ничего.       Не заставив долго ждать, Леви рывком скинул одеяло на край кровати и заметил, что снизу на девушке находиться только нижнее белье, а на коже виднелся заметный побелевший рубец после случая на стене, когда Мари вонзила клинок себе в ногу. Аккерман нахмурился и, выпустив Кируми из хватки, встал коленями на пол. Леви понимал, что шрам никак не скрыть, он навсегда останется с ней, и, пододвинув женские бёдра ближе к себе, положил ногу на своё плечо, целуя зажившую рану.       Место оказалось слишком чувствительным, настолько, что Мари съёжилась, и в очередной попытке сомкнуть ноги Аккерман сжал её колени, вжимая вторую ногу в матрас. Он целовал каждый миллиметр, подмечая ещё больше шрамов на некогда нежной и ровной коже. Его злило то, что он видит, и от этого мужчина укусил внутреннюю часть бедра под тихий женский стон. Тонкие пальцы зарылись в тёмные волосы и сжались, неуверенно отодвигая приближающуюся голову от себя. Леви провёл языком по укусу и начал двигаться, строя дорожку мокрых поцелуев к центру.       Мари цыкнула, понимая, что к вечеру точно появятся синяки с очертанием его пальцев и зубов. Ладонь переметнулась на бельё, ощущая промокшую насквозь ткань. Леви это явно льстило, ведь он толком ничего не сделал, чтобы девушка уже желала его.       Кируми послушно лежала с раздвинутыми ногами, словно ей приказали так лежать, одной рукой приглушая стоны, а второй вцепившись в плечо Аккермана, оставляя следы ногтей. Мужчина отодвинул край трусов в сторону и прикоснулся языком к клитору, надавливая и чуть всасывая, как из уст девушки вырвался новый звук вперемешку с его именем, но это было так невнятно, и Леви проникнул языком внутрь, придерживая вздрагивающие бёдра.       — Да вспомнила я, — в мольбе простонала Мари. — Пожалуйста, прекрати, — и положила подушку на голову, сжимая с обеих сторон.       Казалось, Леви буквально пожирает её, и единственное, чего он хочет, — её оргазма. Недолго думая, он вставил один палец в девушку, а сам продолжил ласкать клитор под судорожные движения и рваное дыхание, почти беззвучное из-за грёбанной подушки. Мари открыто проигрывала в этой бойне и с удовольствием бы дальше растворялась под ласковые и точные движения, поднимающие её на пик эйфории, если бы не звук половиц близко за дверью. Кируми ногой отпихнула от себя Аккермана и быстро укрылась одеялом.       — Да вытрись ты, — глядя на влажные от соков губы, протараторила Мари. — Давай же.       Леви был буквально готов убить человека, посмевшего прервать его. Продолжая сидеть на полу, и вытирая рот рукавом рубашки, он взглянул на Кируми, буравящую его взглядом. Аккерман поднялся на ноги и сел на стул, закинув ногу на ногу, пока Мари незаметно взяла нож в руки, не зная, кто за дверью.       — Мари! — протяжно и радостно проговорил Эрен, открывая дверь. — А Жан!..       Тотчас Кируми хотела кинул нож, когда дверь открылась, как её тут же остановили, хватая за руку. Она была крайне предусмотрительна и тревожна насчёт своей жизни, ведь сейчас умирать точно нельзя было. Дрожащие колени под одеялом и красные лица капитанов были видны невооружённым взглядом, но Йегер будто не заметил этого, как и ножа. Девушка скинула лезвие на матрас за спину и с улыбкой мысленно посылала парня, что прервал их.       — Капитан Леви, — удивлённо произнёс тот и тут же выпрямился. — Не знал, что вы сейчас здесь. Я тогда пойду, — разворачиваясь на пятках, готовясь срочно выходить, сказал Эрен.       — Стоять, — одновременно скомандовали капитаны, и Леви продолжил. — Десять кругов вокруг здания. Пошёл.       Солдат горько простонал, всё ещё стоя спиной к паре, и теперь сам проклинал себя, что вообще зашёл в эту комнату со странно потными окнами.