«Лес, некогда полный птичьих песен, шороха, шелеста, поразило
проклятие, и деревья обратились в соляные столбы. Все вокруг мне враждебно. Эти
величавые останки, такие черные — черней, чем железный панцирь, одевший холмы, —
меня отвергают. Зачем я здесь, живой среди этого нетленного мрамора? Смертный,
которому суждено обратиться в прах, — зачем я здесь, в царстве вечности?»
А. де Сент-Экзюпери «Планета людей».
***
« — Дурень, ты его просто выдумал, ты и сам это знаешь… Тогда все на свете
обман…»
А. де Сент-Экзпери «Планета людей».
Стараясь шагать как можно тише, чтобы не обнаружить себя перед возможным врагом (почему-то я ещё ни разу никого не рассматривала как противника, с тех пор, как оказалась в этом мире, потому что противник — это гораздо достойнее для того, кто видит ситуацию, разумеется) и попытаться рассмотреть того, кто скрывался там, в зарослях, я вышла из двери и, плавно перетекая с ноги на ногу, заглянула за угол, — туда, откуда донёсся шум.
С одной стороны, если я только что справилась с одним… супостатом, пусть даже и совсем не спортивными методами — значит, мне могло повезти и во второй раз. Хотя в этот раз я уже никого не затолкну в этот чёртов подвал, скорее уж в случае моей ошибки туда запихнут меня саму, и в лучшем случае уже в виде трупа, а значит, действовать придётся уже здесь, на твёрдой земле и под ёлочками. Конечно, я поступила более чем жестоко с тем, кого даже не видела в лицо и кто незадолго до этого убил старуху Анис, а значит, мог бы убить и меня с моим спутником… но инстинкт самосохранения как-то не был обеспокоен ни моей нравственностью, ни облико морале, очевидно, решив, что ему главное — это обеспечить выживание, причём комфортное, и максимальную безопасость и себе самому, и мне, а заодно и тем, кого я в данном случае считала «своими».
И от такой двойственности ситуации, когда сами понятия «плохо» и «хорошо» отошли куда-то в тень и, казалось, стали уже не такими значительными, как раньше, на душе было как-то гадко. Интересно, так ли чувствовали себя все бандиты и разбойники перед тем, как осознать себя именно такими, а потом объединиться с себе-новыми подобными и уйти жить куда-нибудь в пещеру или в старый форт? Неужели для меня все вопросы нравственности, морали и прочее, чего я и раньше не особо-то придерживалась, но всё-таки чтила кодексы, теперь будут только пустыми словами на бумаге, и которым в жизни больше не будет места?
Я зажмурилась, потрясла головой и снова открыла глаза. Чего я хотела этим добиться? Увидеть толпу людей, выбегающих из-за ёлочек с криком «
Розыгрыш! Вас снимала скрытая камера!» Или же, что было бы в этой ситуации более разумно, увидеть где-нибудь на фоне красивого зимнего неба системное оповещение вроде «
Вы получили новое достижение: Душегуб. Задание выполнено. Теперь вы пользуетесь плохой репутацией. Добро пожаловать в преступную среду Тамриэля».
Может, с неизвестным, а потому гораздо более опасным преступником мы теоретически могли бы сразиться и, наверное, даже победить… Конечно, со мной был мой эльф, уже показавший себя хорошим магом, — сомневаюсь, что Амалия могла бы хоть простейшее заклинание пламени использовать, хотя даже если бы она оказалась архимагом, мне бы это не дало абсолютно ничего, по той простой причине, что… Да не знаю, что. Я понятия не имела о том, что умела и знала Амалия, — и в моём случае это была отнюдь не амнезия. А получить совершенно случайно какое-то опасное заклинание, и вдобавок ко всему бьющее по площади — в условиях боя этот сюрприз был бы, наверное, вообще худшим из всех возможных.
А про то, что случилось уже один раз, да и потом тоже может случиться, если кто-то опять попадёт в моего мага заклинанием молнии, я предпочитала не думать, но оно, — вот зараза! — только что вспомнилось само. Боги, как бы теперь ещё
развидеть и
распомнить то, что только что снова вернулось мне на ум и, похоже, так и решило там остаться. А ведь сколько времени с тех пор уже прошло! Мой безымянный друг падает в судорогах на ночной и почему-то светящийся снег, а по его одежде бегают голубоватые змейки от полученного электрического заклинания.
Благодушной доброты или чего-то в этом роде, по ощущениям, не было, возвышенных переживаний, которые так хорошо описывать в романе, а потом читать, сидя у себя дома на продавленной уютной кровати или в потёртом мягком кресле — тоже. Только желудок неприятно скрутило какой-то тоской, будто там безнадёжно завыла одинокая псина, на которую крупица за крупицей свалились все несчастья этого мира, под которыми она и будет в конце-концов погребена. А в висках мелко-мелко застучали по гудящей наковальне маленькие металлические гномьи молоточки.
Инстинкт не был щепетильным и ему было без разницы, кого спасать: хоть последнюю сволочь, хоть готового к вознесению святого… хоть вообще Мерунеса Дагона. Даже пребывая в такой… незавершённой и деликатной ситуации, не достойной ни приличной и порядочной попаданки, ни императорской дочки, я успела восхититься верностью своего разума и своего организма их хозяйке. Настоящей или прежней — вот это мне уже узнавать не хотелось. В конце-концов, тот факт, что я жива, дышу и думаю,
будет единственным и самым лучшим свидетельством того, что я и правда реальна.
Сколько раз я раньше бывала в лесу, — и никогда раньше не задумывалась над тем, что деревья в лесу могут кому-то помешать. Мне вот сейчас эти самые чёртовы ёлочки и дурацкие то ли буки, то ли ясени мешали и своим нелепым внешним видом, и тем, где росли, — и вообще тем, что просто были. Я отчётливо осознавала, что враг, кем бы он ни был и который затаился сейчас где-то там, неподалёку, отлично видит мои передвижения, вернее, их попытку. Уже потому, что он первым начал, — а значит, находится в более выгодной позиции.
Почему-то вспомнился старый эпизод из моей далёкой, ещё доскайримской жизни, — как антилопа, пасущаяся в густой траве, неожиданно столкнулась морда к морде с подкрадывающимся к ней хищником. Удивились тогда оба; а антилопа, судя по всему, даже не успела испугаться. Понимая, что время идёт, а мне вовсе не хочется стать этой самой антилопой, правда, уже двуногой, я осторожно, каким-то изящным балетным движением, сделала шаг вбок и вперёд, чтобы случайно не получить огненным шаром в спину от своего эльфа, — помню, в Сайриме я иногда попадала по своим спутникам, они по мне тоже, только урон никогда не проходил, потому что я была Довакином, — я нырнула туда, где должен был прятаться враг, влезла лицом в заснеженную ветку, получила огромный ком свежего сыпучего снега за шиворот, что подействовало на меня ободряюще, и…
— Да твою же мать! — от неожиданности и внезапно отпустившего нервного напряжения я, кажется, заорала так, что всё местное зверьё многозначительно переглянулось и покрутило когтем у виска. — Ты чего здесь вообще делаешь, а?!
— М-м-м…? — переспросил «враг», глядя на меня невинными раскосыми глазами с вертикальными желтоватыми зрачками, напоминающими кошачьи. В переводе это должно было означать что-то вроде «а сама-то как думаешь?»
Поскольку я стояла ближе к выходу, чем эльф, то мне и посчастливилось увидеть таинственного «противника» раньше него. Облегчение было настолько сильным и внезапным, что я даже не нашла в себе силы, чтобы обрадоваться этому. Это было скорее похоже на то, как если бы меня внезапно скрутил приступ боли, после чего пришёл бы добрый маг-врачеватель и, не особо церемонясь, схватил бы меня великанской хваткой и так сильно встряхнул, что болезнь просто вылетела бы из меня
вместе с душой как физический предмет, попавший в неположенное ему место и потому причиняющий физическую боль.
Прямо передо мной под навесом, уютно лёжа на соломенной высокой и свежей подстилке и будучи привязанной длинной верёвкой к колышку, вбитому в мёрзлую землю, расположилась… коза. Самая обычная скайримская коза, которую, я теперь вспомнила, когда-то доила Анис и нежно ворковала со своей любимицей. Под окнами с моей постели мне было хорошо слышно, — и дурман вроде как начинал рассеиваться. Интересно, что мне удастся вспомнить потом?
Я тогда ещё подумала о том, что жизнь старой ведьмы, или травницы, или и того, и другого явно не ограничивалась ни её связью с ковеном, ни уж тем более нашей замёрзшей и сильно пострадавшей компанией, одним прекрасным (нет) вечером ввалившейся в её дом. Ведь даже законченные разбойники и злодеи могли испытывать к кому-то добрые чувства, так почему Анис не могла любить свою козу?
Правда, коза не умела колдовать, да и вообще вряд ли имела хоть какую-то способность к обучению магии, да и в ковен её бы приняли только при условии, что та не будет бодаться, но при этом давать молоко, — но зато у неё несомненно были и положительные черты характера. Коза всегда внимательно слушала свою хозяйку, не качала права, не осуждала её ни за что — и уж точно не советовала, как правильно поступать, начиная со слов «а вот я бы на твоём месте…» или «а вот я в твои годы…» А ещё — рогатая собеседница никогда не осуждала, не перебивала, не предавала и не спорила, не строила козни и не завидовала ближнему своему, равно как и дальнему, а так же не сравнивала Анис с другими хозяйками на в пользу старухи. Короче, коза, сама того не зная, соблюдала все божественные аэдрические заповеди и могла бы считаться праведницей, не так ли?
Я машинально оглядела двор, вернее, ту часть, которая находилась непосредственно за домом погибшей старухи, в поисках какой-нибудь другой живности, — но так никого и не обнаружила. Похоже, живность не пряталась, не погибла от чересчур голодного и любопытного соседства диких зверей, — её попросту никогда не было.
Не лаяла собака, не кукарекал петух и не кудахтали куры, решившие снестись не там, где им полагалось. Не мычала корова, мечтая поделиться последними новостями со своими товарками, шедшими из стада: ни коровы, ни стада не было. Вокруг стояла полная тишина, которая после схлынувшего напряжения уже не казалась мне такой уж настороженной и опасной. Где-то неподалёку весело и говорливо журчал ручей, перекликались птицы, обменваясь приветствиями и последними новостями, и Солнце задорно поглядывало на меня сквозь пушистые хвойные еловые лапы.
И в этот момент мне почему-то стало очень ощутимо ясно, что при жизни старая была очень одинока, — и я даже впечатлилась, почувствовав, насколько. Словно её неупокоеный дух стоял рядом со мной, уже нехозяйским и бесплотным взором окидывая всё своё прежнее хозяйство, и напоследок решил пожаловаться мне на то, что было, пожалуй, даже страшнее самой смерти: на одиночество.
И почему мне вдруг деревья начали мешать? Лес как лес… только очень густой и красивый. И холодный. Хотя здесь холод почему-то ощущался совсем не так, как у нас, на Тамбовщине. Там бы я давно уже замёрзла, даже будучи тепло одетой, — а здесь было просто очень свежо и прохладно. Так, а какая у меня теперь расовая принадлежность? Может, я вообще нордка, поэтому мне и мороз не страшен? Правда, собственную реакцию на попавшее ледяное заклинание лучше не проверять, лучше уж буду спокойно гулять по зимней провинции и радоваться. Хотя… если мой, вернее, Амалии, отец — император, то я скорее уж имперка. Ладно, все вопросы оставим на потом, равно как и поиск зеркала.
— А как тебя зовут? — спросила я у козы. Сама Анис, конечно, уже ничего и никому не скажет, в том числе, и как звали её любимицу. Сама же коза вполне ожидаемо разговаривать не умела. А единственную мою знакомую в Скайриме козу звали… — Давай ты будешь Гледой! Согласна?
Вместо ответа коза согласно заблеяла. Очевидно, ей было всё равно, как называться, лишь бы не остаться здесь одной. Возможно, Гледа и не была раньше одной, но не факт, что она очень хотела бы экспериментировать. Её «старшая» тёзка из игровой версии вроде как была более рискованной и менее консервативной в этом плане. Хотя, Гледу Первую просто надо было по квесту выкрасть у её хозяина, продать великану, а потом снова вернуть в лоно семьи тому, кто так любил и ценил свою козу-чемпионку
красавицу, умницу, комсомолку, отличницу, спортсменку, студентку!.
— Гледа, идём с нами! — жизнерадостно сказала я, отвязывая верёвку от колышка — Твоя хозяйка, видишь ли, больше не придёт… — добавила я, то ли для того, чтобы услышать звук собственного голоса, вернее, моего нового голоса, то ли чтобы поиграть подольше в эту новую игру под названием «ничего не произошло, всё в порядке».
Где в этот момент находился мой эльф — не знаю, но думаю, что он остался стоять там, где я его и оставила, отправившись на встречу с грозным таинственным противником. Кто бы мог подумать, что простое обнаружение самой что ни на есть обычной козы я восприму и почувствую, как благой знак, посланный нам свыше!
Не было больше никаких ужасов, стирающихся из памяти и из недавнего прошедшего времени, не было угрызений совести, которая время от времени ласкала меня своим пушистым мягким хвостом, а потом вцеплялась своими острыми клыками, как голодный саблезуб, не было и трупа убитой кем-то старухи, лежавшего за закрытой входной дверью. И лес больше не казался страшным, мрачным и пугающим, потому что в этом лесу была самая обычная коза, какой место в деревне в крестьянском дворе, — и которая совершенно ничего не боялась. А значит, и нам тоже нечего бояться. Коза — животное мирное и миролюбивое, в бою не используется и живёт в деревнях, на фермах, даёт молоко, используется только в мирной спокойной жизни… В жизни, которой нам сейчас так не хватало. И где-то над резными зубцами далёких гор медленно растаял, растворяясь в угасающем дневном свете, столб пламени и дыма, в котором исчез Хелген. А драконы… драконы уснули и стали прекрасными горами, вернувшись туда, где и им и было самое подходящее место — в легенды.
Удивительно, но словно почувствовав моё умиротворение, — честное слово, будто я в своём мире кошку душевно так погладила! — Гледа Вторая встала с грацией юной пастушки и послушно пошла следом за мной.
Теперь дело оставалось за малым: выйти из леса и понять, в какую сторону будет отсюда Ривервуд. А там, наверное, мы с эльфом снимем в таверне номер, и плевать, что на двоих, — в последнее время с нами произошло так много всего, что не думаю, чтобы кому-то из нас ещё было дело до каких-то зелёных сопливых двусмысленностей. Мы с ним оба не подростки, если что, так что сомневаюсь, чтобы ни у него, ни у меня, то есть, у Амалии, никогда ещё не было… А, да ладно. Нашла, о чём переживать. А посторонние — на то и чужие, что им абсолютно без разницы, кто и с кем пришёл, лишь бы за комнату и прочее заплатили. Лишь бы не встретить никого, кто проявит к нам неуместный интерес. Потому что папарации — это всегда плохо, пусть даже они и в Средневековье, наступившем в мире магии.
Главное — куда пристроить Гледу Вторую, потому что её и в комнату с собой не возьмёшь, и просто на улице оставлять нельзя. Анис такого бы не хотела. Мы с Гледой — тоже. Что по этому поводу думал данмер — я не знала. Но что-то мне подсказывало, что в его жизни произошло много чего такого, причём не самого хорошего, после чего проблема со «случайно найденной» козой для него и не проблема вовсе. Так что козью проблему мы решим запросто, все бы другие потом так же легко и быстро решались.
А что… А что, если?..
Почему-то эта мысль пришла ко мне совершенно неожиданно — и не сказать, чтобы в ней была какая-то логика, но. После всего пережитого в последнее время, произошедшего со мной совершенно неожиданно и вопреки всякой логике, по крайней мере, той, с какой я была знакома в своей предыдущей жизни, теперь трудные времена закончились — и начились другие, более тёплые и хорошие? Кто их знает, этих попаданцев в Скайрим и другие… части света, как у них там всё происходит на самом деле? Вдруг у них вместо возможности сохранений и быстрой загрузки появляются добрые ангелы-хранители, которые денно и нощно защищают их от всего плохого, а местный Создатель больше всего следит за ними, оберегая попаданцев, а то и просто поддерживая, как неразумных младенцев, и потому ничего на самом деле непоправимого и страшного с ними случиться не может?
«А может, я всё-таки права, а?» — тихо проскулил внутренний голос, глядя в стремительно синеющее пламенное небо, расчерченное далёким полярным сиянием и не обращаясь ни к кому.
— Ме-е-е-е! — ответила Гледа, словно подслушав мои мысли.
Интересно, за годы, проведённые в компании Анис, она и правда сама немного научилась колдовать — или у неё это было врождённое? Ну, мир чистой магии и всё такое…
— Надо бы нам добраться до Ривервуда. — сказала я, удивившись тому, что горло то ли отвыкло от разговоров, то ли я слегка простудилась. В любом случае получилось с какой-то лёгкой хрипотцой, — у нас на Тамбовщине ранним летом так молодые кукушки куковали. Но всё равно почему-то красиво получилось. Может, потому, что новая я никогда до этого не курила? — По возможности, до наступления ночи, а то совершенно не хочется заканчивать этот день… так же, как он был проведён.
Дом Анис, с прикрытой дверью, укоризненно промолчал мне вслед. И было в этом вынужденном молчании что-то такое, что я предпочла бы этой жуткой тишине хоть базарный гам, хоть громкие и самые изощрённые проклятия и ругательства, которые — я теперь точно знала — не самая сильная и впечатляющая вещь.
Бойся не ту собаку, вернее, теперь уже волка, которая лает, бойся ту, которая молчит? А ведь и правда, когда у волка есть дела поважнее, чем в беззаботного щенка играть, он подкрадывается и делает все свои волчьи дела совершенно тихо. Безмолвно. По-волчьи. Я медленно повернула голову и увидела серую тень, сливающуюся с вечерними зимними сумерками, которая скользнула легко, словно в танце по начищенному до блеска паркету. А ведь здесь водятся волки. Неужели от их присутствия где-то неподалёку я стала думать как-то…
по-волчьи? Остаётся надеяться, что Амалия всё-таки была не из Соратников, иначе… не поймут. Да и я первая не пойму тоже.
Я предположила, что левая сторона от дома Анис, в которой находится «новый» Ривервуд, по запаху дыма, который доносил до нас лёгкий ветерок, приятно щиплющий в носу. И над лесом, освещённым двумя Лунами, спрятавшимися в тучи, поднимались столбы дыма из печных труб. Почему-то стало совсем не страшно, — словно я оказалась где-то на дороге на Тамбовщине, под Моршанском, и сейчас вечером возвращаюсь к себе домой. Дом старухи Анис оказался уже позади, и мне совершенно не хотелось ни оборачиваться к нему, ни тем более возвращаться и проверять, не забыла ли я там чего.
Ближе к поверхности сознания, как снулая рыба, поднимающаяся со дна Цны, всплыла и посмотрела на меня мёртвыми и выпуклыми, ничего не выражающими рыбьими глазами, странная… идея. Писатели назвали бы эту мысль болезненным любопытством, свойственным натурам… а фиг знает, каким именно, — раньше я читала не так много, если, конечно, книги были не в Скайриме, а такие отвлечённые понятия, как связь личности с тем, о чём она думает, меня раньше не интересовали.
Мы продолжали идти бодрым шагом в сторону Ривервуда, а подлая рыбина, сфоркусировав, наконец, взгляд своих невыразительных глаз, передала мне, как дохлую икру подсунула, наконец сформировавшуюся мысль. Мысль пахла тиной и затхлостью… подвала, затхлым непроветриваемым пространством — и мертвечиной.
«
А ты не хочешь вернуться к дому доброй старушки Анис, которая была так добра к тебе и твоему другу, и проверить, хорошо ли закрыт её подвал? Её подвал, который она всегда так оберегала при своей жизни, Слышащая! Ах, да, ты ведь и не слышишь отсюда ничего, теперь уже кроме моего голоса, как печально…» — голос хихикнул, но я явственно чувстовала, что ему совершенно не печально и не грустно. И «Цицерон», чей голос я слышала в своей голове, был каким угодно, но только не глупым.
«
Ах, да! Я совсем забыл: там, в подвале, заперт тот, кто убил старушку, когда та отвлеклась и пропустила самый важный момент своей жизни: момент собственной смерти. И убийца умрёт вовсе не за то, что без спросу полез в подвал, всегда запираемый старой ведьмой, он умер за то, что он убийца, и он мог бы убить и вас тоже. На тебе испорченная броня, Амалия! — внутренний глос изменился и теперь звучал совершенно по-другому, так же эхом, но словно прежнего безумного болтуна оттолкнул кто-то другой — Никогда не носи на себе ничего от испорченной брони, тебя ведь предупреждали! Амалия! Ты можешь снять с себя броню? Ты можешь переодеться? Ты можешь ответить мне? Ты свободна?» — взволнованно зачастил далёкий голос-эхо. Казалось, что где-то в параллельном измерении моя проекция уснула и не может то ли выходить на связь, то ли поддерживать контакт, в результате чего кто-то пытается расшевелить её и привести в себя.
К сожалению, я так и не смогла понять, что это был за голос и откуда он шёл, но… Мне показалось, что это был голос разума, усиленный магией, которая, похоже, свободно циркулировала здесь повсюду и даже была в самом воздухе, и перешедший мне по наследству вместе с телом Амалии — и, похоже, не только. Однако, эта мысль о броне…
С тех пор, как мы появились в хижине Анис, она меня полностью переодела, и где находилась та безнадёжно испорченная броня, порванная на самом интересном месте, в данный момент меня совершенно не интересовало. Не хватало ещё обо всяких тряпках беспокоиться, когда я тут, понимаешь, чуть на поля счастливой охоты не отбыла! Решив, что мне пора учиться быть императорской дочкой и начинать это надо с того, чтобы без сожаления забывать рваные шмотки, я оглядела то, что на мне было надето сейчас, и осталась вполне довольна результатом осмотра. Эх, зеркало бы мне… лучше — два. чтобы на свои волосы сзади посмотреть.
Почесав в затылке исключительно умным жестом, который, наверное, достался мне по наследству ещё от диких предков, только что спустившихся с лиан и теперь оглядывающих новую открывшуюся перед ними местность, я нащупала в своих волосах что-то резное и твёрдое. И определённо грубой работы. Удивительно, но вытащить эту штучку, оказавшуюся по факту обычой металлической заколкой, спелетённой из проволоки, оказалось очень просто. Чем-то отдалённо напоминающая бабочку, более чем примитивная на вид заколка, сплетённая, казалось, каким-то малышом, выдрала у меня несколько длинных чёрных волос.
«Оказывается, я теперь длинноволосая брюнетка. Не забыть бы.» — отстранённо подумала я, неожиданно сильным размахом отбрасывая безделушку далеко в кусты. Если бы я тогда знала, к каким последствиям это приведёт — и что было бы, если бы я не стала её выбрасывать!
Освобождённые волосы рассыпались по спине. Хорошо было и то, что теперь у меня были густые послушные волосы и они никуда не лезли, приятной тяжестью покачиваясь сзади. Лёгкий ночной ветерок приятно шевелил их и обдувал лицо.
Интересно, а для чего вообще Амалии нужна была эта заколка, не особенно вяжущаяся с образом утончённой, как мне казалось, девицы? И зачем было закалывать волосы непойми чем, если вряд ли она должна была работать в поле, как простая фермерша или крестьянка? Ленты или чего покрасивее не нашлось? Если она была среди Братьев Бури, было бы логичнее постричь волосы коротко, чтобы можно было надеть шлем и чтобы они не мешали. Тем более, что вряд ли она могла мыть голову каждый день. Она же вроде была воином! Или не была? Надеюсь, никто с меня не спросит за то, что делала Амалия, тем более, что мне и самой очень хотелось бы это узнать.
Я обернулась и посмотрела на эльфа, который с нечитаемым выражением лица молча шёл за мной следом. Да, а ведь у него-то тоже длинные волосы, только, похоже, короче, чем мои. Выходит, он тоже не воин? Не воин, а маг? Надо будет потом спросить его, как он вообще в Хелгене оказался —
и какой у него уровень и класс персонажаи кто он такой. Ничего, доберёмся до какого-нибудь населённого пункта, потом обязательно спрошу. Я так-то не любопытная, просто очень любознательная. Тем более, что после всего произошедшего мы с ним точно не чужие люди. Надо ведь узнать, кому я передаю свой заслуженный пост Довакина, в самом-то деле!
Надо отдать должное Гледе, — она абсолютно ни о чём не беспокоилась и не задавала лишних вопросов ни себе, ни другим. Создавалось впечатление, будто из нас троих у неё было самое выгодное восприятие реальности. Как трусила бодро по темнеющей лесной дороге, припорошённой свежим снегом, так и продолжала, отвлекаясь только на свежие цветы, выглядывающие из-под снега. Казалось, что она или привыкла гулять по ночному лесу — или была в принципе рада любому новому опыту, считая, что надо успеть и на мир посмотреть, и себя показать. Похоже, у неё была исключительно крепкая психика и нервная система.
***
Сидя в подвале убитой старухи, он совершенно потерял счёт времени.
Ему казалось, что прошло уже несколько дней; сначала он думал, что его уже давно начали искать и вот-вот найдут. Правда, тот факт, что он сам сказал, что отправится в Вайтран, а не в Ривервуд, вернее, даже не в саму деревню, не особенно поможет в его поисках — что прижизненных, что посмертных, — он уже не принимал во внимание. Сказывались длительный стресс от пережитого, осознание безысходной ситуации, в которой он оказался, усталось от бесплодных попыток выбраться из подвала и недостаток кислорода. Болели содранные ногти и расцарапанные в кровь пальцы, свеча, найденная в углу за старым сундуком, уже давно прогорела, и маленькое мрачное помещение погрузилось в темноту, избавив своего пленника от необходимости видеть то, что в скором времени станет его последним пристанищем.
Теперь он был бы рад любому звуку, хоть писку и лёгкому топоту злокрысов, которые время от времени могут завестись в подвале, — но вокруг было тихо. Дверь подвала захлопнулась, навсегда отрезав от него мир живых, а в мире мёртвых шуметь некому.
Скоро будет совсем некому.
И в подвале старой Анис будет тихо уже навсегда.
Постепенно он потерял способность ориентироваться во времени и пространстве.
Тишина стояла такая, что сначала ему очень мешал звук его собственного ускорившегося тяжёлого дыхания, будто он решил на спор побороться с медведем, и быстрый стук сердца, — но потом он привык. И в подвале Анис оказалось не так уж и плохо… Бесшумные привидения ходят взад-вперёд, заботясь о комфорте того, кто там окажется.
Сначала стала медленно рассеиваться темнота, и запертый в пустом и мёртвом доме увидел, что в дальнем углу затеплилась лампада, подобно тем, какие стоят иногда в храмах. В другом углу обнаружился кусок хлеба, а рядом стояла фляга с водой. Он съел кусок, даже не чувствуя его вкуса, а от холодной свежей воды ему стало немного легче. Интересно, откуда здесь могла взяться свежая вода? Он раньше не видел здесь эту флягу… да, но раньше было темно, а первая свеча, которую он зажёг сам, слишком быстро сгорела. Вот он её и не заметил.
Пленник погрузился в странное состояние, напоминающее нечто среднее между сном и явью, между реальностью и бредом. Наверное, он ненадолго уснул, потому что ему показалось, что рядом с ним стоит смутно знакомый пёс, почти рыжий и напоминающий лисицу. Пёс стоял в дальнем, самом тёмном углу, и внимательно смотрел на него, склонив голову набок. Мужчине показалось, что пёс улыбается.
— Дикий, это ты? — спросил он — Что ты здесь делаешь? Ты ведь давно умер!
«Когда мы умираем, за нами приходят души тех, кто умер до этого и кто любил нас при жизни.» — вспомнил он чьи-то слова. Но теперь это не вызвало у парня абсолютно никаких эмоций.
— Дикий, приведи ко мне кого-нибудь! — попросил он, сомневаясь в том, что и правда разговаривает с давно умершей, но некогда любимой собакой, а не просто бредит, глядя в пустой тёмный угол — Дикий, спаси меня!
Пёс радостно гавкнул, подпрыгнул, виляя хвостом так, что всё рыжее тело моталось из стороны в сторону, и… исчез, отряхиваясь, как после купания в реке. Мужчине показалось, будто он снова почувствовал на себе холодные капли речной воды, как тогда, когда он выходил из Рифтена погулять со своей собакой.
Теперь оставалось только ждать.
Больше ничего не оставалось.
***
Массер и Секунда вышли из-за туч и осветили всю окрестность ровным тёплым светом. Мягко засветился снег, и весь мир словно преобразился, вступая во второй день, только уже принадлежащий ночи.
Постепенно начали просыпаться и перекликаться, сначала тихо и неуверенно, но потом всё громче и увереннее, ночные птицы, перелетая с ветки на ветку и роняя лёгкие хлопья снега, и ночные хищники вышли на охоту. Где-то тявкала лисица, почуяв под снегом кролика, и двое серых хищников, легко скользя по снегу и обледеневшим склонам, преследовали оленя, заметившего их и теперь стоявшего до другую сторону от полупрозрачной после листопада молодой берёзовой колки.
Встреча была уже неминуема, как вдруг между ними со скоростью молчаливо летящей стрелы промчался рыжий пёс. Волки подёргали носом и хотели уже было броситься вдогонку за наглым животным, принадлежащим их извечным двуногим врагам… но было в этом псе что-то такое, чего нет и никогда не было ни у одной собаки, какая им когда-либо встречалась, — и ни у одного волка. Серые разбойники безошибочно поняли, что бегущий куда-то по своим делам домашний рыжий пёс — далеко не та добыча, на которую они могли бы рассчитывать, более того, это была вовсе не добыча. И не хищник. Но кто? Такого волки ещё никогда не встречали, но их звериные инстинкты не обманули и подсказали единственный правильный в таких случаях вариант поведения.
Рыжий пёс уже промчался между волками и их добычей, когда у тех наконец проснулся инстинкт — и волки с громким щенячьим визгом бросились наутёк, трусливо поджав хвосты. А пёс, не сбавляя скорости и избегая человеческой дороги, бросился в лес, безошибочно находя своим чутьём дорогу, ведущую туда, где чувствовалось тепло, горел огонь в деревянных домах и пахло дымом. Пёс направлялся в Ривервуд.
Там, подбежав к дому, находящемся при входе в деревню, не сбавляя скорости, он с разбегу врезался боком в дверь, вздрогнувшую под ударом, и взвыл, — смертно, тоскливо, с таким воплем, от которого у стражника, патрулирующего спящие улицы, по коже пошли мурашки и ему внезапно стало страшно. А пёс продолжал выть, на одном дыхании, словно он только что стал свидетелем смерти своего любимого хозяина.
— Подожди, мамаша, сейчас посмотрю, что там случилось! — произнёс мужской голос — Пенёк, ты, что ли?
— Я чувсвую, там что-то случилось! — ответил старческий голос, принадлежащий женщине — Надо будет пойти и проведать её. Нечего ещё до следующего Сандаса ждать. Одинокая женщина, никого рядом нет, что случится — и помочь некому… Свен, ты проводишь меня?
Послышались торопливые шаги и загремел засов.
Пёс подождал у порога, не спеша переходить ту черту, которая разделяла ночную темноту и свет от лампад на деревенской улице, а потом прыгнул в заросли густой тёмной травы и исчез.
Молодой мужчина со светлыми волосами вглядывался в темноту, но так никого и не увидел.
— Пенёк! — позвал он — Вот ведь дурная псина. Мамаша, ты и правда хочешь сходить к этой травице? Ты уверена, что это её собака пришла к нам?
Пенёк, ясное дело, ничего по этому поводу сказать не мог, потому что был ни при чём. Он крепко спал на заднем дворе в таверне «Спящий великан», где добрый повар угостил его до отвала вкуснейшими мясными обрезками. Пусть его конура была не такой тёплой и в тот угол, где она стояла, иногда попадал снег, но Пеньку это не мешало. «Сытому псу холодно не бывает.» — думал он.
— Как знать… — задумчиво протянула Хильде, одеваясь — Собаки просто так не прибегают ни к кому, и уж тем более, не воют. Иди предупреди Камиллу, что ты уходишь и скоро вернёшься. Да, и завтра я жду вас всей семьёй! Я так давно не видела внуков!
— Ну, мамаша… — протянул Свен — Ты ведь их только позавчера вечером видела, они весь день у тебя сидели! Хорошо, я скажу Камилле, что завтра мы все придём к тебе.
— А я и говорю — давно не видела. — подтвердила его мать — И не забудь одеться потеплее! В лесу будет холодно.
***
Пленник подвала находился в том странном состоянии, когда реальность уже почти ничем не отличима от яви. Свеча догорела, а потом снова зажглась, или ему это просто показалось? Или он сам зажёг её? Понемногу тишина рассеялась и её стали заполнять какие-то странные звуки. Так хотелось спать… или он и так уже спит? А можно ли хотеть спать во сне? Он так сильно устал и не спал так давно, что, наверное, можно. А можно ли хорошо отдохнуть, если уснуть два раза подряд?
— Отдохни… — прошептал один призрак.
— Конечно, можно. — ответил другой.
— Ты посмотри, он уже давно здесь, а всё никак не может привыкнуть! Не может… не мо-оже-ет… — прошелестели два призрака, глядя куда-то в угол, где то ли валялся какой-то тюк, или мешок с корнеплодами, или и правда кто-то лежал. Может, и правда тот самый призрак, который никак не мог принять свою судьбу и смириться с таким посмертием?
Сверху донёсся шум моря, потолок изогнулся волнами, пошёл рябью. Призраки притихли и стали прислушиваться. Там, наверху, кто-то вздыхал и ходил, стонал, заглядывая во все углы, трещало и стонало дерево, словно пришёл огромный лесоруб и стал широкими взмахами топора рубить и лес вокруг, и саму опустевшую хижину Анис. Потом дверь подвала распахнулась, глухо ударив об пол и жалобно звякнув металлическим кольцом по дереву. Мигнул и загорелся ярче свет свечи, которую кто-то держал над открытым подвалом.
— Во имя Девяти… — потрясённо произнесла старуха, ничуть не похожая на Анис — Сибби? Сибби Чёрный Вереск? А что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказался?
Освобождённый из плена не знал, что ответить. Он не узнавал этих двоих, — маленькую старушку в тёплой накидке из чернобурки и высокого статного парня со светлыми волосами, завязанными в узел, и уж тем более не мог понять, отуда они его знают. Но по тому, что они сами пришли сюда, чтобы освободить его, он понял, что это не они заперли его здесь. А может, и они?
— А я Хильде, из Ривервуда. — словоохотливо сказала старушка, даже не поняв, что этими словами она спасла жизнь себе и своему сыну — Я приходила к Анис за травами и зельями, она живёт недалеко от нас и я уже давно захожу к ней. У нас с ней общие знакомые в Вайтране… были. Вот, сегодня я подумала, что надо бы навестить мою старую знакомую, потому что когда старая женщина живёт одна, мало ли что может случиться, опять же, лес рядом…
«Нет, это были не они. Иначе зачем они стали бы меня спасать? Да и не похожи они на тех, кто способен на такое. Простые необразованные крестьяне, покупающие травки и зелья и верящие в глупые суеверия. Пусть живут, так и быть. А ведь если бы не они… Меня бы в скором времени точно не было. Но кто же это мог быть?
Девка-то умерла! И она не смогла бы одна придвинуть такой тяжёлый сундук! Тем более, я видел, в каком она была состоянии…»
— Послушай, Сигвальд, — нет, этот белобрысый парень определённо начинает его раздражать! — А как ты вообще в её подпол попал? Кто тебя там запер?
— Я не Сигвальд, а Сибби. — почёркнуто-вежливо ответил освобождённый, сидевший на стоявшем в стороне стуле. Не то, чтобы ему так уж хотелось присесть, просто не хотелось показывать, как ему трудно стоять и ноги трясутся от всего пережитого. При отсутствии или исчезновении малейшей опасности у Сибби просыпалась гордость, которую он сам считал фамильной, но про которую он никогда не смог бы сказать, от кого именно она ему досталась по наследству.
— Да мне без разницы, все эти ваши имена богачей. — ответил парень, улыбаясь — Кто тебя запер-то? И кто убил Анис? Может, позвать стражника? А то это не дело, — старух убивать и запирать людей в подполе!
— Ну, здесь ведь и не только люди живут… — с кривой улыбкой сказал Сибби, чувствуя, что уже начал успокаиваться и оттягивая время, прежде чем придумать какую-то историю. К его удовольствию, трупа убитой им старухи на пороге уже не было, и этот факт подействовал на него ободряюще. Как будто убитая им старая ведьма могла подняться и обличить его в совершённых им преступлениях. Конечно, ничего подобного сын Чёрного Вереска никогда не видел… но как-то не хотелось искушать то, что обычно называли судьбой. А вдруг она и правда есть?
— Да вот… — с трудом выговорил Сибби, опустив голову — Я тоже пришёл к Анис, за зельями… А потом пришли… двое или трое и сначала убили старуху, а потом заперли меня в подвале. Я запомнил только девчонку и могу описать, как она выглядит. Двух других я не рассмотрел.
Надо отдать должное Сибби — у него была преотменная память, в том числе и зрительная. Он представил себе
девку, которую хотел забрать у старухи, представил себе её здоровой и стоящей прямо перед ним. В распространении такой заведомо ложной информации он не видел ничего плохого: не признаваться же им, что он сам убил Анис — а что девка уже давным-давно мертва? Вот пусть теперь и ищут покойницу, всё равно она уже давно лежит на кладбище под окном. А мёртвые, как правило, никогда не разговаривают… особенно если они уже похоронены.
— Свен, ты не помнишь, у нас в Ривервуде была такая женщина или нет? — подозрительно спросила Хильде, словно её сын не только нашёл преступницу, помогающую убивать старушек, но и лично где-то спрятал её — Я что-то не припомню… надо будет предупредить стражников. Пусть передадут другим патрульным, если кто увидит её на дороге. Эта не из простых крестьянок, а из знати. У нас знатных здесь нет, все простые люди.
«Вижу, какая ты простая… — Сибби еле сдержался, чтобы не скрипнуть зубами от раздражения — Проще и быть не может, вместе с твоим сынком.»
Теперь он чувствовал себя уже совсем хорошо и собирался ненароком уйти. Не оставаться же здесь на ночь, в самом-то деле! Лишь бы эти неотёсанные деревенщины не предложили проводить его до Вайтрана, дальше-то он и сам, без них, справится. Здесь неподалёку должна была остаться его лошадь, и если она всё ещё там, то никаких проблем точно не будет, иначе придётся дожидаться рассвета и идти в этот медвежий угол под названием Ривервуд.
Осознание того, что простые люди, которые только чудом пришли спасать его, не стали ни задавать лишних вопросов, ни искать несостыковки и нелогичность в его повествовании, почему-то только раздражало его и давало ощущение, что он имеет дело с кем-то значительно низшим не только по происхождению, но и по развитию. А ведь для любого стражника с рассказанной им версией произошедшего он бы стал не однозначно несчастной жертвой, а первым подозреваемым в убийстве старухи, в лучшем случае — вором и мошенником. Нет, никакому стражнику он ничего рассказывать не будет, пусть эти болваны сами ищут покойницу, которая убила Анис, — сам Шеогорат не придумал бы шутки лучше.
***
В Ривервуд мы пришли уже по темноте, которая теперь уже окончательно сгустилась и напоминала ночную. Казалось, что темнота наплывала приливами, наслаивалась одна на другую, и темнота зимнего вечера превратилась в темноту зимней ночи. Интересно, сколько времени мы шли от дома Анис до Ривервуда? Часов в Скайриме, ясное дело, нет — и никогда не было. Интересно, как же ориентировались во времени сами местные — или им это было не так уж и важно?
По пути я подумывала о том, как и с кем заговорить и какое впечатление создать о себе, но все мои усилия оказались напрасными: кроме одинокого стражника на мосту мы не встретили ни одной живой души. Я подумывала изобразить кого-то вроде туристки, хотя до сих пор не была уверена, что в смутное время, царившее в Скайриме, это было бы уместно. А вдруг мне никто не поверит? По идее, надо было бы пойти в таверну «Спящий великан», снять комнату на пару дней… Но мне снова захотелось уйти в тень, переждать какое-то время в уединении и так, чтобы никто в этой тихой деревеньке не заметил нашего присутствия. Кого я теперь боялась и от кого скрывалась? На этот вопрос я и сама не смогла бы дать ответ.
Когда я поняла, что настоящий, не игровой Скайрим оказался не совсем таким, каким он был в игре и что он как-то побольше, равно как и то, что мы пришли не со стороны дома Свена и Хильде и не со стороны дороги на Вайтран, я поняла, что я уже никого не смогу изобразить или сыграть, потому что я слишком устала для чего бы то ни было. К сожалению или к счастью, таверна оказалась далеко в стороне, куда мне совершенно не хотелось идти. Я устала и хотела есть, пить и спать одновременно, ноги болели и всё тело, казалось, тоже. К тому же я не была уверена, что выгляжу так, что не произведу в таверне ненужный мне ажиотаж.
В полной задумчивости я остановилась посреди дороги под падающим мелким снегом в полной задумчивости: и куда, спрашивается, сейчас идти? Игровой опыт здесь мало чем поможет, потому что уже с самого начала всё пошло, мягко говоря, не по плану.
Откуда-то из улочки вышла чья-то фигура и, слегка покачиваясь, направилась в темноту, на окраину деревни. Незнакомец не заметил меня и мы столкнулись.
— Вас, что, выгнали? — удивился незнакомец. Тут он заметил моего эльфа, который, похоже, устал не меньше моего, но почему-то молчал и терпел. Почему-то мне его поведение казалось странным, но я так сильно устала, что предпочла оставить выяснение этого обстоятельства на потом. Вполне возможно, что если кто здесь и был странным, на его взгляд, так это была я. — Так вас двое?
Что незнакомец имел ввиду, я не поняла, но враждебным он не казался, и я решила рискнуть.
— Да, я не одна, а с другом. Такие времена тяжёлые, — совершенно естественно капризным тоном добавила я, усталость и утомление помогли мне изобразить уставшую знатную даму, — и нам пока некуда идти. А в таверну почему-то не хочется.
К счастью, селянин понял мои слова по-своему и не стал допытываться по поводу того, что я имела ввиду.
— А, эта-то? — он презрительно махнул рукой куда-то в сторону — Я тоже не особенно люблю туда ходить. Дома — и то выпить приятнее и легче, хоть там и нет никого. А знаете что? Идите пока ко мне. Хоть у меня и не таверна и нет роскошных номеров, но чем богаты, как говорится. Места у меня там теперь всё равно очень много… эх… — он махнул рукой и замолчал.
Мы пошли в темноту за добрым селянином, который, оказалось, жил на самой окраине деревни, можно сказать, за её чертой.
— А как тебя зовут? — спросила я, когда мы подошли к большому и уже довольно ветхому, но всё ещё крепкому дому.
— Эмбри. — коротко ответил он — Вот, заходите. Я сплю в той маленькой комнатке, мне сгодится, а вы выбирайте себе любую, какую захотите. Сейчас горячую воду и ужин принесу, так что всё равно разводить огонь.
Тяжело топая, он пошёл куда-то по скрипевшим ступенькам, и было слышно, как он кладёт поленья в печь и разводит огонь. Скоро стало тепло и уютно, и в тепле я почувствовала, что наконец-то этот день прошёл и мы больше не в ночном зимнем лесу вдали ото всех, — и как же я сильно устала.
После купания и ужина, когда хозяин уже ушёл к себе в комнату, сказав мне на всякий случай, что и где находится, я решила наконец задать своему странному спутнику давно интересовавший меня вопрос. Вернее, даже много разных вопросов.
— Я всё хотела спросить тебя раньше, но всё момент был неподходящий… — мой спутник, сидевший забившись в угол на каком-то странном средневековом кресле, напоминающем наши, только более громоздкое, напрягся, словно ожидая какого-то подвоха, — а ты кто? Мы всё-таки провели вместе столько времени, а до сих пор не познакомились. Думаю, теперь нам никто не помешает. Тем более, что и хозяин вроде ушёл спать.
