***
Если и было в ситуации что-то ещё более безрассудное чем ночные гонки по городу и поджог склада, то это что-то определенно было уснуть на месте преступления. Юнги хмурится невольно от бьющих в лицо солнечных лучей и с мученическим хрипом раскрывает глаза. Его голова раскалывается так сильно, словно по ней несколько раз ударили топором, но вес и тепло чужого тела на груди немного успокаивают. Лениво и словно бы нехотя, Юнги проводит по волосам Чимина и едва-едва улыбается. Младший дышит ему в шею, прижимаясь ещё ближе. Кожа к коже. И это заставляет Юнги желать остаться так дольше. Просто прижимать его к себе за плечи. Но это было решительно невозможно, и Юнги устало прикрыл глаза. Рассвет постепенно сменялся полноценным утром. Несмотря на это в машине было довольно холодно. И подумав об этом, Мин, наконец, ощутил насколько же сильно у него болит спина. А ещё затекли ноги. Юнги вздохнул. Положение было ужасно неудобным. Однако Чимин так трогательно уязвимо хмурился во сне, что в груди взрывались петардами тысячи солнц. Пользуясь тем, что младший ещё спит, Юнги, едва-едва касаясь кончиками пальцев кожи, провëл по его лицу, чтобы убрать растрëпанную чëлку. Чимин ласково, словно котëнок, провëл щекой по его груди. Так легко и по домашнему, что Юнги потерял контроль. Положение было отчаянно неудобным, но Мин всë же коснулся губ Чимина своими. Несмотря на ночные приключения, они пахли яблоками и немного мятой. И электрические разряды, пронзившие в миг тело, свели его с ума настолько, что он углубил поцелуй. Чимин промычал что-то неразборчивое и прижался сильнее. Юнги сминал его губы словно впервые. С тем самым трепетом, с которым никогда ещё не смотрел на Чимина. С которым ещё никогда не касался. Потерянный и запутавшийся, он отстранился на несколько сантиметров для того, чтобы отдышаться. И всё бы ничего, если бы Чимин не прошептал своего сонного, почти мечтательного: — Агуст... И Юнги в миг обдало холодом. Реальность обружилась на него всем своим стотонным весом. Она дробила кости и лишала возможности дышать. Мин поджал губы и отстранился настолько, насколько это вообще было возможно в тесном пространстве машины. Он видел, как трепещут ресницы Чимина, как медленно раскрываются его глаза, и как загорается в них огонëк осознания. Всё это заставтло Юнги усмехнуться холодно и понянуться рукой вниз, чтобы поднять с пола смятую пачку сигарет. Он закурил и откинулся на спинку сиденья. Чимин неуверенно и как-то заторможенно сел рядом. Он показался Юнги усталым и слишком бледным, чëрные тени под его глазами говорили красноречивее любых слов, но старший не чувствовал в себе сил на заботу. Он чувствовал тошнотворное послевкусие несуществующего предательства, и это было горько. Чимин никогда не обещал ему ни себя, ни своего сердца, и всë же Юнги не мог не задаваться вопросом о том, представлял ли Пак Агуста этой безумной ночью? Он не мог не думать о том, что Агуст всегда забирает у него всё. Сам Юнги, к сожалению, никогда не сможет забраться на его уровень. — Юнги... — и его неуверенный голос — сотни электрических импульсов. Юнги не готов слушать. Он, не глядя на младшего, раскрывает дверь и вылезает из машины. — Мы выезжаем. — и чуть помедлив — Советую тебе одеться, Сучка...***
Дорога выдалась изматывающей, у Юнги дико раскалывалась голова. Похмелье и навязчивые мысли неимоверно раздражали, постепенно, капля за каплей переполняя его чашу терпения. Чимин не отрывал взгляда от окна, он сидел задумчиво обхватив себя руками и перелистывая проносящиеся улицы глазами. Даже сейчас сонный, с нездорово бледной кожей и спутанными волосами он был прекрасен. Юнги смотрел на него время от времени через зеркало и внутри у него попеременно загорались пожары из любви и гнева. — Агуст... Это имя на его губах... Это имя с его губ хотелось стереть кровью. И не важно, что будет после. Хотелось, чтобы плакал, молил, убеждал в своей ошибке. Но Юнги знал, что это глупо и бессмысленно. А ещё он знал, что не сможет поднять руки. Уже нет. Чимин прикрыл глаза и ресницы его тревожно затрепетали. Он нахмурился, но глаз не открыл, отстаток дороги провëл в темноте и смятении. Юнги не понимал его, и это тоже добавляло остроты в ситуацию. Их взаимоотношения были наполнены горечью, ошибки следовали одна за другой без права на передышку, их было настолько много, что Юнги всë не мог разобраться, какая из них была решающей. Тихонько шурша колëсами об асфальт, машина остановилась на парковке около нужного здания, Юнги вышел первым. Он видел, как от того, что он хлопнул дверью, подпрыгнул задремавший Чимин. И это заставило его усмехнуться. Неправильное удовлетворение пустило в кровь азарт, и Юнги поморщился. Он давно не считал себя ребëнком, никогда не считал. Но, видимо, Агуст и здесь оказался прав. Что-то по детски жестокое кололо его сердце каждый раз, когда он смотрел на Чимина. Сучка Агуста. Подстилка. Игрушка. Ношенный товар. Но Юнги всю жизнь донашивал за братом, иначе как ещё объяснить эту непреодолимую тягу? Как объяснить навязчивый запах сумасшествия на губах? Как объяснить, что поцелуи у Чимина самые жгучие, самые желанные. Что каждое его касание, каждый взмах ресниц урагану подобен. Чимин хмуро выбирается из машины. Теперь их с Паком разделяет нечто большее, чем безразличие и коробка передач. Мальчишка смотрит на Юнги через капот, и с этого ракурса Мину как никогда хорошо виден алеющий след на его шее. Прекрасный. Мерзкий. Невыносимый. Он не пытается сбежать, когда Юнги ведëт его наверх. Его не тащат силой. Ему не угрожают пистолетом. И хотя фантомные прикосновения смерти ещë будоражат воспоминаниями о первой встрече, Чимин не чувствует более этого удушающего холода. Он не чувствует отчаяния охватившего его сердце в момент столкновения. Он не чувствует удушье... Он очень устал, но ему... Спокойно. Серая, абсолютно типичная многоэтажка бедного района. Пыльная лестничная клетка. Гробовая тишина. У Чимина противно болят вчерашние укусы. У него ноги всë ещё подгибаются от лëгкой слабости. У него в мыслях момент роковой ошибки. — Агуст... Чимин запутался. Словно пламя и ледяные струи водопада их образы сплелись между собой так тесно, что Пак перестаëт видеть грани. Перестаëт различать их голоса чуть хриплые, их интонации безразличные. Такие разные. Такие манящие. Они сводят его с ума. Кидают из стороны в сторону словно мячик для пинг понга. И Чимин сам уже не понимает, кого из них хочет видеть перед собой. Кого из них желает его сердце. Агуст его бросил. Юнги его ненавидет. Чимин устал так сильно, что ступени путаются у него в сознании, а слова смешиваются в один сплошной звук. Это обман. Этого нет. Чимину кажется, что он слышит словно издалека отголоски запаха... Такого далëкого, что почти из прошлой жизни. Запаха его небросской туалетной воды. И с каждым шагом, Чимин чувствует себя всë более сумасшедшим, потому что сердце его сходит с ума, а разум кричит от смеси счастья и ужаса. Ему кажется, что ещё миг, и Агуст окинет его высокомерным, с поволокой нежности, взглядом из-за следующего поворота. Этого не происходит. Юнги вырывается вперëд, и Чимину не остаëтся ничего, кроме как смотреть на его отдаляющуюся спину. И вроде бы это отличный способ сбежать но... Ноги ведут Чимина вверх. И он, словно прикованный к Юнги невидимыми цепями, ускоряет шаг. Только бы одному не остаться. Давят стены и дышать всё сложнее, Чимин хочет домой. Чимин хочет к Агусту. Хочет прижаться к спине Юнги. Исчезнуть. Точно. Исчезнуть, чтобы всё это кончилось. Секунды стягиваются в одно большое напряжение. Запах Агуста душит, заставляет стены сжиматься. Чимин хочет зажмуриться, чтобы задержать дыхание, а вместе с ним задержать и надвигающуюся истерику. Но натыкается лишь на спину Юнги и дверь. Ту самую, что разделила его жизнь на до и после. Ту самую непреодолимую преграду, которую он проклянал ночами. Его отрезвляет, словно ледяной водой, поворотом ключа. И Юнги, усмехаясь, раскрывает дверь, пропуская Чимина вперëд. — После вас, Миледи — и Чимин хотел бы возмутится, да во рту у него всë было наполнено кислой горечью. Он не знал, что происходит в нëм, но, когда он ступал за порог, то уже почти точно знал, что сейчас произойдёт. Прежде чем разум Чимина успел что-то осознать, Юнги схватил его и грубо притянул к себе за предплечье. В локоть стрельнуло тупой болью и он зашипел неосознанно. Однако когда нож уже был прижат к горлу, а тело к телу, когда Чимин поднял глаза, его боль прошла. Агуст безучастно курил около кулера с рыбкой. Его чëрные как смоль волосы переливались красками рассвета, а идеально белая рубашка слепила глаза. Чимин моргнул, но наваждение не прошло. И прежде, чем разум успел осознать хоть что-то, губы всë же выдохнули вместе с воздухом беспомощное: — Хëн... Его зов утонул в усмешке Агуста. Его зов утонул в тихом мате Юнги. Агуст проследил почти лениво, с неким презрением за тем, как рыбка завершила свой круг, а после повернулся к двери, небрежно откидывая сигарету в сторону. — Вы долго — и всё в нëм, каждое движение руки, каждый вздох, были чужими, ненужными. Всё в нëм кричало о безразличии. У Чимина воздух застрял в лëгких, а слëзы почему-то не пошли, словно что-то там, в мозгу не вырулило вовремя и забыло открыть клапан. Чимин стоял между ними, потерянный и маленький. Словно между днëм и ночью, жизнью и смертью. Нож сильнее прижался к горлу, но Чимин не испугался. В этот день внутри него было слишком много горечи, чтобы бояться умереть. Агуст на него даже не посмотрел. Они с Юнги изучали глаза друг друга взглядами. Словно два опасных хищника они выискивали по запаху самые серьёзные раны. Искали удачный момент для нападения. И хотя Чимин никогда не был воином и не учавствовал в сражениях, он вдруг услышал как ломаются под напором ужаса иллюзорные кости. Он вспомнил, как кровь с пальцев Юнги неторопливо капала на пол. Раз. Два. Раз. Раз. Три. Губы у Юнги растянулись в оскал, Чимин чувствовал это загривком, вместе с его горячим дыханием и дикой яростью. — Чувак, я ждал тебя гораздо дольше — Агуст фыркнул, поправил манжет рубашки и посмотрел на часы. Этот жест показался Чимину таким знакомым, что ком застрял в горле, он сглотнул, желая облегчить себе дыхание, но лишь порезался о лезвие ножа. Кровь потекла по шее вниз к ключицам. Агуст зачесал пальцами волосы назад. Юнги сильнее сжал плечо Чимина. Атмосфера накалялась, а Чимин не успевал за этой бешенной скачкой времени и интересов. Он понимал лишь, что остался один. И что в этом противостоянии вдруг как-то резко остался не нужен. Словно в замедленной съёмке Пак наблюдал за тем, как неторопливо Агуст достаëт пистолет из кобуры на поясе. Нож сильнее вонзился в горло, пуская новую струйку крови. Юнги облизнуй пересохшие от волнения губы. — Не смей, братец — Агуст проигнорировал его предупреждение и стало как-то пусто внутри. Щëлкнул взведëнный предохранитель. Разбилось одно маленькое сердце. Агуст направил дуло в лоб брата, Юнги до боли сдавил плечо. А Чимин окончательно запутался. Ему казалось, что всё это происходило не здесь и не с ним. Его мысли метались из стороны в сторону, но никак не могли придти к единому выводу. Кажется, им обоим было на него плевать. — Я успею первым — Разве? И у тебя поднимется рука на подбитую пташку? Не смеши, Юнги, ты слабак и трус, ты не способен на это. — Хëн... — Я не блефую, Агуст — Хëн... — Тогда вперёд, не трать моë время, Юнги. — Х.. — Замолчи! — Чимин вздрагивает в руках Юнги, и слëзы, до этого момента всё не находящие выхода, вдруг начинают течь из глаз. Комната плывëт перед глазами, подгибаются колени, а тело бьёт крупная дрожь. Чимин хочет, чтобы кто-нибудь из них обратил на него внимание. Хочет, чтобы кто-нибудь помог ему. Хочет домой. Хочет... — Хëн... Юнги отталкивает его прочь, от чего Чимин падает на пол тряпичной куклой и бьëтся лбом о тумбочку. Его молчаливая истерика не прекращается, и всё, что он слышит сквозь шум в ушах, это холодная насмешка Агуста. — Попался, братец***
И Чимин снова в машине. Город проносится перед его глазами, а он не видит ничего, кроме того, как расслаблены плечи Агуста, как неторопливо движутся его предплечья. Старший так ничего и не сказал. Не сказал о том, почему бросил. Не сказал о том, почему был готов позволить Юнги убить его. Не сказал как скучал... А скучал ли? Чимин хмурится, упрямо фокусируя на Агусте взгляд. Он не понимает, почему ещё здесь. Рядом с ним. В дорогой машине. Юнги везут в багажнике другой иномарки, а Чимин... На нëм следы Юнги. Одежда Юнги. Запах Юнги. Чимин шумный из-за непрекращающихся всхлипов и грязный из-за крови, гари и... Господи, около пяти часов назад он трахался с братом Агуста прямо в салоне машине. И хотя жизнь всегда казалась Паку важнее гордости, он самому себе сейчас кажется жалким. Его тошнит. И новый поток слëз срывается со склеевшихся ресниц. Агуст не обращает на него внимания. В его машине никогда не играет музыка, и лишь звуки улицы то и дело доносятся до пассажиров сквозь приоткрытое окно. Чимин не чувствует себя в порядке, когда машина Агуста тормозит около пентхауса. Не чувствует, когда Агуст галантно, но холодно открывает перед ним дверь, и грубой, уверенной хваткой тащит наружу. Не чувствует, когда видит, как тормозит машина с... Юнги. Чимин лишь позволяет людям Агуста утащить себя внутрь.***
Вечерело. Чимин лежал свернувшись калачиком на кровати, и несмотря на тëплый нежно-розового цвета кардиган, ему было холодно. Его съедали противоречивые мысли и чувства. Ему казалось, что он сходит с ума. Было больно. Было горько. Было... Пусто. И хотя горячая ванна и чистая одежда немного успокоили его тело, его душа оставалась в темноте и корчилась от огромной кровоточащей раны. Агуст зашëл к нему около шести часов. Его рубашка к этому моменту была расстëгнута на несколько верхних пуговиц, а волосы были собраны в небрежный хвост. Чимин редко видел его таким домашним, и это был явно не один из таких случаев. Взгляд Агуста — арктический холод. И Чимин совсем не чувствовал себя в порядке. Он забрался с ногами на кровать и обхватил себя руками. Его память, как на зло, подкинула ему холодное: — Тогда вперëд И стало совсем тошно. Чимину захотелось уйти. Так сильно, как ещё никогда не хотелось. Только если у Юнги им овладела паника, то у Агуста процветала лишь апатия. Словно характеры братьев влияли на Чимина и его мозг на генетическом уровне. Было страшно. Агуст уверенно пересëк комнату и сел на край кровати. Его ладонь легла Чимину на коленку, а после поскользила вверх и сжала бедро. Чимин поджал губы и силой воли заставил себя не дëргаться. Новый проступ тошноты скрутил тело, и младшему пришлой плотно сжать губы, чтобы сдержать его. — Я спал с ним... — Чимин не был уверен в том, зачем сказал это, но то едкой усмешке Агуста убедился в том, что прозвучало это жалко. — Я знаю — Тогда зачем... — Потому что, когда влюбляешься в сволочь, ты не остаëшься разочарованным в итоге. Знаешь что, Чимин? Я всегда знал, что такие как ты не против раздвигать ноги. Но меня всё устраивает, потому что даже если ты всего лишь блядь, я сам выбрал тебя из тысяч тебе подобных...***
И Чимин в ужасе. Удушливый запах гари забивается в лëгкие и треск огня шумит в ушах. Уже вторую ночь подряд Пак смотрит на безумство этой агонии, только вот несмотря на то, что сейчас Агуст крепко накрепко прижимает его к себе за талию, Чимину в разы страшнее. Он не может находится здесь. Всё внутри выворачивается и кричит от боли, но Агуст держит крепко. Ни единой возможности сбежать не оставляет. И хочется остановиться. Хочется выдохнуть. Закрыть глаза и убедить себя в том, что всё закончилось, но... Но Юнги кричит от боли каждый раз, когда языки пламени касаются его кожи. И у Чимина нет никаких сил на сопротивление. Его тело дрожит от ужаса, и хотя он не чувствует боли, тошнота продолжает нарастать. Ему хочется, чтобы Агуст остановился, но Агуст не останавливается. А Юнги подливпет масла в огонь. Он врëтся в своих цепях, он кричит обвинения. Он кричит про Хосока. Про побег. Про предательство. А Агуст сжимает пальцами талию Чимина и всё не отводит взгляда. Он словно не чувствует ни боли, ни раскаяния. Кто-то что-то говорит, Чимин не слышит. Кто-то спорит, Чимин не разбирает слов. Кто-то мелькает туда-сюда безликими тенями, а Чимин не разбирает ничего из-за непрекращающегося потока слëз. Он чувствует себя слишком слабым для всего этого. Он чувствует себя слишком жалким, чтобы сделать хоть что-то. Он хочет сбежать, но его тело не двигается. Он хочет вырваться, но грудная клетка вздымается так тяжело и медленно. Чимин почти не ощущает себя живым. Скорее пластиковым. Хрупким и не настоящим. У него в голове непрекращающийся гул. Голоса в нём говорят сотнями разных языков, и ни одного Чимин не понимает. Ни одного кроме боли, о которой кричит, перекрикивая пустынный вечер, огонь. Ни одной. Чимин закрывает глаза. А когда открывает, страшная картина всё ещё стоит перед его глазами. Он сидит в своей кровати и пижама из розового шëлка кажется ему настолько нелепой, что злые слëзы собираются в уголках глаз. Но так и не проливаются. Он сжимает края одеяла в руках, прогоняет от себя образ Юнги мысленно и моргает чуть заторможенно. И Агуст снова садится на край кровати. Так близко, что Чимин может чувствовать тепло его тела своим бедром. Судя по темноте за стеклом, на улице уже глубокая ночь, но Чимин совсем не хочет спать. Он боится сомкнуть глаза. Он боится, что где-то между бесконечными секундами покоя, Юнги погибнет там, в пыльной камере. Но Агуст здесь. Рядом. Агуст касается его щеки, а после сжимает пальцами подбородок до лëгкой боли. — Посмотри на меня — И Чимин смотрит. Всегда смотрел, потому что никогда не находил в себе сил на сопротивление. У Агуста глаза тëмные-тëмные, и в них вселенные погибают. — Минни, ты рядом? — и да, Чимину хочется ответить да, но изо рта его вырывается лишь сдавленный всхлип. Он не рядом. Больше нет. Да и был ли? Загадка. Но Чимин смотрит. Он вглядывается в эти воды тëмные, мутные. Он ищет там своë сердце, которое раньше Агуст с нежностью сжимал в ладонях. А была ли нежность? Была ли любовь? Было ли хоть что-то ценное? Чимин не знает. Не помнит, может быть. И не уверен, что готов узнать ответ. Встреча с Юнги всё в его мире перевернула с ног на ногову. Разорвала застаревшие швы. Выкорчевала из сердца спокойствие. Чимин не знал, был ли он счастлив раньше, но сейчас... Сейчас не был. Он не знал, почему беспокойство так сильно съедало его изнутри. Он не знал, в какой момент успел так сильно запутаться. Весь его путь напоминал западню. Лабиринт без выхода. А выйти хотелось. — Чимин — и Чимин послушно, словно выдрессированная собака фокусирует на Агусте взгляд. Старший почти ласково разжимает пальцы, а после проводит ладонью по щеке вверх и зарывается в волосы. Сжимает их у корней. Массирует кожу головы, и Чимину хочется прильнуть к его руке, словно кошка. Хочется, чтобы Агуст укрыл его, вытащил из всего этого беспросветного кошмара, но... — Блядь... — Миледи... —Такие как ты... — Сучка... Но он слишком хорошо знает своë место, чтобы просить защиты. Зато он знает свой собственный способ сражаться. Тот самый, которой иной раз является самым болезненным. — Агуст, ты любишь меня?***
— Выглядишь как настоящая Сучка — Юнги усмехнулся окровавленными губами, кривя реальность Чимина. Пак в ответ усмехается почти искренне, но слишком жëстко. Он никогда не хотел, чтобы кто-то страдал. Никогда не хотел видеть вблизи ожëги или помнить запах горелого мяса. Даже если в памяти ещё слишком свежи воспоминания, а кожа на шее горит огнëм. — Как жаль, что проблемы с памятью мешают тебе запомнить моë имя. Неужели возраст берëт своë? — взгляд Юнги пылает в тусклом свете. Чимин щурится, смотря на него сквозь ресницы. Причудливые тени расползаются по полу, то и дело лаская обожжëные щиколотки. Чимин не хочет смотреть, но всё равно смотрит. Он надеется, если честно, что пальцы его не дрожат, но чувствует, насколько сильно натянуты нервы. — Я пришëл к тебе не для этого, Хëн — и взгляд Юнги тяжелеет. — Я тебе не Агуст, сладкий, своë "Хëн" выстанывай в его постели — Чимин поджимает губы и в знак какого-то глупого упорства высоко вскидывает подборобок. Он знает, что в нëм давно не осталось гордости. Он чувствует, что его давно не принимают за человека. Но он правда хочет спасти эту жизнь, этого человека уберечь, даже если всё, что было между ними это боль. Даже если Юнги против. Даже если Чимин слишком запутался, чтобы понимать хоть что-то. Но он игнорирует этот выпад. — Не беспокойся об этом, Хëн — и набирает в грудь больше воздуха, чтобы отсрочить хоть на секунду неизбежную развязку — Ты сказал, что пропасть между вами не могла стать больше — Юнги садится ровнее, его брови хмурятся, а всё тело подбирается, словно готовое к бою. — Но она стала — Чимин нервно сглатывает. — Стала. — его время на исходе. Его нервы рвутся от небывалого напряжения. И Чимин чувствует, как его трясëт. — Но непреодалимых преград не существует, Юнги, поговори с ним. Он поймëт, прошу тебя, он обещал понять — Агуст никогда не... — Агуст всегда! Всегда держит слово — Пальцы у Чимина болят от напряжения, он сжимает их в кулаки и старается перевести дыхание. Он не хотел срываться на крик, но, увы, никогда не был хорошим оратором. Он никогда не умел убеждать взглядом. — И я бы знал это, если бы он не бросил меня — Чимин устал, он хмурится беспомощно, ощущая как в бесконечность утекают секунды. Но взгляд Юнги держит его в сознании словно корабельный якорь. С немыслимой прочностью. А потому Пак проглатывает застрявшую в горле панику и садится на корточки рядом с камерой Юнги. Решëтка зловеще разделяет его лицо надвое, тени плящут на свежих ранах. — Знаешь... У меня был брат — чуть помедлив, Чимин неуверенно садится на пол, расправляет рассеянно складочки на пижамных штанах и продолжает — Мы с ним никогда друг друга не понимали, он был всем из себя классным, а я... — он усмехается нервно и разводит руками так, словно хочет сказать, ну же, смотри, любуйся — А я был ничтожеством. Юнги поджимает губы, но молчит, и Чимин считает это хорошим знаком. — Пока он добивалая успехов, я раздвигал ноги. Пока он смеялся, я плакал в подушку... Он презирал меня, Хëн, и я ушёл. — Я никогда не презирал его — Но ты не знаешь причин — Я не желаю слышать оправданий, Чимин. Он бросил меня, бросил нас. Нашего друга пытали сутками, а его не было рядом. Агуста не было. Никогда. Когда я обдирал коленки. Когда меня отшила первая девушка. Когда я загремел в обезьянник по пьяни. — Но это не значит, что ему не было больно! — Чимин видит, как Юнги дëргается прочь от решëтки, но ему не стыдно. Юнги и Агуст играют с ним в кошки мышки и сами не замечают этого. Они сводят его с ума, заставляют крутиться, метаться по всем кругам ада. Чимину не стыдно за свою боль, он готов кричать о ней снова и снова. — Вы оба ведëте себя как большие и слишком жестокие дети! Ты говоришь, что не презирал его, но презираешь. Ты говорил, что вы разные но вы... — Не смей — Вы слишком похожи, Хëн, и не удивительно, что вам плевать друг на друга Чимин сбегает оттуда, он находится уже почти у двери, когда Агуст входит. Он ловит Чимина в свои объятия легко и уверенно, словно младший лишь неразумная ласточка. И они снова спускаются по лестнице вниз. Всю дорогу, Чимину кажется, что его ноги подгибаются, что земля идëт волнами, мешая движению, что потолок трещит по швам, грозясь обвалится. Но ничего из этого не происходит. Здесь всё так же, как и было несколько секунд назад. Юнги сидит на полу, опустив голову. Чимин проходится взглядом по его скорченной фигуре, и липкая тошнота подкатывает к горлу. Слишком мерзко, чтобы войти в привычку. — Ну здравствуй, брат — Юнги прикрывает глаза и откидывается спиной на стену. Когда он начинает говорить, то голос его звучит тихо и хрипло. Он Чимина обволакивает собой как смесь дурмана и гари. — Знаешь, Хëн, я никогда не желал быть на тебя похожим, но кажется стал тем ещё чудовищем — Агуст суëт руки в карманы. — А раньше не был? — А был? — Ты мне скажи, Юнги, ведь именно ты всегда называл меня чудовищем. Монстр из под кровати не сможет забрать его, папа, он боится Агуста. У нас в классе все его боятся. — Не веди себя так, словно это я сделал из тебя бездушную тварь. — Ты прав, сваливать всю вину на тебя было бы глупо. — Ты бросил нас! Из-за тебя Хосок до сих пор не может полноценно шевелить рукой! — Взгляд Агуста темнеет, но Юнги уже не остановить — Ты навлëк на нас этих ублюдков, ты... — Я? Разве? А ты не помнишь? — О чëм ты? — Ах да, ты же был пьян как свинья, нажирался в то время словно наш отец. — Не смей! — Юнги вскакивает сжимая кулаки, Агуст скалится. — Отец погиб из-за тебя! — Отец был жирным пьяницей, который избивал своих детей. — Но он не был достоин смерти! — Он чуть не убил тебя, Юнги — Зато ты чуть не убил всех нас! — Я? — Агуст усмехается — Так всё это время ты обвинял меня? Ну да, так жить легче, правда? — и с каждым словом в голосе Агуста всё больше злости — Ты ворвался в наш дом, Юнги. Ты увидел меня. Увидел моих гостей, и я просил тебя быть тише, но ведь мой младший брат не такой, правда? Это ты устроил там драку, ты оскорбил человека, которого злить не стоило. Ты поплатился. Я сбежал, да. Я скрывался годами, оглядывался на улице пока ты строил свои жалкие планы мести, я — Агуст! — Чимин хватает его за рукав испуганно. Он почти не дышит, эмоции бурлят в нём настолько быстро и яростно, что кружится голова. Информации слишком много и он не успевает за ней. В этом споре он не видит правых и виноватых, он видит несчастных. И Чимин сильнее сжимает чужой рукав. Он просто хочет, чтобы сегодня обошлось без крови, обошлось без жертв. Все взгляды устремляются на него это сродни стрельбе в упор. Он чувствует себя металлом, оказавшимся по воле судьбы между молотом и наковальней. И это больно. — Ты обещал... — к его удивлению, Агуст выдыхает сквозь зубы и кивает. Он никогда ещё не казался Чимину таким открытым и искренним. Никогда ещё так открыто не выражал эмоций. Чимин почти любуется им в тот краткий миг, что старший смотрит ему в глаза. Но мгновения проходят, и Агуст успокаивается. Привычный холод оплетает его, и он кивает. Он отпирает Юнги не смотря ему в глаза. Потом с глухим стуком падают на пол наручники. — Я всегда держу слово, Минни — Агуст разворачивается и голос его ледяной эхом разносится по подвалу в такт неторопливым шагам — Он может быть свободен. И Чимин уже хочет выдохнуть полной грудью, когда выстрел пронзает тишину. Агуст падает словно в замедленной съёмке. Его тело нелепо заваливается на бок, а после сползает по стене. Из затылка его медленно струится кровь. И Чимин выдыхает. Его колени всë таки подгибаются, от чего он беспомощно падает вслед за Агустом. Юнги с усмешкой откидывает пистолет. Он встаëт с ощутимым трудом, и ковыляет мимо Чимина к телу брата. И взгляд его в этот момент холоднее чем все льды Антарктиды. — Как жаль, что я своë — нет. — Что ты... — но язык не поворачивается и разум отказывается формулировать слова. Юнги кидает на него безразличный взгляд через плечо и стягивает с брата пиджак. — Знаешь, Сучка, я не ожидал, но ты оказался гораздо полезнее, чем я планировал, должно быть, я даже должен сказать спасибо тебе — А Чимин молчит, как завороженный наблюдая, как Юнги неторопливо становится им. Облачается в одежду Агуста хладнокровно и уверенно, словно не убил только что своего... Чимина рвëт. Его желудок скручивается в морской узел, а мозг всё бьëт тревогу. Он не может придти в себя. Ему так плохо, словно его сейчас убили. Он почти чувствует, как в затылке его жгëтся глубокая рана. — Если бы не ты, это не было бы просто. — Не, я... То, что он говорил... — Ложь — Застегнув последние пуговицы, Юнги подходит к нему и... Он так похож на Агуста, что кровь стынет в жилах. И Чимина рвëт снова. И снова. И... Пока из горла не выходит одна только желчь. — Пойдëм со мной — его глаза горят в тусклом свете каким-то чужим блеском. Чимин не знает его. Чимин не его хотел спасти. Не того уберечь пытался. Он позволяет помочь себе подняться, но почти сразу же, выходя из транса, одëргивает руку. — Нет... — Нет? — Юнги усмехается и сжимает его подбородок пальцами, оценивающе рассматривая лицо — Я буду любить тебя не хуже. Буду с тобой, буду обращать на тебя внимание, веришь? — Нет... — и Чимин отступает от него на шаг. А потом ещё. Ещё и... — Агуст был лучше...