Ты тёплый

Ручка выпала из пальцев, и тяжелая голова, словно сломленная, опустилась. Но загремел гром, и Юджин вздрогнул, разом проснувшись. В последние дни сонливость и рассеянность стали верными спутниками Юджина. Будучи единственным учеником интерната, у которого не было соседей по комнате, он мог не беспокоиться о сне в том числе: никакого храпа, посторонних звуков и несвоевременного будильника. И всё же… Закрыв тетрадь с законченным конспектом, Юджин вздохнул. Лампа тускло горела оранжевым заревом, а за окном шёл дождь. Стрелка настольных часов добралась до пятидесяти девяти минут одиннадцатого. Юджин знал, что произойдёт, как только один день сменит другой, и, вскочив со стула, забрался на кровать, с ногами и головой спрятавшись под одеялом и практически уткнувшись в стенку. Сердце застучало быстрее. Юджин тихо задышал, прислушиваясь к монотонному тиканью. Двенадцать. Его рука опустилась на плечо Юджина и погладила сквозь ткань. Он опустился рядом, и Юджин почувствовал тяжесть рядом. Он был реален. Но никто не поверит Юджину — сочтут сумасшедшим. Интернат с биохимическим уклоном был построен близ научного института имени Чон Седжина, где часто проводились экскурсии. На второй год третьей ступени обучения Юджин совершил ошибку, отбившись от класса, и его «удача» и абсолютное неумение ориентироваться на местности привели в лабораторию по изучению искусственного интеллекта. Она была не заперта вследствие, как выяснилось позже, халатности лаборанта. Впрочем оправдания ради стоит отметить, что он как раз направился к школьной группе, чтобы привести их сюда. Юджин просто поспел первым, пропуская несколько других интересных локаций. В центре помещения на возвышенности стоял экран, на котором был изображён человек. Стройное обнажённое тело с прикрытым пахом, длинные сиреневые волосы и длинные чёрный ресницы, ровный нос и пухлые губы. Человек будто спал, но, стоило Юджину подойти, распахнул глаза, улыбнулся и протянул полупрозрачную руку, вышедшую за пределы экрана. — А здесь находится наш Чон Сын. Мы дали ему фамилию основателя, а имя… — экскурсовод осёкся, увидев Юджина. И юноша так и не узнал, что значило имя «человека», который с того самого дня прочно засел в голове — во снах. Юджин не помнил их содержание, но на утро точно знал, что всю ночь видел именно его, и точно знал, что он делал с ним. А после… Сын начала приходить и в реальности. Хотя было ли это реальным? Сын вовсе не выглядел простой проекцией, как в лаборатории, — он был живым. Сначала Юджин думал, что у него галлюцинации, и обратился к школьному врачу, который порекомендовал успокоительное для хорошего сна. Но Сын никуда не делся. Он приходил ровно в двенадцать и смотрел, отзеркаливая мимику и жесты Юджина, а когда последний бежал прочь — следовал за ним. Сын не показывался больше никому. Юджин пару раз приглашал друзей переночевать и пару раз намеренно просил прийти их к нужному часу. Без толку. Никто не видел Сына, потому что он приходил, только когда Юджин был один. Он и вправду сошёл с ума? Но в конце концов Сын не делал ничего плохого. И вскоре Юджин попытался выйти на контакт. Они начали общаться по разные стороны комнаты. Сначала Сын отвечал односложно «да» или «нет», всегда находясь в пределах тени, но вскоре его речь становилась всё богаче. Он словно учился у Юджина, перенимая его навыки. — Я не отрицателен. — Ты интересный. — Я есть тоже человек, иной человек. — Мне тепло здесь. Юджин понял, что по какой-то причине привлёк внимание Сына и понравился ему. Безумие прорастало алым цветком в груди, оплетающим рёбра. Из-за полуночных бесед с «галлюцинацией» Юджин спал по пять часов и наутро чувство себя отвратительным зомби. «Сын нереален», — уверял он себя и злился. Устав, он перестал замечать Сына, вырубаясь задолго до его прихода, пока тот, всё время прятавшийся в тени, не смог выйти на свет и пока тот не коснулся холодными губами губ Юджина. В тот момент всё оказалось куда реальнее, чем целые часы наедине. Это было взаправду. Физически. Прячась под одеялом, Юджин дрожал, ощущая, как Сын успокаивающе гладил его и как место страха заменяла лёгкость. Голова пустела. Тело расслаблялось. Юджин практически задремал, но холодный воздух вдруг окутал его, а по телу пробежали мурашки: Сын стянул одеяло. — Что ты делаешь? — кое-как выдохнул Юджин, поворачивая шею. Глаза Сына горели. — Ты тёплый, — он приблизился, наклонившись, и мазнул поцелуем по скуле. Снова. Зачем он это делал? Судорожно всхлипнув, Юджин перевернулся на спину. Что-то происходило с ним. Руки Сына пробрались под футболку, оглаживая нежную кожу. Губы Сына касались снова и снова, легко паря по щекам, векам, подбородку и носу. И вдруг горячий язык Сына настойчиво проник в не сопротивляющийся рот Юджина. Парализованный, Юджин думал лишь о том, как это приятно, скользко и странно, и о том, что всё-таки Сын не может быть галлюцинацией. Но если он не был, тогда… кем он был? Сын целиком забрался на кровать, наваливаясь и впечатывая в матрас, и одним трепетным движением стянул футболку с Юджина. Зябко. Сын же и так был обнажён. В порыве Юджин слабой ладонью провёл по твёрдым кубикам пресса, вновь удостоверяясь, что парень на нём — не плод больного воображения. Зрачки Сына были расширены. Взгляд тёмный, глубокий. Яд заструился по венам, жар окутал пах, когда ладонь пробралась под резинку трусов. Не сдержавшись, Юджин застонал, и этот звук эхом отозвался в ушах будто сквозь воду. Медленно Сын доводил до исступления, ускоряясь и замедляясь. Лихорадка била под тридцать девять, а водопад волос обрушился на плечи, щекоча, пока язык страстно выцеловывал ключицы, спускаясь ниже и ниже. Когда Юджин оказался в жарком влажном рту, то, не выдержал и скоро кончил. Слабость почти сморила, утягивая в бесконечную тягучую негу. Юджин очнулся перевёрнутым на живот с тугим ощущением чего-то вторгшегося в глубоко внутрь его тела. Сын ритмично вбивался в него, непрестанно поглаживая и успокаивая. Паника охватила сознание лишь на мгновение: Юджин подорвался, но был остановлен и прижат плотнее, ближе, так, что они стали едины. Внутри распирало, а плоть то и дело скользила по чувствительной точке, доводя до слёз. Когда Юджина наполнило что-то липкое, всё наконец закончилось, но повторилось снова. И снова. И снова… Сын мучил его тело. Помутневший рассудок молил о большем. «Это был сон», — решит Юджин утром, глядя на перепачканную постель. «Сон», — повторит он, смывая душем остатки ночи. Он будет верить в это ровно до двенадцати часов: тогда придёт Сын, тогда он прошепчет: «Ты тёплый», тогда всё повторится, и Юджин наконец признает, что он сходит с ума.