«… И это ты попала в сказку, а не другая девочка! И это твои туфельки стоят, а не
её! И съем я не другую девочку, а тебя! И это ты теперь в сказку попала, а не она!»
«Волшебник Изумрудного города, театральная постановка.
Над Скайримом медленно опускался вечер.
Свет падал, медленно опускался, как подстреленный, — и хотя я не видела Солнца, я догадывалась, что скоро начнётся закат. Жаль, конечно, что я так давно начинала играть за нового персонажа, что уже совсем забыла, в какой именно момент я должна была оказаться в «Хелгене, вернее, в его игровой версии. А там ведь всегда говорили, и даже неоднократно писали на тематических форумах, какие тогда были день, число, разве что не час, — и то, только потому, что в Скайриме часов ещё не изобрели. Или на самом деле изобрели — просто это я ещё чего-то не знаю?
В глубине души я отлично понимала, что я так докапываюсь до этих самых месяца, года и дня не для того, чтобы срочно куда-то подхватиться и срочно начать чего-то делать, — это вот уж точно вряд ли, индейское жилище фигвам, а не бегать по всей провинции — огромной, кстати! — со всякими там поручениями. На самом деле, если ты не игрок, ничего подобного не будет. Быстрых перемещений, способности добывать руду не уставая и не набивая себе кровавые мозоли на руках — и идти весь день, не натерев на ногах опять же всё те же самые мозоли, не будет тоже. Возможность красться и совершенно не уставать при этом (мне кажется, что от такого положения ноги очень быстро начнут трястись, что скрытности уж точно не добавит), — а также волшебные чудо-зелья, которые можно выпить одним лёгким движением руки даже в тот момент, когда враг тебя почти что напополам разрезал — ничего этого здесь не было, нет и не будет. Да и не было никогда.
А что на самом деле было? Были разработчики, которые откуда-то и каким-то образом узнали про этот мир, о существовании этой Вселенной, а потом по памяти или как-то ещё сначала сделали себе пометки, — а потом создали весь этот игровой мир. Причём игровой мир должен был напоминать мир реальный только частично; уже хотя бы потому, что жизнь — она всегда одна, и это может быть и повседневность, рутина и скука, всё происходит в реальном времени, а в игре всё построено на интересе, на скорости выполнения задачи и достижения результата. Я знала несколько игр, основанных на данных о том мире, в котором я жила, и с которым у игры и правда было очень много общего — но было бы глупостью говорить, что я жила в игре.
Основа — это фундамент, как у зданий, а основ, как правило, никогда не видно.
Что в этом всём реально?
Да всё реально. Вот так. Как говорит Фаренгар Тайный Чудила из ярлова зала в Вайтране, пусть умники задаются вопросами. Извини, мужик, но ты к ним тоже не относишься, на мой взгляд старого геймера. Хотя… не удивлюсь, если в реальной жизни придворный чародей вовсе не такой высокомерный болван под крылышком заботливого ярла, каким он казался мне в игре; вот только что-то мне подсказывает, что раз уж мы не в игре, то здесь и развитие событий может оказаться не совсем таким, каким всё было раньше.
Или совсем не таким, от перестановки слов результат… меняется.
У нас сейчас за спиной в потрескивающей и ужасно чадящей тишине мёртвых догорает Хелген, оранжевый столб пламени поднимается чуть ли не до небес, и валят густые клубы чёрного дыма, от которого перехватывает дыхание — и это… хм…
величина, с которой следует считаться. Это не выдумки, даже если я сама каким-то образом превратилась в чью-то фантазию. Хотя я как-то не думаю, чтобы кто-то стал придумывать Машеньку: это-то зачем? Кого-то интереснее нет, что ли?
«Да нет же, — оборвала я сама себя, — я теперь уже не Маша, а Амалия Мид, дочь императора, что уже должно быть интересно само по себе, и я только что спаслась с казни в Хелгене. А ещё — я спасла будущего Довакина, который считает меня кем угодно, но только не своим другом, и с которым мне ещё нужно будет налаживать отношения, и вдобавок я не знаю о нём ровным счётом ничего, кроме того, что я вижу. Кроме того, — мне удалось удачно и прямо-таки виртуозно отбиться от чужих и оторваться от своих, или наоборот, — так, что Амалию-Машу теперь фиг найдёшь, даже со служебной собакой, уже по той простой причине, что Амалия с мозгами Машутки оказалась на редкость свободолюбивой и своенравной и меньше всего на свете хочет
попасться. Да и какая собака сможет унюхать здесь хоть что-нибудь в таком дыму, да ещё и при обилии сгоревших и обезображенных другим образом трупами?
«Дожили, однако, — мрачно подумала я, состоив тихому зимнему лесу такую зверскую изиономию, словно хотела сжечь его одним взглядом. — Раньше я могла только
встретиться кому-то. А теперь — только
попасться.»
Хоть своим, хоть чужим; у слова «
попасться» нет и не могло быть даже предполагаемого хорошего значения. Одни, допустим, обвинят в предательстве и измене, — хотя бы в том, что бросила своих друзей в трудную минуту. И не беда, хотя та ещё беда, конечно, здесь вообще было много беды, — что
я-Амалия не знаю и не помню, что там вообще произошло.
Как говорится, незнание закона не освобождает от ответственности, и мне кажется, что в условиях магического Средневековья это правило действовало тоже. Вернее, действует; правда, аборигены свои «души прекрасные порывы» будут объяснять гораздо проще, не цитируя выдержки и статьи из Уголовного Кодекса — но он этого всё равно не легче.
— Скайрим для нордов! — не к месту закричал у меня в голове внутренний голос голосом какого-то разбойника, которые в игре были одеты в броню, сшитую из медвежьих и кроличьих хвостов. И вдобавок по смелому дизайнерскому решению такую открытую, словно у всех скайримских криминальных элементов один только вид снега сразу же вызывал обильное потоотделение.
Память, окончательно пришедшая в себя от равномерного и добровольного движения по узкой, но прямой и замёрзшей лесной дорожке, больше напоминающей тропинку, от вернувшегося, как ранее спугнутая птица, спокойствия и свежего воздуха, а также радости от прекрасных видов с кинематографической точностью подкинула мне всё, что так или иначе касалось Дага и Ассы. В первую минуту мне показалось, что мой новый организм решил — и небезосновательно — мне мстить, хотя я так-то ни в чём не была виновата, но потом поняла, что это просто у Амалии была отменная память и хорошая способность сортировать всю получаемую базу данных.
Ну, не голова у девки, а компьютер, с хорошо уложенной и помеченной ярлыками базой данных. И теперь это — моя голова. Пусть у меня нет её памяти — зато у меня есть её голова. Очень странные ощущения. Нет, рекламой шампуня «два в одном» я себя уже не чувствую, и мне уже просто никак на само это выражение.
Мир магии, это просто мир магии, вот и всё. А вы, что, с проявлениями магии никогда не встречались, что ли?
А что, если во мне просто часть памяти Амалии, доставшаяся мне вместе с её телом, так отреагировала на имена её друзей? На их голоса? На тот факт, что они звали её перед смертью? Жаль, что я ничегошеньки про Амалию не знаю, а то, глядишь, перестала бы от каждого куста, каждого шороха и тени шарахаться. Как Монавен* с души свалился бы, вместе со всем тем, что на нём живёт, стоит, растёт и бегает.
Конечно, я попала в этот мир со своей памятью, твёрдо осознавая себя исключительно как Марию, но мозг — штука капризная и сложная, и кому бы он ни перешёл под контроль, всегда будут определённые вещи, которые останутся в нём «записаны» до момента
форматирования. Удар по голове твёрдым тупым предметом к
форматированию не относится: тело Амалии каким-то образом всё ещё дышит, двигается и живо, а в него попала моя душа. Души прежней хозяйки здесь рядом точно больше нет. Хотя, вполне возможно, именно моя душа случайно и оживила тело случайно убитой дочери императора. Случайно или нет оказавшейся среди братьев Бури. Она, что, поддерживала их, а не родную Империю?
Выходило всё интереснее и интереснее.
Если я правильно поняла, мой отец, то есть,
наш, — Амалии и теперь по совместительству мой, — сейчас должен ждать возвращения своей блудной дочери, а также, учитывая его возможности, которые у него есть благодаря высокому положению в обществе, он
нас и вполне активно ищет. Ну, найдёт он загулявшую непонятно зачем дочурку, а потом…
Оставалось надеяться и верить, что Амалия Мид всё-таки была уже взрослой и самостоятельной, и благоразумной, — и как-то не было полной и твёрдой уверенности в том, что он просто-напросто не посадит меня под замок. Со мной такого раньше никогда не происходило — и я бы не хотела, чтобы однажды оно случилось, кем бы я при этом ни была. И то, что я в любом случае буду списывать на полную потерю памяти, моему освобождению ну никак не сможет поспособствовать.
Интересно, а была ли в Средневековье психиатрия? Наверное, была, только в крайне зачаточном и жутком состоянии, которой мы, слова богу, не застали. Причём я, наверное, не ошибусь, если скажу, что там в любом случае были сеансы «лечебного» экзорцизма и «профилактического» изгнания демонов, которые вообще были чуть ли не на каждом шагу, причём в моём случае это ни к чему не приведёт. Потому что никто и никогда не сможет вспомнить то, чего он никогда не знал. А вообще буду узнавать про Амалию со слов других, мне «вспомнить» её точно не грозит. Амалия и Машута как-то не были друг другу представлены. А на «нет» суда… есть. Чёрт.
Занятая такими размышлениями
о судьбах своей родины, я продолжала идти по дорожке, не присутствующей в оригинальной игре и потому не отмеченной на карте. Но мне почему-то казалось, что нам нужно именно туда, — и что таким образом мы сможем выйти к Ривервуду, правда, с другой стороны. Маша-Амалия, как оказалось, всю свою долбанную по голове жизнь мечтала работать на лесопилке, чтобы безбедно жить в фэнтезийном мире и зарабатывать себе на жизнь, — и не только на хлеб, но ещё и на мёд, эль, свежую оленину и сыр эйдарский. На рыбу не надо — она в реках плавает, около берегов, причём совершенно бесплатно. Ну, и ещё звонкие септимы нужны, чтобы можно было отдохнуть потом в таверне после работы и заказать у барда какую-нибудь песню
про то, как космические корабли бороздят Большой Театр. Про Рагнара Рыжего я и сама теперь спеть кому угодно смогу.
Бодро и неутомимо шагая по свежему и какому-то побледневшему снегу в сторону цивилизации по огромной и прямо-таки идеально очерченной дуге, я была бодра, весела и как-то позитивно и задорно зла. Так, наверное, чувствовали себя какие-то первопроходцы на пороге великих свершений, особенно если они перед этим ещё и выпили чуток для храбрости, — и уже приготовились отпраздновать великий переворот, как вот тут-то виски на всех и не хватило.
Прямо так в Ривервуд нам сейчас идти нельзя — во-первых, мало ли кто нас там узнает, а я в качестве «похитителя» и «обидчика» этого эльфа, которого первй раз в жизни вижу, могу огрести не хуже, чем в игре огребал зарвавшийся талморский патруль. А что? Ибо нефиг аборигенов, туристов, приезжих и иностранцев собаками называть. Собаки — они тоже люди, между прочим! К примеру, те же алабайчики. Что будет в таком случае с и без того настрадавшимся в Хелгене эльфом, я тогда уже не узнаю. Потому что не факт, что тело Амалии Мид настолько прочное и крепкое, чтобы его без конца могли бить со всей дури по голове всякие
турецкие верноподданные имперские военнообязанные, а оно бы в ответ только души меняло. И что-то мне подсказывало, что в роду у дочки Тита Мида Буратин не было. Значит, здесь смерть вполне может однажды оказаться окончательной — и последней. И для тел, и для душ, и для воспоминаний, — и для нас обеих.
Кроме того, здесь, вполне возможно, окончательно могли умереть все; а мне очень не хотелось бы терять кого бы то ни было… пусть даже это и был пока ещё, по сути, первый встречный. Кем бы этот эльф ни был — в качестве живого он мне нравился гораздо больше, а я в любой форме была очень консервативна в своих привычках и взглядах. Да и к тому же… сегодня и так было уже слишком много убийств и смертей, и вдобавок я никого не смогла спасти. Пусть же мне удастся хоть что-нибудь — ну, и вдобавок совершенно не хотелось оказываться здесь совершенно одной, без никого рядом. Без никого… незнакомого, только сегодня увиденного, и вдобавок не думающего обо мне ничего хорошего.
Но — живого.
Кого-то, кому ты сможешь помочь, — и кто сам того не зная тоже поможет тебе. Разговаривать с людьми, например, и если не проговаривать всё хрестоматийно, то хотя бы давать понять то, что ты думаешь и что ты чувствуешь.
«Что ж… Поздравляю, Амалия-Мария.» — прозвучал у меня в голове усталый внутренний голос.
И что-то шевельнулось в моей потрясённой попаданской душе… словно я получила ненароком весточку от ушедшей в мир иной Амалии. Знать бы ещё, в каком она мире? Мы ведь не сдаёмся, мы не сдадимся никогда, разве не так? Очень хотелось бы верить, что в момент наших с Амалией смертей не сработало что-то вроде межмирового пылесоса, из-за которого две полных противоположности поменялись местами.
В качестве ответа мне на нос медленно и торжественно упала снежинка.
Одна — но слепленная из нескольких крупных хлопьев не долетевших до земли снежинок.
Скосив глаза, я посмотрела на кончик своего носа и долго смотрела на то, как таяли снежинки, неожиданно наткнувшиеся на человеческое живое тепло. Если кому и не повезло — так это им. Они падали с пустого, холодного и бесприютного неба на Землю, должно быть, мечтая, как они упадут где-нибудь в лесу, где их никто никогда не найдёт, не тронет, не потревожит… Они будут летать с ночным ветром и снова уноситься к небу, — такому далёкому, холодному, мрачному, но всё-таки родному. А потом они снова будут падать и лягут обратно в сугроб, и так и будут летать по всему лесу до весны, а потом наконец лягут отдохнуть, уснут и станут первыми весенними цветами.
Но ничему из этого всего не было суждено случиться.
Снежинки уже растаяли и, щекоча, стекали по моему носу, после чего я вытерла их рукавом своей грязной брони, как я охарактеризовала свой наряд.
И всё равно когда-нибудь эти исчезнувшие без следа снежинки вернутся туда, где им и было место — на небо. Кем быть и что делать? Да просто быть собой — и делать так, как сделала бы ты! И никогда не сдаваться! А то задумаешься так, — и не заметишь, как ляжешь здесь сама, в этом лесу и в этот снег, и никто не сможет освободить уже твоего пленника, «любезно» переданного тебе в руки полуразрушенной тюрьмой Хелгена.
При мыслях о нём я ощутила лёгкий укус мороза — мы уже некоторое время стояли не двигаясь на месте — и грызущий, исподтишка, укус совести.
Совесть, как проклятая мелкая собачонка, выползла из-под каких-то завалов и вцепилась во что-то неожиданно чувствительное и находящееся глубоко внутри. Вцепилась, укусила за беззащитное нежное место, закрытое ото всех, в том числе и от его хозяйки — и уползла обратно, безмолвно вздёрнув верхнюю губу над мелкими острыми клыками. Это было так болезненно — и так глубоко, что я даже сама не подозревала, что это возможно.
«
И у него ведь тоже нет никого, кроме меня».
«Так… нужно что-то делать. — подумала я. — Я обязательно подумаю об этом… через несколько шагов. Сначала надо бы с дороги уйти, а то… мало ли. Мы всё-таки не конный обоз с тяжёлым оружием, что в лесу не пройдём; а там, в случае чего, мы всегда сможем за деревьями спрятаться. Лес только кажется таким чахлым и мелким, здесь Скайрим, а не городской парк и не подлесок у нас в Моршанске, когда в Мутасево или в Карели** едешь. А просто стоять — само ничего не придёт, не факт, что даже хищники нас здесь найдут… до весны. Да и дракон, чтоб его, всех пораспугал, так что, я думаю, можно идти спокойно.»
— Идём вон туда, в лес. — сказала я эльфу тихо, по ходу дела удивившись тому, насколько мой голос прозвучал здесь, в этой тишине и медленно темнеющем лесу, неуместно и чужеродно.
Наверное, именно так слышится неразборчивое и нечленораздельное бормотания драугров, когда они открывают свои мёртвые глазницы, вспыхивающие голубым пламенем, и медленно топают туда, откуда — они чувствуют — доносится приближение жизни, неуместной и неправдоподобной в этих мёртвых коридорах.
— Нам надо к населённому пункту, к людям. — быстро добавила я, словно кожей почувствовав липкий ужас и отчаяние эльфа, буквально обварившие меня с ног до головы — Мы ведь не останемся жить здесь, в лесу, как тебе кажется? Нам с тобой надо помыться, переодеться, поесть чего-нибудь… И спать тоже лучше в доме, да хоть в сарае, но не на снегу и не под открытым небом. Лучше туда, где сухо, тепло и темно. Ну, и свет всё-таки есть, но не лунный.
Будущий герой всея Скайрима дёрнулся, как от удара, но ничего не сказал. Надеюсь, потом мне всё-таки удастся как-то наладить с ним отношения… а то в ситуации, когда он не доверяет мне, а я — ему, и мы друг о друге ничего не знаем, но я хочу добиться его полного и бозоговорочного доверия, мне кажется, что я решаю то ли неправильно составленную задачку, то ли задачку, у которой нет решения. А если ты его всё-таки нашёл, и результат даже похож на нормальный и правильный, — значит, твои подсчёты просто были неверны.
Дальше лесная тропинка поворачивала вправо, — туда, где, как мне казалось, должен был находиться Ривервуд. А следовательно, и хижина Анис; добрая бабулька ждала нас с распростёртыми объятиями и была счастлива встретить нас… правда, она сама об этом ещё не знала. Ничего страшного, не знала — так узнает, если, конечно, она любит сюрпризы. Тем более, что в игре она хотела основать свой ковен — можно будет абитуриентами представиться, не думаю, чтобы здесь какие-то документы требовалось подавать.
Тут меня внезапно пронзила одна очень простая и совершенно неожиданная в своей нелепости мысль. А что, если Амалия решила каким-то образом сбежать в другой мир, где её кто-то не смог бы найти, и даже не стал бы искать? Кто знает, может, она добровольно пошла на такие жертвы только ради того, чтобы… Чтобы оказаться как можно дальше отсюда, вот что. А для этого и мой самый обычный мир без магии и маленький провинциальный городок вполне подойдут. И неприятной внешности не самая юная и молодая тётенька-разнорабочая в качестве новой сущности — тоже именно то, что нужно. О, боги… Неужели всё могло случиться именно так, как я себе представила? А ведь тем, кто с рождения привык жить в мире магии, в нашем могло не понравиться, причём очень сильно.
Ведь магия-то как таковая у нас полностью исчезает — а для тех, кто видел её проявления почти что ежедневно, это будет равно ампутации какой-то части тела, потери важного органа, без которого если и сможешь жить, то будешь всё равно чувствовать себя инвалидом. Или все эти жертвы стоили того, и за факт нашего обмена она должна была получить нечто такое, ради чего она была готова на что угодно, в том числе и даже на смерть, в случае неудачного эксперимента?
Мысли сразу вернулись к моей сестре. Конечно, Катя не из тех, кого можно легко обидеть, — она сама кого угодно обидит, у нас с ней это общее, — а вот как она переживёт и воспримет то, что место её старшей сестры теперь занимает какая-то совершенно чужая и посторонняя девица? Нам ведь при переселении достаётся только тело, а не память! Помним мы самих себя — тех и теми, кем всегда были, а с теми, кого мы теперь будем видеть в зеркале, нам ещё знакомиться надо.
Повинуясь какому-то внутреннему чутью, я начала говорить со своим спутником тихо, спокойно и обыденно, стараясь не особенно пялиться на своего невольного… попутчика. Но мне показалось, что его первый ужас прошёл и ему стало легче дышать, во всех смыслах этого слова. Готова была поклясться, — он и услышал, и понял мои слова, обращённые к нему, и теперь он думает над сказанным и услышанным, так что, вполне возможно, нам с ним даже удастся до чего-то договориться. И ещё до ночи. Вопрос — какого дня. Не думаю, чтобы я сейчас выглядела очень обнадёживающей… Да я вообще не знаю, как я выглядела, если что. Так что — оставалось только надеяться, хотя раньше мне почему-то всегда казалось, что надежда — это от безнадёжности, когда от нас не зависит больше ничего.
«Нет, зависит, очень даже зависит! Моё кошачье чутьё меня не подведёт. А оно сейчас должно привести нас или к хорошей хозяйке и тёплому очагу — или хотя бы к хорошей охоте, где мы опять-таки обогатимся и не пропадём.» — одёрнула я сама себя, вспомнив слепленные снежинки, упавшие мне на нос.
— В ту сторону должен быть Ривервуд. — сказала я, обращаясь к эльфу, внимательно слушавшему меня — А неподалёку есть, вернее, должна быть хижина одной… доброй старушки. Думаю, мы найдём способ не только устроиться у неё на ночлег, но и как-то начать безбедное сущестовование в Скайриме. Надеюсь, ты со мной согласен.
Что эльф думал, он и не сказал, и даже не дал понять; по крайней мере, я пыталась вести себя настолько спокойно, насколько у меня получалось после, скажем так, трудного дня, — а заодно краешком сознания молилась о том, чтобы Амалия не была уродом. Или хотя бы не оказалась настолько жуткой внешности, что даже Баба Яга оказалась бы рядом с ней просто мисс Мира. А что, если Амалия Мид сбежала из Скайрима из-за своей ужасающей внешности? В Рифтене ведь есть скульптор лиц — или он только в игре был, а на самом деле его нет?
Одной рукой продолжала держать своего «друга пленника» за руки, а другой проверила своё лицо, словно что-то смахивала или вытирала; нет, черты лица вроде бы нормальные, так что я точно не урод. Ещё — у меня теперь красивые, правда, тонковатые ноги, это я ещё тогда увидела, когда генерал вёз меня на лошади в Хелген, посмотреть на казнь. Он тогда и правда верил, что спас меня, — как оказалось, не до конца и не совсем. Амалия-то всё равно умерла, и здесь, к сожалению, реанимацию ещё не придумали.
Нам повезло, — мы вполне удачно вышли к ближайшему населённому пункту, и это и правда был Ривервуд, — он очень хорошо был виден с того холма, с которого можно было обозревать окрестности только выйдя из леса. Где-то вдалеке поднимались горы, похожие на ту самую хорошо знакомую по игре Глотку Мира, но в уже спустившейся ночной темноте ничего точно рассмотреть было нельзя. Ривервуд выступал из темноты жёлтым тёплым пятном света от зажжённых жаровен; где-то прогуливались стражники с факелами. Странно, в игре всё вроде бы было чуть-чуть не так; и в ночном Ривервуде вроде бы такого освещения не было, и стражники появились только после того, как ярл Вайтрана узнал про нападение дракона на Хелген. А здесь, похоже, то ли время идёт быстрее, то ли есть некоторые нюансы, которых я раньше не знала. Надеюсь, там не будет слишком уж серьёзных сюрпризов, потому что я к ним пока явно не готова.
Кажется, у попаданцев есть свои, особенно могущественные боги, которые благоволят к своим подопечным, — по крайней мере, в первые часы их новой жизни. Не успела я подумать о том, что по игровому канону хижину Анис от Ривервуда отделяла довольно бурная река, которая в это время года должна быть ещё и ледяной, как при свете двух Лун мне удалось рассмотреть, что там был брод, — если обойти слева относительно той стороны, где мы находились.
В который раз удивившись огромным расстояниям, которые были в реальной жизни, но как-то не отображались в игре, я пожала плечами и направилась туда, где в полумраке вырисовывался брод. Идти было всего ничего: какой-то километр. По лесу, с моим предчувствием, что всё будет хорошо и что ничего особенно ужасного уже не случится…
Мы шли на границе дороги и леса; не знаю, как у меня такое вышло, но факт оставался фактом. Я вспомнила, как когда-то читала, что так ведут себя мустанги, когда за ними гонятся волки, и тот факт, что у меня, оказывается, было что-то общее с лошадьми, меня почему-то не обрадовал. Краем глаза я заметила где-то впереди на дороге какие-то неясные размытые силуэты; на волков они похожи не были, потому что передвигались на задних лапах, то есть, на двух ногах. Не смутил меня и цвет их одеяний — тёмный. Меня с детства учили, что встречают по одёжке — провожают по уму, да и не факт, что я сама была одета во что-то белое, так что, можно сказать, всё было по погоде. Или в Скайриме, когда идёшь гулять куда-то ночью, да ещё и по лесу, нужно наряжаться и надевать что-то красивое и яркое?
Не успела я всерьёз задуматься на тему «Есть ли в Скайриме «Модный приговор» и кто там ведущие?», как мой спутник неуклюже и неловко, учитывая тот факт, что у него всё ещё были связаны руки, оттащил меня в чащу тёмного леса, которая становилась неожиданно густой даже около дороги. Ну, учитывая, что и дорога была вовсе не в городском парке, и не рядом с современным городом, где я всегда жила… Но неожиданность была всё равно — и я очень надеялась, что мне удалось этот факт скрыть.
— А что такое произошло? — удивлённо спросила я эльфа, лицо которого выдавало целую гамму различных переживаний, причём, учитывая ситуацию, очевидно, не самых приятных. Хотя, если честно, не думаю, чтобы Амалия-самозванка была в последнее время такой уж приятной компанией и хорошей собеседницей. А ведь я сама приказала ему молчать, на случай… А да просто на всякий случай. Чёрт. Ну, не умею я правильно брать заложников, и неправильно тоже не умею! Не училась я этому и не хочу даже хотеть уметь такое. Единственное, чего я хотела — это обезопасить себя, тем более, что я совершенно с этим парнем не знакома — а что он хороший и опытный волшебник, я уже убедилась в крепости Хелгена, когда в ответ я показала ему, что у меня хорошая реакция. Хотя там и время было такое, что не до придворного этикета.
— Моя госпожа… — заикаясь, начал эльф, трясясь то ли от холода, то ли от страха — и перед «ночными незнакомцами», и передо мной тоже — Там… на дороге… Прости, но я думал, что ты не с ними… — его голос странно прервался, но мой пока безымянный приятель взял себя в руки и продолжил каким-то бесцветным голосом смертельно уставшего бояться человека — Это некроманты идут. Они направляются в Хелген… после того, что… что там случилось…
Мои память и организм словно включились обратно, или вышли из спящего режима. В голове словно заиграла музыка, — правда, ужасная и никогда раньше не слышанная музыка смерти, — по глазам полоснуло ярким светом огромного, до небес, пожарища, а в нос ударом боксёрской перчатки врезался смертоносный букет запахов, которые, кажется, я больше никогда в жизни не смогу забыть. Внезапно навалилась усталость, в голове стало пусто и тяжело, словно при стремительном взлёте на борту космической ракеты без подготовок, — и бесстрашная, смелая, оптимистичная и никогда не унывающая Маша захотела лечь в снег и свернуться калачиком, закрыть глаза, продышаться и просто побороть дурноту. А потом — лежать долго-долго под падающим ночным снегом, чувствовать его ласковые прикосновения, нежные и ледяные, и засыпая чувствовать, как я вращаюсь вместе с Землёй и её вращения меня убаюкивают…
Усилием воли я стряхнула с себя наваждение. Где-то с краю памяти промелькнула и скрылась мысль, что было много случаев, когда люди замерзали насмерть совсем близко от человеческого жилья. А ещё — что подснежниками называют не только весенние цветы, но и нечто другое. Безобидное, как цветок — но гораздо более жуткое.
— Нет, конечно! Я не некромантка и не разбойница. — ответила я возмущённым шёпотом — И вообще не преступница, хоть… хоть меня до этого хотели казнить в Хелгене, но потом вовремя разобрались с этой судебной ошибкой.
Про то, что там, оказывается, был суд, у меня вырвалось само. Понятия не имею, если честно, кого там и как судили, — то ли в этот момент я ещё не пришла в себя, вернее, в Амалию, то ли моя геймерская душа так привыкла к тому, что для меня все события начинают развиваться именно с момента казни в Хелгене, но меня не оставляла надежда на то, что со временем мне удастся со всем разобраться. Мне бы сейчас краткую историю того, что произошло до Хелгена — и кусочек зеркала. А ещё — бочку с горячей водой и бутылку шампуня. И чистую одежду. И краткий справочник для попаданцев.
Кажется, на моего эльфа это признание каким-то образом подействовало самым благотворным образом; может, он понял, что я вовсе не тот враг, которого стоит бояться, то ли то, что мы с ним одной крови, но не могло не радовать, что я перестала вызывать такой жуткий ужас.
— Пожалуйста, развяжи меня, — жалобно попросил он шёпотом — Я никогда не причиню тебе вреда, клянусь! Мне холодно и больно… — несколько минут он молчал, дыша как-то рвано и неравномерно — Я могу защитить тебя от этих некромантов, госпожа! Ты их не знаешь? Они страшные люди, и опасны для всех живых! И если они нас здесь встретят…
Было бессмысленной жестокостью так обращаться с освобождённым мною пленником. Но у меня раньше банально не было ни времени, чтобы во всём разобраться, ни соображений по поводу того, что делать, если он захочет показать мне за что-то или просто так всем известную родительницу Кузьмы, а попросту Кузькину мать. Не было кого-то, к кому можно было обратиться за помощью и кто в случае чего надёжно укрыл бы меня за своей спиной и взял бы решение всех моих проблем на себя, призывая обидчиков к ответу, отвечая на все просьбы страждущим и нуждающимся, кроша моих врагов и попутно беспокоясь о том, не увидела ли Машутка чего лишнего, не испугалась ли и не надо ли её утешать и успокаивать. А главное — делая всё вместо меня и для меня.
И сразу отчего-то вспомнился взгляд необычных зелёных глаз с ореховым оттенком, который был тёплым и укоризненным одновременно, но при этом странно знакомым и родным. Я видела его ещё совсем недавно, — сегодня, или уже вчера, если быть точной, и он стал первым, что я увидела, очнувшись на лошади по пути в Хелген. Может, не нужно мне было тогда отрываться от генерала Туллия, не нужно было уходить в самоволку, решив, что для меня самым лучшим выходом будет умчаться в какую-то мутную даль голубую, глубина которой до сих пор была мне неизвестна, и решать все проблемы самой, пока мне взамен не создали новые? Отец Тит Мид, неизвестная мать, живущая в Данстаре, генерал… ну, не съели бы они меня, в конце-то концов! Каннибалы находились совсем в другом городе, если уж на то пошло, и действовали они в игре совершенно иначе.
Этот взгляд точно был адресован не Маше, а Амалии, моей счастливой предшественнице, которая, сама того не зная, была счастлива даже в своём посмертии, — если, конечно, она не отправилась на моё место, как в самое надёжное, где её никто и никогда не найдёт, и уж тем более с помощью магии. Потому что на Машутку так ещё не смотрел никто и никогда. Так на меня должен был смотреть мой отец, или другой самый близкий после отца мужчина, — но чего не было, того не было. И теперь уже не будет никогда. Потому что про такое можно прочитать в книгах — но нельзя увидеть на картинках.
Пока Мария раздумывала над ситуацией и над своими переживаниями, Амалия действовала чётко и быстро. Я поймала себя на мысли, что мне иногда начинает нравиться тот факт, что я оказалась попаданкой в чьё-то, чужое для меня тело, словно таким образом я больше никогда не буду одна и теперь у меня навсегда останется ощущение чьей-то незримой поддержки. Длинные и тонкие молочно-белые пальцы на неестественно и непривычно узкой кисти ловко и аккуратно разрезали кожаные ремни, впивающиеся в тонкие запястья эльфа, после чего мой странный приятель опустил руки, сморщился, пытаясь сжать пальцы в кулак, а потом осторожно повернулся в сторону дороги, где уже неслышно и какими-то скользящими движениями приближались те самые некроманты. Я уже могла рассмотреть «принт» на их мантиях, который говорил сам за себя, пусть даже и полуистёртый от времени.
Боже, ну почему я решила, что со мной не случится ничего плохого и что Алдуин разогнал или сжёг всех? О такой незначительной мелочи, как-то, что на места боевой славы, побоищ, резни и сражения обязательно рано или поздно придут некроманты, которых я никогда не идеализировала даже в игре. Вот и сейчас поганые осквернители трупов почувствовали, что здесь, в лесу, есть кто-то живой и устремились в нашу сторону. На раскрытых ладонях их рук с глухим гулом потрескивали электрические сферы.
«Что-то мне подсказывает, что они не просто обычные гуляющие, которе дышат свежим воздухом перед сном, и которым показалось, что здесь, за деревьями, простые волки. Здесь люди и… прочие гуманоиды пострашнее волков будут.» — подумала я, пригибаясь к земле.
К сожалению, сейчас была одна из тех ситуаций, когда, как я понимала, от меня мало что зависит, — и единственное, что я могла делать, это просто сидеть тихо и не высовываться. И что-то мне подсказывало, что таких ситуаций будет ещё очень и очень много… Если, конечно, я не возьму себя в руки, не расхрабрюсь — и не решусь выйти к людям, чтобы попросить о помощи. Кто-то меня сейчас определённо ищет, — но было бы редкой дуростью полагать, что абсолютно все желают мне зла и что на меня как на Амалию Мид теперь охотится весь Скайрим, что двуногий, что четвероногий.
Эльф, слегка пошатываясь, как пьяный, бесшумно вышел к тому месту, где уже совсем скоро должны были появиться некроманты. На его ладонях стала зарождаться уже хорошо мне знакомая сфера огненного шара.
«Прямо как точка встречи на прямой, из точки А в точку В. — подумала я совершенно некстати. Умные мысли, как назло, в голову не шли, — а в пустую голову лезла всякая дребедень. — Он, наверное, устал, замёрз, да и просто чем-то болеет. И ему уж точно похуже твоего будет. — пришла неожиданная умная мысль, от которой мне почему-то стало как-то не по себе — У меня в рюкзаке полно всего, в том числе и зелий, назначение которых мне очень хорошо известно ещё по игре, даже дизайн бутылочек полностью совпадает. Почему я не дала ему какое-нибудь зелье? Если так боялась его, а потому и не хотела развязывать, — могла бы дать ему попить сама. Почему я вообще о многом не подумала? Доброй можно и не быть, раз уж это, похоже, не моё, но вести-то себя по-человечески можно?»
Дальнейшее развивалось стремительно — и было настолько… реалистично, что я зажала уши руками, присела и зажмурилась, и мне было как-то плевать на то, что больше всего в этот момент я напоминала испуганного кролика. Наверное, стыдно мне быть и не могло, потому что меня за деревями всё равно никто не видел, — да и все были заняты совершенно другими делами, которые, на мой взгляд, происходили слишком близко от меня. Хорошо, если ещё на запах страха сюда не прибегут отмороженные скайримские волки, которых я не боялась только тогда, когда сидела по другую сторону экрана. А сейчас я вряд ли смогла бы справиться даже с обычным кроликом.
Крепко сжимая в руке меч, подаренный мне генералом, я думала о том, что понятия не имею, смогу ли я справиться в бою с кем-то, кто будет явно посильнее пары-тройки злокрысов, и то, что если меня тоже свяжут боем, это будет означать только то, что моего приятеля убили. И теперь мне придётся не только сражаться, уповая на то, что Амалия была хорошим воином, но и снова остаться одной. Совершенно одной в огромном и чужом мире Скайрима.
Её искали.
Её искали долго.
Сначала — во время казни, которая очень быстро превратилась в кровавую бойню, быстро вышедшую из-под контроля, генерал всё время оглядывался в поисках Амалии, которая ведь ещё только что была совсем рядом и, по всей видимости, была испугана происходящим. Он отвлёкся, блокируя удар, направляемый со всей дури каким-то крестьянином, — а потом, когда враг был мёртв, он увидел то, что не могло присниться ему даже в худших кошмаров.
Амалии не было рядом. Нет, он не видел её труп, да его никто и не нашёл, хотя оставшиеся в живых легионеры, уставшие и потрёпанные, искали её повсюду.
— Найдите её! — приказал Туллий, чувствуя, насколько тяжело всё время держать себя под контролем — Живую, или…
Договаривать он не стал, потому что и так было ясно. Но её не нашли.
— Поищите ещё в тюрьме. — коротко бросил он Хадвару, который возвращался с очередной новостью — что Амалию нигде не нашли. Надеюсь… она не слишком сильно пострадала. — добавил он, осознавая, что в такой передряге, в какую они попали, шанс оказаться без единой царапины равен не нулю, а отрицательному числу.
Поиски продолжались долго, но не дали ничего. Чудом найденная и чудом избежавшая казни Амалия исчезла, словно растворилась в воздухе. Туллий, лично взявшийся за поиск своей дорогой пропажи, чувствовал, что здесь что-то явно не то… Но вот что именно? Он очень хотел бы найти ответ на этот вопрос — но как назло, у него не было ни малейшей догадки.
Пошёл снег. Тихий, мягкий, лёгкий и пушистый, он медленно и словно в траурной процессии шёл над разрушенным и потопленном в крови Хелгеном, разбавляя частичками упавшего на Землю неба реки уже оставшей и потемневшей крови.
Скоро снег скроет все следы, что бы здесь ни произошло, и найти маленькие следы исчезнувшей юной девушки будет просто невозможно.
— Пойдём через Ривервуд. — тихо сказал он Хадвару — Вам всем нужно отдохнуть. Потом решим, кто пойдёт сообщать ярлу Балгруфу о том, что Хелген сжёг дракон.
— Как же так, родная… — горько прошептал он, идя в конце медленно уходящей процессии из сильно уменьшившегося, потрёпанного и смертельно уставшего отряда — Где же ты сейчас, Амалия? Где ты…
