Верба-вербочка

Вера растерянно огляделась: не подаст ли кто ей знак, призывая составить компанию. Подойти, как собачке, на зов представлялось ей менее неприличным, чем просто так подсесть к незнакомому мужчине и попросить угостить даму шампанским. — А если не позовут, так ещё лучше, — подумала она, уступая укору совести. Но, к счастью или нет, один из посетителей правильно истолковал её появление и послал воздушный поцелуй. Вера поняла, что приглашена. Она приблизилась, настороженно улыбаясь. Пригласившим оказался соотечественник с физиономией бывалого сластолюбца, хранившей следы безудержных увеселений, не самой, однако, неприятной наружности и опрятно одетый. Он отрекомендовался князем Тецким. Вере это имя ни о чём не говорило. Князь был уже изрядно под хмельком, но Вера сочла, что тем лучше. — Присаживайтесь, любезная Аграфена, — развязно предложил он. — Не желаете ли испить вина за знакомство? Горлышко бутылки склонилось над пустым бокалом. Вера, призвав на помощь всё своё самообладание, закрыла бокал ладонью, кокетливо проворковав: — Ах, нет, благодарю, от красного у меня болит голова. Я пью только шампанское. Князь шутливо погрозил пальцем. — Знаем мы прекрасно эти ваши фокусы. То одно не пью, то другое вам кислятина, то бокалы незаметно выливаете. У, проказница! Но всё же велел принести бутылку. У Веры отлегло от сердца. Завязался нудный, как осенний дождь, разговор. Обсудили погоду, метро, репертуар Шаляпина, князь вспоминал имения, оставленные на разграбление большевикам. «Врёт», — думала Вера, вежливо поддакивая. Общество становилось ей всё больше в тягость. Она полагала, что исполнила свои обязательства и искала повод, чтобы распрощаться, не оскорбив собеседника. А тот, как назло, становился всё развязнее. Его потная горячая ладонь легла на её запястье. Вера отдёрнула руку с таким явственно обозначившимся отвращением на лице, что он опешил. — Брось, что ты ломаешься?! — зло прошипел он. — Разве не за тем ты здесь? Она вскочила, залившись краской стыда, видя, как поворачиваются к ним головы. — Произошло недоразумение, простите, князь. Позвольте мне уйти. Он тоже поднялся, уже совладав с собой. Губы его скривились в ухмылке. Руки снова потянулись, чтобы схватить её, ибо он, считая женщину уже своей собственностью, не привык упускать по праву ему принадлежащее. — Не позволю! Цену себе набиваете? Знаем мы такие фокусы, очень хорошо знаем. — Что вы делаете? Отпустите! — крикнула она уже во весь голос, по-настоящему испугавшись. — Я не хочу! В этот миг возле них возник штабс-капитан Овечкин. Вальяжное спокойствие, с каким он минуту назад восседал подле Императора Всероссийского, слетело с него, как шелуха, он сощурил глаза и весь подобрался, словно зверь перед броском. Сердито засопев, Овечкин дёрнул шеей и тихо велел князю: — Руки прочь! Ну? Приказ этот в случае неисполнения не предвещал ничего хорошего, но завсегдатай «Корнилова», уверенный в своём превосходстве, дошёл до такой стадии, когда море по колено. — А… контр… разведка, — глумливо оскалился он, не отпуская Веру. — Стяжатель. Я князь Тецкий и таких, как вы, давлю одним мизинцем. Убирайтесь от меня к чёрту. Вера не успела понять, что произошло. Овечкин коротко размахнулся. Князь засипел и согнулся пополам, держась за живот. Вера отпрянула: вот так же молча и жестоко, наверное, какой-нибудь ретивый контрразведчик бил на допросе Митю и тот оседал на пол, беззвучно раскрывая рот. Бурнаш, следивший за развитием событий, одобрительно крякнул. Американка с попугаем зааплодировала, сверкая белоснежными зубами. — Феерично! Муж говорил мне: «Пэгги, в Париже ты умрёшь со скуки», но я отвечала: «Джо, ты дурак!» и была права, — сообщила она и самой себе, и всем окружающим. Князь, кое-как отдышавшись, тяжело плюхнулся на стул и выплюнул с ненавистью: — Какая же вы с-сволочь, Овечкин! Я найду на вас управу! — У вас есть уникальная возможность пожаловаться самому Императору Всероссийскому, — парировал Овечкин, кивнув в сторону компании, окружившей претендента на престол. Претендент, по-кошачьи распушив усы, весело подмигнул штабс-капитану: — Ну нет, господин штабс-капитан, нынче жалобы не принимаются. Бурнаш показал волосатый кулак. Князь мгновенно протрезвел, сообразив, что сила не на его стороне. Вера, опасаясь, что Овечкин, поощрённый его высочеством, сейчас опять ударит, а тогда произойдёт нечто нехорошее, повисла на штабс-капитанском плече. — Прошу вас, Пётр Сергеевич, не связывайтесь, проводите меня на воздух. Мне дурно! Ей и впрямь хотелось убежать от устремлённых на неё сальных взоров, отдутловатой раскрасневшейся рожи патлатого императора, размалёванных ресторанных стен. Но сбежать от собственного стыда было не так-то просто. Овечкин повиновался. Вдвоём они покинули «Корнилов» и побрели куда глаза глядят мимо зеркальных витрин Плас-Пигаля. Штабс-капитан шагал молча, сосредоточенно что-то обдумывая, Вера, по-прежнему держась за него, семенила рядом. Весенний ветер холодил им лица, лез за шиворот, теребил розовый воротник. Бессонный Пигаль жил обычной жизнью. Уличный музыкант бренчал на балалайке, бранились цыганки — то ли настоящие, то ли ряженые, не разобрать, прямо посреди тротуара танцевала парочка, старуха пела, кутаясь в старую шаль. Затявкал автомобильный гудок. Вера спохватилась, что до сих пор сжимает плечо штабс-капитана и поспешила отстраниться. — Напрасно. Ночь довольно свежа, — заметил он. Они остановились под моргающим фонарём, не замечая текущей мимо людской реки. Тёмные глаза Овечкина казались совсем чёрными; Вера, как ни старалась, ничего не могла прочесть в них. — Вы снова меня выручаете, — нерешительно заговорила она. — Прошу прощения за то, что втянула вас в неприятную историю. — Нет, Вера Николаевна. Это я должен просить у вас прощения. Она ожидала совсем другого: скорей он презрительно процедит сквозь зубы: «Кокотка! Публичная девка! Какой позор!», и ей нечем возразить, ведь она и есть… — Прощения? Но за что? — Я ведь думал о вас то же, что поручик. Я рад ошибиться. — О нет, Пётр Сергеевич, вы не ошиблись, — печально усмехнулась Вера. — Я действительно хотела заработать те проклятые десять франков. Он взял её за подбородок и заглянул в лицо. — Не надо уподобляться остальным. Не каждый человек, дойдя до крайности, сумеет сохранить принципы. Вам ведь больше некуда податься, если вас занесло на Пигаль? Вера покачала головой. — Я так и предполагал, — он убрал руку, помолчал и, решившись, добавил быстро. — Бегите при первой возможности. Вы сами видели, почему здесь нельзя задерживаться надолго. — Я и не задержусь. Ризин выгонит меня взашей после случившегося, — уверенно заявила Вера. Овечкин сжал челюсти, словно сдерживал судорогу. — Вы плохо знаете этого старого сводника, Вера Николаевна. — Так или иначе, придётся сейчас вернуться. Я оставила сумочку в грим-уборной. Да и не ехать же мне домой в розовых одеждах. Она зажмурилась, глубоко дыша. Ризин, конечно, запричитает своим блеющим тенорком: что ж вы, голубушка, обидели князя. Своими опасениями она поделилась со штабс-капитаном. Вообще рядом с ним она ощущала себя под защитой, чего не испытывала давно, с того самого дня, когда ремонтный поезд, простучав буферами, тронулся в путь, увозя Митю под Лугу. С тех пор была одинокая Вера, бесприютная, словно верба из любимого романса, и волны житейского моря захлёстывали её одна за другой. Комнатка в пансионе мадам Мерсе немного напоминала о прошлом, но не скрашивала одиночества. — Бросьте! Из него такой же князь, как из меня комиссар, — обнадёжил Овечкин. Вместе же, правда не рука об руку, они возвратились в ресторан. За время их отсутствия ничего не изменилось, Кудасов и Бурнаш усердно обхаживали императора Всероссийского, музыканты играли, посетители пили и ели, болтая о своём, американка курила папиросу, а князь — тоже то ли мнимый, то ли настоящий — угощал шампанским другую девушку. Он даже и не глянул на Веру. Недавняя стычка словно изгладилась из памяти всех этих людей. — Ризин у себя, — шепнул поручик Овечкину. Затем дружески посоветовал Вере: — Не вздумайте сейчас поддаваться хозяину. Веру обнадёжил потеплевший голос поручика — пожалуй, в «Корнилове» у неё будет хоть один друг, всё-таки приятнее работать. — Если, конечно, Ризин не откажет мне от места, — подумала она и от волнения похолодело в животе. В кабинете было так накурено, что Вера закашлялась и с трудом подавила побуждение распахнуть настежь окно. — Что же вы, голубушка, — затараторил хозяин. — Я к вам, понимаете ли, со всею душой, а вы скандалы закатываете, оскорбляете постоянного клиента. Так не годится! Я уж и так, и этак уговаривал князя, по счёту не взял с него ни копейки, убытки понёс. А всё из-за вашей щепетильности. Бородка его тряслась от возмущения, очки опять сползли на нос. Ризин машинально поправил их и протёр платочком вспотевшую шею. Он привык к оправданиям и ожидал услышать их, однако Вера не произносила ни слова и стояла, гордо расправив плечи. — Придётся вычесть стоимость ужина с вас, — продолжал Ризин. — Сами понимаете, голубушка. Вере не нравился ни его бегающий взгляд, ни слащавая «голубушка». — Что ж, воля ваша, — промолвила она, унимая заколотившееся сердце, — но учтите, что я выполняла ваши требования и пальцем не тронула князя, тогда как он вёл себя неподобающе. Да ведь вы же сами хотели скандала? Овечкин кашлянул. Ризин вздрогнул всем телом, как лягушка под воздействием гальванического тока. — Убытки? Ай-яй-яй, — с иронией протянул Овечкин. — После того, как мы за вечер обеспечили такую выручку, что твой кабак прежде не собирал за месяц? Извольте, императоры Всероссийские найдут другое заведение, менее… убыточное. С Ризиным произошло то же, что накануне с атаманом Бурнашом. Он сию же секунду присмирел, залебезил, подобно провинившемуся лакею, даже голос у него изменился и как будто уменьшился рост: золотая жила уплывала из рук. — Шутить изволите, Пётр Сергеевич? Хе-хе! Помилуйте-с, я ведь так, отчитал для порядка, я ведь не знал, что барышня с вами. Вера и Овечкин переглянулись. Ризин проворно закопошился в ящике стола и, угодливо улыбаясь, протянул Вере деньги. — Извольте получить, как договорились, тридцать франков вам причитается. Жду вас завтра, непременно жду! «Корнилов» закрывался в пять. К тому времени Вера на бис исполнила злободневные куплеты. Удача окрыляла её, от счастья слегка кружилась голова, от непривычки слипались глаза. Вера давно простила и хозяина, и князя — она вообще не умела держать зла на людей. Император Всероссийский, утомлённый бессонной ночью, отбыл восвояси, чтобы вскоре дать новую пищу вездесущим газетчикам. Вслед за ним ретировалась свита, включая штабс-капитана. В зале сразу сделалось пусто. Вера знала уже, что следующим вечером подобное нашествие не повторится — всем нужна передышка, — и не понимала, радоваться или огорчаться. Овечкин ничем не давал ей понять, что она ему обязана, они, покинув кабинет Ризина, избегали смотреть друг на друга и не обменялись ни словом. Но оба ощущали себя объединёнными обоюдной тайной, каким-то молчаливым соглашением, иной раз накрепко связывающим людей.