Змей и дева

Отобрав у девицы горлицу, Змей недолго помедлил, крепко сжимая бедную птицу в когтистой лапе и, видимо, насладившись выражением ужаса на лице пленницы, вышвырнул в бойницу. Побледневшая девушка вздрогнула дважды — в первый раз от ужаса, представив размятый в змеевой лапе трупик, а во второй — от звука хлопающих крыльев. Быстро обернувшись к стене башни, она увидела взмывшую в небеса горлицу; та была измочалена, конечно — чего еще ожидать после кулака Змея? — но жива и весьма шустро трепыхала потрёпанными крыльями всё дальше от змеева логова. Девушка приложила ладони к груди в жесте облегчения и тихонько вздохнула: пожалел божью тварь душегубец, авось и её пожалеет? — Змеюшка, отпусти меня… — только начала она, было, умолять тоненьким жалостливым голоском. Но чудище раздражённо харкнуло огнём, прервав её на полуслове. — Сказано было: нет! — гаркнул Змей, не особо страшно, однако; видимо, уже пожалел о вспышке гнева: девица ему попалась изнеженная, ранимая… О таких только сказки и писать. — Алёнушка! — невнятно пробормотал он, устраиваясь на груде хлама у крепостной стены. Они с царевной, а девица была царевной, разумеется, находились на вершине старинной, да ещё и проклятой (или проклятой, тут мнения расходились) башни старинного же, бог весть как давно покинутого людьми города (точнее, одного из укреплений стены вкруг этого города, и люди последние лет сто упорно врали, что из города их изгнал Змей, устроив там пожарище или какое другое непотребство — в этом жители царства договориться никак не могли). Змей, однако, ни о каком пожаре не помнил (а значит, скорее всего и не было его), да и город занял уже пустующий. Да и не город, а одну только часть стены с башней! Змей был романтик. Он это слово в заморской книжке вычитал и очень ему понравилось! Захотелось ему романтики! Змей и дева! Приятные беседы, хмельное вино и танцы до стоптанных туфелек. Он и царевну затем умыкнул… А та, вишь ты, грамоте не обучена не то что на заморских, а и на родном языке. Хотя готовила царевна вкусно и дом (башню) соблюдала в чистоте, тут Змею жаловаться было не на что. — Я Марья, — неожиданно пискнула девица от противоположной стены, исподлобья прожигая Змея злым взглядом тёмных синих глаз. Тот вздохнул и даже вильнул хвостом от безнадёжности. — Плохо, что не Елена или Василиса. — По Святцам Марья выходила! — не поняв тонкой иронии, взвизгнула царевна с обидой, и Змей невольно осклабил жуткую пасть, в тысячный раз согнав краски с лица девушки. Неграмотная она, конечно, но до чего милая! — Давай ужинать, — предложил он примиряюще. — Потом книжку почитаем. А если эта пичужка… — он повёл желтоватыми навыкате зенками в ту сторону, где скрылась горлица, — ещё раз сюда залетит, будешь готовить голубятинку. Вот же! — не обращая внимания на отчаяние пленницы, воскликнул он. — Я к ней со всей душой: грамоте обучил, книг натаскал для досуга, бисера, шелков многоцветных, парчи… Эх! — список натасканного для Марьюшки был внушительный и Змей устал, только вспомнив о нём. — А ты?! Что ты делаешь, неблагодарная, год спустя?! — возмутился он. Марья накрывала «на стол» на полу у его лап, расстелив не то персидский, не то турецкий ковёр и выставляя на него снедь на золоте и серебре. Даже её понуренная голова с ровным пробором в тёмно-русых волосах выражала непокорность. Змей вздохнул. — Ведь прожили душа в душу целый год, ну чего тебе не хватает?! — сокрушался он, пока девица наливала ему наваристую уху. — Обижаешь меня. Интриги плетёшь, — Марья удивлённо вскинула взгляд на незнакомое слово, но тотчас снова опустила голову. — Вот чего тебе не хватает, что ты помощи просишь? — По батюшке скучаю, по матушке, по сестрицам милым, — завела свою привычную унылую песню девушка. — Отпусти меня, Змеюшка. Сам говоришь, глупая я. Скради себе умную царевну, а меня отпусти домой… Змей раздражённо сощурил бельма. — Ничего, поумнеешь, — сердито оборвал он царевну. — Ешь, пока не остыло.