9 сентября, 2022 год.
Республика Интар, Кальярра.
Асия: Захожу домой. Отсчитывай время. Маркус сверлит взглядом экран телефона и медленно прикрывает глаза, протяжно выдыхая напряжение из груди. Она совсем не меняется. Столько пережитых уроков, пройденных испытаний. И вновь против правил. Напролом. Без компромиссов. Ему стоило огромных усилий ничего не отвечать на первое сообщение волчонка. Не надавить, не прижать к условной стене и заорать прямо в трубку, что ответы, которые она ищет на свои вопросы, Асия не получит. Не добьется справедливости, не сможет сгладить углы и попытаться выйти сухой и не обожженной из начинающего закипать котла. Так и хотелось рвануть следом за ней и выдернуть прямиком из такси, спрятав ее где-нибудь или вовсе задержав, поместив в камеру временного содержания. Пусть нелепо обманывает на грани вырывающихся эмоций, театрально врет в пике гнева, никого не слушает и устраивает свои игры, но лишь бы держалась подальше от них. Лишь бы держалась поближе к тебе, такому лживому и холодному? Протяжный рык. Маркус нажимает на значок вызова. Он остановит ее, развернет, переубедит… Короткие гудки. Абонент недоступен. Бумажные папки летят со стола широким взмахом руки и с громким хлопком падают на пол. «Я надеюсь, мы договорились? Не предпринимай тут никаких действий. Выжидай, наблюдай, собирай информацию… Следи за Асьей. Когда мы будем готовы нанести решающий удар — сделаем его одновременно и тут, и в Ассирии». Чертово наставление Януша преследует его даже во снах. Савицкий не ожидал, что настолько быстро жизнь вынудит его встать меж двух крайностей: бездействия и действия. Разум твердит о необходимости придерживаться тактики опытного дяди, но взбрыкнувший эмоциональный фон уже истошно вопит, что если сейчас он не подстрахует Асью, то после может уже стать поздно. Поздно для нее. Она даже не представляет против кого идет. Ее импульсивные решения разозлят не только двух элитных звезд «Аль-Хамар», но и повысят шанс, что волчонка просто… Устранят. — Сынок? — дверь в кабинет раскрывается и Виктория с замешательством оглядывает Маркуса, схватившегося за голову. — Я хотела сказать, что уже поеду… — Свяжись с начальником МС в Аккре, мам, — Савицкий перебивает ее и за мгновение возвращает себе сдержанность. За короткие сроки давит в себе привычку «все сам», понимая, что по количеству действительно доверенных связей с матерью он не сравнится. Среди свалившихся бумаг Маркус находит чистый листок, поднимает и ручкой выписывает на нем адрес семьи Асьи. — К этому дому необходима опер-группа от нас. И найди местного следака. Доверенного. Нужна организация задержания за донос о нелегалах, живущих там. Потом через следака раскрутим их на одно наше уголовное дело открытое. И особое распоряжение, — Маркус на свой страх и риск указывает пальцем в потолок. Если задуманное оправдает ожидания, то по шапке не прилетит, однако он все равно подставляет себя. В очередной раз, — ордер на обыск сформируйте заранее. Он что-нибудь обязательно придумает, если действительно придется вскрывать квартиру и задерживать всех находящихся там. Савицкий разорвется, но создаст несуществующую золотую середину, которая устроит и Януша. Надежд, что Асия выберется оттуда самостоятельно, Маркус даже не питает. Не тогда, когда уже четко доказано, что Лейла Кая является парой Абрахаму Кара в агентурной цепочке «Аль-Хамар». Их кураторы просто не позволят подобного своеволия и отсутствия контроля за ближайшим окружением элитных звезд. Не тогда, когда Асия имеет в руках возможность порушить их обширную сеть нелегального бизнеса, завязанного не только на документах. Волчонок не видит истинный расклад. Она слишком много знает. Слишком импульсивна. И помимо Маркуса это осознают и мать Асьи, и этот ублюдок. — Что там? — кабинет разрезает стук каблуков, Виктория аккуратно берет протянутый листок и упирается в сына пристальным взглядом. — Кто, — поправляет он с кривой усмешкой, совершенно забывая, что на карьерной лестнице Савицкая стоит на голову выше его самого. — Лейла Кая. — И? — она требовательно выгибает бровь, не удивляясь всплывшей теме. В последнее время Виктория даже в какой-то степени устала наблюдать над тем, что ее сын слишком много времени уделяет этому делу. Там, где даже не требуется его прямое присутствие — Маркус рвется в первые ряды. Лезет на рожон, стопорит ее и раздраженно отмахивается от попыток Виктории вразумить сына. Они словно поменялись местами. Раньше Савицкая буквально жила былым запалом, сформированном на цели найти похитителей Влады. На цели отомстить Янушу за его жесткое решение не вести переговоры с террористами. Теперь на ее смену пришел сын и, не спрашивая даже разрешения, искусно перекрыл все дорожки ведущие к хрупким нитям, связанным с Владиславой. Перекрыл и в одиночку обосновался на этом пути. При любой попытке с миром постучаться в самостоятельно выстроенные баррикады в ответ высовывается не родное лицо, а дуло пистолета с контрольным предупреждением: «Не мешай и все твои былые попытки обойти систему останутся лишь на твоей совести, а не на столе у вышестоящего начальства, что сразу возбудит уголовное дело о превышении должностных полномочий». — Ты в курсе, что еще не вся информация собрана? А как же просьба Януша? — Виктория на автомате пытается вразумить его, видя, что Маркус даже не собирается ничего толком объяснять. Несмотря на то что Савицкая сама еле сдерживается, чтобы собственными руками не задушить бывшую подругу, Лейлу, которая оказалась путеводной нитью к болезненному прошлому. Несмотря на беснующийся внутри холодный гнев, она в конце концов научилась в первую очередь думать головой. — Если ты еще не заметила, то дела касаемо Кая веду именно я, — напоминает Маркус очевидное, что уже на протяжении года давит на его плечи. — В курсе, мам. Просто сделай как нужно. И потом свяжи меня со сформированным штабом, — он поднимает ладонь и, с уставшим проблеском в поблескивающих зрачках, упирается в кончики завившихся блондинистых волос, что едва достают до плеча. Короткая пауза-передышка. Взгляд выше. Глаза в глаза. — Все объяснения потом. Пожалуйста. — Осторожнее, — она кивает на разбитые костяшки правой руки Маркуса, складывает листок пополам и прячет в карман брюк. Подкрашенные темным карандашом глаза намекают вовсе не на осторожность сокрытия вещественных улик о применении физического насилия по отношению к задерживаемым. — Об стену разбил, — универсальная отмазка издевательски слетает с языка Савицкого. Оба совершенно одинаково кривятся от двойственности правоохранительной системы. Оба задумываются об одном и том же — умение Маркуса попадать, мягко говоря, в неопределенные ситуации пока что играет как контрольный козырь. Но однажды это все перевернется против него же. Их мысли расходятся на том моменте, когда Виктория в очередной раз подмечает в своем сыне проявление совсем иного личного интереса, отличающегося от мести за Владиславу, что обычно отражается в радужке голубых глазах мертвецким холодом. Сейчас же их цвет совершенно иной. Яркий, насыщенный гневом такой свойственной эмоциональной молодости, от которой Савицкий, кажется, давно уже отошел. Она знает его настолько хорошо, несмотря на холодность их отношений, что не может не заподозрить еще одну скрытую причину. Попытка переступить через себя и свою ненависть, выпытав навязчивую загадку из Януша и Дамиана, не обвенчалась успехом — те просто погрузились в глухую оборону еще зимой, равнодушно пожимая плечами. И если Дам делал это по естественному натурально, то Януш ударился в крайности, отгородившись каменной глыбой. Не оставалось сомнений, он знает. И ей не нравилось, что между ее сыном и ним держалась подобная связь. Их мысли расходятся на том моменте, когда Маркус бросает короткий взгляд на часы и натягивает свои внутренности на решето под именем Асия Кая. Он уже буквально ненавидит эту последовательность букв, ассоциирующееся с неминуемыми проблемами на задницу. Савицкий желает размазать свою или же ее голову по проклятой стенке, как это успел сделать мысленно около тысячи раз… Или даже больше. — Стены… — Виктория останавливается на пол пути выхода из кабинета и копирует тон сына. — Они того не стоят. Неопределенное хмыканье Маркуса, тихий хлопок двери, кабинет вновь обволакивает тишина. Савицкий смотрит на часы и с нетерпением отмечает, что прошло всего лишь десять минут. За эти бесконечно долгие, вязко тянущиеся минуты, с ней могли сделать уже что угодно. Ему ли не знать о способах выбивания информации в условиях сжатых временных сроков… Чтобы хоть как-то раздавить тревожного червяка в груди, Маркус аккуратно собирает бумаги с пола и находит нужные информационные сводки. Сводки о том, что во взрыве главного здания администрации Гюмри Лейла Кая принимала непосредственное участие, как и Абрахам Кара. Вытаскивать вещественные улики лучше поздно, чем никогда. Тем более тогда, когда появилась острая необходимость перейти границы дозволенного. Был засечен шифрованный сигнал неподалеку от теракта, следом камеры с улиц позволили разглядеть лицо подозрительного объекта — Лейлы. Результат стоил приложенных усилий лучшей команды хакеров Интара, которое за защиту от уголовного кодекса пляшет под указания СБ. Если бы не они, то никакие власти Ардалана не предоставили бы нужные сведения. Абрахам же под фальшивым рейсом к своей любовнице отправился в Ассирию, откуда собственно руководил операцией и одновременно на ежегодном поклоне Аль-Джамалу доказал свою безграничную преданность. Подробный отчет о составе их преступной группировки по организации незаконного хранения и продажи оружия на ардаланскую сторону, которую теперь стоит считать как террористическую, а также формирования незаконного пребывания беспрерывного потока мигрантов, пестрит множеством раскрытых имен. Среди них Асия Текин слишком часто цепляется за машинально бегающий по строкам взор Маркуса. А последующее вписанное имя и вовсе его не удивляет. Алепо. Этот тип отлично устроился под управлением Абрахама. Неудавшийся женишок волчонка отвечает сразу за несколько направлений — связующим между исполнителями и местными стройками с нелегальными мигрантами, дроповодом по обналичиванию денег и напоследок вышибалой, средненькой, но все-таки приносящую пользу боевой единицей в темных делах на «поле». Следующая бумага послушно умещается в руках Савицкого. Яркая пометка «под особым наблюдением», означающая переходный этап вербовки в ряды внештатных сотрудников и невозможность пробить личность даже сотрудникам СБ, вызывает в Маркусе едкую усмешку. Он не хотел этого для волчонка. Но другого выхода не оставалось. Только таким способом ее можно было вытащить из стопки уголовных дел. В конце концов, Савицкий пришел хотя бы к какой-то определенности. Если все сложится как надо, то пометка и ее еще неопределившийся род деятельности сменится на активную работу на органы. Только чем дальше в лес, тем все более блеклым становится предполагаемое «как надо». Даже если Асия попросит его теперь закрыть дело на одном Абрахаме, то Маркус банально не сможет. Эта тема принимает слишком серьезные обороты. И теперь ему остается лишь внутреннее разрываться от бесконечных идей как все обставить так, чтобы не потерять из вида Асью. Даже если она его возненавидит — Савицкий обязан быть рядом, готовым прикрыть. Прикрыть, несмотря на то, что система гласит поставить ребенка одной из звезд «Аль-Хамар» под тотальное преследование и изучение. Но ему это и не нужно. Маркус и так знает. Он не раз ловил на крючок преступников и склонял их к сотрудничеству, которое в народе называлось простым стукачеством. Своих людей Савицкий бережет от чужих глаз и держит под пристальным контролем, а вот к сторонним внештатникам, тем более прибывшим за четыреста километров от столицы, Маркус относится с настороженностью. И Асия Текин, так сладко называемая с уст волчонка «подруга», не является исключением. Особенно после того, как с Савицкого потребовали подробный отчет о его мотивах запроса досье на нее. Чертова пометка «Засекречено», пришедшая сухим ответом с информационного отдела, не принесла ничего, кроме проблем. После того как он с трудом выкрутился с цепких лап начальства, что потребовали с него ответ за самодеятельность в отношении Текин, ему пришлось по кусочкам собирать информацию гражданскими методами. Текин без зазрения совести выпуталась из мутной истории с той же подделкой документов мигрантам в своем городе, где развивала деятельность вместе с бывшим мужем, имея на руках маленькую дочь. Без препятствий выкарабкалась из этого болота, засадив своего мужчину за решетку и получив в свою белоснежную историю только условный срок на два года. Следующий эпизод случился в Кальярре, с другой преступной группировкой, работа которой основывалась на тех же делах. До реальных сроков еще не дошло, ушлый в подобных делах Норайр сам развернул очную ставку против Текин, однако повторная попытка развалить деятельность путем стукачества в органы была совершена. И теперь эта дама крутится около семьи Кая, в попытках замять в полиции уголовное дело о Лейле — об этом Асия обмолвилась в переписке, когда Маркус налег на нее с темой о возвращении в Интар неудавшейся мамаши. В дополнение стоит еще и выяснить, как старшая Кая умудрилась неофициально пересечь границу. Поставленная сумма в миллион удивила его больше всего — такого размера взятки обычно заносят безопасникам, но никак не сотрудникам полиции, что падки на наживу и готовы сфальсифицировать дело за меньшую сумму. Не остается сомнений, что Текин работает на спецслужбы. Если еще в первый эпизод было возможно получить условный срок, подкупив того же следователя, то во всех остальных случаях органы должны были принять во внимание ее заляпанное белое полотно, как и последующие наижесточайшие меры, чем простая очная ставка, что по срокам уже затянута на непозволительное время. Тем более, в подступающее военное время внимание к миграционной сфере и окольным направлениям повышено до красного сигнала. Наверняка, Текин одна из простых рядовых и в дела «Аль-Хамар» не посвящена. Вряд ли кто-то из участников их группировки вообще об этом хоть что-то знает. Звезды привыкли работать сугубо в паре, используя находящиеся вокруг себя возможности не более чем как инструменты для достижения цели. То есть, Текин в этом деле как жужжащая надоедливая муха, отвлекающая его от главных факторов и перенаправляющая внимание на подделку документов. И Маркус упрямо бьется о глухую стену, пытаясь аккуратно выяснить, кто же стоит за Текин, и почему она так старательно пытается за деньги вытащить Лейлу из заведенного уголовного дела, если является внештатным сотрудником. При попытке сложить целостную картину возникает столько противоречий и теорий, что впору на полном серьезе застрелиться. Особенно когда старые вопросы всплывают еще более остро, Савицкий усерднее пытается разгадать самую первую загадку: почему Лейлу Кая год назад пытались разыскать или вовсе убить двое боевиков «Аль-Хамар», которых задержали Януш и Дамиан? Маркус склоняется к варианту убийства, все еще держа в памяти рассказ Януша о том с какой ненавистью террорист произносил ее имя — этот момент он вживую не застал, одна доверять дяде уже привык. Маленькая деталь не дает ему абсолютно ничего, лишь сильнее запутывает дела. Звезд всегда устраняют тихо, когда они теряют ценность или же совершают серьезный проступок, вызывая угрозу построенной системе. При возможности устраняют так, что даже и тела не остается. А тут явно огонь «по своим» был открыт не от контролирующих внедренных агентов кураторов. Иначе бы эта тема на одной неудавшейся попытке покушения на жизнь Лейлы Кая не закрылась бы. Не менее сложным вопросом для него является изначальная мотивация решения Лейлы и Абрахама незаконно поставлять оружие именно на сторону Ардалана. Наверняка за этим кроется ступенчатая многоходовка из разряда: «Оружие — это способ достижения цели, временный ресурс, измеряемый своей ценностью лишь в количестве. Цифры легко изменчивы, а возможная информация, добываемая путем сотрудничества — бесценна». Их нестандартный стиль действия на враждебной территории вынуждает не быть в чем-то уверенным. Все может оказаться простым до банальности, либо же настолько сложным, что в настоящем времени верно догадаться практически невозможно. По итогу на старте пути, обозначающий жирную красную линию, после которого находится только непроходимое минное поле, она издевательски заставляет Савицкого подвинуться в сторону и… Мысли о волчонке путают его, сбивают с холодной расчетливости при каждой примерке на реальность определенного хода действий. Невольно в его голове всплывает немой вопрос, как же она отреагирует, если Маркус поступит именно так, а потом завершит вот так? Асия бескомпромиссно смешивает его карты и теперь с изначальной возможной пользой сотрудничества с ней, Савицкий предчувствует подкрадывающуюся беду от решения вновь восстановить с ней контакт. Даже план взять неделю перерыва в общении с Асьей не помог Маркусу разобраться. Лишь утихли мешающие эмоции, бесконечное чувство вины, состоящее уже из внушительного списка проступков и ошибок, который теперь пополняется неизбежным пониманием нарушения собственного обещания. Он очень давно не давал слово и ненавидел этот процесс именно за форму подобия клятвы… За форму уже не подобия, а самой настоящей ответственности, которое беззвучно гласило в его голове с той самой встречи в машине, что Савицкий не навредит ей и ее семье, если та решит спасти свою дражайшую мамочку. Теперь это невозможно. Невозможно также, как и рассказать ей правду, облегчив и свой груз, и ее возможные моральные метания с попыткой удержаться на всех стульях. Облегчив и одновременно окунув в новый адский котел. Как бы волчонок не ненавидела свою мать, к такой правде она точно не готова. Даже если бы он хотел — он бы не может рассказать ей. Работа и возможные риски не позволят. Все ищешь отмазки, да? Наркоз для совести. …Маркус даже не до конца понимает, кого бы выбрал — живую Асью, которая смотрит на него таким пронзительным взглядом, что и лишних слов не нужно или же прозрачную фигуру Владиславы, требующую отмщение за свою смерть. Если бы перед ним поставили Абрахама и Лейлу, всучив в руки оружие и возможность все подчистить после себя, то Савицкий действительно не знает какой бы выбор сделал: задержать или застрелить на месте. И оба варианта подсвечиваются белесой фигурой Влады. Получается, что выхода, где Асия не возненавидит его, попросту не остается. Стечение обстоятельств, судьба, в которую Маркус не верит, считая происходящее играми подсознания… Жизнь попросту не оставляет ему выбора. Шальная мысль пулей пробивает его висок — может действительно отдать дело другому сотруднику, как советовала Виктория? Который не имеет так много личных завязок с участниками и происходящими событиями. Который сможет точно действовать рационально и четко. Который, в отличии от Маркуса, даже и не подумает нарушить принцип, что работа должна стоять на первом месте. Савицкий усердно мотает головой. Ему ли не знать о продажности правоохранительной системы. Далеко ходить не надо и достаточно пальцем указать на Викторию Савицкую, что ранее являлась ранее «крышей» для Лейлы и парочки крупных бизнесменов, развернувшихся на строительном бизнесе. Являлась до того момента, как Маркус жестко не осадил ее, попутно напомнив, что им за каждое нарушение закона грозит прибавка к статье в сроке до пяти лет из-за превышения должностных полномочий. Он не может доверить это дело кому-то другому, когда понятие рациональности из чужого восприятия формируется синонимом размера взятки. Месячной дани во имя «благородного» прикрытия грязных делишек. Маркуса пугает это давно позабытое чувство ответственности. Ответственности за чужое благополучие, которое отодвигает назад его моментами переходящий за грань эгоизм. Он и сам не заметил, как взвалил ее на свои плечи… Кажется, это началось с момента, когда Савицкий впервые увидел Асью так близко, на расстоянии нескольких метров, сквозь препятствие в виде двустороннего стекла допросной. Тогда то он и вспомнил запыленное ощущение удивления от факта ее резкого взросления. В дополнение он осознал, что эта девчонка до чертиков на него похожа. Умением влезать в незначительные истории и провоцировать их до развития более серьезных масштабов. Взять тот же брачный договор, начавшийся с простого преследования, или драку в школе… От размышлений Маркуса отвлекает звонок на рабочий телефон и сухой доклад — спецназ приведен в готовность, Миграционная служба и доверенный следователь курируют сформированный штаб. Савицкий отдает приказ опер-группе выдвигаться к адресу на служебной машине Следственного комитета — лишнего внимания к Службе Безопасности привлекать сейчас вовсе не нужно — и отмахивается от логичных вопросов следователя, мужчины средних лет, короткими фразами «Особое распоряжение» и «Дело первой категории конфиденциальности. Приказ выполнять без вопросов». Если чудом волчонку удастся выбраться оттуда самостоятельно, то привлеченные структуры не должны знать лишней информации. Наверняка при таком раскладе велик риск, что до Лейлы и Абрахама дойдет новость о дежуривших под их окнами спецов. И тогда Савицкому проблем явно прибавится, гады начнут шифроваться еще усерднее. Взгляд на часы. Осталось двадцать семь минут. Короткие гудки в телефоне сообщают, что Асия до сих пор недоступна. Маркус откидывается в кресле и с шумом выдыхает. Не хватало ему организации поездки Януша и Дамиана в Ассирию, так теперь приходится разрываться и на резко всплывающие проблемы волчонка… Савицкий все крепче убеждается в мысли, что необходимо взять полноценный выходной и основательно обнулиться: спустить приличный запас пуль на полигоне, напиться до усрачки, уехав на ночь с какой-нибудь девочкой, несмотря на воздержание от секса, которое в последнее время частенько стало о себе напоминать, или же просто целый день провести лежа в темноте ванной под шум идущей воды. Необходимо забыть хотя бы на день кто он и что вокруг происходит. Иначе Маркус так долго не протянет. Последует либо выстрел в собственную голову, либо в черепушки преступников, что даже еще не поставлены под круглосуточное наблюдение за неимением всех необходимых номеров и остальных данных. Внутренний голос гадко шепчет Савицкому достать информацию из Асьи. Путем уловок или же в большинстве своем честного разговора — не важно. Она значительно может облегчить и ускорить его работу. А также обезопасить уровень реальной секретности, поскольку обращаться в сторонние отделения, чтобы затребовать чертовое местоположение, прослушку, перечень зарегистрированного имущества или же оформленных ИП и фирм — это тоже лишний риск и трата времени, пока запрос будут обрабатывать. Еще с академии Маркуса учили проводить оперативную работу максимально скрытно, сначала прибегая к импровизированным гражданским способам добычи информации, а уже в последнюю очередь можно и засветиться в системе, что фиксирует малейшее действие. Помимо обучения, плавной перепрошивки мозгов под слаженность работы с системой, многие преподаватели видели в нем сына покойного Валериана Савицкого. Зачастую устами учителей с ним говорил отец, те считали это своей гребанной обязанностью — скормить сиротливому отпрыску то, что не успел передать человек, не успевший стать папой двух проблемных близнецов, один из которых похоронен в пустой могиле на краю Кальярры. И Маркус ел эти жалостливые взгляды и разного рода нотации, так красиво списывающиеся на рассказы об отце. Ел и послушно становился его копией настолько, насколько это было возможно. Послушно оправдывал ожидания окружающих: матери, Януша и Дамиана, учителей, нынешнего начальства, что до сих пор хранит память о покойном. Все ждут от него проявления легендарных генов полковника Службы Безопасности, что героично погиб на задании. И Савицкий старательно их оправдывает: виртуозно раскрывает дела, строит из себя благородного сынка и строгого, в большинстве моментов непоколебимого мужчину. Оправдывает и даже не задумывается о том кто же он на самом деле. Маркус в начале своей работы даже интересовался делом отца. Виктория никогда ему не рассказывала о обстоятельствах смерти Валериана. Потом он уже понял… Не рассказывала, потому что на листах четко отпечатано «Не раскрыто» и «Закрыто». Ни имен, ни обстоятельств, ни записей о задании, на которое он поехал. Только место — заброшенная стройка на отшибе Кальярры. Валериан был закопан за недостроенным зданием, а на тот момент ставшая вдовой Виктория, выбив местоположение от задержанной элитной звезды «Аль-Хамар», нашла тело своего мужа первой. Из террористки не успели даже вытащить имя ее напарника, молодую только обученную девушку отравили в застенках СИЗО на первом же месяце активного следствия. Параллельно было открыто дело об этом инциденте и в отчете скупо вписали, что исполнителями являлись кураторы «Аль-Хамар». Ублюдки за собой все подчистили. После дело о смерти Валериана и другие связующие с ним папки передали в руки другого сотрудника, уже из Управления СБ. Предполагаемого продвижения это не принесло. Следствие закрыли. Возможно, такие топорно сшитые дела просто куплены и историю в конечном отчете сфальсифицировали как могли. Или же безопасники просто не захотели возиться с папками, в которых не фигурирует ни одного живого лица. Для сохранения суровой репутации УСБ провела несколько воспитательных мероприятий с громким предотвращением нескольких терактов и под одобрение общественности снова ушло в тень. Маркус не стал зарываться вниз головой в перепаханное поле в поисках прошлогоднего урожая. Не стал лезть в грязное белье УСБ, что само частенько косо поглядывает на него за не шаблонность принципа работы — все-таки гены легендарного полковника, что смог поймать одного из экс-глав «Аль-Хамар», видимо не всех устраивают. Ему достаточно окружающих, которые смотрят на него так, что он скоро, скрипя зубы, начнет представляться именем отца. Отголоски прошлого должны с концами кануть в небытие, когда память Влады омоется кровью Абрахама, еле живого от планируемых пыток, точнее, официальным языком говоря, допроса. И последующее вынесение приговора ублюдку навсегда повернет на самый последний оборот замка в красной двери сознания. Внутренний счетчик болезненной стрелой пронзает голову Маркуса. Время истекает. Звонок Асье. Абонент недоступен. Голос Януша практически настоящей галлюцинацией накаляет воздух в кабинете и настойчивее нашептывает Савицкому подождать еще хотя бы пять минут. Он тарабанит пальцами по столу, читает короткий отчет от опер-группы, что из подъезда еще никто не выходил. Счетчик еле слышно тикает, оповещая, что пошла шестьдесят первая минута. Маркус закрывает лицо ладонями, желая окунуться в полноценную тьму и тишину. Телефон разрывается несколькими уведомлениями. Савицкому не надо смотреть в дисплей, по ритму отправки сообщений он уже понимает, что это следователь. Наверняка задается вопросом почему операция затягивается. Он не должен отходить от плана. Пренебрегать работой и так рисковать. Пока не стало совсем поздно, стоит вернуться к изначальной тактике поведения, разработанной Янушем. Он должен защитить волчонка. Прикрыть ее обнаженную спину, когда она там беспечно подставляется под огонь. Асия — его ответственность. Шестьдесят две минуты… Маркус отмахивается от следователя расплывчатыми объяснениями и подходит к окну. Пластиковая ручка с раздражающим скрипом поворачивается под сжатой ладонью Савицкого наверх. Свежий воздух проникает в кабинет, а ворвавшийся ветер швыряет в его лицо леденящие капли подступающего ливня. Шестьдесят три минуты… Телефон вибрирует. Короткий взгляд. Маркус напрягает челюсть. Не она… Шестьдесят четыре минуты… Свинцовые тучи сгущаются над небом, стягивают темно-серое полотно до огромного сжатого пространства, которое вот-вот обрушится на воспаленные головы граждан, уставших от невыносимой жары прошедшего лета. Маркуса, уставшего от нераскрывающихся вопросов, резко всплывающей правды, опоясывающей его ноги грубо отесанными булыжниками ноги… Савицкий готов быть заживо погребенным под природным явлением, лишь бы избавиться от ее навязчивого образа. От росчерка осуждения в темных глазах. Шестьдесят пять минут. Ждать больше нельзя. Маркус набирает в мессенджере приказ «Начинайте». Палец зависает над стрелкой, обозначающей отправку написанного сообщения. В момент, когда до полноценного касания с сенсорным экраном остается несколько миллиметров, телефон вибрирует вновь. Приходит уведомление, что Асия находится в доступе. Звонок. Не успевшие начаться гудки сразу же обрываются. Отклонила. Маркус старается удержать абсолютный контроль над собой, поскольку волчонок отнимает у него возможность держать в своих руках главенствующие нити над семейством Кая и его ближним окружением. Она нагло, сама того не осознавая, играючи подносит зажженную спинку к его сплетенным паучьим сетям. Задумчиво тянет «хммм» при виде того как языки пламени перекрывают серебряный узор, по итогу образуя собственный огненный рисунок. И когда кроме горького пепла не остается ничего, Асия завершает свой гребанный танец на его костях скидыванием звонка и коротким сообщением: «Перезвоню» — Я задушу ее. Клянусь, — шепчет Савицкий, дергая плечом от распространяющихся мурашек по телу. Он практически вырывает пластиковую ручку, когда с хлопком закрывает окно. Мысленно прописывает себе несколько хлестких пощечин, напоминая себе об осторожности. Звонок могла принять ее мать, что имела все возможности отобрать телефон. А Маркус в моменте совершенно позабыл об этом. Савицкий возвращается за рабочее место, приказывая спецам оставаться на месте и наблюдать дальше. Если Асия выбралась из квартиры — это не значит, что ее не попытаются похитить на улице. Гадкое ощущение облегчения дрожью проходится по его напряженным мышцам на спине… Еще немного и Маркус переступил бы через договор с Янушем. Переступил, порушил бы с трудом выстроенный план, который и так виснет на тонкой нити, но зато избежал бы тяжелого разговора с волчонком, разом хлопнув сразу двух звезд «Аль-Хамар» с вещественными уликами в квартире. Таким образом можно было бы этой парочке пришить сразу все связующие с терроризмом дела. — Асия! — как только гудки прерываются линией установившейся связи, он срывается, позволяя одному из рабочих образов полностью проникнуть в интонации. Позволяя безопаснику внутри беспрепятственно прижать эту безрассудную девчонку к стене. — Все в порядке, — невозмутимо, словно не существует никакого давления, отвечает Асия. Ее непробиваемость в мгновение охлаждает пыл Савицкого. Он тупо моргает несколько раз, на момент думая о том, что возможно разговаривает вовсе не с ней. Щелчок зажигалки в трубке. Вспышка. Наваждение, что она точно издевается над ним, ярко размахивая красной тряпкой, гласящей: «Бесись, давай, вот я себя отлично чувствую в яме дерьма». — Вся эта шелуха сейчас находится в квартире? — если прислушаться, то можно уловить как зубы Маркуса медленно скрежещут от давления. Рабочий компьютер, связанный с мессенджерами телефона, выдает окошко уведомления. От одного из оперативников приходит сводка описания Асьи. «Задерживать?». Рука Савицкого зависает над клавиатурой, а точнее двумя буквами, означающими утвердительный ответ. Ему хочется проучить ее. Приказать ребятам привезти волчонка и проводить прямиком в его кабинет, где он очень понятно и максимально просто покажет ей реальность. Покажет насколько она заблуждается в лицах, которые она думает, что знает наизусть. — Д-да… — слышно как она шумно выдыхает табачный дым. Слегка охрипший голос дрожит. Ее выдержка дает трещину. Маркус злобно понимает, что до нее дошло. Маркус: «Уводите спецов обратно. Ты оставайся наблюдать за домом. Докладывай о каждом движении». — Маркус, все хорошо, — жалобно тянет она, не добиваясь от него ответа — Не нужно ничего делать. Если бы это зависело от нас, волчонок. — Ты нахрена в это логово чудищ вообще поперлась? — Маркус наконец перестает чувствовать надоедливые мурашки, бегающие табуном по позвонку. От привычной расстановки ролей, когда Асия, ведомая подсознанием, послушно поднимает свои руки и отдает ему полностью управлением над процессом, становится спокойнее. Однако желание хоть немного проучить ее, показав последствия совершенных действий, не испаряется. — Шуму навела просто пиздец. Машины видишь? Добрые дяди тебя ждут… Блять, Асия, нахрена?! — Извини… Маркус бездумно переставляет футляр с ручками и карандашами из одного края стола в другой, совершенно некстати замечая, что те перекрывают обзор на чертов флаг Интара, висящий на стене. Пялиться на трехцветную палитру и в который раз осознавать, что государство не погладит его по голове за подобную самодеятельность — это как отдельный вид мазохизма. Ему хочется совершенно по-детски передразнить Асью. Поучительным тоном взрослого дяди донести, что ее виноватая отмашка извинения — это как подкидывание дров в костер, что наконец желает потухнуть. Или же вовсе податься во внутренний омут двадцатитрехлетнего парня и попросту обидеться, тупо скинув звонок. Оперативник докладывает о передвижении Асьи. Маркус снова порывается рыкнуть, требовательно спросить, куда на этот раз ее удачливая задница направляется. Где она еще успеет натворить дел? — Куда ты идешь? Тишина в ответ. Совершенно наивная пауза, в которой она наверняка ищет его. — Я в Кальярре, Асия. Просто на связи с ребятами. Куда. Ты. Идешь? — На автобус. Оперативник докладывает, что как только Асия скрылась за поворотом — из подъезда выскочил долговязый мужчина ардаланской внешности. Маркус упорно не поддается помутнению рассудка, голосу внутреннего зверя, что вкрадчиво втолковывает о последнем шансе вгрызться прямиком сейчас в шею ублюдка, который решил пешком последовать за волчонком. Маркус: Следите за ним. И аккуратнее. Этот тип не из простых. Если предпримет какие-то действия в отношении девчонки — задерживайте их. — Не иди на автобус, — Савицкий попутно отписывается матери с просьбой подчистить все следы после отмены операции. Если Абрахама с Лейлой достаточно хорошо обучили их работе, то подозрительную активность во дворе они в любом случае заметят. И снова промах Маркуса. Из-за чертовых эмоций, что заставили пригнать к окнам Кая целый взвод спецов. Из-за какой-то девчонки. — Абрахам за тобой следит. Только не пались, Асия. Спокойно дойди до станции и возьми билет на электричку до Кальярры. В вагонах ты намного легче затеряешься. Хорошо? — Ур-р-ро… — Потом, все эмоции потом, — от ее растянутой рычащей буквы Маркус улыбается. Снова привычный расклад: когда волчонок напугана, она становится ко всему живому до жути токсичной. Хоть что-то на сегодняшний момент остается неизменным. Это позволяет ему сдерживать рвущиеся ругательства при виде активизировавшегося МС Кальярры, которое находится в его подчинении. Один из доверенных полицейских, в обязанностях которого стоит пунктик на доклад о каждом шаге в отношении семейства Кая, коронным «Шеф, тут прикол один…» излагает готовящуюся операцию. Савицкий устало потирает лицо, массируя пальцами отяжелевшие веки. Теперь и до столицы добрались. Весьма оперативно. — Сядешь на ближайшую электричку и дальше обговорим план действий, — на запасных резервах он выстраивает экстренный план, мгновенно адаптируясь вот новые обстоятельства. — Только что в Миграционную Службу Кальярры поступил донос на тебя. Формируют опер-группу. Я не могу напрямую вмешиваться. Ты сама понимаешь, надеюсь, что про нас сейчас никто не должен знать. У твоей ма в столице связи. Какие — я пока не выяснил. При поверхностном анализе доклада его подчиненного становится понятно одно: невозможно выяснить источник, откуда спустился приказ. То есть, невозможно сейчас разгромить кабинеты начальства МС и поднятых по их отмашке оперативников розыскного ведомства. Остается только одно верное решение — наблюдать. — Маркус… Ты ведь ничего им не сделаешь, да? Маркус понимает: промолчать ему тяжелее, чем соврать. Чем сказать правду, которую он привык безжалостно вырывать и методично раскладывать на составляющие, раскидывая ошметки по необходимым местам. А после скармливать маленькими дозами, чайными ложечками с идеально встроенной ложью, такой, что он и сам готов поверить. Маркус это умеет. Умеет с граничащим на грани удовольствием, безмерным упоением от власти над человеком. Умеет во имя цели, оправдывающей средства. Сказать волчонку правду сродни контрольному выстрелу ей же в лоб: практической пользы никакой, а вот вреда во всех его проявлениях человеческого естества хоть ведрами из бездонной ямы выгребай. Лгать он давно ей разучился, даже не тянет. Настолько стала привычной ее реакция, взгляд — воображаемый или же вовсе живой, на расстоянии нескольких сантиметров как тогда, в машине — пустой в ожидаемом осуждении, моментами наполненный искрой интереса и подступающего, покрытого юношеской пленкой, понимания. Савицкий оказывается зажат со всех сторон. Промолчать тяжелее, чем соврать или же сказать правду. Но он взваливает на себя и эту ношу. — Маркус… — ему кажется, что еще чуть-чуть и она ловко проникнет в его голову, нагло вторгнется в истинные мысли. — Я развернул операцию, — несмотря на физическое расстояние, ему становится сложнее удерживать контроль над собой. — Сейчас мы не будем ничего делать, не волнуйся. Но это так просто оставлять нельзя. Понимаешь, Асия? Оказывается, недоговаривать также сложно, чем промолчать или же соврать. Оказывается, можно все-таки не оглядываться в ответ на крики совести и все еще пытаться удержаться меж двух крайностей. Оказывается, Маркус понял, что он еще не успел растерять остатки человечности и задача по погребению себя заживо со смертью Владиславы еще не завершилась. Разговор подходит к своему логическому завершению и Асия сбрасывает звонок. Савицкий не медлит, захватывает с собой необходимые вещи и выходит из здания СБ. Не проходит и десяти минут, как дисплей экрана вновь освещается именем волчонка. Маркус собственной жизнью безмолвно клянется, что сюрпризы еще не закончились и оказывается правым — за Асьей установили слежку, а на станциях ее уже поджидают люди. Договорившись о встрече, безопасник сверяется со временем и расписанием, решая сначала выполнить задуманное. Объезд контрольных точек, где уже поджидают волчонка занимает практически все свободное время. Ливень, тарабанящий по лобовому стеклу значительно ограничивает ему обзор и только активно работающие дворники помогают Савицкому разглядеть самое важное. Паркуясь в трудно проглядываемых местах в наступающих сумерках, Маркус фиксирует номера машин людей Лейлы Кая, которые расположились у одной из станций Кальярры. Некоторых людей фотографирует, планируя позже пробить вместе с данными номеров по всем доступным гражданским базам. За минут пятнадцать добравшись до соседней станции, он удачно застает подъезжающую Лейлу Кая, что дергано выкуривает сигарету в приспущенное окно. Ливень с каждой минутой начинает сбавлять обороты. Ее пальцы, зажимающие фильтр сигареты, дергаются, когда на них попадает влага. За рулем машины очевидным образом оказывается Текин. Он в который раз поражается наглости Лейлы — чтобы заявиться в город, где ты находишься в розыске, необходимо иметь недюжинную смелость. Или же глупость. Но больше его удивляет подъезжающий следом Абрахам Кара. В скорости ему можно позавидовать — успеть проследить за девчонкой, а после в быстрых сроках приехать в Кальярру. Он выходит из машины и подходит к Лейле. Несколько минут они переговариваются, Абрахам активно жестикулирует руками и в конце концов он раздраженно отмахивается от Лейлы, возвращаясь обратно. Фиксируя номера машин, на автовокзал Маркус решает не заезжать — его информатор из органов в переписке уже подробно изложил всех привлеченных сотрудников. Тем более, уже нужно выдвигаться к назначенному месту, где его будет ждать Асия. Предупредив волчонка, чтобы она ввела телефон в режим самолета, Савицкий тратит драгоценные минуты на то, чтобы заскочить в ларек и купить для нее простую воду и шоколадку. Вдавливая педаль газа до упора, он старается нагнать упущенное время — почему-то ему становится вновь неспокойно из-за того, что она вне доступа, несмотря его инициативу обрубить сигнал. Тревожно из-за того, что ее стиль текста едва уловимо изменился за тот минутный разговор, когда она оповещала, что уже садится в такси. Слова стали короткими, обрывочными. Статус «печатает» непозволительно долго растягивался, подогревая напряжение в Савицком. Лишь единственная стрелка спидометра, которая уже уверенно пересекла отметку в сто пятьдесят километров в час, вселяет в безопасника подобие спокойствия. Осталось совсем немного — пересечь магистральную трассу, съехать на поворот в сторону пригородного поселка, за которым и будет назначенное место. Маркус опускает окно, впуская в салон влажный воздух. Порыв ветра, усиленного от большой скорости, агрессивно ударяется ему в лицо. Савицкий лишь поджимает губы, чувствуя, как кожу начинает покалывать от контраста теплого салона и сырости улицы. Поворот. Редкие домины в темноте быстро мелькают мимо безопасника. Он за несколько минут пересекает дачный поселок, выезжает за границы поселения и выбирается на нужную дорогу. Оглушающая темнота разбивается лишь светом фар от мустанга. В подобной глуши освещение жизненно важных участков отсутствует. Лакомый кусок территории приманивает все сорта сброда, начиная от наркоманов и заканчивая местными криминальными авторитетами. Чего только простирающийся лес впереди не повидал: и бесконечное количество закладок, и крики жертв, попавших в цепкие руки бандитов. И кулаки, обернутые в камуфляжные перчатки, что с хрустом вбиваются в переносицу параллельно с грубым голосом оперативника СБ, что штатно решил вывезти задержанного для психологической обработки. Вести волчонка в городскую черту сейчас было бы наиболее рисковым. Если в его машине опасность ей не грозит, то дорожным службам ничего не помешает условно остановить то же такси. И самым логичным вариантом являлось только дать ей наводку на тот путь, который реже всего патрулируется. Асью вряд ли станут искать в подобной глуши. Маркусу остается лишь приехать вовремя, поскольку оставлять в этом злачном месте девчонку одну он не горит желанием. Впереди маячит нужный поворот. Где-то там, на границе света фар, разрывающих мглу, маячит точка назначения. Навигатор в подтверждение мигает уведомлением, что до конца пути осталось двести метров. Свободной рукой Савицкой ведет по груди, где сердце пропускает удар от понимания, что он опоздал… Он паркует машину и в резко ставшем вязком пространстве выбирается из салона. Фары выхватывают хрупкую фигуру впереди, что сильнее сжимается от звука треснувшей ветки под его ногой. Маркус уверенными шагами рассекает пространство и вплотную приближается к волчонку, опускаясь на корточки рядом с ней. Благодаря работе, мгновенно соображает, что сейчас необходимо действовать максимально мягко без резких и громких действий. Он касается гладкой кожи, пытается приподнять ее голову за подбородок. Асия лишь сильнее вжимается в колени. Безопасник хмурится, оставляет попытку установить зрительный контакт и пальцами пробегается по ее шее, улавливая под подушечками четкое биение жилки. Его губы безмолвно шевелятся, отмеривая пульс. С усилием загоняя страх поглубже в себя, заставляет себя мыслить логически. Рука Маркуса сама по себе забирается обратно, к лицу волчонка. Савицкий очерчивает скулу, внутренне сжимаясь от того, как Асию начинает трясти. Будто в замедленной съемке, сам до конца не понимая, безопасник снимает с себя бомбер и опускает тяжелую куртку ей на плечи. — Волчонок? — когда-то шутливое прозвище горечью наполняет воздух, рассекает сырость и мягко вонзается в девушку перед ним. Он снова смакует на вкус деталь, что послужила толчком к первоначальному интересу к ее анкете на сайте знакомств. Смакует и понимает — ему этого мало. Особенно тогда, когда она не реагирует. — Асия, — новая попытка приподнять ее лицо за подбородок. Кажется, что окоченевшие пальцы начинают гореть от касания с гладкой кожей. — Посмотри на меня. Ты слышишь?.. Волчонок, пожалуйста. Маркус готов тысячу раз вслух проговаривать это нелепое прозвище, чувствуя в грудине почти осязаемую боль от вызываемых воспоминаний, что вдребезги разбиваются о реальность. Готов сделать что угодно, поклясться во всех вещах, от которых упорно зарекается… Лишь бы Асия пришла в себя, перестала едва уловимо раскачиваться и наконец хоть что-нибудь сказала бы. — Это пройдет? — совсем тихий, царапающий шелест слабеньким теплом касается его пальцев, что до сих пор медленно поглаживают лицо волчонка. Савицкий прикрывает глаза, вспоминая себя в прошлом. Он не раз слышал, что боль, не дающая ему свободно дышать, со временем пройдет. Что режущее ощущение в груди стихнет и, в конце концов, сойдет на нет, ведь прожитые дни, недели, месяца… В итоге даже года безвозвратно уносят с собой не только время, но и яркие моменты в жизни, оставляя после себя лишь размытый отпечаток, сплетенный воедино клубок смазанных эмоций и нечетких картинок. Со слов людей это легкое напоминание о прошлом отныне не будет приносить чувство невыносимости, желания окунуть себя с головой в самое вязкое и глубокое дно. Однако ничего такого не происходит. Боль не проходит. Человек остается вынужденным выживать под собственными обломками. Он просто подстраивается под новый расклад. Адаптируется под боль, заставляя себя думать, что спустя чертов год грудная клетка уже не так сильно сжимается. Но на самом деле все остается таким же неизмененным как при наступлении точки невозврата. Просто защитный панцирь на жалкий, но спасительный миллиметр становится толще, а внутренний мир все также продолжает мигать серыми, промозглыми красками. — Не пройдет, — она заслуживает правды. Заслуживает, поскольку способна вынести ее. — Но если ты не проживешь свою боль, то не сможешь выйти из нее. Стоит лишь подняться после очередного падения, а дальше Савицкий ей поможет. И если у него не получится вытянуть наверх волчонка, то тогда он ляжет рядом с ней. Отныне их путь переплетен неразрываемыми нитями, которые не подконтрольны ни ей, ни ему. Безопаснику гадко осознавать приятную мысль, что теперь она от него точно никуда не денется, даже не важно до чего дойдут их отношения. Однако истина состоит в том, что и он никуда не спрячется от общества Асьи, преследующего навязчивого желания изучать ее, с трепетом нарушаемой запретности касаться похолодевших щек и с каждым разом аккуратно нащупывать брешь в выстроенной обороне волчонка. Асия больше не подает голоса. На миг замирает всем телом. Маркусу остается оцепенеть вместе с ней, не понимая ее подступающей реакции… — Я не буду плакать! Савицкий рефлекторно отшатывается от ее вскинутой руки и чудом сохраняет равновесие. Его нога угрожающе смещается по хлюпающей грязи вперед. Он подбирается, наклоняется обратно, еще ближе к ней, потирая переносицу. — Блять, Асия… Замедленный темп времени раскручивается до молниеносных вспышек. Маркус чувствует цепкую хватку на своей ноге. Безопасник промаргивается, возвращает свое внимание на волчонка. Столкнувшись с колючим взглядом, подернутым пеленой злобы, он выдерживает безмолвную битву. Асия, в конце концов, качает головой. Зажмуривается. Снова смотрит на него. Растерянность вытесняет проблески других эмоций на ее лице. Тонкие руки рефлекторно погружаются под бомбер — теперь она по-настоящему начинает чувствовать холод. Четко выделенные скулы, заостренные уголки бровей на фоне общей изнеможённости угрожающе рвутся наверх в растерянном изгибе. Трещинки на искусанных до ранок губах рассекают бледноватый цвет в замысловатой паутинке. И вся она какая-то серая, угловатая, ставшая в своем размере еще меньше обычного… Будто ее вернули на три года назад, будто ей снова пятнадцать, а накал в семье только набирает непредсказуемые для нее повороты. Маленькая горбинка на носу чуть ниже переносицы под светом фар откидывает едва заметную тень. Такие же тени, только уже от отсутствия здорового сна на протяжении нескольких суток, пролегают под сухими, не проронившими ни единой слезы, глазами. Асия состоит словно вся уже из ломаных линий. И даже такая — охваченная дрожью, загнанная в угол собственным истощением и внутренними демонами, с собранными волосами в зализанный хвост так, что Савицкий невольно заглядывается на аккуратный изгиб ее ушей — она остается для него красивой. Красивой даже тогда, когда в него вонзается острый недоверчивый взгляд, бьющий под дых несвойственным ему облегчением. — Ты… Ты настоящий? — сухой хрипловатый голос далекий от раскатисто-нежных интонаций, почти утерявших детские нотки. Она вся выглядит чужой. Но все-таки уже является прежней Асьей. Кажется, до этого каждая мышца в его теле горела от напряжения. От ее слабенького удара в плечо Маркус даже не отклоняется. — Где ты был?! — крик вонзается пронзительным эхом в кроны пожелтевших деревьев. — Сколько ты не спала? — тело действует на автомате и Савицкий вновь чувствует желанное соприкосновение. — Асия? — он стискивает челюсть от наступающей новой паузы. — Я жду ответ. Волчонок снова погружается в себя. Кажется, что его касания, круговые движения, выводящие незамысловатые узоры на ее запястье, позволяют девчонке установить обратно связь с реальностью. Подобием оправдания Маркус успокаивает себя. Ей необходима его поддержка. Поэтому на этот раз можно немного перейти личные границы. — Дня два-три… До этого были простые недосыпы. — Что ты ела сегодня? Маркус уже знает ответ. Под ее наигранной попыткой «вспомнить» предугадывает еще не произнесенную ложь. Злиться на эту девчонку ему уже осточертело. — Не помню. В собственных размышлениях и анализе происходящего он слишком увлекается. В желании прочувствовать касание их рук острее он сильнее надавливает пальцем на запястье, медленными движениями охватывает больший участок кожи. Его рука трепетно сжимается вокруг ее, и пугливый взгляд он встречает ближе положенного. Слишком близко. Но недостаточно, чтобы их носы соприкоснулись. Недостаточно близко, чтобы она по-настоящему ему открылась. — Галлюцинации давно так ловишь? — его голос сохраняет отстраненную деловитость. Сухие ответы наждачкой проходятся по расшатанным нервам безопасника. Наказывая и себя, и волчонка он, вопреки всему, не отстраняется от нее. Крепче обхватывает под руки, поднимает и доводит до машины. И когда она, слишком маленькая в своей зажатости, неотрывно смотрит на него со своего сидения снизу-верх, Савицкий не находит ничего лучше, чем отвести взгляд в сторону. Ремень безопасности попадает под внимание. Так тщательно подавляемые Маркусом не выплеснутые за день эмоции стягиваются к одной точке, завязываясь в тягучий узел. Он чувствует, что своим состоянием пугает и ее. Чувствует, как Асия даже выдохнуть не осмеливается. Как все перебито и перемешано внутри них. И торопливо произнесенный вопрос неподъемной тяжестью пригвождает ноги Савицкого к холодной земле. — Куда мы едем? — кажется, она даже едва заметно дергается навстречу Маркусу. Он стискивает челюсть и снова смотрит на нее, желая вместо ответа безмолвно донести до волчонка, что больше не стоит так делать. Не стоит после неосознанной попытки задержать его в этом положении так тянуться. Медленно выдыхать, доказывая очередную истину. Сжиматься от осязаемого напряжения перемешанного со злостью Савицкого. Словно Асия действительно не понимает, что причиной всех его резких реакций является она сама. — Кормить тебя. Незаслуженный холод в его голосе выплескивается на волчонка. Незаслуженная злость в сторону Асьи вбивается в сгустившийся воздух через громкий хлопок двери. Отвлечься получается практически сразу, когда новый порыв ветра выбивает из него ее запах. Когда слабо осязаемое тепло и возможность разглядеть до мельчайших деталей ее лицо теперь ограничивается рулем и коробкой передач. Пользуясь выпавшим шансом, Маркус погружает их в долгий разговор и разбор полетов. Крепко удерживаемый деловой настрой уже не пробить снова щекочущему нос сладковатому запаху, перемешанного с табаком. Без раздражающих отступлений, конечно же, не обходится. Без ее натурального удивления, что он действительно запомнил название ее чертовых сигарет, и то как он все-таки не сказал «тебе можно все», когда Асия с сомнением открывала окно, чтобы покурить. На краткий миг Маркус видит в ней ту самую Асью, что во время допроса выводила и его, и Януша на нервы. И он понимает насколько чужой она является для самой же себя, когда ситуации вынуждают притворяться. Потому что этот короткий росчерк, вспышка расчетливости и хитрости, при повторном утверждении, что выбраться из квартиры оказалось не так уж и сложно, тонет под необычным взглядом на него: долгим, слегка задумчивым, но чистым в своей искренности. Маркус только сейчас в полной мере понимает насколько она открыта и оголена перед ним, вопреки всем неловкостям, неозвученным вопросам. И он проникается. Проникается глубоким «не заслужил» и безразмерным, глухо сидящим в груди «спасибо», на пару с зарождающимся уважением к этой девчонке за бесстрашие. Со слов волчонка картина в голове Савицкого складывается до смеха абсурдной: довольно серьезные личности активно посвящают уже второй день тому, чтобы психологически сломить малолетку. Трата времени на бессмысленную слежку, попытка поймать ее, резкая смена намерений — при всем уважении к смелости Асьи он не верит, что ей действительно повезло так просто выбраться из квартиры — и в конце концов, безрассудство той же Лейлы, что внаглую сейчас разъезжает по Кальярре, не боясь внезапного задержания. Он не высказывает своих сомнений, задает дежурные вопросы, на автомате прогоняет некоторые моменты повторно, убеждаясь, что слова волчонка не меняются. Следом Маркус отдергивает себя от банальных уловок и мысленно приказывает себе перестать выматывать ее бесполезными проверками. Слова Асьи, что происходящее для нее — лишь привычная бытовая реальность, Савицкий держит в голове на протяжении всего диалога. Несвойственный и непривычный безопаснику страх маленькими острыми коготками проходится по его спине. Прежде он даже не понимал насколько ее мир может быть отдален от настоящей бытовой реальности. Нормальной реальности, где девушки ее возраста не то чтобы не сталкиваются с такими вещами, а даже и не задумываются о подобном. Их бы больше заботило событие проявления какого-нибудь бывшего или маячившего на горизонте будущего парня. Но вот она, сидит справа от него и даже намеком не высказывает странность всей ситуации. Странность и действительно реальное стечение обстоятельств, происходящее между ними. Маркус не полюбил тогда Асью, как девушку, с которой был бы готов вступить в серьезные отношения. Он не любит и сейчас. Однако обстоятельства, остервенело выворачивающее наизнанку его обычно тщательно скрываемые эмоции, не дает Савицкому покоя. Он не любит ее. Но с момента начала их нового контакта — еще тогда, в камере допросной — безопасник проникся ею по-новому. Сначала свежим, не запыленным интересом. После уже знакомым и привычным возбуждением в контакте с симпатичной ему девушкой. Через какое-то время проблеском зарождающегося уважения. А затем… Маркус чувствует ответственность за нее. Савицкий теперь понимает, ее невозмутимость в ответ на его прозрачные намеки, о том, что она и малейшего понятия не имеет о его делах, а также второй личине, которая слишком часто погружает руки в кровь, вовсе не наиграна. Возможно, волчонок не осознает конкретики несмелых попыток донести нынешнюю суть и смысл его жизни, возможно, она излишне самоуверенно храбрится, однако… Чутье ему подсовывает наиболее подходящее объяснений, что все имеет один корень — Асия выросла в обществе социально опасных людей. Поставь ее в камеру допросной наблюдающей — она и глазом не моргнет при виде методов ведения разговора, которые предпочитает Савицкий. И он не знает, как на это реагировать: сочувствующе, из-за того что ее инстинкт самосохранения находится на уровне нуля или же радостно, поскольку ее деформированный взгляд на мир может положительно повлиять на их контакт… Поскольку только такому человеку он может довериться в ответ. — Она ведь не успокоится, да? Маркус устал ждать этот вопрос. И уже даже смирился с тем, что сейчас придется как-то выкручиваться, с большой долей вероятности врать. Четкий план Савицкий не придумал. Накрепко отказался обмусоливать в голове выбивающие из колеи факторы. Умение держаться в моменте не должно подвести его. А что будет дальше… Он постарается найти выход. — Верно, — последующие слова, крутящиеся на языке, безопасник хочет выплюнуть, но контроль его не подводит. — Поэтому ты должна принять решение. Самостоятельное, Асия. Что я могу с этим сделать, а что нет. Маркус видит как пустота в ней формирует вокруг себя прочный каркас, защитный слой, дополнительную броню с функцией в памяти, в которой момент за моментом железно отпечатывается каждый вывод, осознание и урок. Она отчаянно стремится успеть за ускорившимся временем, что требует от нее непривычно тяжелых решений. И кажется, постепенно у Асьи начинает получаться. — Я не хочу радикальных решений, понимаешь? — она опускает голову, ввязываясь в очередную внутреннюю битву. И вопреки его попыткам, волчонок прибегает к привычному способу хоть как-нибудь скинуть с себя тяжесть ответственности. — Ты бы смог так поступить со своими родителями? Четкий ответ мгновенно вспыхивает решительностью в глазах безопасника. Сможет ли? Безусловно. Однако вместо того, чтобы выдавить короткое «да», он еще раз напоминает волчонку о тех факторах, которые делают Лейлу Кая вовсе не матерью… Савицкий отвлекается на ее движение, волчонок уже не впервые за их редкие встречи касается ладонью области в районе сердца. Кажется, это действие приносит ей успокоение. Он мысленно порывается погрузиться в ее новую привычку, спросить вслух о том, что кроется за толстой тканью толстовки, однако отклоняться от темы сейчас, значит, рискнуть успешностью попытки направить ее в сторону нужных мыслей. Только перечислив все произошедшее за эти дни, Маркус отвечает на ее вопрос: — Мы с моей матерью коллеги. И я жестко останавливаю ее каждый раз за меньшие косяки, Асия. Так что да. Смог бы. — Но я не такая… — она внезапно обрывает вырвавшиеся слова. Савицкий сдерживается от мрачной усмешки в ответ на промелькнувший короткий испуг, отражающийся в сжатых пальцах и распахнутых глазах. На правду не обижаются, ведь так? На ее случайную прямолинейность Маркус не наносит ответный удар. Кажется, говорить уже поздно. Недосказанное уже осязаемо парит в воздухе. Ты только в начале пути. Он терпеливо ждет ее. Пока она заново изучит его лицо, плечи, шею. Волчонок будто старательно выискивает в нем то, что поможет ей в формулировке ответа… Или же Асия просто хочет убедиться, что перед ней прежний человек, который может и занудно направит в верное для него направление, но по-настоящему никогда не навредит. — Ты можешь сделать так, чтобы она была депортирована в Ардалан? Так, чтобы мать не смогла вернуться хотя бы первое время, — обреченная решимость сквозит в ее голосе. — А на Абрахаме прикрыть лавочку с подделкой документов. Безопасник позволяет взять себе короткий перерыв, задуматься о том насколько ее просьба совместима с планируемой импровизацией. Все, что он сейчас может — это лишь оттянуть время и надеяться, что волчонок рано или поздно поменяет свое решение… В любом случае это неизбежно, однако Маркусу хотелось бы, чтобы Асия наконец самостоятельно узрела истинное лицо своей матери. В его силах поторопить процесс, даже не раскрывая деталей деятельности Лейлы Кая… Достаточно лишь показать прошлое, касающееся Геворга Демира и первого срока матери волчонка. Благодаря откровенности Януша, прибывшей в Интар семьи Демира и еще нескольких лиц, обитающих в узких ардаланских кругах, он достаточно знает информации, которая совершенно не сходится с тем, что когда-то рассказывала ему Асия. В правдивости своих источников Маркус не сомневается и очевидное выбирается на верхушку растущего айсберга. Вот только незримый барьер внутри не позволяет Савицкому ступить на эту кривую дорожку. Настойчивая мысль, что в таких щепетильных темах она должна найти правду сама, не отпускает его. Он боится стать инициатором неизбежных событий. Боится стать в ее глазах тем человеком, что раз за разом безжалостно вырывает всю правду и выгребает на стол перед ней, не оставляя путей отхода. И весь этот мрак не отпускает его наравне с тревогой, что это может произойти слишком поздно. Безопаснику остается надеяться на болтливость какой-нибудь Текин или другого человека, который на данный момент приближен к Лейле. И только после ему станет легче в планируемом будущем посвящать Асью во вскрывшиеся детали дела. В затянувшейся паузе Савицкий отвечает ей, врет так, как никогда в жизни. Он самоубийственно упивается тем, как недоверие в глазах Асьи сменяется проблеском облегчения, замаячившей на горизонте конкретики. Кажется, что четкий план действий возвращает ее в прежнее состояние окончательно. Наверняка быть для нее в неведении еще хуже, чем навязчивое общество матери, которой стоит поймать свою дочь в клетку снова, и она уже никогда не выпустит свое чадо. — И на этом все? — план, сложившийся в несколько предложений, явно не вызывает у нее уверенности. «Слишком просто», — читается по ее раскрытым в растерянности губам. — Все… Ну, с задержанием твоей матери ты мне должна будешь немного помочь, — профессиональные привычки не отстают от Маркуса. Он перетягивает ее внимание на свою руку, которая в опасной близости перемещается по подлокотнику поближе к ней. Так ее лояльность и восприимчивость к поставленной задаче станет выше… Так он еще больше возненавидит себя, а голос в голове все громче будет нашептывать «не заслужил». — Отдохнешь, поспишь, придешь в себя. И потом подробно распишешь мне в файловом документе по полочкам все ее обязанности. К чему она имеет доступ, что находится в квартире. Какой у нее в целом график. Кажется Асия в какой-то степени воодушевляется и робко предлагает свои корректировки в план. При упоминании возможности, что волчонок готова снова вернуться туда ради «разведывательной» миссии, он лишь скрипит зубами и задает сухой вопрос, от которого она мгновенно сбивается, начиная оправдывать свою идею неизбежным раскладом событий, мол, ее в любом случае не оставят в покое и не позволят окончательно пропасть с радаров. Разговор заканчивается на облегченной для обоих ноте — Асия ссылается на классическую тактику решения проблем по мере возникновения, а Маркусу не остается и возможности возразить, поскольку заказ уже поднесли к машине. Когда волчонок картинно строит мину от аппетитного вида булки, Савицкий, скрипя зубы, снова начинает раздражаться. Ее совершенно неподходящее детское поведение и умение строить капризы на пустом месте в щелчок испаряют напряженное пространство вокруг и создают противоположную атмосферу. Маркус сначала насильно накормит ее, а потом собственными руками задушит за упрямство, скользящее по поджатым губам в ответ на его командующее «ешь». — Ты меня тоже бесишь, — кажется, еще немного и она совсем по-детски высунет язык. — Я рад, что у нас все взаимно. Как больной цыпленок она для вида клюет истерзанную булку, выворачивает картонную коробку в поисках наиболее симпатичной картошки фри, попутно пофыркивая в сторону тех, что не прошли тщательный досмотр и были мигрированы на вывернутую крышку коробки. Видимо выплеснув свое раздражение на невинную еду, она с видом хорошо выполненного задания отодвигает от себя покромсанную булку и картошку. — Я наелась. Если бы можно было сжечь взглядом, то Маркусу удалось сейчас спалить не только Асью, но и ближайшие несколько метров вокруг них. Совершенно позабытая шоколадка в дверном кармашке отвлекает его от убийственных намерений, а ее удивленный взгляд, так и говорящий «ты запомнил», за шкирку тащит и окунает безопасника в ледяную прорубь. — Да. Запомнил. Невольно забавная деталь отложилась у него в голове еще тогда, когда волчонок рассказывала как наблюдала за ним в конце рабочей смены через дверной глазок запасного выхода. Их первая прямая встреча без мешающих элементов или же объектов… Не считая появившегося после Алепо. Видите ли она при подглядывании в глазок настолько испугалась его внушительного вида, что убежала обратно в зал и заставила администраторшу пробить ей шоколадку уже после закрытия кассы. Спасительная привычка не особо помогла ей заглушить особо взрывной коктейль эмоций, однако самовнушение все-таки смогло немного повлиять — она хотя бы к нему вышла. Маркус не знает почему именно это отложилось у него в голове. Почему он с таким же упрямством как и сейчас еще в отеле рвался накормить ее сладким так, будто без этого она не доживет до конца дня. Чувство тревоги за кого-то ему чуждо. И вместе с исчезающим в карман толстовки фантиком шоколадки скребущее ощущение в районе лопаток утихает. Салон снова наполняет табачный дым и Савицкий на миг жалеет, что вслух установил четкие временные рамки их совместного пребывания в тесном пространстве. Горьковато-сладкий запах вновь щекочет его ноздри и безопасник ускоряется, боковым зрением замечая, как Асия начинает аккуратнее встряхивать пепел в окно — высунутую сигарету встречный ветер в новом порыве грозится в следующий раз сломить пополам. Она старается как можно более бесшумно зевнуть, в целом вновь стать незаметнее, однако Маркус улавливает и это. Он буквально кожей ощущает каждую малейшую перемену в ней. Ему нельзя упускать ее из виду. Не сейчас. Ставки слишком высоки. — Как ты? Что чувствуешь? — Савицкий действительно хочет знать ответ. Впусти меня хотя бы в прихожую. Я не займу много места. — Не знаю… Кажется, в последнее время не очень хорошо, — новый зевок, ее голос становится приглушеннее. — Чувствую, будто вот-вот упаду, будто мне плохо. Но в то же время я вынуждена держаться. Маркус включает печку и обогрев сидения, с интересом поглядывая на Асью. Сонной он еще ее не видел… Совершенно глупая мысль, что увидеть спящего волчонка у него под боком важнее сегодняшнего дежурства в оперативном здании СБ, выстрелом проходит через его виски навылет. — Чувствую пустоту, — медленно, совсем тихо-тихо она подводит вывод. Ему видится однозначно интимным момент, когда Асия тонкими пальцами поддевает замок на ботфортах и тянет его вниз. Длинные ногти едва упираются в черную кожу, одна нога уже освобождена от обуви и она принимается за вторую. Горячий воздух из печки разгоняет табун мурашек под кофтой Савицкого. Он отворачивается. Придурок, разве сейчас время для подобного? — Пустота — это хорошо, — навязанная на Маркуса им же серьезность выходит вполне натуральной. На этот раз он не врет. Лишь пытается отвлечься от мешающих мыслей. — Она тебе поможет принимать рациональные решения. Безопасник уже не слышит внятного ответа. В моменте порывается повернуться к ней, улавливая несвязное бормотание, но останавливает себя. Ее опущенная оборона, беззащитный и хрупкий вид снова делают с ним что-то необъяснимое… Оставшееся время Маркус честно выполняет поставленную задачу — колесит по Кальярре, разглядывая безлюдные улочки, пустую дорогу и мигающие светофоры. Он смотрит куда угодно только не на нее. Стараясь водить как можно более плавно, чтобы не разбудить Асью, Савицкий за истекающее время успевает подъехать к дому Текин. Сомнений, что именно этот адрес она бы ему сказала практически нет. Вот только… С самого первого дня он невольно ожидал, что может быть, в самой из ничтожных, малейших вероятностей, волчонок попросит его о помощи в открытую. Попросит и дарует в его собственные руки карт-бланш не отвозить ее в этот муравейник и по итогу спрятать в более надежном месте. К примеру, у него на квартире, доставшуюся от СБ, в которую он даже и не наведывается, предпочитая оставаться в уютном доме матери, где окна его комнаты выходят на противоположный коттедж. Где окно на верхнем этаже уже не горит, а балкон не увешан солнечно теплыми гирляндами. Где нет того столика, на которое Асия призывно закидывала оголенные ноги. Его наглая надежда и сейчас пробивает все возможные побитые ранее величины. Холодный разум в отдельности от безопасника договаривается о компромиссе со взбушевавшимися эмоциями. Сам Савицкий зависает в пространстве, не в силах отвести взгляд от ее лица. Острые черты частично разгладились, а ресницы слегка подрагивают. Она окончательно заснула. Взгляд на часы, дежурство у Маркуса должно вот-вот начаться. Но вот безопасник вновь бросает короткий взгляд на спящую Асью, безлюдный двор… Какая-то птица взлетает в небеса с красочной крыши детского домика на ближайшей площадке. Секунды наступившей оглушающей тишины растягиваются в вечность. От ее голоса и вспышки испуга, что она проснулась, безопасник дергается. — М-Мама… — тонкие брови волчонка слабо изгибаются на все еще бледноватом лице. — Не… Не надо. Савицкому не нужно наклоняться ближе, чтобы разобрать ее еле слышимый хрипловатый шепот. Он так пристально впивается взглядом в ее шевелящиеся губы, что слух становится лишним чувством. Не прикасаясь к ней, ничего не произнося, даже не вдыхая ее запах, Маркус незримо проникает ей под кожу, улавливая мельчайшие детали. Сжавшаяся ладошка, ногти скребут по гладкому подлокотнику, в резком резком движении ее голова чуть сползает назад и часть лица освещает свет луны. Кажется, сквозь зреющий кошмар она хочет сказать что-то еще, но короткий всхлип давит любые определяемые звуки, которые возможно сложить в слова… Крупная слеза рассекает ее лицо, зависая на подбородке. — Маркус… — на рваном выдохе выдает волчонок, все еще пребывая во сне. И он сдается. Тянет ладонь к ее лицу. Большим пальцем ловит слезу и размазывает влагу меж пальцев. В тот момент, когда Савицкий практически касается влажной дорожки на ее щеке, Асия цельно, с ноткой горечи горячо шепчет: — Я ненавижу тебя. Маркус так и замирает — в миллиметре от желанного прикосновения, намерения аккуратно стереть с ее кожи влажные дорожки. Дрогнувшие пальцы ловят еще несколько слез, что друг за другом срываются с ее острого подбородка. Это всего лишь сон. Его кадык дергается от усилия сглотнуть поднимающуюся тяжесть. Запрещая себе обдумывать принятое решение, он разворачивается и стартует к месту, которое когда-то принадлежало только ему. К месту, где волчонок впервые открылась ему вживую, когда брачный договор неожиданно ударил ей под дых. Пусть она его ненавидит. Пусть не признает это осознанно и не показывает напрямую. Он все равно не может ее просто так отпустить сейчас. Не может позволить себе прервать ее беспокойный сон и восвояси отправить ночевать к Текин, не зная когда еще выпадет возможность встретиться по весомой и важной причине — просто так звать выпить кофе или чего покрепче Маркус считает неподходящим с ней. Под звуки ее невнятного мычания и бормотания ему простая встреча представляется теперь и вовсе невозможной. Почему-то в отношении других девушек он никогда не задумывался о таких мелочах, но сейчас осознал, что каждая встреча с Асьей особенна. Их можно пересчитать по пальцам, детально прокрутить в воспоминаниях и упиваться каждой мельчайшей деталью, что не померкнет в сознании из-за редкости общих моментов. Каждое их столкновение, короткое переплетение близко идущих дорог несет в себе особенный смысл. Даже если она его ненавидит. Савицкий отказывается от риска доверить волчонка кому-то еще, кроме себя самого. Сегодня он будет учить себя не хотеть то, что не может иметь. Маркус не знал о чем думал, когда решился тогда сделать Асью своей полностью, без спасительного остатка. Не знал о чем думал, когда в одну из ночей еще до поездки в отель она на ночной звонок разочарованно ответила: «Я не могу разговаривать, мать может проснуться». В тот момент он убедительно и с успокаивающей расстановкой произнес, что ей необязательно что-то говорить. Савицкий рассказывал ей истории, рассуждал и ударялся в крайние темы, однако так и не признался, что ей не нужно что-то отвечать, ведь ему достаточно того, чтобы волчонок просто слышала его. Слышала так, как умеет именно она. В то время ему было тяжело выстраивать близкий контакт даже со старыми друзьями. О новых и речи не шло, волчонок стала приятным исключением. Потом прошлогодняя осень схлынула, размыла между ними былую связь. И сквозь месяца протянулась тонкая нить, что теперь напоминает о казалось бы беззаботном прошлом. Часы переваливают далеко за полночь. Он паркует машину в нескольких метрах от подступающего обрыва, запоздало отправляет сообщение коллеге с просьбой подменить его на дежурстве. Ночные огни Кальярры резонируют с яркими звездами в безоблачном небе. Обманчивое умиротворение перемешивается с… — Я… Я ненавижу тебя… — на грани слышимости родным шепотом. Савицкий упирается лбом в руль машины. Желанная темнота под зажмуренными глазами не приносит покоя. Напряжение циркулирует по горящим мышцам, разгоняет острый адреналин по венам от одного только ее слова… Кто же знал, что эта девчонка, отношения с которой некогда грозили очевиднейшим провалом из-за взглядов на мир, из-за ее закономерной все еще детской наивности, за короткие сроки сможет так измениться. Повзрослеть настолько, что теперь и Асия способна его научить старому-новому. Среди ненависти и боли, по маленьким буквам, аккуратно и в день ото дня способна собрать одно емкое слово — ответственность. Она способна научить его вновь брать за кого-то ответственность. Маркус вслушивается в невнятный шепот, пытается мазохистично уловить и распознать несвязные отрывки, словно вся его жизнь состоит в них. Если бы он только мог сделать сейчас что-то более весомое, чем быть просто рядом, если бы мог окончательно понять, что она действительно чувствует к нему после всего или же иметь возможность забрать всю ее боль себе… Можно было отстраниться, не связываться с ней снова и выстроить с волчонком контакт так, что прошлое не имело бы никакого значения, ведь что было, то прошло. Можно было придерживаться установленных государственных рамок, действовать напролом, заранее зная, что ее светлый и холодный разум одобрит сложившуюся действительность, а все промежуточные стадии принятия Маркус спокойно проигнорировал бы, ведь что было, то прошло. Можно было манипулировать ею, ловко за один разговор настроить на самое выгодное сотрудничество. В конце концов, сделать что угодно, только не выстраивать старую-новую дружбу… Но ему этого показалось недостаточно и он вновь эгоистично забирает ее целиком. Их связь неправильна. Воспаленный цинизмом разум Савицкого и вовсе рвется воспринимать сложившиеся обстоятельства как увлекательный и исключительный в своем возникновении риск. Как очередное сумасшествие, которое разгонит по его венам острые ощущения и на короткий миг позволит себя почувствовать живым. Ему хочется надеяться, как только все закончится — он перестанет желать ее и отречется от всего, что Асия принесла в его жизнь. Плачь в мое сердце, милая. Я нашел твоей боли новый дом.