21 августа, 2022 год.
Республика Ассирия, Лачин.
— Смотри, Артур, — у Аль-Джамала сегодня благосклонное настроение. Он крепко придерживает Демира за плечо, не давая ему отстраниться от надвигающегося ужаса. — Каждый слой кожи чувствует боль по разному. Порез, рваная рана, пулевая… Дальнейшие его слова заглушает оглушительный крик девушки. От выстрела она дергается в сторону, но тяжелые цепи приковывают ее у ног двухметрового боевика. Тот дергает ее словно собаку на поводке, заставляя сидеть смирно. Черный мешок на голове пленной не позволяет ей разглядеть происходящее. — Физическая боль ничто, — завершает свою речь глава «Аль-Хамар», — По сравнению с моральной… Смотри, Артур. Это один из слоев психологического слома. Смотри и запоминай, — Аль-Джамал дает знак боевику. Тот снимает мешок с головы девушки. А Артур внутреннее холодеет при виде молодого лица. Его ровесница. Наверняка имеющая на ближайшую неделю планы, заботы и волнения по поводу самых обыкновенных бытовых мелочей. В конце концов, имеющая свободную жизнь. Демир отворачивается. Стискивает зубы, когда чувствует, что хватка на плече усиливается. Он упирается взглядом в трехэтажный дворец Аль-Джамала и мысленно проклинает этот ад. Смертные так боятся наказания за совершенные грехи после смерти, совершенно забывая о том, что самый реальный и раскаленный до максимума котел находится на земле. Артур мечтает подорвать эту домину также, как недавно в Черногории пал под руинами один из древнейших ардаланских храмов. — Ты будешь работать на нас, — утверждает Аль-Джамал, обращаясь к пленнице на ассирийском. — Нет! — чистая интарская речь, еще живой запал, несмотря на то что за день пребывания тут она многократно успела побывать на грани. Артур прикусывает язык. Боль в плече становится нестерпимой. Кажется, еще немного и Аль-Джамал раздробит своими пальцами кость. Когда Демир, готовый в очередной проиграть маленькую битву, собирается повернуться обратно, его глаза останавливаются на боковом окне третьего этажа. Женский отсек дома. Фигура, облаченная в темно-лиловую струящуюся ткань, прикрывающая все тело. Никаб, закрывающий лицо, и узкая прорезь для глаз. Если бы не расстояние, то Артур мог бы поклясться — жена Аль-Джамала смотрит прямиком на него. Еще с первых дней он почувствовал странности в ней. Заметил особое отношение главы «Аль-Хамар» и большую дозволенность в ее сторону, чем к остальным женам. Демир не знает ее имени. Незнакомка в лиловом всегда опускала свой взор светло-голубых глаз в пол. Он видел то ее лишь несколько раз за прошедшие месяцы, когда девушка осмеливалась требовательно врываться в кабинет Аль-Джамала. Еще при первом своем наблюдении Демир внутренне сжался, будучи готовым наблюдать вживую очередное насилие над девушкой. Он еле сдержал свое удивление, когда боевик в ответ на такую наглость спокойно вышел вместе со своей женой за пределы кабинета. Незнакомка стала для Артура загадкой. Пищей для размышлений среди вороха самоубийственных мыслей. Топливом разгонять мыслительные процессы активнее и искать выход. Не зацикливаться на мыслях об отце, на попытках получить от Аль-Джамала возможность связаться с родителем. Девушка своими короткими и молчаливыми присутствиями вселяла в Демира холодный рассудок. Ее противоречие побуждало в нем четкую последовательность. Выжидать, изучать и действовать. Уши Демира уже давно не закладывает от грохотов многочисленных выстрелов. Женские рыдания подгоняют тугой комок к горлу. Артур сглатывает и отворачивается от проклятого дворца. Он медленно ведет взгляд в сторону от пленной. Тела одним за одним бездыханно падают на сухой песок. Короткое обращение Аль-Джамала к Всевышнему — чуждому божку для Демира. Одобрительный кивок. Выстрел. Похищенная выпускница языкового факультета в ужасе отшатывается от увеличивающегося количества трупов. Каждый выстрел раздается все ближе и ближе. Цепочка провинившихся сокращается. Рядом с пленной остается лишь один живой мужчина. А Демир всей душой мечтает оказаться на его месте. — Х… Х-хорошо! — выкрикивает девушка на интарском. — Не слышу, — издевательски тянет Аль-Джамал. — Я… Я… — переводчица запинается и переходит на ассирийский. — Буду работать… На вас… Выстрел. Простреленная голова последней жертвы погружается лицом вниз в песок. Голос пленной срывается. Она прижимает сведенные вместе ладони к груди. Судорожная молитва срывается с разбитых губ. Светлые черты лица искажаются, а оголившееся запястье, с еще не зажившим глубоким порезом, издевательски проступает сквозь порванную кофту. Глава «Аль-Хамар» с сухой улыбкой удовлетворенно кивает. Он ослабляет хватку на плече Демира. Тот, в свою очередь, побледневший, не может оторвать взгляда от трупов. Кровавое марево застилает его взор, грудная клетка часто вздымается от попытки вдохнуть немного воздуха. Кажется, пора уже привыкнуть наблюдать ежедневно зверства маячившей над душой смерти. Она забирает людей вокруг, но по садистски обходит главного желающего стороной. Артур желает почувствовать пулю в своем мозгу также, как застреленный информатор АДА, который допустил ошибку и прокололся перед Аль-Джамалом. Он мечтает, чтобы ему вспороли живот и выпустили все кишки, которые впоследствии обваляются под палящим солнцем в пропитанном кровью песке. Он мечтает проваляться в этом месте столько, чтобы его гниющее тело разнесло смердящий запах по ближайшим пустынным барханам. Чтобы черви начали поедать его тело, а от души не осталось и жалкого клочка. — Иди, — Аль-Джамал разворачивает Артура в сторону дома. — Приведи себя в порядок. Триумф сквозящий в плавных движениях боевика вызывает в Демире двойное желание извергнуть из себя все внутренности. Он понимает: этому ублюдку не нужны переводчики. Факт присутствия ценных единиц в террористических рядах создает еще один психологический слом для тех, кто смеет сопротивляться режиму.***
Артур нажимает на кнопку слива в унитазе. Жалкое подобие завтрака, что вышел из него несколько минут назад, смывается водой. Демир подходит к раковине и помещает свои дрожащие ладони под ледяные струи. Он поднимает взгляд на свое отражение. Презрительно проходится по своей худощавой фигуре и бледному цвету лица. С ненавистью упирается в собственные глаза. Мысленно шепчет сам себе: «Ты никчемный. Даже не в силах что-то сделать…». «Когда я увижу Бога — я расскажу все о их жестокости», — в голос Дерьи, младшей сестренки Артура, впервые проникают серьезные нотки, далекие от детского смеха, вырывающегося из-за очередной шалости. Демир услышал эти слова в их последнюю встречу. И впервые задумался… Не нужно идти к Господу, чтобы он услышал. Тысячи криков, молитв и предсмертных выдохов под насыщенно алым небом насильственного режима — все это Бог прекрасно слышит. «Если он действительно существует», — росток сомнения горькой ухмылкой отражается на губах Артура. Короткий стук в незапертую дверь. Демир прикрывает глаза, бросает быстрое «войдите», задумываясь о том, что Аль-Джамал точно не стал бы стучаться. Он слышит как дверь тихо-тихо распахивается. Последующая тишина вынуждает его снова взглянуть на мир, в котором Артур не желает оставаться ни минуты. Струящаяся ткань лилового цвета. Закрытое лицо. И спокойный взгляд голубых глаз. Она впервые смотрит на него напрямую. Смотрит и молча протягивает полотенце. Артур замирает, не в силах отвернуться от зеркала, от ее отражения… В ее взглядах есть что-то особенное. Он чувствует. — Спасибо, — он забирает полотенце. Незнакомка кивает. Их взгляды сталкиваются вновь. Выжидающие карие и безэмоциональные голубые… Когда Артур прикрывает глаза и набирает побольше воздуха в легкие, чтобы задать волнующий его вопрос, он успевает только прошептать: — Постой… Край лиловой ткани мелькает в пустующем проходе. Незнакомка ушла также тихо, как и появилась. Молча, без слов. Демир в растерянности прикрывает дверь и ополаскивает свое лицо ледяной водой. Вытираясь принесенным полотенцем, он осознает одно: она снова дает ему сил прожить еще один день. Старый Артур, из былой жизни, где не он не видел войны, не любил больше всего одну вещь — оставлять вопросы без ответов.***
Демир наблюдает, как пленная в последний раз перечитывает написанный текст. Закончив, она дрожащими руками откладывает листок и прячет ладони в слоях черной ткани. Перед записью ее переодели в традиционную одежду ассирийцев. Теперь, кроме лица, обернутого в хиджаб, ничего не видно. Камера включается. Тихий девичий голос начинает свое обращение на интарском языке. Переводчица представляется с натянутой улыбкой на губах. Она бросает короткий взгляд на мрачнеющего Аль-Джамала и начинает играть убедительнее. В ее интонации проникают фанатичные нотки. Когда она договаривает последние слова о том, что уверовать в Всевышнего — это бесценный шанс для нее и что ее поездка в Ассирию была на добровольной основе, как и вступление в «Аль-Хамар», Артур снова внутреннее сжимается от рвотных порывов. Подавляемые эмоции кидают двадцатилетнего паренька то в жар, то в озноб. Он прикладывает остатки жалких силенок, чтобы устоять на своих двоих и не развернуться к Аль-Джамалу, задушив или, еще лучше, свернув ему шею. Переводчица повторяет свое обращение на ардаланском и завершает выступление ассирийской речью. Сияющая улыбка, теплое приглашение в террористические ряды, камера выключается. Помещение наполняется всхлипами, а охранники резко сжимают свои автоматы, от ее резкого порыва встать со стула и убежать. Маска слетает с пленной, она срывается. А Артур вновь отворачивается, вынужденный слышать ассирийский мат и попытки приструнить переводчицу. Он взглядом сбегает в сторону жены Аль-Джамала, что переоделась теперь в голубые одеяния. Под цвет ее глаз. — Артур, уведи ее, — Аль-Джамал кивает в сторону переводчицы. — Принято, — он нехотя делает шаг к рыдающей девушке. Демир и на этот раз не услышит голос незнакомки. Лишь пересечется с ней коротким взглядом, когда она совершенно бесшумно пройдет мимо — к высокому стулу, стоящему перед камерой. Артур не знает темы ее выступления. Он всего лишь желает услышать ее голос.21 августа, 2022 год.
Непризнанная республика Черногорье.
Глухая ночь. Непоколебимость Геворга Демира растворяется в яде повторяющегося кошмара, который посещает его каждый раз, когда он смыкает глаза. Искреннее пожелание смерти, звучащее родным и самым любимым голосом, переносится в реальность и сдавливает тисками его голову. Генерал вертит в руках черствый кусок хлеба, понимая, что необходимо хотя бы что-то съесть, чтобы не рухнуть без сил. Вертит и давится подступающей желчью. Пыльный воздух вбивается в его легкие. Ненависть в голосе Эсмы при их последней встрече, тревога за Артура, предстоящая задача обойти последний район и вырезать остатки протестующих семей — все перемешивается в разуме Геворга. Слеза срывается с его подбородка и разбивается о затвердевшую корку хлеба. Тихие и быстрые шаги. Демир распахивает глаза и упирается безжизненным взглядом в маленькую девочку лет десяти. Чумазая, в лохмотьях и нагло протягивающая руку в сторону куска еды, из-за которого она не побоялась выйти на безлюдные ночные улицы. Беспризорница гор и очередная жертва террористического режима. Возможно, генерал только вчера вырезал ее семью. Возможно, ее родители погибли под обстрелами. Либо их тела разорвало от очередной ракеты, что была выпущена с границ Ассирии… Геворг протягивает ей хлеб. Девочка, поборовшая свой страх и горе утраты перед базовыми инстинктами, жадно впивается в еду. За несколько минут она справляется с хлебом и грязной ладошкой убирает с лица слипшуюся прядь. Глубокая царапина на лбу с едва засохшей коркой проступает сквозь темную линию роста волос. — Ты плачешь? — базовая потребность удовлетворена, и она наконец обращает внимание на Демира. Он поднимает голову к небу. — У нас нет такой роскоши, девочка. Она садится рядом с Геворгом, на пыльную поверхность тротуара. Обхватывает исхудавшими руками острые коленки и тихо отвечает: — Когда мама и папа ссорились… Мама тоже так говорила. Генерал тяжело сглатывает и поворачивается к маленькому тельцу. — Где твои родители? — Спят, — плечи девчонки опускаются, а сама она становится будто еще меньше. — Папа меня всегда ругал… Не играть допоздна во дворе, потому что можно заболеть. Они вышли поиграть, — девочка запинается, начиная считать на пальцах, — пять дней назад. Мама с папой очень сильно устали. И прилегли поспать. Демир подносит сжатый кулак ко рту и давится подступающими слезами. В порыве опускает другую руку на голову ребенка, что с горькой надеждой ждет, пока его родители проснутся. Перебирая ее спутанные волосы, он охрипшим голосом произносит: — Принести тебе еще хлеба? Она утвердительно кивает. Поднимает на него свои круглые глаза. — Мама с папой же не заболеют? Под ее глубиной темных глаз Геворг готов прямиком тут перерезать собственное горло, как жертвенному барану. Вот только его смерть не вернет родителей девочки и остальных погибших. И генерал тяжело встает, не отвечая на вопрос ребенка. Выгребая из запасов временного убежища оставшийся хлеб, он возвращается к девочке, что ждет его. — Я отнесу это домой, — решительно кивает она. — Когда мама с папой проснутся — будут очень голодными, — девочка встает. Едва доставая до живота Демира, она задирает голову и с улыбкой на лице произносит. — Не плачь. — Если бы это было так легко. Он поддается бездонному круговороту глаз под светом луны, раздумывая над тем, что ангелы под кровавым небом именно так и выглядят. Исхудавшие, в разорванной одежде, в пыли и грязи... И с взглядом, вселяющим силы на то, чтобы побыть в этом мире еще немного времени. Господь дает ему возможность не покончить свою жизнь самоубийством, позволяя на короткий срок продлить жизнь этому ребенку. Позволяя взглянуть в лицо последствиям и напомнить себе — смерть станет для него спасением. — С кем ты поссорился? — проницательно спрашивает она, крепче прижимая к груди батон хлеба. Геворг опускается на один уровень с девочкой, опуская колени на асфальт. — Со своей женой. — Попроси у нее прощения, и вы помиритесь! — она произносит это так уверенно, словно сказанное является единственной истиной. Словно вокруг не ходит вечно голодная до людских душ смерть. Словно сейчас можно вернуться домой и действительно извиниться. А после лечь в одну кровать и не просыпаться от звуков бомбардировок или резкого приказа выдвигаться в очередной район для установления контроля над населением, где обосновались оппозиционеры. — Не получится, — генерал не выдерживает ее взгляда и сжирающей изнутри вины перед осиротевшим ребенком. Он опускает взгляд на ее покрытые царапинами и синяками коленки. На босые ноги. — Тогда тебе еще придется до-о-олго плакать… Вместо прощания девочка быстро целует сгорбившегося Геворга Демира в макушку и шустро убегает. Мужской рык вперемешку с рыданиями разрывает опустевшую улицу.