Простолюдинка и принцесса

      Честно, — я никогда не была недотрогой, не считала себя девочкой-припевочкой, которая густо краснеет от слова «задница» и которую никто и никогда не брал даже за руку… Так что так называемая девичья честь была здесь абсолютно ни при чём. Но вот что меня как-то без спроса перевели не только из главных героев во второстепенные, да ещё и превратили в какой-то не слишком-то одушевлённый и разумный… Не-знаю-даже-что — это мне не понравилось ещё больше.       Вот так раньше со мной ещё никто не обращался; я сохраняла остатки достоинства и разума даже тогда, когда устраивала кому-то разборки или когда пила сверх моей личной нормы, а теперь меня, абсолютно трезвую, как тибетский монах, ввязали дважды в какую-то непонятную, но нехорошую историю. А то и большее число раз, — просто сейчас не было времени ни подсчитывать, ни уж тем более расстраиваться.       Не то было плохо, что с моим телом, вернее, с телом Амалии, кто-то мог обращаться, скажем так, некультурно, пусть даже и в теории, а то плохо, что кто-то без моего разрешения впутал меня в какую-то дрянненькую историю. За такое раньше, кажется, вызывали на дуэль… или не вызывали? И что, интересно, во время этой дуэли делали скомпрометированные бабы? Ждали с нетерпением своего часа, чтобы их выдали замуж за их насильников? Тьфу!       А стражник-то, похоже, поверил, дремора его залюби! Почему-то это различалось даже под шлемом. Но я всё равно почему-то не радовалась: кого, интересно, может обрадовать история, в которое его обвиняют в убийстве старушки, если он, конечно, не Раскольников — и кого потом будут отмазывать от совершённого преступления по причине того, что его, вернее, её, не так давно изнасиловали? Убивают-то не тем местом, которое страдает в таких случаях, а совершенно другими частями тела! А может, надо было бы мне сейчас притихнуть и остепениться, сидеть тише мыши — а я чего-то какая-то борзая стала?       Я к таким людям, способным хладнокровно убить кого-то, точно не относилась. И, по правде говоря, вообще не могла представить себе, кто это вообще мог бы быть.       Первый…э-э-э-э… нюанс моего предполагаемого прошлого мне совершенно не понравился. Второй — мягко говоря, ещё меньше. И не было уверенности в том, что когда эта история наконец закончится, я не назначу виновных и не побью. Про то, что не «когда», а «если», я почему-то не думала. Взыграла «голубая кровь» принцессы Амалии Мид — или что-то другое, бывшее ранее неотъемлемой частью простолюдинки Марии?       «Сладкоежка», грохнувший старуху и решивший зачем-то повесить её убийство на меня — да никто тебя не подозревает, мужик, никто тебя даже не видел, включая саму старую ведьму! — потом стражник, непойми как узнавший, что он имел ввиду именно меня, не фоторобот же он составлял, в самом-то деле? — и новоиспечённые «папаша» с «женихом», которые решили… А вот чёрт его знает, что они решили на мой счёт, и это несказанно бесило. Даже похлеще, чем стражник, непонятно с какого перепугу припёршийся сюда с утра пораньше.       Допустим, я как-то использую здесь особенности игровой механики, и если не удастся откупиться от стражника за то, что я не делала — в Скайриме жизнь ценится дёшево, а то и вообще во всём Тамриэле! — то всегда можно попробовать заковырять шлемоголового каким-нибудь тупым и ржавым ножом. Ага, и потом мне придёт системное оповещение о том, что последний свидетель мёртв, поэтому штраф снят. Так, подождите, штраф… А почему о нём речь-то и не идёт, а? Или это всё просто в своё время и в другом мире намудрили разработчики, а в Скайриме точно так же запрещены убийства, как и в любом другом цивилизованном мире?       Я думала об этом всём и бесилась.       Что-то сегодня со мной произошло слишком много всего, причём без моего на то согласия. Да что там согласия — даже без моего на то ведома.       Нужно было доверять этим двоим.       Нужно было бояться.       Нужно было испытывать любое нормальное человеческое чувство — а я испытывала только злость.        — С тобой я ещё потом поговорю. — прошипела я в сторону эльфа, выдёргивая у него свою руку и надеясь, что сделала ему при этом больно. Потому что он отдёрнул руку так, словно я ударила его током. — Ты мне за всё ответишь. — рыкнула я напоследок, сама не особо представляя себе, за что — и как.       Наверное, за то, что лапы потянул к самому, может быть, ценному. Что, интересно, было самым ценным для принцессы Амалии? Сиродил, деньги её отца, богатство и власть — или прежде всего она сама? Он на мне ещё и женится из благородства, того и гляди. Может, в реальном Скайриме такое и правда практиковалось — только надо было знать Машутку, которая к галантному обхождению прекрасных рыцарей привычной не была. Только захочешь платок ей подать, подобранный с пола, благородным рыцарем себя показать… А она и по морде может дать. Просто так, — от неожиданности. Ну, что поделать, если мы, простые моршанские рабочие, к таким политесам непривычные?       Он от меня и раньше ничего хорошего не ждал, так что и привыкать нечего. Женишок, блин. Не чужой человек. Вернее, эльф, но не суть важно.       Нет, не нужно было попадать в тело непойми какой принцессы, потому что я не знаю про неё ровным счётом ничего, и даже в зеркале себя не видела — а если сваливать на неё все мои косяки, так никто не поймёт. Интересно, стоит говорить, что я тан Вайтрана и теперь имею право дочь императора — или всё-таки не стоит? Вдруг эта неизвестная Амалия приняла все меры для того, чтобы в случае встречи её даже мать родная не смогла узнать? И меня не отпустят восвояси (интересно, куда именно?) с извинениями, а отправят в какую-ниюудь средневековую психушку, где из меня будут изгонять демонов.       «И бродячая собака отправится домой.» — хихикнул внутренний голос, показавшийся мне сейчас особенно мерзким.       Я успела взглянуть Марену в лицо, и если бы не бесилась так сильно от происходящего, обязательно угрызлась бы совестью — и подумала бы, что надо как-то помягче. И подумала бы, что надо бы извиниться, потому что парню гораздо хуже, чем мне, и сделала бы это не словами, а как-то по-другому.       Похоже, что все новые и непривычные для меня эмоции и переживания я прятала в злость, как обманку в конфетный фантик.       Плохо, что потом эту «конфетку» кому-нибудь придётся съесть, — и плохо то, что я, похоже, заразилась от тех неизвестных мародёрством. Потому что раньше Маша была какой угодно… но она никогда не била лежачего, если можно так сказать. И уж точно не связывалась с теми, кто был слабее меня. Но не потому, что моральные принципы не позволяли, а потому, что мне это было неинтересно. Или же это Амалия была такой? Да нет, это вряд ли. Да и потом, Амалии-то больше нет, она погибла! Про то, что я сейчас прекрасно живу или обживаюсь в её теле, и что я сама в своём мире, скорее всего, тоже мертва, я предпочитала не думать.       Как-то всё сводилось к тому, что я теперь драугр — но драугры не краснеют, не нервничают и не дышат, а у меня все эти опции отключены не были.       «А ещё — драугры не пьют и не едят. И их нельзя довести до полного или частичного косоглазия «мадерой», щедро влитой в тебя в доме убитой старухи. — прошептал внутренний голос — А ты, кажется, неплохо валялась, как кукла, там, где тебя оствляла лежать старая. И она вроде как раздевала тебя, мыла и переодевала, как маленькую, и кормила с ложечки непонятно чем.       То ли я и впрямь стала немножко драугром — а чёрт его знает, какие они в этом мире на самом деле? — то ли всю эту операцию по… а по чему, собственно? — произвёл какой-то даэдра или дремора, да так и поселился в моём разуме, время от времени выдавая какую-то странную реакцию, но сейчас, в паре шагов от разборок с ривервудскими стражниками и возможным арестом за убийство Анис, я не нашла ничего лучшего, как вспоминать то время, пока мы с Мареном пребывали у старой травницы и поразмышлять, как оно мне всё было.       Было ли мне, например, страшно, тоскливо, неудобно — или стыдно за свою тогдашнюю временную беспомощность? Потому что я там вроде как не у врача была, не в больнице лежала — да и старуха дипломированным врачом из моего мира тоже не была. Да и в своём мире она тоже вряд ли считалась за такового. А значит, нам с Мареном должно было быть стыдно за то, что она нас раздевала, пользуясь беспомощным состоянием?       Нет, как ни крути, а вот чувства стыда, пусть даже и запоздалого, не было. По поводу эльфа я ничего сказать не могла — даже не представляла себе, было ему тогда плохо, некомфортно и стыдно — или нет. Потому что когда мы, казалось, уже давным-давно прибыли в хижину Анис, ему было гораздо хуже, чем мне — а значит, и болел он тяжелее, серьёзнее и дольше. А значит, старая травница ухаживала за ним так же, как и за мной. Интересно, было ли ему тогда удобно — или нет?       «А ведь она уже мёртвая, старуха-то!» — прошаптал где-то в голове внутренний голос, который я теперь называла даэдротом.       Вот и думай теперь, может ли быть живым стыдно перед мёртвыми, — или просто важна не сама ситуация, а наше отношение к ней. А я ведь и со старухой и не разговаривала тогда путём, предоставляя ей вести со мной почти что монологи, и не защитила её, — хотя вообще непонятно, как именно я смогла бы её защитить. Разве что в подвале её убийцу закрыла, дух старой ведьмы должен быть спокоен. Тот, кто её убил, тоже теперь долго не протянет.       При таком подходе можно, например, не испытывать стыда из-за того, что ты валяешься без особенного сознания и практически без одежды перед посторонним, который даже не санитар в морге — но при этом устыдиться какой-нибудь ерунды, типа того, что вышла выносить мусорное ведро без макияжа. Ситуацию создаём мы, и наше отношение к ней — тоже. Ну, хорошо, не всегда и не всё нам подвластно, взять к примеру тот факт, что я теперь мало того, что стала попаданкой в любимую игру, которая, как оказалось, и не игра вовсе, а реальный мир, но можно хотя бы начать отвечать за то, что с нами происходит потом. Или хотя бы следить за просходящим и пробовать менять ситуацию в свою пользу.       Подумала — и посмотрела на новоявленных «членов семьи» взглядом старой сытой волчицы, которая наелась от пуза, а потому съест этих двоих потом. Когда проголодается — и когда не так лень будет не только кого-то загрызть, но и вообще показать клыки. А если не получится… волка ноги кормят — или зубы? Если у этих двоих ничего не получится, будем делать ноги и показывать зубы. Надеюсь, что Амалия хотя бы не была волчицей-оборотнем. Хотя, это вроде как бывает только у круга соратников?       Надо сказать, мой загадочный волчий взгляд никого не убедил. Или же у меня с непривычки и без подготовки получился скорее уж взгляд злого хомячка? Хорошо ещё, если не золотой рыбки в аквариуме.       Эмбри, похоже, видел вещи и пострашнее, а мой хелгенский оболтус, очевидно, считал, что всё равно теперь не останется в живых, а потому всё можно. Что по этому поводу думал стражник — и вовсе неизвестно. Если, конечно, у него его кастрюля не прямо на плечах держалась и он мог думать, а не только повторять пару-тройку фраз, как это было в игре. Интересно, а он слышал про стрелу в колене или нет?       В Круг, отрабатывать волчий взгляд, а заодно и волчий вой, мне не хотелось.       К Соратникам — тоже.       А в тюрьму или на плаху — и того меньше.       И очень не хотелось думать, что мне прямо сейчас придётся из этого всего что-то выбирать.       Глупо — но факт: в такой, скажем, серьёзный и нелепый в своей неправдоподобности момент меня потянуло на «подумать». Жаль только, что сейчас мне, похоже, лучше помолчать, уже хотя бы потому, что я мало того, что не отсюда, так эти два идиота меня даже не предупредили, когда кинулись синхронно то ли защищать Машутку, то ли топить ещё больше. Да и третий идиот непонятно как про меня узнал и быковать припёрся, с утра пораньше.       Два идиота — это Марен и Эмбри. Третий — это шлемоголовый, а по совместительству и стражник. Про то, что и я сама вряд ли сошла бы за светоч ума, я как-то предпочитала не думать.       «С кляпом во рту не поговоришь. Зато как думается!» — ехидно поддакнул мне даэдрот-внутренний голос.       А что, если Марен, когда его тащили куда-то бандиты, чувствовал примерно то же самое? Или ему было ещё хуже? Он-то, как ни крути, был преступником, пусть даже и мелким, а я ни в чём себя виноватой не чувствовала.       «Это-то и плохо. — услужливо ответил Шеогорат у меня в голове. — Всё, всё, молчу и ухожу.»        — Так вы говорите, что эта девица из благородных… — угрожающе начал стражник, так, будто он имел не то, что зуб, а целую челюсть именно что против благородных девиц, но «папаша» перебил его.        — Никакая она не благородная! — ответил он каким-то непонятным нейтральным голосом, будто речь шла о каких-то сортах капусты или других овощей, а потому и напрягаться не было смысла — Она моя дочь, а я — просто крестьянин. Её мать и моя жена умерла от болезни, её дикий медведь заразил. Конечно, мне удалось убить косолапого, но было поздно, через неделю она умерла. Девчонка была ещё маленькой, родни у нас не осталось, и я сам сделал всё для того, чтобы моя доченька была счастлива…       «Интересно, здешние медведи и правда такое умеют или нет? — подумала я — Это вроде скорее как злокрысы…»        — Пап… — так же несуразно-нежно, продолжая за «тестем», обратился к нему Марен. Получалось оно со стороны, словно эльф хочет ухватиться за ривервудского крестьянина и подняться. Не до его уровня, а просто. И сейчас для него это ну просто позарез как необходимо — Спасибо тебе за всё. Я вас никогда не оставлю, жизнью клянусь!       Почему-то мне эта фраза не понравилась. хотя в последнее время было слишком много такого, что не могло мне понравиться, — но вот такое заверение не понравилось ещё больше. Потому что непонятно было, ни какой характер вообще у этого парня, ни что он думал по поводу то ли самой жизни, то ли по поводу будущего.       Не думаю, чтобы в Скайриме были смертники, — только Тёмное Братство было, — но вот все ли ценили жизнь и не теряли ли надежду до такой степени, что саму жизнь в разговоре с кем-то упоминать было уже не особо уместно? Если бы так говорили умирающие? Или древние старики? Или кто-то, окончательно и бесповоротно разуверившийся в благополучном для себя исходе?       Чёрт. Что-то мне подсказывало, что доверять оптимизму и здравому смыслу этого парня — чересчур жирно будет. И что потом, когда я всё-таки выпутаюсь изо всей этой бесконечной ситуации, мне с ним надо будет что-то делать.       «Ага, ага… — ехидно поддакнул мой внутренний даэдрот, и я явственно услышала в его словах издевательство. Типа, ты теперь, Машутка, такая злодейка, что с тебя станется. Стало почему-то очень обидно. — Свяжи ему руки за спиной и заткни рот кляпом, делов-то. А ещё — заработай на лесопилке пару-другую тысяч септимов, ты теперь сможешь, найди сговорчивого и нелюбопытного возницу и отвези своего «приятеля» куда-нибудь… куда захочешь. Возница тебя закону не выдаст, потому что он будет не такой. Да и лошади здесь тоже стражникам не доносят, не игра же!»       Отмахнувшись мысленно от «даэдрота», я сконцентрировала внимание на происходящем вокруг меня.       Собирать всё внимание в кучку было сложно, потому что оно то и дело норовило разбежаться, как тараканы ночью, когда внезапно включишь свет. И всё-таки мне казалось, что я постоянно упускаю из вида что-то очень важное, что-то такое, что вроде как и лежит на поверхности, но я никак не могу взять в толк, что это — и где лежит. Помнится, так я один раз искала в саду гроздь винограда… Нет, всё. Хватит.       Та-а-ак… Мне показалось, или во взгляде Эмбри промелькнула искра какой-то безумной ярости? Безумно-опасной, опасной и безумной, как-то так. События развивались слишком быстро, и я ничего не успела ухватить, но водоворот происходящего сам захватывал меня, как морские волны поддерживают на плаву начинащего пловца. Опасен Эмбри или нет — увидим потом. Правда, он как-то очень уж хорошо играет роль папаши изна… испорченной девицы на выданье, а правда ли, что тот, кто хорошо играет, тот и хорошо болен?       А Эмбри, похоже, болен чем-то дважды, или аж два раза подряд; правда, о природе его возможных заболеваний лучше его не спрашивать. Не такой уж он и юный, — а старики, насколько мне известно, или без конца говорят о своих болячках, или не говорят о них вообще. Помнится, тогда, в другой жизни, у меня были две бабушки, которые постоянно на протяжении многих лет умирали от разных болезней, — и дедушка, который болел по-настоящему, да так и унёс свою болезнь и её название с собой в могилу.       Эмбри, похоже, такой же, как и мой покойный дед.       Надеюсь, что он-то уж точно не кончит, как Анис. Хотя… Анис-то уж точно умерла не от болезни, хотя она не распространялась по поводу того, что за зелье она пила в одиночестве перед сном и от чего оно было. С нами-то она таким точно не делилась, и пахло оно скорее как… Больницей оно пахло, вот и всё. Больницей — и чем-то ещё, не особенно вселяющим надежду. Думаю, была бы у старухи собака, которая к тому же была вхожа в хозяйский дом, она обязательно бы села и завыла.       У животных обоняние развито гораздо лучше, чем у нас.       А ещё — они бестактные и разговаривать не умеют.       Почему-то совершенно не вовремя — или вовремя — вспомнился давний эпизод разговора с моей сестрой. Как-то раз мы с ней говорили перед сном о том, кто больной и кто здоровый, — а началось всё с обсуждения нашего общего знакомого и моего несостоявшегося парня, или МЧ, который так быстро перешёл в разряд несостоявшихся, что даже не заметил, ни как потерял шанс завоевать меня, ни даже того, что такой шанс был. А заодно — и просто здравой мысли по поводу того, а было ли ему вообще это нужно. Женщины, — они, понимаете ли, такие… женщины. По крайней мере, мы с Катей. Выходило у нас многое наоборот, — когда с точностью, а когда и с погрешностями, но нам это почему-то не слишком-то уж и мешало.       … Свет от настольной лампы рисовал на высоком потолке с лепниной у карниза огромный тёплый масляный жёлтый круг света. Катя сидела около своей постели и расчёсывала волосы перед сном. В большой кухне из рукомойника капала вода, а в маленькой комнате тихо дребезжал холодильник. Мы с сестрой много лет прожили в этом доме вместе, но так и не поняли до конца, как называются эти две странные комнаты, расположенные между двумя спальнями, которые могли быть как смежными, так и изолированными.       В маленькой кухне мы поставили стол и там же был старенький холодильник, а в большой стоял стол и шкаф, и там мы с ней иногда мылись, когда лень было идти в баню. Хотя… учитывая, как мы с ней тогда резвились, да и вообще валяли дурака, в баню нужно было бы пойти и в переносном смысле слова тоже…        — Да не плещи ты так, блин! И не щекочи! Машка, да ты нарочно всё делаешь?        — Такое чувство, будто дикаря из тайги мою. Первый раз в жизни мыло увидел. И воду заодно тоже… Вот сама и мойся, целомудренная ты наша. Ржёшь, как лошадь, которую скребком чистят на постоялом дворе.        — А что лошадь на постоялом дворе забыла?        — Ничего. Вот она и ржёт, потому что где не надо оказалась. ***        — Ма-а-а-аш… А Маш?        — Чего? Отстань.        — А расскажи ещё про лошадку!        — Ох… Жила-была лошадь… И просила она мне передать, что ты — дура-лошадь, вот ты кто. Когда она здесь неподалёку пробегала. Ну, вот чего ты ржёшь-то, а? Завтра на работу рано вставать. А я буду невыспавшаяся, и уши у меня будут все… приржатые.        — Прижатые?        — Нет, оттопыренные. Всё, спать, кому говорю! ***        — Ка-а-ать…        — Ну, чего тебе?        — Ты Макса помнишь? Того, который Матт?        — Ну да. А чего?        — Да вот, вчера вечером я выглянула на улицу, и…        — А там крокодил идёт. По улицам бродила большая крокодила.        — Да ну тебя. А там Макс разоряется, ругается с какими-то мужиками, или парнями, не разобрать. И машина рядом стоит, припаркованная.        — И чего дальше-то?        — А ничего.        — И ты меня только ради этого разбудила?        — Нет. Там другое было, и ты не спала. Потому что когда ты спишь, ты храпишь. Короче, там Макс этот, короче, с какой-то бабой, или девкой, — с гёрлой какой-то мутной, полунарядной, короче, когда прикид вроде ничего, а вот рожа подкачала, и смотрит главное на это всё. И чего-то там Макс мужикам из машины втирает, а сам… напрудил, короче. И ничего, не стесняется, стоит… Тёлка его успокаивает, к себе зовёт…        — А мужики тоже успокаивают и к себе зовут, да?        — …да! Никуда они его не зовут, или просто он не хочет с ними идти. Или ехать, не поняла. Потом на это… в общем, на мокрое пятно показал, как да Винчи на картину в музее, только в свою сторону, ясное дело, и ушёл победителем. Один.        — А потом чего?        — А потом он ко мне подкатить решил. Сегодня. Так, как по ходу жизни. А я поняла, что если раньше он для меня как просто фоном был, ну, как обои у нас на кухне… то теперь я просто не хочу его рассматривать никак. Ну, даже в качестве обоев. Нет, ну вот чего ты ржёшь, а? Чего ты ржёшь?        — А серьёзно… Как тебе кажется, Макс больной или нет?        — В смысле, потому что напрудил? Откуда я знаю, может, у него недержание. Или мужики его силой куда-то отвезли и вообще не отпускали, и не знаю чё ещё делали, там кто угодно напрудит.        — Да нет, я не про это. Короче, в смысле, он весельчак — или просто больной? Ну, в общем, как под солями, когда так-то ты не весёлый, а это тебе прям очень уж весело, или когда ты депрессивный чел, а все вокруг считают тебя просто клоуном?        — Мда… печалька.        — Печенька. А серьёзно: как ты думаешь, Макс — он и правда того?        — Нет, не того, а этого. Просто дурак он, вот и всё. Больные — они не такие. Они хорошо притворяются. Всё, давай спать, а то спать уже хочется.»       По поводу того, был ли Эмбри «под солями», я ничего сказать не могла. Да и не было вроде в этом мире солей, — а вот скума была. Но об этом я предпочитала пока не думать. Но вот тот факт, что он так рьяно и сходу решил представиться моим папочкой… выходит, он просто врун, — или, что, он мой отец? А кем мне тогда приходится император, кроме как самим собой?! Да только этого ещё мне не хватало! У-у-у-у! Соратники, подождите меня, я к вам! Вот только, правда, я вообще ничего не уме-е-е-е-ю-у-у…       Скумный NPC, вернее, персонаж, тьфу, мужик, который определённо сильнее нас обоих с моим эльфом — это явно было не то, чего мне хотелось. Да и даже если бы мы с ним при случе справились, куда, спрашивается, потом идти? В Вайтран пешком, сообщать о возвращении дракона? А если даже всё и обойдётся, то не надо забывать, что вокруг — Ривервуд, и все жители друг друга знают и, скорее всего, поддерживают. В любом случае, скумный, больной, или ни то и ни другое Эмбри им всяко будет понятнее и ближе, чем двое чужаков. Вот ведь гадство. И нет ни быстрых сохранений, ни кнопки быстрой загрузки, чтоб в случае чего посмотреть, что выйдет, а потом загрузиться заново, если происходящее мне совершенно не понравится.       «Ага, вот только не забудь потом и хижину Эмбри облутать, — шепнул внутренний голос, — ты ведь должна помнить, как это делается. В случае чего — превышение самообороны, так и скажешь. И будешь ты таскать повсюду своего нового приятеля, который при таком раскладе уж точно не заподозрит в тебе кого-то доброго и адекватного, а скорее уж сочтёт тебя за разбойницу с большой дороги. Докажи ему потом, кто ты. Хотя… кто ты на самом деле и как, ему лучше никогда не узнать. И не спрашивай, почему он в твоей компании не чувствует себя комфортно и в безопасности. И уже давно у него есть только одна мечта — оказаться как можно дальше от тебя. Так что не спрашивай, с чего бы это.»        — А я так ничего и не знаю… — тихо протянула я, — и, как оказалось, достаточно громко, чтобы услышали все трое, и достаточно горестно для того, чтобы это было принято к сведению и истолковано правильно. Насколько, разумеется, в этом случае можно вообще говорить о правильности. — Боже, ну что за кошмар! — чуть не взвыла я, когда поняла, что меня, оказывается, здесь все прекрасно слышат.        — «Боже»? — стражник наконец отлепился от двери и заинтересовался частично упомянутым пантеоном богов — Какое божество ты имеешь ввиду, девица?       «Только по возрасту», — подумала я, горько вспомнив, что за моё спасение от наказания за убийство Анис «папочка» -Эмбри решил расплатиться моей честью. Не знаю, достаточно ли крупной была такая монета… но вот что сдачи мне с неё не дадут, было совершенно очевидно.        — Богиня Мара. — без промедления ответила я, внезапно почувствовав безразличие ко всему.       И в том числе и к тому, что я только что сказала — и как это будет воспринята. Ой, да топчись оно всё конём, теперь уже без разницы. Что бы ни было и с кем бы ни было. Ну, не герой я, понимаете? Не герой. И я больше не по другую сторону компьютера, и даже Довакин здесь не такой уж и героичный. Потому что это — жизнь. Реальная жизнь, которая никогда и никому ещё не обещала быть простой и интересной.       Блин, а не так ли и ломаются люди? Не так ли ломаемся мы все? А я сейчас вместо того, чтобы услышать треск собственных ломающихся костей, почувствовала безразличие, равнодушие и какую-то странную усталость?        — Я, конечно, всё понимаю, — вещал тем временем Эмбри, как с трибуны, — вернее, понимал. Дело, конечно, молодое и он знатный господин, правда, обходительный и добрый, но мою дочь он обязан был спрашивать. И делать только то, что она сама скажет и сама попросит.       Неожиданно, шлемоголовый согласился.        — Когда-то и меня вела дорога приключений… А потом мне прострелили колено я женился, тоже долго ухаживал за ней, делал всё, что она просила, даже со службы уходил пораньше, лишь бы рядом с ней быть. А то — мало ли что может случиться! То медведь, то дракон, то… ещё что-нибудь. — подытожил стражник, явно не желая уточнять, что же именно там могло произойти.       Интересно, что же там за красавица такая была, что притягивала к себе абсолютно всех? Медведи, драконы… хорошо ещё, если грязекрабов не было. Или тоже были? И что он с ними всеми делал?       Быть женщиной в Скайриме, оказывается, было тяжело, хлопотно и неблагодарно. Более того, это могло стать просто неприлично. Под конец разговора Эмбри со стражником мне стало казаться, будто со мной и впрямь произошло то, про что толковал Эмбри. Интересно, у него, что, так красноречие прокачано — или это я стала какой-то слабой? К сожалению, на этот вопрос у меня ответа не было. Потому что какой бы борзой я ни была в своём мире, я вращалась среди тех людей, с которыми всегда могла справиться, и видела и встречала только те проблемы и ситуации, которые могла решить.       Становиться попаданкой в чужое, не успевшее остыть тело, в чужой мир, известный только по компьютеронй игре, который на игру не был похож ничем, и вообще не понимать, ни кто я, ни что от меня требуется, ни что происходит — удовольствие ниже среднего. А что, если это сам Шеогорат отправил меня сюда? Кто же ещё мог такое сотворить?       Тем временем разговор Эмбри со стражником продолжался своим ходом. Другое дело, что теперь они уже сидели за столом и пили. Да, они просто сидели и пили мёд, причём стражник был настолько суров, что даже не снимал для этого шлем. Пьяными они вроде бы не казались, но специфических запах сивушных масел, или просто бухла заполонил весь дом. И если запах был ещё терпимым, то их разговоры нравились мне гораздо меньше. А шли они, как бы это лучше сказать… не то, чтобы о бабах, скорее уж о том, чем именно с ними можно было заниматься. И о некоторых особенностях женского организма.       Так что, став невольной слушательницей этого разговора, я внезапно почувствовала себя просто голой.       Голой, полностью раздетой — и абсолютно лишней на этом празднике жизни.       По крайней мере, мне очень хотелось бы, чтобы так и впрямь оказалось. Несмотря ни на что, я совершенно не хотела выслушивать пошлости и прочее по поводу женского пола, строение которого, как известно, одинаково во всех мирах, кроме альтернативных и искусственно созданных вселенных. Раньше я с удовольствием читала и про мужскую беременность, и про гаремы, и про альф и омег, но у меня никогда не возникало желания прикоснуться к чемуто подобному лично.       Да и вообще, мне казалось, что после всего того, что случилось со мной уже в Скайриме, у меня отпадёт, втянется, закроется и зарастёт абсолютно всё, что только в принципе может такое сделать. И сколько бы лет я здесь ни прожила, я никогда не посмотрю в сторону мужчины. И тут же глянула в сторону Марена, почему-то испытав резкую тошноту. Жених, блин… И из-за этого или чего-то ещё подступила к горлу резкая тошнота, вынудившая меня стремительно броситься за перегородку, к стоявшему там помойному ведру.       «Хорошо, что я сегодня не завтракала… потому что даже не ложилась спать, да и вообще, как-то плохо себя чувствую…» — подумала я, пока меня выворачивало наизнанку.       В этот момент мне было абсолютно всё равно, кто на меня смотрит и о чём говорит, настолько мне было… нехорошо. Кстати, голоса в горнице затихли, и папенька со стражником замолчали. Интересно, они, что, не знали, что иногда может и стошнить? Удивительно только, как это не затошнило их самих, после такой-то сивухи. Интересно, как они вообще её варили-то? Вонь стояла просто невыносимая.       Когда мне стало чуть получше и я смогла подумать о том, что моё состояние вряд ли можно было назвать приличным для хорошего общества, я перевела дух — и поняла, что вообще-то Марен стоит неподалёку от меня, но на почтительном расстоянии, и держит в одной руке кувшин с водой, в другой — чистое полотенце. Смотрит потупившись, прямо как вышколенный дворецкий, блин. Непонятно, почему, но от одного его присутствия здесь мне стало ещё хуже. Ну, вот только его мне здесь не хватало, после всего, что со мной уже случилось!       «Нет, я убью его… Точно убью.» — металась в мозгу мысль, пока меня снова выворачивало над ведром всеми впечатлениями и событиями прошедших дней. Я знала, что путь попаданки мог быть тернистым и тяжёлым, но вот от чего он стал тошнотворным-то?        — В-вот… Э-это в-вам, м-моя г-госп-пожа. — заикаясь, прошептал мой прощелыга, протягивая мне воду и тряпку, то есть, полотенце, и по-прежнему глядя вниз.       Отчего-то мне стало холодно, зубы застучали, и это отвлекло меня от непонятной злости в адрес моего эльфа. Он-то здесь при чём, в самом-то деле? После того, как я с удовольствием помылась и привела себя в порядок, я обнаружила, что стражника в доме уже нет, а Эмбри возвращается с заднего двора. Что он там делал, мне совершенно не было интересно. Там вроде как «уголок» находится, рядом — дровяной сарай, мало ли зачем ему туда понадобилось? А стражник… просто ушёл, заболтанный «папашей» до зелёных скампов, всё очень даже просто и понятно.       Эмбри увидел, что я уже вышла из-за перегородки, мокрая от воды.       Он окинул меня внимательным тяжёлым взглядом, потом сделал руками странные пассы, будто ставя точку в разговоре или взвешивая что-то увесистое, крякнул и, тяжело ступая, вышел на улицу. Ривервуд донёс до нас шумы, доносящиеся с улицы, хлопание дверей и оживлённые голоса, и снова дверь обрезала их, как ножом. Почему-то мелькнула и пропала странная мысль, что где-то я это уже видела, странное и неприятное «дежа вю», но тут же пропало. Странно, что же мне это могло напоминать?       От напряжённой мысли заболела голова, словно в ней загудел далёкий колокол. Но как только я зажмурилась и стала думать о ерунде, ощущение тяжести в голове тут же прошло. «На улице светло, дети играют, где-то лает собака…» — думала я, чтобы успокоиться. И — я почувствовала — успокоилась не только я, но и что-то другое. Что-то. невидимо присутствующее рядом и связанное со мной. Как компьютерный вирус, который трудно обнаружить, трудно вычистить и который обустраивается так незаметно, что его можно увидеть разве что изнутри. Блин, что же это такое — и почему же я сейчас об этом подумала?.. Я же ведь всё-таки не компьютер и не робот, а скорее уж NPC!       Внезапное чувство тошноты показалось таким неожиданным и сильным, что я качнулась в сторону и ушиблась головой о дверной косяк.       Боль резко протрезвила меня — тошнота отступила на задний план.       Марен, по-прежнему стоящий неподалёку, но на этот раз уже с пустыми руками, оглянулся и, неловко, но аккуратно и невесомо схватив меня за руки, оттащил в сторону. Мелькнуло в голове и погасло чувство того, что теперь всё будет хорошо. И воспоминание, что что-то подобное уже было. Блин, но когда — и где? Мне кажется, что уже один раз как минимум эльф спас меня от смертельной опасности! Но это было не в деревне… но тогда где?        — А что такое? — спросила я шёпотом, едва шевеля губами.        — Моя госпожа… — шёпотом сказал Марен, почему-то в панике, которая очень быстро перешла на меня, как лесной пожар в засуху — Мне… мне кажется, здесь может быть опасно. Я чувствую, что это опасные люди, и вам нужно уходить отсюда, госпожа! Я сделаю всё, чтобы спасти вас!       От ощущения дежа вю, которое уже не мелькало где-то на окраине сознания, а просто застилало взгляд, гудела голова.       «Нет, я больше никогда не буду смеяться над фильмами, где герои теряют память, а потом попадают в дурацкие ситуации. — покаянно думала я — Я больше не буду критиковать никого, никогда и ни за что… ну, кроме этого недотёпы. И Эмбри. И стражников. И… да чёрт с ним, всё равно меня никто не услышит…»       К двери приближались голоса.       Они были беспечными и болтали о чём-то своём, но я почувствовала, что меня словно окунули в жару в ледяную прорубь. Голова загудела и стала тяжёлой, а к лицу прилила кровь.        — А нашёл это сегодня в лесу. Странная вещица, тебе не кажется? — говорил незнакомый мужской голос.        — А если бы наша дочка нашла это и подобрала… страшно подумать, что было бы! — вторил ему женский — Какие-то опасные чары! Не подходи ко мне! Какая-то странная заколка для волос… вроде ничего особенного, но нужно найти, чья она.        — А что это здесь у вас такое? — раздался незнакомый и ленивый мужский голос. Следом за ним появился явственный странный запах духов, напоминающий аромат свежей сладкой выпечки и свежих весенних листиков.       … Казалось, прошла целая вечность.       Если бы в этот момент разверзлись небеса и ударил гром, я не была потрясена сильнее.       Я посмотрела на своего резко побледневшего спутника, который, как мне казалось, сейчас упадёт в обморок, и увидела, что всё вокруг меня потемнело и пульсирует странными чёрно-красными пятнами. ***       Я всё вспомнила…